Поцелуй меня в Нью-Йорке

– Каковы твои дальнейшие желания?

Шарлотта уставилась на меня, явно не поняв мой вопрос.

– Я имею в виду, чем ты хочешь заняться? Это твои последние несколько часов в городе, и мы не можем просто стоять и ждать, когда кто-нибудь ответит на наши сообщения.

Если мой телефон зазвонит, это, так или иначе, будет кто-то, кого я не хочу видеть.

Шарлотта смотрит на тротуар, и от улыбки на ее щеках снова появляются ямочки. Да почему я все время обращаю на это внимание?

– Ну, полагаю, есть кое-что… – Она явно нервничает, говоря это. Вот черт, она попросит отвести ее на Эмпайр-стейт-билдинг. Зуб даю, так и будет. – Но это немного глупо.

Точно, она хочет на Эмпайр-стейт-билдинг.

Шарлотта бросает на меня полусмущенный-полудразнящий взгляд. Так или иначе, это не приведет ни к чему хорошему.

– Это так банально, но все же… Не знаю, может, это мой последний день в Нью-Йорке, так что он обязан быть веселым.

Следующее, что я понимаю, – мы подходим к входу на станцию «Уэст Четвертая улица», чтобы сесть на поезд до Эмпайр-стейт-билдинг. Шарлотта шагает прямо к лестнице, но я хватаю ее за руку и указываю на кинотеатр через дорогу.

– Может, лучше фильм посмотрим? – спрашиваю я, отчетливо слыша отчаяние, прозвучавшее в моем голосе.

Шарлотта, усмехаясь, бросает на меня такой взгляд, что я сразу понимаю: спорить бесполезно.

– Я же здесь гостья, ты должен хотеть показать мне свой город.

– Ты просто не понимаешь. Канун Рождества. У каждого второго в городе возникает идиотская идея о том, что ему непременно нужно сегодня поцеловаться на вершине Эмпайр-стейт-билдинг под снегом. – Это, возможно, входило в мои изначальные планы на сегодняшний вечер. А может, и нет… – Мы простоим в очереди до самого Нового года.

Мы делаем шаг в сторону, чтобы пропустить пожилую пару, выходящую со станции. На них соответствующие бежевые тренчкоты, и они идут рука об руку, идеально подстроенным друг под друга шагом в идеально комфортной тишине. Этакая пара влюбленных, вероятно знающих друг друга так давно, что еще в девяностых разочаровалась в новейших технологиях.

– Я здесь почти четыре месяца, – улыбается Шарлотта. – И большую часть времени я провела, сидя или в школе, или дома у Лоуренсов. Я не видела статую Свободы, не была в Рокфеллеровском центре или Штаб-квартире ООН. Я же должна посетить хоть что-то банальное из туристического списка, правильно?

С ее доводами трудно спорить, но я также не могу сделать вид, что меня радуют такие перспективы. Поэтому я достаю из кармана свой телефон, надеясь, что кто-нибудь из моих школьных друзей ответил на сообщение. Но на экране блокировки нет никаких уведомлений. Лишь мое фоновое изображение – селфи, которое Майя заставила меня сделать в аэропорту в тот день, когда она улетала в колледж. Я целую ее в щеку, а она смотрит куда-то в сторону, как будто что-то – кто-то! – внезапно привлекло ее внимание. Ну конечно, это так на нее похоже.

– Нам ведь все равно нечем больше заняться, – говорит Шарлотта.

Ее голос дразнящий, но на мгновение он напоминает мне о снисходительном тоне, который Майя иногда использовала в разговорах со мной. Майя, которая даже не могла подарить мне свое безраздельное внимание, когда я на прощание целовал ее в аэропорту. И наверное, поэтому я слышу в собственном голосе больше сарказма, чем мне стоило бы в него вложить.

– Сегодня сочельник, – хмыкаю я. – Естественно, никто не проверяет старые сообщества каждые пять минут.

Шарлотта недовольно вздыхает. Просто недовольно вздыхает! Майя бы задохнулась от возмущения и тут же сделала вид, что вот-вот заплачет.

– Да или нет? – говорит Шарлотта, вставая вполоборота к входу на станцию метро. – Да или нет? Мы можем добраться до Эмпайр-стейт-билдинг, сев на поезд на этой станции?

Я не отвечаю, но Шарлотта и так все понимает по моему лицу – можем! При желании мы окажемся там буквально через десять минут.

– Ну вот, раз уж мы – по счастливой случайности – выбрали именно этот путь… Без всякой на то причины… Давай будем честными с самими собой: обычно это называется судьбой. Поехали!

Мне и впрямь стоило взять на себя решение, куда нам идти, когда мы вышли из закусочной.

Шарлотта тащит меня на станцию, но останавливается у подножия лестницы. На ступенях сидит грязный лысеющий парень. Перед ним стоит картонная табличка, на которой написано, что он просит пять долларов для собаки. Стрелка указывает на спящего щенка белого английского бульдога, расположившегося в его руках. Парень замечает, что мы смотрим на него – точнее, на собаку – и начинает гладить щенка по голове.

– Ребята, не поможете мне накормить эту девочку?

Я не хочу разыгрывать перед Шарлоттой циничного ньюйоркца, но на такое я точно не поведусь. Я закатываю глаза, когда Шарлотта приседает на корточки перед парнем, чтобы погладить щенка, который только начал просыпаться.

– Как ее зовут? – спрашивает девушка.

Я обдумываю, как вытащить Шарлотту из этой ситуации, пока ее как-нибудь не облапошили, когда в моем кармане начинает гудеть телефон, и сердце у меня в груди сжимается, потому что, конечно, маловероятно – но я, похоже, все-таки надеюсь на такой расклад, – что это может быть Майя. Может быть, она уже устала от красавчика хипстера и решила, что сделала огромную ошибку. Достав телефон, я вижу, что на экране высветилось новое сообщение в Facebook. Я пытаюсь открыть его, но получаю лишь белый экран с кружком, уведомляющим меня о загрузке, как будто приложение не хочет, чтобы я прочитал его. Словно оно говорит мне: «Черт, знаю-знаю, Энтони. Оно где-то здесь. Только я понятия не имею, что с ним делать. Я сегодня адски туплю». Тут плохо ловит сеть.

Шарлотта по-прежнему гладит щенка, который теперь бодрствует и облизывает ее руку. Я слышу, как парень жалуется ей, что не хочет сдавать собаку в приют, и я понимаю, что мне нужно увести Шарлотту от него, даже если она хочет заняться чем-то глупым и чересчур «туристическим», вроде посещения Эмпайр-стейт-билдинг, но…

Что, если это Майя, сообщающая мне, что она высадила красавчика хипстера на обочине и хочет, чтобы я провел Рождество с ее семьей?

Я знаю, что это ужасная идея. Но также я знаю, что ничто не остановит меня от просмотра сообщения. Поэтому, пока Шарлотта воркует над щенком, я говорю ей, что скоро вернусь, и поднимаюсь вверх по лестнице, перешагивая по несколько ступеней зараз, пытаясь поймать сигнал.

Сообщение не от Майи. Оно от некоего Винни Зампанти, который говорит, что через двадцать минут будет колядовать со своим хором в Ист-Виллидж и не против, если я к ним присоединюсь, даже если я не умею петь.

Кто, черт возьми, такой этот Винни Зампанти? Он ответил на мое сообщение в групповом чате, значит, он должен быть моим одноклассником, но его имя мне ни о чем не говорит. Я перехожу на страницу его профиля, но мы на Facebook не друзья, поэтому я могу посмотреть только его аватар-ку, на которой изображен лишь треугольник сыра «Гауда» (не самый хороший признак), и узнать, что нашим единственным общим другом является Офелия Томпсон, с которой мы вместе посещали уроки английского и которая в школе считалась довольно чокнутой. Офелия – единственная одноклассница, которую Майя не удалила из моих друзей, после того как выяснила мой пароль.

Это напоминает мне о том, что надо бы теперь его изменить.

Но серьезно, кто такой этот Винни? И почему он думает, что кому-то захочется спонтанно тащиться в Ист-Виллидж в канун Рождества? А затем я думаю, что, возможно, мне удастся скормить это Шарлотте в качестве необычного опыта в Нью-Йорке: этакий местный колорит и все в таком духе… Все что угодно, лишь бы не оказаться на вершине Эмпайр-стейт-билдинг сегодня вечером. Поэтому я отвечаю Винни, что попробую вырваться, а затем разворачиваюсь, собираясь спускаться по лестнице, чтобы наконец спасти Шарлотту от мошенника. Но я, похоже, опоздал. Она уже сама поднимается по лестнице.

Ведя за собой щенка белого английского бульдога.

– Да ты, блин, издеваешься! – Я зажимаю переносицу, словно у меня болит голова.

Обычный жест для мужчин семейства Монтелеоне, когда что-то идет не по плану. Люк перенял этот жест у папы, а я у Люка. И папа велел мне не подражать брату, а быть самим собой. Мне тогда было семь.

– Я уверена, что тот парень не собирался потратить деньги на собачью еду, – говорит Шарлотта, передавая мне щенка… Как будто я просил ее об этом. – Очевидно, он настоящий мошенник. У него из кармана торчал айфон, причем более новой модели, чем мой!

– Поэтому ты забрала…

– Купила.

– О боже!..

– За пятьдесят долларов. – Шарлотта смотрит на меня с такой радостью во взгляде, как будто получила самое выгодное предложение в мире. – Это небольшая цена за спасение собаки от хозяина, который не заботился о ней. Она может найти лучший дом. Дом, где ее будут любить.

– И где именно? В Англии? Ты хочешь взять с собой щенка? Ты через несколько часов должна быть в самолете, и существуют определенные правила для перевозки животных. Всякие прививки, документы… Даже не знаю!

Шарлотта качает головой:

– У нас впереди целая ночь. – Она опускается на колени и гладит извивающегося от счастья щенка. И, несмотря на все мое раздражение, меня умиляют действия этой девушки. – Кто не захочет приютить эту маленькую принцессу? Все будет хорошо. К тому же… – Шарлотта достает из сумки книгу. Книгу, которая втянула меня во все эти неприятности. И только сейчас я замечаю на этой дурацкой обложке щенка. – Мне кажется, я припоминаю там что-то подобное. – Она открывает книгу на странице содержания. – Точно! Я же помню, что видела здесь эту главу. Смотри… Четвертый шаг. – Шарлотта поворачивает книгу ко мне, указывая на заголовок. «Позаботьтесь о ком-то еще, чтобы вспомнить, как заботиться о себе». – У нас все получится, если мы будем «шагать» не по порядку.

– Так, помедленнее… – Собака выбирает именно этот момент, чтобы начать лизать мои ботинки. Что довольно мерзко, но Шарлотта считает это забавным. – Мы еще третий шаг не выполнили.

– В книге не сказано, что нужно выполнять их в заданном порядке.

«Ты-то откуда знаешь? – задаюсь я вопросом, глядя на то, как Шарлотта убирает книгу обратно в сумку, так и не прочитав ни слова, кроме названия главы. – Ты едва ли просмотрела содержание этой книги за все время, что мы следуем ее указаниям. Ты понятия не имеешь, может, восьмой шаг велит тебе пройтись по Таймс-сквер с закрытыми глазами».

– Ты хоть знаешь что-нибудь о собаках? – спрашиваю я ее вслух.

– Конечно, – отвечает девушка. – У нас дома есть стаффордширский терьер по кличке Роки, и эта маленькая леди точно не устроит нам таких неприятностей, на какие способен он. А теперь надо придумать ей новое имя! – Шарлотта целует щенка в макушку. – Она, конечно, и впрямь похожа на Уинстона Черчилля, но это слишком банально. К тому же, если мы оставим ей имя Винни, все будут думать, что ее назвали в честь Винни-Пуха.

Шарлотта поворачивается ко мне, вновь сияя так же, как когда сообщила мне, что заплатила «всего» пятьдесят долларов за эту собаку. Но теперь я понимаю, что дело не только в том, что девушка хочет позаботиться о щенке. Многое обретает для меня смысл. Импульсивные, нелогичные поступки… Шарлотта просто делает все, чтобы не думать о бывшем. Видимо, она считает, что, если не остановиться ни на секунду, если будет без остановки болтать, то у нее хватит сил не думать о нем. Она пытается сбежать от своего расставания. А я – от своего.

И вот мы вдвоем – в одно и то же время, в одном и том же месте.

4. Позаботьтесь о ком-то еще, чтобы вспомнить, как заботиться о себе

Нелегко задумываться о том, как заботиться о себе. Большинство из нас утверждает, что с нами все в порядке и мы не нуждаемся в заботе. Расставание может доказать нам, что мы не правы, и нам нужно, чтобы о нас заботились… И когда мы наконец начинаем в этом нуждаться, мы обнаруживаем, что зачастую сделать это некому. И тогда в наших головах возникают такие бури эмоций, что мы просто не можем понять, чего хотим и что нам нужно. В такие моменты может быть полезным найти того, кто нуждается в вас больше, чем вы в ком-то.

Примерно пятнадцать минут спустя я несу собаку, которой, похоже, очень нравится вкус моего лица, к «Старбаксу» на углу Второй и Девятой улиц. Всю дорогу сюда Шарлотта выбирала новое имя для Винни. Я предложил Мистейк[23] – шутка, о которой я сразу же пожалел, потому что мы оба, кажется, еще не готовы смеяться над ситуацией, в которой оказались. Но Шарлотте понравился этот вариант.

– Ты его видишь?

Мы пытаемся найти Винни… Хотя я, похоже, не смог бы узнать его, даже если от этого зависела бы моя жизнь. Но когда я упомянул колядки, глаза Шарлотты загорелись… По-видимому, так же, как и мои, когда я понял, что мне сегодня не придется тащиться на Эмпайр-стейт-билдинг. Поэтому мы сейчас здесь.

Я смотрю вниз на Девятую улицу и вижу группу людей, дрожащих от холода перед кофейней. Похожи они на колядующих? Понятия не имею. Точно так же, как я понятия не имею, есть ли среди них наш таинственный Винни. Я не могу признаться Шарлотте в том, что не знаю, кого ищу, потому что я уже все уши ей прожужжал о том, какими хорошими друзьями мы были с Винни. Зачем только я это сделал? В общем, я делаю вид, что из-за всех этих пальто, шарфов и шапок просто не могу разглядеть старого приятеля. Когда мы подходим ближе, я понимаю, что мы с Шарлоттой собираемся понизить средний возраст этой группы лет примерно на двенадцать. Я останавливаюсь в нескольких метрах от них с Мистейк, изо всех сил пытающейся вырваться из моих рук, чтобы скорее бежать к новым людям – не знаю уж зачем, может, тоже хочет колядовать, – когда я наконец узнаю кое-кого (правда, совсем не того, кого ожидал) среди певцов.

– Привет, Чиз![24] – кричу я невысокому пареньку, который пытается выбраться из толпы, попутно теряя свой колпак Санты.

Зажатый под мышкой аккордеон издает несколько жалобных нот, пока его хозяин пробирается к нам сквозь людей.

– Это же не настоящее имя, правда? – шепчет мне Шарлотта.

– Нет, – бормочу я в ответ, понимая, что либо забыл, либо вообще никогда не знал, что настоящим именем Чиза было Винни Зампанти. Он перевелся в другую школу где-то перед старшими классами. По идее, его вообще не должно было быть в той группе. – Мы прозвали его так из-за любви к сыру.

– Ант[25], ты пришел!

Теперь Чиз – Винни – обнимает меня, чуть не роняя при этом свой аккордеон, и на меня накатывает волна воспоминаний. Я вспоминаю, что Винни Зампанти был странным мальчишкой, который звал меня Антом с тех самых пор, как мы стали членами клуба скаутов. А я его с тех самых пор ненавидел.

– Рад тебя видеть, чувак! – улыбается Чиз.

– Да-да, – говорю я, пытаясь абстрагироваться от воспоминаний о том, как моя кузина Мари рассказала мне, что в восьмом классе Чиз пытался сразить ее наповал серенадой. Он пел… Ну, Мари не разобрала, что именно он пел, потому что она едва слышала его голос из-за аккордеона. Если бы я знал, что на мое сообщение ответил Чиз.

– Так, друзья, нам пора начинать. – Одна из женщин в группе – за пятьдесят, невысокая, грузная и очень деловая – подходит к обочине, собирая вокруг себя людей. – Мы начнем с Девятой улицы и двинемся на запад. Надеюсь, у вас у всех есть песенники и все вы помните свои песни. А вы еще кто такие? – Женщина уставилась прямо на нас с Шарлоттой.

– Нет-нет, Глэдис, все в порядке. – Чиз хлопает меня по плечу, и я чуть не роняю Мистейк, которая громким лаем выказывает мне свое недовольство. – Это мой друг детства. Один из лучших певцов, которых я знаю.

Мне начинает казаться, что Чиз мог спутать меня с каким-то другим Антом. Я не умею петь. Но Глэдис спрашивает у Чиза, какой у меня голос, и парень уверяет ее, что я пою басом, а Шарлотта – меццо-сопрано. Глэдис, похоже удовлетворенная услышанным, ведет группу по Девятой улице, бормоча что-то о том, как все удачно сложилось, потому что им как раз не хватало баса и меццо-сопрано.

Я пропускаю группу вперед на почтительное расстояние, прежде чем следую за ними. Потом поворачиваюсь к Чизу, который идет слева от меня – Шарлотта шагает справа, – и спрашиваю:

– Что это было?

Чиз в ответ лишь ухмыляется. Он смахивает на хорька, и это меня пугает.

– Не волнуйся об этом, просто держись позади и вовремя шевели губами.

И затем он обнимает меня, как будто мы и впрямь старые друзья.

Мистейк пару раз обнюхивает его и недовольно отворачивается. Думаю, можно даже не пытаться накормить ее сыром.

– Рад тебя видеть, мужик. Но буду честным… я, гм… – Чиз бросает взгляд на Шарлотту. – Я немного разочарован, что ты привел свою новую девушку.

Я собираюсь спросить его, что он имеет в виду, но Шарлотта меня опережает:

– Вообще-то я здесь только потому, что мой рейс домой отменили.

С каждой улыбкой Чиза я все больше жалею о том, что пришел сюда, и о том, что вообще отправил сообщение в групповой чат.

– Так что ты делаешь в этом хоре? Ощущение, что тут только старушки, домохозяйки и ты. – Я быстро оглядываю толпу. – Ты здесь вообще, похоже, единственный парень.

– Вот именно. – Теперь Чиз не только улыбается своей хорьковой улыбкой, но и кивает головой в такт ходьбе. – Я просто гений, мужик! Я здесь единственный жеребец, которого все хотят оседлать.

Я слышу, как Шарлотта издает звук отвращения.

– И что это значит? – усмехаюсь я.

– Ну, знаешь, они – пантеры, – объясняет Чиз. – А я великолепная мясистая жертва, которая так и просит, чтобы ее сожрали живьем.

Первые ряды певцов из группы начинают переходить дорогу, и одна из женщин, явно старше моей мамы, поворачивается к нам и посылает Чизу воздушный поцелуй. Он в ответ отправляет ей такой же поцелуй, а я умоляю свой мозг не представлять то, что может произойти между этими двумя после того, как мы здесь все закончим.

Мы наконец тоже переходим через Первую улицу, и Глэдис подводит нас к дому, с которого мы, вероятно, и начнем. Она просит кого-то из певцов нажать на дверной звонок, и, когда дверь открывает пожилой джентльмен в красно-черном свитере, Глэдис поворачивается к нам лицом, указывает на Чиза, веля тому подготовиться, а затем поднимает руки, чтобы мы начали петь… кто бы знал, какую песню! Никто не дал нам с Шарлоттой песенники.

Что за дитя, что сладко спитНа руках Марии?[26]

О, эту я знаю. Вроде бы. Мы пели ее в средней школе. Я двигаю губами, надеясь, что слова сами придут ко мне, но ничего не выходит. Я помню, что там упоминается Христос и два раза Мария. Еще вроде там про пастухов что-то было.

Я поворачиваюсь к Шарлотте, которая на самом деле поет – и очень даже неплохо – вместе со всеми. Она бросает на меня вопрошающий взгляд: «Ты что, серьезно?» Ой, да ладно! Не надо смотреть на меня так, словно я не помню слов национального гимна!

Я знаю часть про «дитя, сын Марии», и это конец первого куплета. Певцы замолкают, и Чиз оглушает Девятую улицу аккордеонным соло, которое определенно далеко от классической версии. Я снова пытаюсь вспомнить, какие слова идут дальше. А потом решаю: «Ну и черт с ним, буду петь все, что в голову придет, и надеяться, что за остальными голосами меня не будет слышно».

Что за дитя? Я без понятия.Я не просил детей…

И у меня бы все получилось, если бы я следовал не за мелодией, а за указаниями Глэдис… Огромная ошибка, потому что Чиз все еще играл на аккордеоне свое соло, когда мой совсем небасистый голос испортил всем рождественское настроение. Мистейк на моих руках оглушительно лает – подпевая или осуждая, точно не знаю, – и даже Чиз перестает играть, чтобы посмотреть на меня.

Я чувствую себя полным идиотом и настоящим козлом, когда замечаю, как Шарлотта пытается скрыть смех, пряча лицо за шарфом, который я ей выбрал.

И почему-то ее смех делает всю эту жутко неловкую ситуацию не такой уж ужасной.