Помоги проекту - поделись книгой:
— Человек. Но… Ладно, теперь, когда ты узнала конец, послушай теперь и начало.
Я кивнула. Когда-то, в прошлой жизни, мои мозги бы вскипели от такого рассказа, но не сейчас. Теперь я уже не та студентка, флиртующая с парнями и мечтающая только о новых шмотках, не та наивная дура, которая подшучивала над странным увлечением отца и спорила с матерью из-за каждой ерунды… Эта неправдоподобная история, рассказанная моим очень необычным спутником, содержала одно единственное, но самое важное зерно — надежду. Я хотела верить, что все это правда, потому и верила, потому с благодарностью ловила каждое его слово. Отчетливо осознала, что именно в этот момент находилась в самом центре мира, и только тут точка начала моей религии, которая неоспорима, которая вера. В то, что столько людей останутся живы, что я никогда не узнаю, что такое голод и одиночество, никогда не увижу, как бывшие люди едят других людей, никогда не почувствую настоящий страх. И те, кто пережил то, что я, тоже поверили бы ему. Я подумала о своей кукле, найденной в одном из дачных домиков посреди моего бесконечного ада. Она, конечно, лежала позади, ценнейшая из моих вещей. Вспомнила, что обнимала ее перед сном, как самое дорогое на свете существо, что пела ей песни, как мать младенцу, и даже брала с собой на вылазки, чтобы было с кем поболтать. И сейчас этот парень говорит, что этой куклы в моей жизни могло и не быть. Вместо нее будут люди… Я готова была положить свою жизнь на то, что все это — правда. Я буду верить до самого конца. Потому что лучше умереть с надеждой, чем жить без нее.
Протянув руку, я кончиками пальцев коснулась его щеки, не в силах выразить, что сейчас чувствовала, благодарная за то, что он подарил мне, и за то, что я сейчас в самом основании воронки, с которой начинается Вселенная. Он чуть улыбнулся, почувствовав мое прикосновение, и все поняв без слов, начал:
— Нас семеро, и мы родились очень давно. Наш народ потом называли норманнами, варягами, вендами или викингами. Мы… загадали желание.
3. Здравствуй, новый чудный мир
Я разинула рот, но удержала возглас удивления. Тем временем он продолжал:
— На нашу деревню напали враги. В тот день погибли очень многие… все наши родичи. Я и шесть моих братьев были захвачены в плен, но потом удалось сбежать. И мы ушли далеко на север, в поисках нового пристанища. В нашем долгом походе впервые и натолкнулись на Синее Древо. Оно цвело, несмотря на лютый холод, и мы поразились этому чуду. Уверовав, что это знак от богов, остались рядом со святым местом, как мы тогда посчитали. Все началось тогда, когда старший брат, вспомнив о наших утратах, сказал: «Я не боюсь смерти, но меня страшит, что мы бежим от наших врагов, вместо мести за смерть отца». Ему ответил другой: «Нас всего семеро, а врагов — сотня!». И тогда первый крикнул сгоряча: «Хотел бы я, чтобы мы были сильны и бессмертны, как боги!».
Конечно, изменения заметили не сразу. Только то, что холод и голод переносились теперь гораздо легче. А потом во время охоты вепрь бросился на брата и не причинил ни малейшего вреда. И тогда осознали, что высказанное желание исполнилось. Ничто не могло нанести нам ран, мы даже могли обходиться вовсе без еды, потребляя ее, скорее, по привычке, чем из необходимости. Как ты догадываешься, это понимание очень нас обрадовало. И мы тут же отправились обратно, чтобы отомстить убийцам. Но уничтожали мы только воинов. Полученное могущество, как ни странно, не вскружило нам головы. Мы были жестоки и беспощадны, но не более, чем само то время. Хотели только отомстить. Да и уничтожение тех, у кого нет шансов на победу, превращалось в обычную бойню, что не делало нам чести. А люди видели, как ломаются копья о наши тела, как отлетают от кожи вражеские ножи. Мы убили всех воинов в поселении и посчитали на этом свою задачу выполненной, но о нас пошла молва. Очевидцы стали рассказывать жителям других деревень, что бессмертные боги спустились на землю. Они организовали настоящий культ, прославляя наши имена. Другие же им не поверили. А мы ушли далеко из тех земель, чтобы отыскать покой. Но потом и до нас дошли слухи, что в тех поселениях началась настоящая резня. Как я уже говорил, катастрофа развивается по нарастающей. В итоге разразилась жестокая война, возможно, ставшая первой на религиозной почве. Те, кто уверовал в новых богов, убивали тех, кто сомневался в нашем существовании, а другие вырезали верящих целыми семьями. Мы не знали, как это остановить, наши призывы прекратить кровопролитие не помогали. Конфликт к тому времени охватил огромную территорию, и наше непосредственное вмешательство только ухудшало положение дел. Все, что мы поняли — к таким последствиям привело наше поспешно высказанное желание. Нам с трудом удалось отыскать то деревце, и после того, как мы его сожгли, полагая, что вместе с этим уйдет и наша неуязвимость, распри постепенно стихли. Как будто запал иссяк. Но мы не потеряли свои приобретенные способности. Так мы выяснили, что уничтожив дерево, мы можем только остановить развитие катастрофы, но все, что уже произошло — не изменить.
Теперь мы избегали общества людей, боясь повторения предыдущих событий. Нигде долго не задерживались, но, уверен, именно мы стали первопричиной рождения некоторых легенд, которые живы и по сей день. Других бессмертных мы не встречали. Со временем утратили вкус к жизни и потому большую часть времени проводили в тайном убежище, погружаясь в глубокий сон. Появлялись и разрушались государства, мир уже начал верить в единого бога, люди становились другими и забывали старые традиции. Единственное, что оставалось неизменным — мы. Но когда возникали ситуации, требовавшие нашей помощи, все же вмешивались, чувствуя свою обязанность использовать полученную силу во благо. И наконец, узнали, что большая часть катастроф начиналась как раз с Синего Древа и простого желания. Оно появлялось в неожиданных местах, периодичность мы так и не выявили. Но хотя бы раз в триста лет оно где-то вырастало. Не знаю, кто останавливал полное разрушение мира до нашего появления, а, может, он неоднократно и рушился раньше, но теперь это стало нашей работой. К тому же, как крепко бы мы ни спали, в какой части света бы ни находились, все одновременно чувствовали, что появилось новое Древо и даже знали, где оно выросло. А после этого приходилось только искать. Несколько катастроф мы остановили, найдя первого, загадавшего желание. Догадка, что таким образом можно решить проблему, пришла не сразу, но на проверку оказалась идеальным выходом. К сожалению, найти первого не всегда было возможно, тогда мы просто сжигали Древо, но последствия всех разрушений оставались. Например, юная девица в XIV веке загадала, чтоб жених любил ее до самой смерти. Он и любил. И умер через шесть дней от чумы, которая потом выкосила треть Европы. Девица эта, конечно, заразиться не могла. Но она конкретно так спятила и сбежала. Мы нашли ее, но уже после того, как сожгли Древо. Я могу тебе приводить и другие примеры, но суть, думаю, ты уже уловила.
Я пребывала в полной фрустрации. Картина знакомого мира теперь была совершенно новой. Войны, техногенные и природные катастрофы могли быть следствием случайно брошенной фразы! И сейчас как раз такой случай. Только бы оказалось, что та женщина — первая! Я почему-то не сомневалась, что она согласится умереть от рака, зная, что произойдет, если она откажется от своей судьбы. А если нет? Но разве захочет она остаться в мире, где никого, кроме нее и этих семерых… чудиков или богов — я пока не определилась с их названием, не останется? Какой человек вообще способен принять такое решение?
— У меня два вопроса, — я робко нарушила тишину.
— Только два? — он приподнял бровь, усмехаясь.
— Нет, их гораздо больше, но очень скоро мы приедем. Если у нас все получится, то я задам и остальные.
— Если у нас все получится, то ты и не вспомнишь об остальных. Хотя… некоторые люди, оказавшиеся в самом центре событий, что-то припоминают иногда. Но считают это плодом фантазии или сном. Невозможно всерьез думать о реальности того, чего не случится. Воспоминания о несбывшемся будущем легче всего посчитать сном. Так ты и сделаешь.
— Очень надеюсь на это! — я даже нервно хихикнула.
— Я слушаю твои вопросы, — он вернул меня к тому, от чего сам же и отвлек.
— Вы чувствуете, где выросло Древо. Но у тебя только одна ветка…
— Да. Само Древо уже кто-то сжег. Мы это тоже почувствовали.
— То есть кто-то мог загадать желание Древу, а потом, может, успев что-то понять, уничтожил его?
— Да. Но если сохранилась эта ветка после того, как самого Древа уже не стало, да плюс к тому, цепь событий явно связана с ней… В любом случае мы должны искать первого владельца ветки. Раньше никто не додумывался дербанить растительность на запчасти. Но сейчас уже очевидно, что ветка имеет ту же силу, что и все Древо.
Я отметила, как легко мой собеседник меняет стили речи. Наверное, так же быстро переключается с одного языка на другой. Века, целые века сна и бодрствования, единственная цель которого — изучить все, что может потребоваться, и в очередной раз спасти мир. А потом снова погрузиться в сон.
— Торек… — я задумалась, какой из многочисленных вопросов задать. — А почему ты один? Где твои братья?
— В разных частях света, организуют борьбу с тварями и помогают выжить оставшимся. Мы не знаем, чем закончится эта история, если не получится ее не начать.
А мы приближались к Нижнему Новгороду — очередному опустошенному темному городу. Я не имела ни малейшего представления, как искать ту женщину на такой огромной территории, но свято верила, что мой спутник знает, что делает.
— Почему ты взял меня с собой? — сейчас это казалось очень важным, ведь все, о чем он рассказал, не подразумевало помощь мне.
Он ответил, поразмыслив всего пару секунд:
— Во-первых, в компании время летит быстрее. Во-вторых, хоть мы и стараемся не отставать от жизни, но это возможно только при общении со смертными. В-третьих, — он замешкался, — ту женщину, если нам посчастливиться ее найти, придется убеждать. И группа поддержки в твоем лице не помешает.
Я усмехнулась этой мысли, хотя отметила, что он полностью прав. Неизвестно, что там с ней за это время произошло, да и переварить всю эту информацию далеко не каждый сможет. Я буду счастлива помочь, если от меня потребуется помощь. Я стану на коленях умолять ее выслушать нас, сделаю все, что угодно, чтобы убедить ее… И снова ощутила благодарность за сопричастность к самому важному в мире событию.
Мы колесили по городским улицам, когда уже полностью рассвело. Тут еще встречались твари, а это вселяло надежду, что и живые люди, скорее всего, тоже где-то есть. Но твари бросались друг на друга, а это уже могло означать, что с живыми покончено. Какова вероятность, что неуязвимая женщина до сих пор скрывается где-то тут?
Но Торек, очевидно, искал что-то конкретное. Он ехал медленно, часто останавливался и прислушивался к звукам. Если тут еще остались люди, то наверняка соорудили какое-то укрытие, где собрались все незараженные. Если Данченко до сих пор в городе, то она среди уцелевших.
Мне удалось поспать пару часов, а потом перекусила холодной картошкой. Радостное волнение от предстоящего разрешения проблем к вечеру полностью угасло, убивая заодно и надежду на благополучный исход. Моему бессмертному попутчику не требовались ни пища, ни отдых. Возможно, они восстанавливают силы во время своих долгих снов, зато потом способны работать на износ. Мне же иногда требовались остановки, чтобы хоть немного размять ноги и с большой осторожностью отойти в сторону. Да, я бы сейчас с удовольствием отказалась от своей человечности, если вместе с ней ушли бы и человеческие потребности. Тварей в городе было немного, но бдительности я не теряла. Тут тишина была не абсолютно мертвой, как в дачном поселке — там и сям слышались шорохи, но ничего похожего на присутствие людей.
Раздавшийся вдалеке выстрел заставил сердце екнуть. С нарастающим волнением посмотрела на Торека, но тот, и сам услышавший, только кивнул и снова завел двигатель. Теперь мы ехали быстрее, а я продолжала хранить молчание, боясь пропустить новые звуки или отвлечь водителя от намеченного курса. И меньше, чем через час мы нашли что искали — небольшое здание, забаррикадированное громоздкой мебелью, весь периметр обтянут колючей проволокой. На небольших возвышениях виднелись вооруженные мужчины, которые, конечно, сразу заметили наше приближение. Я выскочила из машины, как только она остановилась и бросилась к заграждениям.
— Стоять! — тут же раздался голос ближайшего. На его лице не было того же опустошающего счастья от встречи, как у меня.
Торек подошел, но не произнес ни слова, осматриваясь.
— Мы не заражены! — крикнула я, понимая, что в настоящем мире никто не поверит на слово.
— Возможно, — так же сурово ответил караульный. — Вы откуда?
— Из Подмосковья, — я решила не врать. Они должны соблюсти все процедуры, и я их мнение полностью разделяла.
К мужчине подошли другие, и один из них ответил чуть более приветливо:
— Карантин! Сами понимаете… Пять дней мы не сможем вас пустить. Вот там, — он указал на стоявший неподалеку от нас сарай, — вы можете пожить. Мы будем наблюдать за вами, и если никаких признаков не проявится, то через пять дней запустим.
У меня не нашлось сил, чтобы разозлиться или начать спор. Эти люди, выжившие в период эпидемии, все делали абсолютно правильно. И они точно знали, что наш запах рано или поздно привлечет сюда тварей, которые на их глазах разорвут нас на куски. И ничего не сделают для нашего спасения. Потому что только так можно выжить самим. И никто не назвал бы их бесчеловечными, особенно после того, как второй добавил:
— Голодные? Можем кинуть вам немного хлеба, — и тут же увереннее. — Оружие не дадим.
Хлеба? Я кивнула, и почти сразу же в нашу сторону полетел сверток. Развернула пыльную ткань и обнаружила там кусок свежей белой булки. Видимо, им все же удалось организовать тут какое-то подобие пекарни, а вылазки в местные магазины и дома позволили скопить запасы. Я вгрызалась в рыхлую мякоть и давясь, почти не жуя, глотала. По щекам почему-то потекли слезы. Не имею представления, как у меня, оплакавшей уже все возможное, еще осталась такая слабость. И не сказать, что я была очень голодна… Просто эта булка, немного пересоленная, эти люди, дающие еду обреченным… Стало так стыдно, что я отвернулась, пытаясь скрыться от внимания смотревших на меня.
— Нам и не нужно входить, — неожиданно произнес Торек. — Мы ищем женщину, скажите только — у вас ли она. Данченко Людмила Ивановна, тридцать шесть лет.
Караульные удивленно переглянулись, а один из них уверенно ответил:
— Нет. Нас всего всего восемнадцать. Таких тут нет. Женщины… их вообще мало осталось, ведь они слабее. Среди нас только три девушки…
Но Тореку не были интересны другие, поэтому он перебил:
— Точно?
Получив утвердительный ответ, поморщился и спросил снова:
— Сюда еще кто-то приходил? Кто-нибудь, похожий на ту женщину?
— Давно уже никого не было, — ответил первый караульный с какой-то злостью.
А мы посмотрели друг на друга, понимая, что теперь нужен другой план. Найти квартиру Данченко, попытаться угадать, в какой город она могла направиться… Может, к родственникам?
Но тут один из караульных добавил еще:
— Да нет. Ребенок-то так и приходит.
— Какой ребенок? — оживился Торек.
Тот пожал плечами:
— Девочка. Маленькая совсем. Оборванная вся. Она приходит сюда иногда, мы ей еду кидаем. Но она вообще ничего не говорит, да и твари иногда с ней, но почему-то не едят ее. Странно это. Мы и запустить ее не можем, и на пять дней она тут никогда не остается… Возьмет хлеб и уходит. А потом возвращается через несколько дней. Ходит прямо, нашу еду ест… Возможно, вирус мутировал… Не знаю… Она, скорее всего, зараженная, потому что хотя бы плакала или кричала чего…
Торек уже усмехался, глядя на меня, но я озвучила догадку первой:
— У той женщины была дочь?
— Не знаю, — и он широко улыбнулся. — Дочь, соседка или просто ребенок, с которой Данченко контактировала. Она была первой. И она в городе.
Я упала на колени и схватилась за голову, стараясь не завизжать от счастья. А Торек вел себя более сдержанно:
— Как часто она приходит? Когда в последний раз была?
Недоумение дозорных, отраженное на их лицах, надо было фотографировать. Жаль, что такие забавы сейчас никого не заинтересуют.
— А что такое? Вы что-то знаете?
— Когда? — рявкнул парень.
— Дня три назад… Она то каждый день является, то ее долго нет… А что?
Торек не удосужился ответить и просто уселся в машину, а я и не знала, как им объяснить, поэтому просто крикнула: «Спасибо!» и села с ним рядом.
— Куда мы едем? — улыбаясь от уха до уха, поинтересовалась я у водителя.
— Никуда. Она приходит сюда, значит, будем просто ждать.
И мы ждали. Два дня, сначала озираясь на каждый шорох, а потом воспринимая их как само собой разумеющееся. К баррикадам больше не подходили, потому что отвечать на вопросы смысла не видели. Твари являлись небольшими группами, но я укрывалась в машине, и они просто уходили, отгоняемые Тореком. Хлеб я тоже не решалась больше попросить, чувствуя неловкость перед этими людьми, но все чаще склонялась к мысли, что могу придумать и какое-нибудь объяснение для них, лишь бы получить хоть кусок. Мы спали в машине и много разговаривали. Не знаю, почему Торек так терпеливо рассказывал обо всем пережитом за столетия, но может быть, это ему тоже помогало скоротать время. И однажды я даже подумала, что не хотела бы его забыть. Пусть все не начнется, но я хотела бы помнить — и его, и все остальное. Я стала совсем другой и на себя прошлую смотрела теперь с жалостью. Раньше я была глупой и слабой и не знала самого главного — какой бывает хлеб на вкус и что такое надежда.
Меня разбудило легкое прикосновение к плечу, и я тут же подскочила на месте, вглядываясь в освещенную солнцем дорогу. Она шла, не обращая на машину внимания, а за ней прыжками двигалась тварь. Я схватила ружье, чтобы прикончить ту, но смутная догадка остановила меня. Вышла вслед за Тореком.
Бросилась к девочке, но тварь тут же направилась ко мне. Торек успел перехватить ее и теперь держал за горло, не позволяя вырваться. Я не стала останавливаться на своем страхе, ведь пришло время поставить на карту все.
— Подожди! — крикнула, но ребенок продолжил путь, даже не вздрогнув.
Она шла медленно, едва переставляя ноги. Одета была в изорванные лохмотья, вся грязная, волосы спутаны и колтунами висели вокруг ничего не выражавшего лица. Она просто шла. Туда, где ей кидали еду. Она не умерла бы от голода, но продолжала его чувствовать. Она просто шла. Девочка, прожившая четыре месяца рядом с этой тварью, питающаяся отбросами, кутающаяся по ночам в остатки своей одежды. Она уж точно давно разучилась плакать, и это возвышало ее надо мной до такой степени, что я почувствовала оцепенение. А она просто шла. И, кажется, только сейчас я увидела самое страшное, что произошло с этим миром.
Торек, продолжавший удерживать тварь, но тоже понявший то, о чем догадалась и я, не причинял той вреда.
— Привет! — обратился к девочке громко, но мягко, однако не добился никакой реакции. Но я уже была к ней гораздо ближе, поэтому схватила за худенькие плечи, аккуратно, стараясь не напугать, хотя вряд ли кто-то еще был на это способен, заставляя остановиться.
— Привет, — я повторила. — Как тебя зовут?
Она наконец-то посмотрела на меня, но в затуманенных глазах так и не отразилось ни одной мысли.
— Меня зовут Ирина. А моего друга — Торек, — я поняла, что надо говорить. Говорить до тех пор, пока она не начнет слушать. И неважно что. — Ты можешь звать меня Ира. Моя мама звала меня Ирочка. А как тебя звала твоя мама?
Ребенок уже снова смотрел в ту сторону, куда шел. Она не пыталась вырваться, просто стояла и ждала, когда препятствие в виде меня исчезнет.
— Давай я угадаю? Настя? Лена? Оля? Алина?
Она не реагировала.
— Ты мне подскажи, а то ведь имен очень много! Олеся? Аня? Юля? Катя? А может, она звала тебя «лапочка» или «солнышко»? Это было бы чудесно! Все мамы называют своих детей «солнышками», ведь правда?
Никаких изменений.
— Знаешь, я тоже долго жила одна. Но потом встретила друга. Хочешь, мы станем и твоими друзьями? — снова бессмысленная пауза. Она ведь пришла за едой! Может, это поможет? — У меня есть вкусняшки. Хочешь огурчик? Или печеную картошку? Любишь картошку?
Ничего. Она просто смотрела в сторону караульных, которых становилось все больше. Они были достаточно далеко, чтобы расслышать мой бессмысленный монолог, но с интересом смотрели на происходящее.
— А папа у тебя есть? Вот у меня и папа… был… есть. Он очень хороший и смешной. Твой папа смешной?
Я говорила еще много всякой чепухи, но никакого результата так и не добилась. Почти отчаявшись, решила попробовать накормить ее, поэтому взяла за руку и потащила к машине. Девочка не особо сопротивлялась, просто плелась следом, повинуясь моим усилиям.
Одной рукой открыла дверцу и нашарила оставшуюся после моего ужина холодную картофелину, вложила в маленькую ладонь. Она не выпустила ношу, поднесла ее к лицу и принюхалась. А потом откусила. Сверху кожура была обугленной, поэтому девочка тут же выплюнула ее на землю, сильно поморщившись от горечи. А потом откусила снова. Вот, уже что-то! Я отпустила ее руку, давая возможность сосредоточиться на еде. Что дальше? Банку с соленьями я просто разбила на капоте, не желая тратить время. Она тут же ухватила большой огурец и откусила. Торек не приближался, понимая, что лучше дать мне возможность развивать полученный успех.
Я схватила с заднего сиденья свою куклу — ту самую, благодаря которой не сошла с ума. А у этой девочки все это время не было даже такой поддержки. Возможно, мы опоздали… Но ее лицо наконец-то изменилось. Это была не улыбка, не восхищение, не какая-то выраженная эмоция, а просто глаза едва уловимо расширились. Она выронила недоеденный огурец и потянула руку к игрушке. И получив ее, стала тыкать пальцем в стеклянные зеленые глаза, а потом прижала к себе и тихо замычала.
Не знаю, сколько времени потребуется, чтобы привести в себя это маленькое запуганное существо, но в тот момент я поняла, что рано или поздно мы этого добьемся. Она внутри уже почти умерла от отчаянья, но что-то живое там еще осталось. Девочка, погубившая мир, держи крепче эту куклу. Рассмотри в ней то, что когда-то нашла я.
Много-много часов спустя, когда она уже позволила себя обнять, усадить на колени и гладить по щупленьким плечам, а Торек привязал тварь к ближайшему дереву, я решилась спросить:
— Это твоя мама?
Поделиться книгой: