Помоги проекту - поделись книгой:
Да... крепко!
— Гражданин! — раздался голос, от которого я вздрогнул. С испугом я обернулся на него — в окошечке маячил официант... но что это был за официант!.. Официант-капитан! Официант-генерал!
— Что вам угодно? — проговорил он.
— Да... дайте мне этих... несетевых! — не в силах еще оторваться от феи, я рассеянно махнул рукой.
— На каком основании? — проговорил он.
Все застыли... ситуация напряглась.
Мартын, наконец, обернулся через плечо. Не бросил в беде!
— Это мой помощник, — по возможности небрежно проговорил он.
— Что значит — “ваш помощник”? — голос в окошке наполнялся металлом. — Вы сами, собственно, кто? — Мучительная пауза. — Вы сами — помощник! Лишь благодаря просьбе Вильгельма Потапыча и оказались вы здесь — а еще привозите себе каких-то помощников!
Ну, все ясно! Отлично я показался! Особенно в глазах этой феи! Большой успех!
Я повернулся и побрел к воротам.
— Выпусти, Петрович — попросил я.
Лицо Петровича вдруг налилось жизненной силой (тоже, видать, не из простых!):
— И что? Сразу уж так уж ломаться? А где мужская выдержка, молодой задор?!
“Действительно, где?” — подумал вдруг я и приободрился.
— Подумаешь — черпаль обидел его! Нас еще и не так обижали — и ничего! — проговорил Петрович.
Я смотрел на него.
...Действительно — какая разница, где пропадать?! Уж лучше — здесь!
Я огляделся вокруг. Ну, не дали сосисок... ну и что? Зато с целебно-питательными травами тут отлично — зеленый ковер! Ятрышник, зверобой, тимьян, заячья капуста, береза вислая... где еще такое найдешь! Бросился, стал жадно жевать. Витаминчики пригодятся! Скоро осень наступит, за ней — декабрь, впереди еще январь, отвратительный фебруарий! Жадно ел. Вдруг увидел перед собой ботинок, поднял глаза — стоял Мартын, высокомерно глядя на меня — да еще бы не высокомерно, с такой высоты!
— Да... слушаю тебя. — Я поднял голову.
— Главный требует! — презрительно усмехнувшись, проговорил он.
Кого, интересно, он презирал? Меня? Или — главного? Видимо — обоих!
Удивительно малоприятный тип — в своем довольно шатком положении хочет выставить себя важнее всех!
— Сейчас вот, докушаю зверобой!
— Думаю — куда идти, вы уже знаете? — Он снова полил меня презрением: мол, этот уже все дыры знает, куда лезть!.. Мерзкая манера! Но иначе, видимо, ему никак: другого не оскорбишь — сам не возвысишься! Метода понятная!
Назло ему, вопреки его усмешкам, пойду к главному и нормально поговорю — наверняка тот окажется более приятным человеком, чем этот! И действительно — как тут не понять, куда идти: вот он, дом настоятеля, прекрасно отделанный! На бегу продолжал растения жевать и на сводчатое крыльцо на четвереньках еще вбежал — но в приемной все же поднялся, глянул в зеркало на себя: прическу поправил, из уголков рта зеленая слюна тянется... но что делать? Такое питание: ятрышник, зверобой, тимьян, заячья капуста, береза вислая... без витаминчиков не обойтись!
Вошел.
Главный исподлобья глянул на меня, потом шагнул решительно, руку тряхнул:
— Ездунов!
Я даже вздрогнул. Удивительно точные у них, начальников, фамилии! Почти как у хоккеистов. Крутов, Пластов, Бубырин! Ездунов, Курсанов, Бодров! Сразу видно, что крепкие мужики, не какие-нибудь рохли и разгильдяи!
— “Анти-Дюринг” читал?
Я растерялся... читал ли я “Анти-Дюринг”?.. Не помню...
— Да знаете... я только Дюринг пока прочел...
— А “Как реорганизовать Рабкрин”?
— А как? — поинтересовался я.
— Пороть вас некому! — добродушно проговорил он, окинув меня взглядом с головы до ног. — Мне тут рекомендовали тебя как самого талантливого в твоем микрорайоне.
Меня прошиб даже пот... Похвалил — и одновременно — оскорбил. Что значит — “в микрорайоне”?
— Борзых знаешь? — без всякой вроде связи с предыдущим осведомился он.
— Борзых?.. Это начальник чего?
Тоже явно начальник — “Борзых”!
— Да нет — то я собак имею в виду! Клички знаешь?!
Я как-то растерялся от такого неожиданного поворота: от “Анти-Дюринга” — к борзым!
— Клички? — Я задумался... что-то такое помнил, из художественной литературы. Кажется, их так кличут: Догоняй, Заливай, Растерзай... В духе глаголов в повелительном наклонении. Вроде, так.
— Ну что ж. — Ездунов одобрительно кивнул. — Ты, я вижу, культурный малый. Так что давай — дуй до горы! Чем больше дашь этих кличек — тем лучше!
— А зачем? — хотел спросить я. — Где они, эти борзые?
Но, однако, не спросил. Хотел спросить еще — какое это имеет отношение к делам верующих? Но не спросил. Начальству виднее! И где эти собаки размещены?.. Излишнее любопытство!
— Что кончил-то? — поинтересовался Ездунов.
— Электротехнический институт.
— Я, кстати, тоже его! — Ездунов с сочувствием вздохнул, но с сочувствием исключительно к себе: вот, мол, на какие утраты приходится идти ради общего дела!.. Я оглядел кабинет, потом его... но утрат не заметил, скорее — наоборот.
— Но, ясное дело, — он поднял палец, — все на соответственном идейном уровне должно быть!
— Ну ясно! — воскликнул я (ясно ли?).
— Учти, — проговорил он, — глечик истории не должен быть разбит!
“Глечик”?.. Это вроде кувшинчик? Я кивнул.
— Ступай! — Он деловито тряхнул мне руку. — Свободен!
Я и сам давно знал, что я свободен, но приятно это было услышать из его уст.
Секунду я постоял: может, вспомнит насчет питания, даст добро на “сосиски несетевые” — но он молчал: видно, считал, что пока с меня достаточно и подножного корма.
Щелкнув каблуками, я вышел, уловив брошенный мне вслед одобрительный взгляд.
Я шел, печатая шаг... Все-таки — приметили! Из бездны бессмысленного того кафе вознесся сюда — можно сказать, в самые верха! Вроде как с больничной койки прямо на Олимпиаду!
Я вошел в келью, рывком поставил свою машинку на стол, скинул чехол... неказистая, конечно... но я ее люблю!
Ловко я их! Они-то думают, что объегорили меня, — а на самом-то деле я их объегорил! Отдельная келья — о чем еще можно мечтать? Наконец-то я займусь тут серьезной литературой, в этом скиту, за монастырскими стенами, вдали от соблазнов и тревог.
Я лихорадочно ввинтил лист в машинку... Стихи!
...Через час-другой моего энтузиазма, однако, поубавилось. Никаких стихов почему-то не родилось, кроме одного, совершенно непонятного:
Что еще за зловещая чушь? Когда это я мог занять в Танзании? Когда, собственно, я мог там быть? “Там занял я”?!! Когда это я там занял? Причем получается, что не у кого-либо лично, а именно у нее, у страны! Как будто бы не знаю я, что такое государственные займы! Миллионы и миллионы! Когда это могло быть?! И так с долгами не расплеваться — а тут еще этот?!
Я испуганно смял текст, поджег в пепельнице.
Нет уж, лучше я буду сочинять борзых — а то эта свобода творчества к добру не приведет.
Напечатал наверху чистого листа заголовок: “Борзые”.
И понеслась!
...Управляй, Увлекай, Завлекай, Навлекай, Догоняй, Погоняй, Разгоняй, Привлекай!..
Мне почему-то показалось, что Ездунову должны были понравиться эти клички... Я уже представлял эту огненную свору, их симпатичные собачьи морды... Но тут, черт тебя побери, раздался стук!
— Да! — недовольно воскликнул я.
Вошел, естественно, Мартын... Вот бездельник!
— Я надеюсь, не помешал? — как бы извиняясь за вторжение, проговорил он, но тон его говорил о другом: вы жалкий смертный, за счастие должны почитать, что я изыскал время посетить вас!
Я только тяжело вздохнул... Часа полтора коту под хвост!
— Печатаете? — Он снисходительно кивнул на машинку, будто сам не видел, что печатаю.
— Печатаю! — ответил я. — Хотите?.. — Я услужливо подвинулся.
— Нет уж! — Он усмехнулся. — Пускай на такой машинке... печатает кто-то другой!
Ну ясно! Ясен этот тип! Разумеется — нацелен на что-то гениальное... но условия... условия не дают! Если, скажем, дать ему машинку из чистого золота — он, может, и напечатает пару строк... но — на этой?! А пока зато можно презирать — тех, кто соглашается работать на каких угодно машинках!.. Ну, ясно. Привез, чтобы презирать. Хотелось бы только, чтобы он это делал короче, не отнимая у меня столько времени.
Я демонстративно углубился в текст.
— Борзые? — Он кинул снисходительный взгляд на листок. — Давняя... и нелепейшая, надо сказать, его идея! — Мартын усмехнулся.
— Почему же нелепейшая? — Уже назло ему мне хотелось перечить. — Что ж, бедным псам, ни в чем не повинным, оставаться без имени?!
Он как бы проницательно глянул на меня, как бы внезапно открывая во мне еще более ужасные свойства, чем предполагал.
— А вы, оказывается, понятливы! — медленно, как бы не спуская с меня проницательного взгляда, выговорил он.
— Да, я понятлив, понятлив!.. Но что вы хотите этим сказать?!
— Я думаю, вы сами понимаете, что я имею в виду! — как бы добивая меня, выговорил он. Фраза-шедевр, фраза-красавец! Чтоб иметь такую возможность — говорить подобные фразы, он и приволок меня сюда! Ну что ж — замысел ему удался... но только отчасти, надо сказать.
— Да-а... Управляй... Разгоняй... Привлекай. — Он скользнул взглядом по тексту. — Вы довольно быстро поняли, что от вас требуется, мой друг!
Я похолодел. Кинул взгляд на лист... Действительно!.. Управляй! Разгоняй! Привлекай!
— А что вы думаете... клички эти... могут быть... более прогрессивными? Менее реакционными? — пробормотал я.
— Это уж дело вашей совести! — отчеканил он. — И мужества! — добавил он.
Фраза-красавец! Для них он и живет... Он явно дал понять, что он-то тут давно уже ведет смелую деятельность.
— А... ну, мне кажется, я понял. — Я торопливо уселся за машинку, сосредоточился... стал печатать: — Рассуждай... Обсуждай... Выступай... Развивай... Заостряй... Вы примерно это имеете в виду?
Он слегка скучающе осмотрел лист, потом снисходительно кивнул, оторвал самый уголок бумажки с Заостряем, спрятал в карман.
— Ну, это уже ближе... Попробую это пробить! — Он тяжко вздохнул, намекая на всю сложность, опасность и ответственность своей миссии здесь... ответственность перед прогрессивным человечеством — в этом оплоте реакции!
— Ну, спасибо вам! Вы меня буквально спасли! — Я энергично вскочил, как бы пытаясь его обнять, выталкивая к выходу, но он оказался не так прост.
— Но хватит, ради бога, об этом! — Он благодушно махнул рукой на карман, где покоился Заостряй. — Мы с вами прекрасно понимаем, что дело не в этом. Я, собственно, забрел к вам просто так, — шутливо произнес он, — поговорить о душе. Ведь мы же интеллигентные люди!
Вот этого я боялся больше всего! Я испуганно сжался. Уж лучше бы говорить о борзых! А о душе — не приведи господь!.. Знаю я, что у него на душе! Жуткая свалка, которую он принимает за изысканный музей: загадочная Шамбала в Гималаях, раннее христианство, буддизм, телепатия, верчение тарелок, летающие тарелки... что еще? Не в первый раз мне уже встречается такой: со всеми внешними признаками интеллигента — но не интеллигент!
Тем временем он уютно устроился, закинул ногу на ногу. Это надолго!.. Прощай, любимая Танзания, прощай навек!
— Я ведь по образованию тоже искусствовед, — проникновенно заговорил он.
Я-то как раз “тоже инженер”... но говорить этого не стал, чтобы не расширять ахинею.
— И если говорить откровенно (“Зачем?!” — мысленно вскричал я)... если говорить откровенно... — Он сделал многозначительную паузу. — Всерьез я занимаюсь только началом конца прошлого века! Все! — Он вскинул руки жестом измученного славой певца, показывающего зрителям: больше не умоляйте!
Поделиться книгой: