О «Диалектике природы» Энгельса

Как известно, «Капитал» начинается с анализа товаре этой «клеточки» всего товарного, значит, и капиталистического, производства. Маркс в ходе дальнейшего анализа показывает, как из этой «клеточки» возникают Все заложенные в данном процессе и присущие капиталистическому способу производства противоречия, чему и посвящен весь «Капитал». Но что такое «товар»? Откуда 0н берется? Что лежит в его основе? Маркс отвечает: человеческий труд. Об этом подробно сказано в самом начале таких трудов Маркса, как «К критике политической экономии» и «Капитал». Понятия конкретного труда и абстрактно-необходимого труда — вот основа, на которой Маркс строит свою теорию стоимости. Здесь налицо прямое смыкание конца «Диалектики природы» с началом «Капитала», причем смыкание органическое, когда одно прямо переходит и превращается в другое, образуя внутренне цельный переход, выражающий такой скачок в развитии мира от живой природы к человеку, который по своему масштабу и значению не уступает скачку от неживой природы к живой.

Здесь нет надобности подробно излагать то, что сказано Марксом по поводу труда как источника всех богатств человеческого общества — это хорошо известно. Сейчас важно показать, что поскольку труд играет роль моста от природы к человеку, то понятие «труд» является переходом от естествознания к истории и прежде всего к политической экономии.

Вот почему это понятие, или равнозначное ему понятие «работа» («Arbeit»), по необходимости встречается и в естественных науках (в качестве физической или физиологической категории), и в политической экономии (как экономическая категория). Если так, то возникает опасность смешения этих двух понятий «работа», одно из которых является естественнонаучным, другое — экономическим.

Факты такого смешения Энгельс отмечает довольно часто, останавливаясь на них, чтобы показать, как важно Диалектически мыслить и не делать простейших логических ошибок.

Как раз этот вопрос и стоит в самом конце расширенно плана «Диалектики природы», а также в заметке «Работа»[1], в примечании к статье «Мера движения. — Работа»[2] и в письме Энгельса к Марксу от 19 декабря 1882 г., где как раз рассматривается вопрос о смешении понятия «работа» в физическом и физиологическом смысле с понятием «работа» в экономическом смысле.

[1] См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 624—625.

[2] См. там же, стр. 422.

Вопрос о путанице понятий, и о применении мерки механики или физиологии к анализу трудовой деятельности человека, как социального существа, привлекает особое внимание Энгельса. Если не учитывать этого об* стоятельства, то может показаться, что ряд материалов, сознательно включенных Энгельсом в «Диалектику природы», попали туда совершенно случайно. На основании таких соображений из «Диалектики природы» была исключена, например, краткая запись Энгельса по поводу знакомого ему химика Паули: «По моему мнению, определить стоимость какой-нибудь вещи только по потраченному на нее времени — нелепость. Так говорит Филипп Паули. 17 мая 1882»[3]. Ясно, что здесь Энгельс касается того же самого вопроса о том, как естествоиспытатель ориентируется в пограничной области между его наукой и политической экономией.

[3] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 1-е, т. XIV, стр. 523—524, примечание.

Итак, человеческий труд рассматривается Энгельсом в двух аспектах: во-первых, как социальный фактор, благодаря котррому возник сам человек и все общество,— этим завершается диалектический процесс развития самой природы, выходящий в конце концов за ее собственные рамки; во-вторых, как экономический фактор, который лежит в основе возникновения стоимости и позволяет создать и развить трудовую теорию стоимости,— этим начинается диалектический процесс развития экономической основы человеческого общества, которую изучает политическая экономия. Здесь лежит естественная граница и вместе с тем стыковая область между природой и обществом (его экономическим базисом), между естествознанием и общественными науками (прежде всего политической экономией).

Конкретно тот же вопрос о двух аспектах понятий, относящихся к этой, по сути дела, промежуточной, междисциплинарной области, встает и в связи с двояким анализом термина «работа» («Arbeit»), который в одном случае выражает работу как физическую или физиологическую категорию, а в другом — работу (в смысле челоческого труда) как экономическую категорию.

Так определилось основное звено, связывающее «Диалектику природы» Энгельса с «Капиталом» Маркса в единую цепь фундаментальных произведений марксизма.

3. Позиция Маркса

Хотя, как можно предполагать, весь замысел, изложенный выше, оформился у Энгельса лишь вскоре после смерти Маркса, но зарождаться он фактически стал гораздо раньше, а именно уже тогда, когда писалось «Историческое введение» к «Диалектике природы», значит около 1875 или 1876 г. Ибо в этом введении процесс развития всей природы — сначала неживой, затем живой— показан как завершающийся диалектическим скачком от природы к человеку благодаря трудовой деятельности последнего.

Что касается Маркса, то он, несомненно, приветствовал написание Энгельсом такой работы, которая могла бы служить естественнонаучным введением к «Капиталу». Еще в своих подготовительных работах к «Капиталу» в 1863 г. Маркс записал очень важную оценочную мысль, гласившую, что естествознание «образует основу всякого знания»[1]. Из этой мысли вытекает, что и для марксистской политической экономии естествознание, философски обобщенное с -позиций марксистской диалектики, могло бы составить такого же рода ее основу.

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. XIV.

Но, в представлении Маркса, еще более глубокая и важная связь органически объединяет естественные и общественные науки, в том числе и политическую экономию. Речь идет о том, что критерий строгого, точного, объективного знания, которым всегда характеризовалось естествознание как наука, полностью применим к общественным наукам, включая опять-таки и политическую экономию. Так, в известном предисловии к «К критике политической экономии» (1859 г.) Маркс указывал на «материальный, с естественно-научной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства»[2]. Здесь выражение «естественно-научная точность» как раз и свидетельствует о том, что в общественно-экономическом развитии Маркс видел строгую объективную закономерность, как это обнаруживает любой процесс развития природы.

[2] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, стр. 7.

По сути дела, та же мысль проведена Марксом и в «Капитале». В Предисловии к его I тому сказано: «Я смотрю на развитие экономической. общественной формации как на естественноисторический процесс...»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 10.

Эту же мысль Маркс снова подчеркивает в Послесловии ко 2-му изданию того же тома, цитируя слова петербургского рецензента: «Маркс рассматривает общественное движение как естественноисторический процесс, которым управляют законы...». Внимательный анализ этой (экономической) жизни неоднократно убеждал многих исследователей, уже с сороковых годов, в неверности того взгляда старых экономистов на природу экономического закона, по которому последний однороден с законами физики и химии. «Более глубокий анализ явлений показал, что социальные организмы отличаются друг от друга не менее глубоко, чем организмы ботанические и зоологические»[2].

[2] Там же, стр. 20—21.

По поводу всей іпроцитированной им рецензии Маркс говорит, что здесь автор ее удачно очертил «то, что он называет моим действительным методом...»[3]. Нас сейчас интересует только одно: отношение Маркса к сопоставлению между естественными науками и политической экономией. Здесь параллель между ними проведена достаточно глубоко.

[3] Та м же, стр. 21.

В самом же I томе «Капитала» о Дарвине сказано: «Относительно естественных органов растений и животных Дарвин в своей составившей эпоху работе «Происхождение видов» говорит: «Причина изхменчивости органов в тех случаях, когда один и тот же орган выполняет различные работы, заключается, быть может, в том, что здесь естественный подбор менее тщательно поддерживает или подавляет каждое мелкое уклонение формы, чем в тех случаях, когда один орган предназначен лишь для определенной обособленной задачи. Так, например, ножи, предназначенные для того, чтобы резать самые разнообразные вещи, могут в общем сохранять более или менее одинаковую форму; но раз инструмент предназначен для одного какого-либо употребления, он при переходе к другому употреблению должен изменить и свою форму»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 353—354, примечание.

Далее Маркс снова обращается к Дарвину: «Дарвин интересовался историей естественной технологии, т. е. образованием растительных и животных органов, которые играют роль орудий производства в жизни растений и животных. Не заслуживает ли такого же внимания история образования производительных органов общественного человека, история этого материального базиса каждой особой общественной организации?»[2].

[2] Там же, стр. 383, примечание.

Здесь, как видим, дается оценка книги Дарвина не только с той стороны, что в ней стихийно раскрывается диалектика развития живой природы, но и специально в разрезе глубокой параллели, проведенной между развитием этой живой природы и развитием технологии общественного материального производства.

Еще раньше по поводу «Происхождения видов» Дарвина Маркс писал Энгельсу 19 декабря 1860 г.: «Хотя изложено грубо, по-английски, но эта книга дает естественноисторическую основу для наших взглядов» 3.

[3] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 30, стр. 102.

Вскоре после этого в письме к Лассалю от 16 января 1861 г. Маркс еще больше усиливает свою оценку книги Дарвина в том смысле, что он видит в ней естественноисторическую основу своего учения: «Очень значительна работа Дарвина, она годится мне как естественнонаучная основа понимания исторической борьбы классов.

Приходится, конечно, мириться с грубой английской мацерой изложения»[4]. Под грубой английской манерой здесь Маркс имеет в виду индуктивно-эмлирический способ (метод) мышления, процветавший в те времена в Англии.

[4] Там же, стр. 475.

Однако признание Марксом того, что книга Дарвина дает естественноисторическую основу марксистского учения, ни в коем случае нельзя рассматривать как малейшую уступку будущему социал-дарвинизму, как ничтожную тень такой уступки. Маркс и Энгельс со всей силой обрушивались на любое проявление социал-дарвинизма с его попытками подменить законы общественного развития биологическими законами, в частности попытками свести борьбу классов к борьбе за существование.

В письме к Л. Кугельману от 27 июня 1870 г. Маркс зло высмеял попытки г-на Ланге подвести всю историю под единственный естественный закон, заключающийся во фразе «борьба за существование». Маркс отмечал, что выражение Дарвина в этом его употреблении становится пустой фразой. Содержание же этой фразы у Ланге составляет мальтусовский закон о населении или, вернее, о перенаселении. Следовательно, заключает Маркс, вместо того, чтобы анализировать эту «борьбу за существование», как она исторически проявлялась в различных общественных формах, превращают всякую конкретную борьбу во фразу «борьба за существование», а эту фразу в мальтусовскую «фантазию о населении»! «Нельзя не согласиться, что это очень убедительный метод — убедительный для напыщенного, псевдонаучного, высокопарного невежества и лености мысли»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 32, стр. 571.

Эта марксовская, надо сказать, убийственная оценка взглядов Ланге может быть распространена на все и всяческие проявления социал-дарвинизма.

Со своей стороны и Энгельс со всей резкостью обрушился на эту идеалистическую и вместе с тем механистическую концепцию, суть которой состоит в подмене социального биологическим, в сведении законов развития общества к законам живой природы, т. е. в сведении высшего к низшему, в перечеркивании качественного своеобразия высшей (социальной) формы движения.

В письме к П. Л. Лаврову от 12—17 ноября 1875 г. и в «Диалектике природы» Энгельс показал всю теоретическую никчемность концепции социал-дарвинизма. Он писал, что «совершенное ребячество — стремиться подвести все богатое многообразие исторического развития и его усложнения под тощую и одностороннюю формулу: «борьба за существование». Это значит ничего не сказать или и того меньше»[2].

[2] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 622.

Все учение Дарвина о борьбе за существование, как показывает далее Энгельс, есть просто-напросто перенесение из общества в область живой природы учения Гоббса о войне всех против всех и учения буржуазных экономистов о конкуренции, а также мальтусовской теории народонаселения. Проделав этот фокус (правомерность которого крайне спорна), «очень легко потом опять перенести эти учения из истории природы обратно в историю общества; и весьма наивно было бы утверждать, будто тем самым эти утверждения доказаны в качестве Бечных естественных законов общества... Уже понимание истории как ряда классовых битв гораздо содержательнее и глубже, чем простое сведение ее к слабо отличающимся друг от друга фазам, борьбы за существование»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 622, 623.

Итак, взгляды Маркса и Энгельса в этом вопросе, как и всегда, полностью совпадают. Своей критикой социал-дарвинизма они не оставили камня на камне от этой антинаучной реакционной концепции.

Что же в таком случае должны означать приведенные выше высказывания Маркса о том, что книга Дарвина может составить естественнонаучную основу марксистского учения в целом, и учения о борьбе классов в частности?

Очевидно, это означает только то, что общие законы диалектики, в особенности тот закон, который признает, что источником всякого развития служит противоречие, что развитие идет в порядке борьбы противоположностей, пронизывают собой не только общественную науку, hg и науку о живой природе. Те антагонизмы, которые вскрыл и проследил Маркс в истории человеческого общества, имеют свои зародыши или намеки уже в живой природе в виде реально действующей здесь борьбы за существование. Однако это такого же рода зародыши, какими явились по отношению к современному человеку его отдаленные обезьяньи предки: подобно тому, как человек возник и развился из них, возникли и развились антагонизмы классового общества, образованного враждебными классами, из тех своих зародышей, которые уже наметились в области живой природы. Но здесь нет тождества, а имеются глубочайшие качественные различия между развитой формой общественного антагонизма и их зародышевой естественноисторическсй формой. Это различие того же порядка, как и качественное различие, существующее между природой и человеком, биологической жизнью и жизнью общества.

Таким образом, в высказываниях Маркса о книге Дарвина, как дающей естественнонаучную основу его, Маркса, взглядам, нет ни малейшего намека на идеи, родственные хотя бы отдаленно социал-дарвинизму.

Показаться иначе может лишь тому, кто не утруждает себя содержательным анализом изучаемых работ и ограничь вается лишь формальным сопоставлением отдельных, внешне, казалось бы, похожих фраз и слов. Но, разумеется, такой способ анализа является совершенно ненаучным и несостоятельным.

Вернемся теперь к интересующему нас вопросу о смыкании экономических учений с естественнонаучными.

Именно о стыке между политической экономией и дарвиновским учением говорил Маркс, когда 18 июня 1862 г. писал Энгельсу о том, что «Дарвин в мире животных и растений узнает свое английское общество с его разделением труда, конкуренцией, открытием новых рынков, «изобретениями» и мальтусовской «борьбой за существование». Это — гоббсова bellum omnium contra omnes (война всех против всех. — Б. К.), и это напоминает Гегеля в «Феноменологии», где гражданское общество предстает как «духовное животное царство», тогда как у Дарвина животное царство выступает как гражданское общество»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 30, стр. 204.

Эта мысль прямо перекликается с тем, что много лет спустя напишет Энгельс в своем Введении к «Диалектике природы»: «Дарвин не подозревал, какую горькую сатиру он написал на людей, и в особенности на своих земляков, когда он доказал, что свободная конкуренция, борьба за существование, прославляемая экономистами как величайшее историческое достижение, является нормальным состоянием мира животных»[2].

[2] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 359.

Теперь спрашивается: если дарвиновский труд о «Происхождении видов», даже в том виде, в каком он был изложен автором с помощью грубого английского метода («манеры») мышления, мог служить, по словам Маркса, в качестве естественноисторической основы «для наших (т. е. марксистских) взглядов», в частности, в качестве естественнонаучной основы «(понимания исторической борьбы классов», то, будучи освобождено от этой «грубой английской манеры», диалектическое содержание изложенного в этом труде учения могло служить той же цели в несравненно большей мере.. Ведь тогда не нужно было бы мириться с чуждой диалектике манерой мышления, а само учение о развитии живой природы по своему содержанию выступило бы тогда в полном соответствии с формой (методом) его изложения.

А ведь «Диалектика природы» в ее окончательном варманте как раз и была нацелена на такое именно раскрытие объективной диалектики развития природы, подводящего к скачку от природы к человеку, причем главное внимание Энгельс здесь уделял освобождению диалектики от противоречащей ей «манеры» (способа) мышления, навязываемой грубой метафизикой. Это полностью отвечало тому, что высказывал Маркс по поводу естественноисторического и естественнонаучного обоснования марксистского учения об обществе. Именно таким обоснованием, по замыслу Энгельса, и должна была стать «Диалектика природы».

Среди самих естествоиспытателей, если не считать химика Шорлеммера, ближе всего подвел естествознание к марксизму, несомненно, Дарвин. Этим и объясняется тот факт, что Маркс презентовал 2-е издание I тома «Капитала» (1873 г.) Дарвину. В ответ на это Дарвин писал Марксу 1 октября 1873 г.: «Благодарю Вас за оказанную мне честь присылкой Вашего большого труда о «Капитале»; я искренне желал бы быть более достойным его получения, лучше разбираясь в этом глубоком и важком вопросе политической экономии. Сколь ни были бы различны наши научные интересы, я полагаю, что оба мы искренне желаем расширения познания й что оно в конце концов (несомненно послужит к возрастанию счастья человечества»[1].

[1] Ч. Дарвин. Избранные письма, стр. 238.

Впоследствии Маркс намеревался даже посвятить один из последующих томов «Капитала» или одну его часть Дарвину, о чем свидетельствует ответное письмо Дарвина Марксу от 13 октября 1880 г.[2]

[2] Там же, стр. 275

В связи со всем сказанным выше понятна та параллель, которую Энгельс и Ленин проводили между Марксом и Дарвином. Готовя речь для произнесения ее над гробом Маркса, Энгельс записал: «Карл Маркс был одним из тех выдающихся людей, каких немного рождается в течение столетия. Чарлз Дарвин открыл закон развития органического мира на нашей планете. Маркс открыл основной закон, определяющий движение и развитие человеческой истории...»[1]. В самой же речи эта параллель усилена еще больше: «Подобно тому, —говорил Энгельс, — как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории...»[2].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, стр. 348.

[2] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, стр. 350.

Ленин в своей первой крупной работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» продолжил эту мысль Энгельса: «Как Дарвин положил конец воззрению на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, «богом созданные» и неизменяемые, и впервые поставил биологию на вполне научную почву, установив изменяемость видов и преемственность между ними, — так и Маркс положил конец воззрению на общество, как на механический агрегат индивидов, допускающий всякие изменения по воле начальства (или, все равно, по воле общества и правительства), возникающий и изменяющийся случайно, и впервые поставил социологию на научную почву, установив понятие общественно-экономической формации, как совокупности данных производственных отношений, установив, что развитие таких формаций есть естественно-исторический процесс»[2].

[2] В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 1, стр. 139.

Позднее, в «Философских тетрадях» Ленин записал: «Идея универсального движения и изменения (1813, Логика) угадана до ее применения к жизни и к обществу. К обществу провозглашена раньше (1847), чем доказана в применении к человеку (1859)»[1]. Здесь Ленин сопоставляет три великих произведения, которые составили собой три вехи на пути проникновения диалектики в различные области человеческого знания: благодаря «Науке логики» Гегеля (1813 г.) она проникла в область духа, мышления; благодаря «Коммунистическому манифесту» Маркса и Энгельса (1847 г.) —в общественные науки; благодаря «Происхождению видов» Дарвина (1859 г.) —в естествознание. Две последние вехи непосредственно сближены между собой Лениным.

[1] В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 127.

Можно предполагать, как радовался бы Маркс завершению Энгельсом «Диалектики природы», которая соединила бы в себе все три вехи: (1) диалектику как логику и теорию познания, (2) диалектику истории общества, на почве которой вырастает и сама наука о природе, и (3) диалектику естествознания, подводящую вплотную к диалектике истории. Несомненно, замысел Энгельса был полностью созвучен идеям Маркса.

Следует добавить, что замысел Энгельса не потерял своего значения и своей увлекательности в наше время, когда в еще большей степени, чем 100 лет назад, стоит допрос о единстве всего человеческого знания, о пронизывании всей науки диалектикой. Если Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии» писали, что известна одна единственная наука — наука истории, то теперь это положение выступает с еще большей силой, подчеркивая единство истории природы, истории общества и истории человеческого духа, мышления. Сегодня общественные науки в несравненно большей степени, чем когда-либо раньше, научились констатировать наступление исторических событий с естественнонаучной точностью, все теснее сближаясь в этом отношении с естествознанием. В свою очередь и естествознание сближается все теснее с общественными, в особенности экономическими, науками, выступая, согласно Марксу, как непосредственная производительная сила общества. Оно все резче выявляет в условиях научно-технической революции свой социальный характер, свой генезис и свою конечную цель, уходящие корнями в насущные потребности современного общества.

Замечательный замысел Энгельса был как бы гениальным предвосхищением этого процесса, в котором современные естественные и общественные науки, включая политическую экономию, движутся навстречу друг другу; они как бы подтверждают в жизни то, что когда-то задумал Энгельс, создавая «Диалектику природы» в качестве естественнонаучного вступления к «Капиталу»

Маркса. Задача марксистов сегодня — реализовать замысел Энгельса как в смысле доведения его работы до хрестоматийного ее завершения на уровне науки конца XIX в., так и в смысле написания новой «Диалектики природы» на уровне науки последней трети XX в., в качестве естественнонаучного введения к труду по политической экономии социализма, который призван сегодня выполнить то, что для своего времени выполнил «Капитал» Маркса. К сожалению, такой труд еще не создан.

Теперь, когда рассмотрены планы и замыслы «Диалектики природы», можно поставить вопрос об общем характере этой работы Энгельса, представляющей собой замечательный образец подлинно научного исследования.

Ответу на этот вопрос посвящена следующая глава.

Глава IV. Научное исследование

Когда современный читатель обращается к «Диалектике природы», то, учитывая состояние, в каком осталась рукопись этой книги после смерти Энгельса, он может задать себе вопрос: что намеревался написать Энгельс — учебное пособие по диалектике с привлечением примеров из области естествознания или же теоретическое исследование, целью которого было бы конкретное применение диалектического метода к анализу коренных проблем отдельных естественных наук и всего естествознания в целом, а также к критическому разбору чуждых и враждебных материалистической диалектике течений внутри естествознания? Отвечу сразу: Энгельс не собирался в своей книге давать развернутое изложение самой по себе диалектики, а тем более писать учебник по диалектике. Он ставил перед собой совершенно другую задачу: показать, как «работают» (употребляя современное выражение) законы, принципы и категории диалектики в области математики и естествознания, как они должны применяться здесь конкретно, подобно тому, как они конкретно применялись Марксом в «Капитале» и других произведениях.

1. Два варианта

Сам Энгельс предупреждал относительно «Диалектики природы»: «Мы не собираемся здесь писать руководство по диалектике, а желаем только показать, что диалектические законы являются действительными законами развития природы и, значит, имеют силу также и для теоретического естествознания. Мы поэтому не можем входить в детальное рассмотрение вопроса о внутренней связи этих законов между собой»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 385.

Теперь встает следующий вопрос: в каком порядке надо располагать отдельные энгельсовские заметки при их публикации, т. е. где их помещать внутри «Диалектики природы»? Если бы Энгельс собирался на естественнонаучном материале изложить в систематическом зиде марксистскую диалектику, то он, естественно, строил бы книгу так, что формулировал бы отдельные законы, принципы и категории диалектики, а затем иллюстрировал бы их фактами, взятыми из самых различных областей естествознания, дабы показать всеобщность приведенных диалектических положений.

Так, для иллюстрации закона взаимного проникновения противоположностей (мы зовем этот закон сейчас, вслед за Лениным, законом единства и «борьбы» противоположностей) Энгельс мог привести примеры, касающиеся: явлений полярности в неживой (электричество, магнетизм) и живой (изменчивость и наследственность, эволюционная теория) природе; категорий диалектики (их называют «парными»), таких, как тождество и различие, случайность и необходимость и др.; противоположных приемов и способов мышления, таких, как индукция и дедукция, анализ и синтез и т. д.

Тогда целью книги было бы проиллюстрировать как можно полнее и разностороннее один и тот же закон или принцип диалектики. Для этого следовало сосредоточивать в одном месте, а именно там, где упоминается данный закон или принцип, как можно больше разнородного фактического материала, взятого из самых различных разделов естествознания, и чем более разнородного, тем лучше: ведь в данном случае цель изложения — помочь как можно яснее понять из приведенных примеров существо того или иного закона или принципа диалектики.

Именно так пишутся у нас некоторые учебники и учебные пособия по философии: сначала приводится положение, потом — некоторое количество примеров, его иллюстрирующих, иногда хорошо подобранных, иногда плохо.

Затем идет следующее положение и снова энное число примеров к нему. Такой способ изложения я буду называть в дальнейшем «учебным» или же способом «положение — пример».

Но Энгельс предупредил читателя своей книги, что он не собирается писать учебника (руководства) по диалектике. Ведь в таком (учебном) случае задача ограничивалась бы лишь показом того, что такое диалектика с е^ законами, принципами и категориями, и полностью впадала бы задача показать, как «работают» эти ее принципы, законы и категории в применении к конкретному естественнонаучному материалу, а именно это было для Энгельса самым важным. Но тогда надо поступать как раз наоборот: не подбирать сумму примеров из разных отраслей естествознания в целях иллюстрации одного и того же изолированно взятого положения диалектики, а провести конкретный диалектический анализ отдельных естественнонаучных проблем с привлечением каждый раз по возможности всех необходимых для этого анализа категорий, принципов и законов диалектики.

Такой способ 'изложения я буду называть «исследовательским» или «конкретным», Ф. Энгельс избрал второй путь и заявил об этом со всей четкостью.

Однако тому, кто не понял или даже вовсе не заметил разницы между обоими вариантами создания книги по философским вопросам естествознания, может показаться, что совершенно безразлично, как располагать внутри «Диалектики природы» относящиеся к ней материалы: можно излагать по первому (учебному) варианту, группируя их вокруг законов и принципов диалектики, можно излагать и по второму (исследовательскому) варианту, группируя материалы вокруг соответствующих проблем самого естествознания. Первый вариант несравненно легче и проще: ведь для его осуществления надо только знать формулировки и наименования соответствующих законов и принципов диалектики, а это достаточно хорошо известно; поэтому никакого особого труда іне стоит подбирать в виде примеров к ним все подходящие заметки :из всего остального материала рукописи Энгельса.

Второй вариант значительно сложнее, труднее; при его осуществлении надо прежде всего понять скрытый замысел Энгельса в каждом отдельном случае, а именно понять, каким образом предполагал провести и отчасти начал уже проводить Энгельс методологический анализ данной естественнонаучной проблемы. С помощью каких категорий и принципов диалектики он собирался это сделать или уже частично успел сделать? А это требовало глубокого изучения по существу всей работы Энгельса, как уже проделанной, так и еще только намечавшейся и оставшейся неначатой. Более того, это требовало серьезного овладения естествознанием не только того времени, но и современным, подтверждавшим предвидения Энгельса. Словом, выполнить такую работу нельзя было механически, перемещая заметки Энгельса в соответствии с упоминающимися в них философскими вопросами (законами и категориями диалектики), что, повторяю, не требовало проведения особой предварительной исследовательской работы, а могло быть выполнено и без серьезного проникновения в существо самих заме* ток. Достаточно было констатировать, что в данной заметке упоминается, скажем, отрицание отрицания или переход количества в качество, как она немедленно и просто, почти автоматически находила свое однозначное место в книге, а именно там, где, по предположению (но, как я покажу далее, совершенно ошибочному), Энгельс собирался будто бы иллюстрировать, скажем, общие вопросы диалектики и ее главные законы.

Но легкость и простота выполнения задачи отнюдь не всегда служит критерием того, что задача была понята и выполнена правильно. Скорее наоборот: жизнь ставит, как правило, такие задачи, которые вовсе не являются детски простыми и легкими. Нет, задачи, особенно в области научного исследования, — а издание незаконченной работы Энгельса это прежде всего задача научно-исследовательского, а не технического характера,— всегда бывают сложными, трудными, требующими большого напряжения и времени от исследователя. Тот же, кто ищет легких и быстрых решений, как правило, или пасует при встрече с трудностями, или вместо подлинно научного решения находит другое, которое ему импонирует, но которое на деле оказывается совершенно несостоятельным. Приведем два примера.

2. Дарвиновское учение

Спрашивается: в книге Энгельса дарвинизм составляет предмет диалектического анализа или же только пример, приведенный к одному из принципов или законов Диалектики?

Энгельс написал большой фрагмент «Случайность и необходимость», где сначала коснулся множества вопросов, а затем перешел к дарвинизму. Фрагмент остался незаконченным. В самом его конце стоит только одно слово: «Дарвин». Очевидно, что Энгельс собирался, но не успел, написать подробнее о том, как «работают» обе эти категории в трудах Дарвина и прежде всего, конечно, в его «Происхождении видов».

Теперь спрашивается: куда следовало бы поставить этот фрагмент? В тот раздел «Диалектики природы», к которому относится дарвиновское учение, т. е. в раздел биологии, как это надо бы сделать, следуя второму (исследовательскому) варианту? Или же в равдел общих вопросов диалектики и ее основных законов — в качестве иллюстрации к закону взаимного проникновения противоположностей, как это вытекает из первого (учебного) варианта?

Обратимся к записям самого Энгельса. В плане всей книги он записал пункт 5 так: «Заметки об отдельных науках и их диалектическом содержании»[1]. Очевидно, что здесь должна была раскрываться, по мысли Энгельса, диалектика самих отраслей естествознания, а это и есть суть того, что мы назвали исследовательским (вторым) вариантом. С другой стороны, в пункте 3 того же плана рассматривается диалектика как наука о всеобщей связи, о ее главных законах, и в нем материал из естествознания мог бы приводиться как раз в виде примеров к законам диалектики.

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 343.

Теперь, чтобы не оставалось никаких сомнений, посмотрим на тот подпункт 5-го пункта, где говорится специально о биологии. Энгельс сформулировал его так: «...биология. Дарвинизм. Необходимость и случайность».

Отсюда со всей ясностью следует, что разбираемый фрагмент, по мысли самого же Энгельса, должен быть отнесен не к какому-то мифическому разделу общих вопросов диалектики, на который нет даже намека в энгельсовском плане «Диалектики природы», а к разделу биологии, что и записано в этом плане.

Более того, среди заметок Энгельса есть одна, которая подробнее раскрывает то, что зафиксировано в плане: «Показать, что теория Дарвина является практическим доказательством гегелевской концепции о внутренней связи между необходимостью и случайностью»[2].

[2] Там же, стр. 620.

Значит, у Энгельса имеется три взаимосвязанных текста: 1) запись в плане, 2) более подробное развитие и пояснение этой записи, т. е. замысла Энгельса, в виде заметки; 3) развернутый фрагмент, где этот замысел начинает реализоваться, доводиться до изложения дарвинизма, с точки зрения того, как практически «работают» в содержании этого учения категории случайного и необходимого. Это — единая цепь развития и реализации замысла Энгельса, в полном согласии со вторым («исследовательским») вариантом.

Но что сказать, если бы кто-то предложил — вопреки плану Энгельса, вопреки его замыслу и даже вопреки додержанню уже написанного Энгельсом фрагмента — разорвать единую линию развития энгельсовской мысли на отдельные, не связанные между собой части? И сделать это с единственной целью, чтобы один текст — заметку Энгельса — поставить в раздел биологии, а другой— фрагмент «Случайность и необходимость»—изъять из биологии и включить в специально придуманный раздел, посвященный общим вопросам диалектики, хотя ничего похожего Энгельс не предполагал делать и никакого такого раздела нет ни в одной из его записей, ни в одном из планов «Диалектики природы»? Это только наше предложение, но оно напрашивается само собой, если принять первый (учебный) вариант для книги Энгельса.

Изъятие данного фрагмента из биологии было бы, на мой взгляд, глубоко ошибочным: во-первых, с общетеоретической точки зрения, — так как дарвинизм в этом случае превращается в простой пример, приводимый к двум категориям диалектики, вместо того, чтобы в ходе его анализа показать, как «работают» эти категории для раскрытия его диалектического содержания; во-вторых, с точки зрения ничем не обоснованного отступления от того, что прямо и четко зафиксировано в плане и в заметке Энгельса по данному вопросу.