Только “началом конца века”! Надо же! Как всем прочим эпохам трагически не повезло!
— Я думаю, вы сами понимаете, — он усмехнулся, зачисляя меня в “свои”, — что заниматься чем-то современным... попросту бессмысленно! — Он эффектно затянулся.
Ну ясно, давно уже ясно... “Разве сейчас что-то существует? Вот прошлые эпохи!..” Если бы знали они, бедные, сколько придется им принять в себя бездельников из нашего века!
— Ну, а тут-то, конкретно, чем вы занимаетесь? — довольно-таки грубо, окончательно теряя терпение, спросил я.
— Тут? — Он устало усмехнулся. — Втолковываю этому, — он мотнул головой, — некоторые наиболее простые тонкости Завета! — Он затянулся.
— А зачем ему Завет? — изумился я. — Его, мне кажется, больше Анти-Дюринг интересует... Рабкрин.
— Ну, а что остается делать? — Мартын широко развел руками. — Он бы и рад, но... “Начальник методического кабинета по делам верующих”. Так что — приходится! — Мартын усмехнулся.
— Ах да, действительно! — вспомнил я.
“Наверно, — подумал я, — верующие со своими делами разобрались бы гораздо лучше без него. Но — его куда же девать?” Впрочем, он мне абсолютно не мешал. А вот этот...
— Ну — и докуда же вы дошли... с Заветом?
— Пока что — до Книги Чисел.
— Понятно, понятно... — Я уже откровенно теснил его из кельи.
— Но если быть откровенным, — он снизил голос до чуть слышного шепота, — всерьез я занимаюсь лишь проблемами НЛО!
— Ну понятно, понятно! — резко вытолкнул его... Уф!
С отчаянием уже бросился к машинке, выдернул этих псов, к чертям собачьим, завинтил новый лист...
Тьфу! Я скомкал и выбросил лист, заметался по помещению.
И тут — вообще уже без стука — во дают! — распахнулась дверь. На пороге стоял тот пузатый крепыш в выпуклых окулярах, которого я приметил еще в трапезной, — но на этот раз он был не только в белых сабо, но и в белом халате. За ним вошла та монашенка — тоже в белом! Гость через окуляры долго и неподвижно смотрел на меня, потом выговорил сиплым голосом:
— Слушай — ты мне дико не понравился!
— Ну и что? Ты мне тоже!
— Ладно, снимай-ка штаны! — Он решительно направился ко мне, расстегнул мои брюки и вонзил свой согнутый палец, словно стальной крюк, в мой правый пах.
— Ой!
— Покашляй! — просипел он.
Я покашлял. Он мрачно кивнул.
— Посмотри! — Он кивнул монашенке.
Она подошла и совершенно хладнокровно прижала свой ледяной пальчик — я вздрогнул... до чего холодные руки! Какое-то исчадие ада!
— Слева посмотри!
Она поводила пальчиком в левом паху.
— И слева кольцо! — сообщила она.
Врач долго задумчиво мыл руки в ванной, потом вышел, отряхивая пальцы.
— Ну что? — резко упав духом, пробормотал я.
— Грыжу давно резали? — спросил он.
— Год.
Он мрачно кивнул.
— Какой-нибудь... практикант?
— Да... вроде бы да.
— Боли сильные?
Я кивнул. Потом проговорил с вызовом:
— Ну и что?
— Что? Резать будем! — рявкнул он. — Благодари Бога, что еще в более-менее приличных условиях все будет, а не в обычной морилке! Доктор Гридин! — он крепко пожал мою вялую руку.
Решительный кореш — меня даже не спросил!
Она стояла, брезгливо обтирая руки французской туалетной водой — чую по запаху — в крохотном флакончике... спрятала в карман.
— А когда... резать? — поинтересовался я.
— Когда мы?.. — Он глянул на нее. — Дня через три.
Я молча кивнул. Они вышли... Да, замечательный вираж — как бы со всемирной Олимпиады на больничную койку!
Запах французской воды витал в моей аскетической келье. Что за черт? Этот как бы скорбный визит представителей медицины вызвал у меня совершенно неадекватную реакцию. Я метался по помещению. Потом, не выдержав, выскочил в коридор, пошел по запаху... В галерее стоял Мартын и с оскорбленным видом курил... Не поддержал его изысканный разговор!.. Я уже решил его утешить, перекинуться с ним.
— А эта-то... медсестричка-то — ничего, вообще! — высказал я то, что было на языке.
Он устало прикрыл глаза: господи, какой примитив!
— Ну, может быть... если как следует приодеть... — наконец выговорил он.
— Наоборот, мне кажется... если прираздеть! — воскликнул я.
В ответ он скорбно вздохнул. В виду имелось что-нибудь вроде: “...Увы! Мой удел — одевать!”
Решив, что внимания выделено достаточно, я направился дальше... Так... вот за этой дверью. Я открыл. Точно!
Она стояла у стеклянного шкафчика с инструментами, недовольно повернулась на скрип.
— Вот, — пробормотал я, — решил глянуть на те приличные условия... где мне резаться.
Она презрительно усмехнулась — ясно, она презирала все тут.
— Это, ты считаешь, приличные условия? — она огляделась. — Ну конечно — как для кого!
Она пожала плечом.
— А что, где-то есть более приличные условия? — поинтересовался я.
— Где?.. Да везде!
И тут мне не повезло! Но ее, как видно, эта тема задела.
— Да хоть вот здесь! — Она кивнула мне на стеклянный столик перед кожаным белым диваном, где лежал сияющий глянцевый журнал.
Я начал его листать... высокий стеклянный дворец... какие-то роскошные помещения... к сожалению, надписи под картинками были не русские и даже не английские — похоже, китайские.
— Так что это... какой-то отель?
— Да нет, почему же отель, — язвительно проговорила она. — Совсем наоборот — просто одна маленькая больничка.
— Больничка? — изумленно вскричал я. — Да в таком помещении и болеть как-то глупо!
— Это мы болеем. А они — лечатся!
— Понятно. — Я приуныл. — А это что за роскошный холл?
— Это, извиняюсь, не холл. Это палата — причем на одного!
— Да-а... — Я был совершенно поражен. — А это что за сказочное помещение?.. Мрамор, зеркала!
— Это?.. — она мельком глянула. — Морг!
— Ах! Так морг все-таки есть! — Я захохотал.
Но потом почтительно оборвал смех.
— И вы бывали... в этом дворце? — спросил я.
Она кивнула.
— С судна списали. Неприятность одна... стояли в Гонконге.
— Так вы еще и морячка?
— Я... много кто!
— А... скажите, пожалуйста... ваш начальник этот... хороший врач?
Я думал, что и тут она скажет пренебрежительно, но она внезапно посуровела:
— Если и остался хоть один еще врач у нас в стране, так это он.
— Ну, тогда-то я спокоен.
— Ты-то при чем здесь? — Она словно впервые увидела меня. — Просто Владимиру Дмитриевичу надоело тут без работы. На атомном полигоне главным хирургом был, в Афгане людей штопал, а тут — весь класс можно потерять.
— Ясно! Значит, для этого я и прибыл сюда?
— Для этого? — Она усмехнулась. — А ты будто не знаешь, для чего ты прибыл сюда? Святой, значит?
— Да, я святой.
— Ну, тогда пошли! — с какой-то даже угрозой проговорила она, скинула белый халат, оставшись в юбочке и футболке.
— Да я, собственно, только насчет операции зашел узнать, — смущенно лопотал я, следуя за нею.
Мартын, разумеется, не мог пропустить это зрелище, язвительно улыбнулся... Прощай, друг!
Мы стали спускаться по ступеням в монастырские катакомбы... Неужто сейчас предстоит рандеву с какими-то святыми мощами, проверка моей святости? Но становилось почему-то не прохладнее, а все жарче и жарче! На ходу она стянула через голову футболку, оставшись... без нее.
Она пихнула разбухшую деревянную дверь... и мы вошли в предбанник: деревянные скамейки, реечная обшивка, несколько дверей, манящих вглубь.
— Вот — можешь закутаться, если хочешь! — Она кинула мне плоско сложенную, слепленную крахмалом простыню.
“Ясно, — подумал я, ловя простыню. — Ни во что другое тут закутываться не принято”.
Мы вошли в сказочную парилку, сидели там, “закутавшись” в простыни, потом, стукнув другую дверь, вывалились в широкий бассейн — тут уже “кутаться” не удалось...
В бассейне этом был и водопад, вдруг обрушивающийся со стены, и мощная струя подводного массажа — она танцевала перед струею, упиралась в нее.
— Ну как? — усмехнулась она.
Потом она повела меня по какому-то коридору, неожиданно прохладному, щелкнула выключателем — и я обомлел: сверху донизу стены состояли из бочек. Неплохо монахи живут!
Закинув пальчиком прядь за ушко, она присела перед бочкой, из которой торчал толстый шланг, взяла его в губки, лукаво оглянулась, втянула щеки... Нацедила пятилитровую банку. Гуляем!
Потом мы оказались в ее келье — она открыла сверкающий бар.
— Так. Это уже серьезно... Джина, надеюсь, нет?
— Почему же нет? Есть.