Все было не так

– Могу я задать тебе вопрос? – спросил он.

– Хм?

– Ты хочешь пойти на выпускной?

Я выпрямилась и отодвинулась от него, чтобы посмотреть на лицо. Он, на удивление, не шутил.

– Ты серьезно?

Он пожал плечами.

– Там может быть весело.

– Я не думала, что тебя может заинтересовать что-то подобное.

– Заинтересует, если мы пойдем вместе.

Я закусила губу и отвернулась.

Майлс явно заметил мое смущение, потому что быстро добавил:

– И Денни пойдет. Не знаю. Мы здесь последний год. Я лишь подумал, мы могли бы потусоваться втроем.

– Я не знала, что Денни пойдет.

– Да. У него свидание с Эмбер Хибер.

Я тихо присвистнула.

– Черт. Отличная работа, Денни. Она очень симпатичная.

– Она идет с ним только из-за собаки.

– Да прекрати. – Я подтолкнула его локтем. – Тебе хочется обладать таким же очарованием, что и он.

– Возможно, – признался он. – Так что… ты хочешь пойти?

– Не знаю, Майлс. Выпускной – это… дорого. И это не по мне, понимаешь?

Ложь. Я с самого детства мечтала о выпускном. Мы с Сарой одевались в платья подружек невесты ее мамы и проводили в ее гостиной воображаемый выпускной. Я мечтала о бесконечных танцах с каким-нибудь милым парнем, пока играет медленная мелодия. А после всю ночь провести в сплетнях с Сарой.

Но затем произошла стрельба, и эти фантазии просто испарились.

Я не ходила на выпускной в девятом классе. Вместо этого Майлс, Денни и я провели вечер в доме Эшли, смотрели фильмы Джона Хьюза и играли в карты Денни. Они были похожи на любые другие игральные карты, только со шрифтом Брайля [11]. Вечер прошел весело. Не романтично или роскошно, но значительно отвлек меня от воображаемых выпускных, которые устраивали мы с Сарой.

Часть меня очень хотела пойти с Майлсом на выпускной. Безумно хотела. Я в красивом платье. Он в смокинге. Я легко влюблюсь в него еще больше, чем уже.

Сейчас он смотрел на меня грустными сонными глазами. И я просто не могла не помечтать.

– Я подумаю об этом, – прошептала я.

Он кивнул.

– Отлично.

Между нами воцарилась комфортная тишина, облака над нашими головами разошлись и выпустили звезды. Майлс откинулся назад, скрестил руки на груди и посмотрел наверх. Сейчас, когда небо освещалось, я тоже могла так сделать.

Через некоторое время Майлс спросил:

– Расскажешь, что происходит? Почему ты сегодня здесь?

– Я ездила к родителям Сары.

Он повернулся ко мне, две густые каштановые брови поползли наверх.

– Ты же слышал, что они пишут книгу? О Саре?

– Да.

– Ну вот. – Я глубоко вдохнула. – История про Сару – про цепочку и сказанное ему… это неправда.

– А.

– Ты не удивлен?

– Не совсем. Я думал об этом. Особенно из-за всего, связанного с Келли. Не знаю. Эта история слишком походила на фильм, чтобы быть правдой.

– Вот родители Сары не согласны, – сказала я. – Они плохо это восприняли.

– Ты только сейчас им рассказала?

Я поежилась, хотя он произнес это не грубо или осуждающе.

– Я пыталась до этого, – призналась я. – Типа того. Когда об этом впервые заговорили, я не знала, что делать. Даже не понимала, откуда все пошло. И каждый раз, как пыталась кому-то рассказать, паниковала. А потом Келли уехала из города, и я подумала, это больше не имеет значения. Но теперь, с этой книгой… – Я покачала головой. – Надо было рассказать им раньше, но я не сделала этого, и теперь они считают меня лгуньей, пытающейся отобрать у них воспоминание о дочери.

– Мне жаль, – сказал он. – Об этом вы с Денни разговаривали? Когда ты повезла его домой?

– Да. Его письмо на стипендию помогло мне понять, что история Сары – не единственная выдумка, понимаешь? Мне захотелось, чтобы мы все могли высказаться. Если бы мы все написали такие письма… – Я замолчала и села. – О.

– Что? – спросил Майлс.

– Кажется, у меня есть идея. Не знаю, что получится, но… Может, если мы все напишем письма, расскажем правду о произошедшем в тот день и даже после…

– Письма кому?

– Не знаю, – ответила я. – Кому угодно? Но если бы все так сделали, я бы собрала их. Объединила во что-то. И людям пришлось бы выслушать, потому что это – все мы. Мы могли бы все исправить. Возможно, могли бы… как-то их выпустить, чтобы существовала не только книга Макхейлов.

Мои мысли кружили в голове, словно торнадо, бешено и так быстро закручивались, что я не могла за них ухватиться. Детали придется уточнить позже, но эта идея казалась мне выходом из положения. Если на меня так подействовало письмо Денни, возможно, письма всех выживших тоже окажут воздействие. Я могла бы связаться с Эшли и Иден и попытаться найти Келли, чтобы она тоже это сделала.

– Ты же напишешь, да? – спросила я Майлса.

– Письмо? Ли, я не уверен.

– В чем ты здесь не уверен? – спросила я. – Наверняка ты хочешь указать всем этим газетам, что писали про тебя всякую ерунду, их место, разве нет? Например, один журналист написал, что ты скорее похож на стрелявшего, чем на героя. Это так ужасно, и ты мог бы об этом написать.

Майлс отвернулся, и я поняла, что такими комментариями поставила его в неловкое положение. Я представить не могла, насколько обидно прочитать на бумаге, что ты такой человек, от которого не ждут чего-то благородного. Что ты скорее злодей. Вот именно поэтому он должен был это сделать.

Майлс был не просто дебоширом, превратившимся в героя. Его история выходила за рамки драк, в которых он участвовал, или записей об отстранении с уроков. Все репортажи о стрельбе втиснули его в коробку, в легко воспринимаемые строчки две текста. И я хотела, чтобы мир увидел, какой он вне этой коробки. Хотела, чтобы люди узнали впечатлительного, задумчивого и удивительно веселого Майлса, которого я обожала.

– Пожалуйста, Майлс? – попросила я и потянулась к его руке. – Пожалуйста?

Он повернулся ко мне и через некоторое время вздохнул.

– Ли…

– Просто подумай об этом, – попросила я. – Я больше ничего не прошу.

Он кивнул и перевел взгляд на звезды.

Мы остались на крыше до рассвета, а потом я пробралась в дом и легла в кровать. Но даже тогда не смогла заснуть. В этот раз не из-за боли или вины, как раз наоборот. Впервые за долгое время я ощутила надежду.

Если у меня все получится, правда наконец выберется наружу. И этот груз наконец спадет с моих плеч.

Кевин Брентли

Вот что я знаю о Кевине Брентли: когда произошла стрельба, он был десятиклассником; брил голову и всегда носил футболки с группами, а в начальной школе засунул в автобусе в волосы Сары жвачку и попытался свалить это на кого-то другого.

Я связалась с остальными выжившими, чтобы понять, кто знал его лучше. Первым ответил Майлс. Вот наша переписка.

Майлс: Я знал его. И ненавидел.

Я: Да? Почему?

Майлс: Он нашел в Интернете фотографию моего папы крупным планом. Не знаю, как ему это удалось. Он распечатал ее и принес в школу. Это было в восьмом классе. Сразу после того, как я переехал сюда.

Я: Это ужасно.

Майлс: Я надрал ему зад прежде, чем он успел ее кому-то показать.

Я: Это хорошо? Наверное?

Майлс: Нас обоих отстранили. Я не горжусь, но и не сожалею. Он был придурком.

Я: Кажется, так и есть.

Майлс: Похоже, ты не такое ожидала услышать, да?

Я: ЛОЛ. Нет. Не совсем.

Но я решила этим поделиться. Не из-за своего желания выставить Кевина плохим парнем, когда он сам не может защититься. А из-за другой проблемы, с которой я столкнулась, когда мы говорим о жертвах. После их смерти мы все относились к ним, как к ангелам. Все описывали их дружелюбными, любящими веселье и добрыми, хотя так было не всегда.

Но многие, кто погиб в тот день, были детьми. А дети иногда ведут себя как идиоты. Но при этом они достойны, чтобы мы их оплакивали. Это лишь делает их людьми. Относясь к погибшим, как к идеальным и невинным, мы только больше отдаляем их от нас. Может, так считаю лишь я, но, если у человека есть изъяны, он кажется более настоящим.

Так вот, я получила еще одно мнение о Кевине Брентли. В этот раз от Иден, которая ответила мне по имейлу.

Кевин был моим партнером по лабораторной на химии. Я выполняла большую часть работы. Но он не такой плохой. Однажды он увидел, как я рисовала на уроке, и попросил его научить. Сказал, что однажды хочет создавать свои собственные футболки. Я отказалась, потому что… ну, ты знаешь, как я общаюсь с людьми. Но он предложил оплатить уроки, а мне были нужны деньги на художественные принадлежности.

Около двух месяцев мы раз в неделю встречались на обеде. Он был очень шумным и слегка ленивым, но хорошо ко мне относился. Вообще, он единственный парень, пригласивший меня куда-то. Не думаю, что я ему нравилась. Просто он хотел найти друга. На последнем уроке рисования я сказала ему, что я – лесбиянка. В чем я тогда мало кому признавалась.

Я думала, он ужаснется. Пошутит или выдаст что-то гомофобское. Но он вместо этого сказал:

– Это круто. Мой брат тоже гей.

И закрыл эту тему.

В кабинете мисс Тейлор он сидел рядом со мной. Мы мало разговаривали, но иногда он пододвигал ко мне блокнот с одним из рисунков и спрашивал мое мнение. Это Рози у нас всегда была хороша во многом, поэтому его желание услышать мою оценку, потому что я, по его мнению, в чем-то хороша, многое значило.

Не знаю, назовешь ли ты нас с Кевином друзьями. Но, да, я очень хорошо его помню. Интересно, занимался бы он футболками, о которых мне говорил.

На следующий день после того разговора с Майлсом я отправила групповое сообщение, и Эшли с Иден, к моему удивлению, почти тут же ответили. У них возникло несколько вопросов, но обе согласились написать письма для моего проекта. Я не рассказала им, чем поделилась с Денни и Майлсом. Не хотела говорить об этом в сообщении. Просто объяснила, что это наш последний шанс рассказать наши истории, раз мы с мальчиками в этом году оканчиваем школу.

Денни тоже ответил и сказал, что я могу использовать его письмо на стипендию. Майлс, конечно же, вообще не ответил на мое сообщение. Он попросил дать ему время решить, чего хочет, а я не собиралась на него давить. По крайней мере пока.

Теперь осталось найти Келли Гейнор.

Я провела много часов, выискивая ее в Интернете. Казалось, она не существовала ни в соцсетях – по крайней мере под именем Келли Гейнор, – ни в телефонных списках. Я нашла на «Фейсбуке» ее маму, но она проигнорировала мой запрос на добавление в друзья. Но я ее не виню. Я все равно попыталась отправить сообщение, объяснить, что я – одна из выживших и хочу связаться с Келли, но, насколько понимаю, его так и не прочитали.

Когда я искала в Сети имя Келли, в основном выпадали старые посты в «Тамблере» и на форумах, в которых рассказывались подробности совершенного в школе преступления. Чаще всего ее имя, вместе с Эшли и Денни, мелькало в списках тех, кто был ранен, но присутствовали и более неприятные вещи. Включая фанфик, в котором Келли – девушка стрелявшего – помогла ему все это спланировать. Только потом она предает его, позвонив из уборной копам, и стреляет себе в плечо, чтобы выглядеть жертвой.

Естественно, как и во многих фанфиках про стрельбу, убийцу прославляют, рисуют как непонятого и отзывчивого, а нас всех – как его обидчиков.

История вызывала неприязнь, но даже близко не была похожа на тот ужас, что я читала прежде.

Копаясь в этом фандоме массового убийцы, я нисколько не приблизилась к возможности связаться с Келли Гейнор.

– Зачем вообще ее искать? – спросила Эшли.

Через неделю после моей просьбы написать письмо я заехала к ней домой. Она только что уложила дочку спать, и мы сидели за кухонным столом и красили пасхальные яйца. В ее доме я снова чувствовала себя укутанной в любимое одеяло, теплое и знакомое. До стрельбы Эшли мне не очень нравилась. Всегда казалась мне лицемерной и субъективной. Но сейчас я с трудом представляла себе жизнь, где она не пишет мне сообщения практически каждый день, в которых высылает симпатичную фотографию Мириам или просто проверяет, как у меня дела.

Но когда я упомянула Келли Гейнор, она сразу же скривилась.

Я пожала плечами и окунула в розовую краску одно из яиц.

– Она тоже одна из нас. Уверена, ей есть что рассказать.

Эшли усмехнулась.

– Уверена, что есть. Кучу вранья.

И тогда я начала рассказывать ей правду. Клянусь, начала. Эшли, если ты это читаешь, прости, что так и не рассказала. Но мой взгляд упал на висящую на холодильнике фотографию. Эшли в свадебном платье улыбается в камеру, откинув фату. Ее инвалидная коляска стоит у церкви, а рядом с ней преклонил колени Логан в смокинге. Их окружают улыбающиеся гости, которые с гордостью смотрят на них. Среди толпы Рут и Чед Макхейлы. А церковь на заднем плане – баптистская церковь округа Вирджил.

Эшли с самого детства ходила в церковь с семьей Сары. И знала Сару большую часть своей жизни. Как бы мне ни хотелось тогда рассказать ей правду, я боялась повторения вечера у Макхейлов. Не хотела, чтобы меня прогнали и из дома Эшли. Не хотела терять то ощущение теплого одеяла, которое появлялось в ее присутствии.

Да, я повела себя как эгоистка. Но решила рассказать ей, как только все напишут письма. С их помощью я бы все объяснила. А до этого буду молчать.

– Прости, – сказала Эшли, достав из голубой краски яйцо. – Понимаю, что высказываюсь резко. Просто я ее ненавижу. Я стараюсь не употреблять часто слово на букву «н», но с Келли Гейнор… вот кто так врет? Кто так поступает?

– Нам необязательно о ней говорить, – сказала я. – Давай сменим тему.

– Согласна, – ответила она. – Ох, а я написала тебе это письмо.

– Уже? – удивилась я.

– Напало вдохновение, – сказала она. – Собиралась отправить по имейлу, но у нас плохо работает Интернет. Поэтому я скинула его на флешку. Так пойдет?

– Это круто. Спасибо.

– Подожди. Я принесу ее. – Она вытерла полотенцем испачканные в краске пальцы, откатилась от стола и осторожно выехала за дверь кухни. Минуту спустя она передавала мне небольшую голубую флешку. – Надеюсь, я все сделала правильно, – сказала она.

– Я не думаю, что твою историю можно рассказать как-то неправильно.

Она засмеялась.

– Надеюсь, после прочтения ты будешь думать точно так же.

Мы достали яйца из краски и выложили на бумажные полотенца.

– Вот так они должны сушиться? – спросила меня Эшли. – Мне кажется, я лет пятнадцать уже не красила пасхальные яйца.

– Я тоже не знаю, но вроде так правильно?

Эшли засмеялась.

– Когда у тебя есть ребенок, понимаешь, как мало ты знаешь о взрослой жизни.

– Я думаю, ты отлично справляешься.

Она улыбнулась мне.