Помоги проекту - поделись книгой:
Ответ чуть больше, чем просто странный, но мне было плевать. Только не оставаться опять одной.
— Мне некуда ехать! Я не помешаю. И у меня есть еда…
— Ладно, садись, — он, похоже, провел внутренний диалог и пришел к такому решению только что.
Я с облегчением выдохнула, закинула ружье к нему на заднее сиденье, решив, что вряд ли оружие между нами будет способствовать росту доверия. Я бы все равно умерла тут, если бы сегодня его не встретила. Поэтому дальше — будь, что будет.
Перетаскала банки с соленьями и картошку из своей машины в его багажник. Все это время он стоял в стороне, не меняя позы, даже не попытавшись помочь. Но и это меня не смутило. Пусть он будет самым странным типом на Земле, лишь бы был.
2. Начало
Вечерело, когда мы тронулись. Мой попутчик вел автомобиль уверенно, но скорость не слишком повышал. Новенькая машинка. Ну, естественно, если он был в Москве, то на тамошних улицах сейчас огромный ассортимент бесплатного выбора. Моих познаний в технике хватило только на поверхностную оценку, но назвать марку я не пыталась. Мерседес, ягуар или ламборджини черного цвета — все равно, лишь бы ехать вот так, подальше от того места, где я готова была умереть. Водитель был широкоплеч, и это особенно бросалось в глаза в тесном салоне. Наверняка до того, как все случилось, был борцом или качком. У такого гораздо больше шансов отбиться от тварей, чем было у меня… или моих родителей. Я решила завязать разговор, соскучившись по человеческой речи:
— Меня зовут Ирина. А тебя?
— Торек.
— Торек? Ты иностранец? Откуда? Приехал с военными? — запоздало до меня дошло, что он все время говорил с легким акцентом.
— Да. Да. Издалека. Нет, — собеседник мне попался не самый общительный, но и это было прекрасно.
— Куда мы едем? — я все же решила продолжать, ведь он, пусть и односложно, но отвечал.
— Город Нижний Новгород.
— Зачем? — на самом деле, мне было плевать, куда ехать, просто хотелось слышать его голос и дальше.
— Там все началось.
— Что началось? — я опешила.
Он, похоже, по человеческому общению истосковался не так сильно, как я. Постепенно расспрошу, где он был все это время и откуда на нем такая белая рубашка, но он удивил меня ответом:
— Все это. То, что происходит. Эпидемия.
Но я знала, где все началось, ведь теле- и радиовещание оборвались не сразу, поэтому заметила:
— Ты ошибаешься. Та лаборатория находится в Подмосковье, ехать нужно в другую сторону.
— В лаборатории я уже был, — просто ответил он.
— Был? — странно, что я до сих пор не потеряла способность удивляться. — Зачем?
— Все можно остановить, если найти точку исхода.
— О чем ты? — я вообще не могла уловить смысл в его ответах. А он, кажется, и не спешил изливаться подробностями.
— Торек! — неуверенная пауза, но он не поправил, значит, произнесла имя верно. — Расскажи, пожалуйста. Я не понимаю.
Он вздохнул.
— Конечно, не понимаешь. А если расскажу, то будешь понимать еще меньше. И все равно не поверишь.
— Эй, — я рассмеялась, — посмотри вокруг. Год назад самым странным в моей жизни было то, что папа строит бункер недалеко от нашей дачи! А теперь его паранойю я считаю самым разумным, что кто-либо когда-либо делал. На наших глазах разрушился мир, я потеряла родителей. Ты и правда думаешь, осталось хоть что-то, во что я не способна поверить?
Он подумал еще несколько секунд, а потом, вероятно рассудив, что от его рассказа ничего уже не изменится, заговорил:
— Начну с конца.
— Хорошо, — я улыбнулась, благодарная, что он идет навстречу.
— Как уже сказал, я был в той лаборатории, откуда вырвался вирус. Там проводились сложные медицинские опыты над животными. Ученые были близки к созданию препарата, способного полностью излечить диабет. Поджелудочная железа уже вырабатывала инсулин у больных собак после очень короткого лечения. Полное выздоровление! И это не просто научное достижение, это настоящий медицинский прорыв, достойный Нобелевской премии. Единственное, почему эти исследования к тому времени не получили огласки — побочный эффект. Гиперразвитие поджелудочной железы нарушает действие всей эндокринной системы. Отсюда сбой гомеостаза, непреодолимый голод, изменение эмоционального и психического состояния. Я не знаю точно, что там произошло. Известно только, что внезапно умер главный ученый, который и проводил основные исследования. Возможно, двое сотрудников что-то не учли или запаниковали, когда у их шефа прихватило сердечко, и нарушили технику безопасности, но это не так важно. Важно, что он был настоящим гением, очень близким к устранению и этого побочного эффекта, что следует из его записей.
Собеседник замолчал, а я решила вставить единственное, на чем сейчас могла сосредоточиться:
— Ага, гений, который мучил беззащитных животных.
— Новость дня: вся человеческая цивилизация строилась на жестокости. Прежде чем осуждать его, посчитай-ка в уме, сколькими собаками ты бы пожертвовала, чтобы еще раз увидеть своего безумного отца?
Я сочла вопрос риторическим, Торек продолжил:
— Это случилось в конце января. Главный ученый проекта умер от сердечного приступа на рабочем месте, и это стало случайной причиной того, что вирус вырвался за рамки лаборатории. Но его смерть не была случайной — в этом и вся загвоздка. В течение недели по всему миру умерли десятки ученых. И все они были близки к созданию какого-то новейшего лекарства, способного избавить человечество от одного из неизлечимых недугов.
— Что?! Я об этом не слышала! — я все же решилась перебить. Десятки величайших умов современности в конце января, когда все это еще не началось, умерли практически одновременно. Да об этом бы все СМИ кричали! Я не интересовалась новостями науки слишком серьезно, но вряд ли пропустила бы такое.
— Никакой связи между смертями установлено не было. Все умерли от разных причин, в том числе и естественной природы, а какие-то исследования были засекречены, как в случае подмосковной лаборатории. Но и посчитать случайностью все эти трагические события тоже не получилось. Особенно после того, как сразу пять ведущих специалистов в одной из американских клиник погибли в течение нескольких дней. И каждый из них, останься он жив, мог бы закончить их общее исследование. Научное сообщество было потрясено, но выяснить, где корень всех зол, не могло.
— Но ты знаешь где? — получилось немного язвительно, тем более что сейчас я больше наслаждалась звуком его голоса, чем вдумывалась в правдивость этой истории.
— Да. Всех их объединял один факт — каждый в скором времени мог бы претендовать на Нобелевскую премию за достижения в физиологии и медицине. Вопрос был только в том, кто закончит свое исследование раньше других, но все они были ее достойны. И вдруг все они внезапно умирают.
— Я не понимаю…
— Тогда слушай дальше. Незадолго до этих событий в Нижнем Новгороде произошла сенсация — женщина на грани смерти от рака мгновенно излечилась, приняв какой-то экспериментальный препарат. Так же мы выяснили и имя создателя этого средства — профессор Ранцев.
— И он тоже умер? Ведь он… как и те…
— Нет. В отличие от остальных его коллег по цеху, он был жив и покинул свою московскую квартиру гораздо позже, уже после того, как началась паника с эпидемией. Вот тебе и первая разгадка. Теперь, после смерти всех остальных ученых, он стал первым претендентом на премию. Его лекарство, несмотря на полную научную ничтожность исследования, каким-то чудесным образом помогало. Вернувшись из Нижнего Новгорода в Москву, он успел вылечить еще нескольких человек. И каждый раз — одной единственной таблеткой. Теперь, за неимением других кандидатов, Нобелевский комитет обязательно впишет его имя в историю, как только возобновит свою работу. Я был в квартире Ранцева. Посмотри, на заднем сидении лежат его дневники. Все основное он забрал с собой, когда сбегал. Не имею понятия, где он, но он точно будет жив, пока ему, пусть даже заочно, не припишут эту самую премию. Или умер, если это уже произошло. Как это ни иронично, но именно в Швеции у меня нет контактов в научных кругах… да и все заняты другим — сейчас оставшийся мир больше интересует излечение от этой новой болезни, чем моментальное лекарство от рака четвертой стадии, поэтому точно я не знаю, как там обстоят дела. Но и лекарство от нового вируса не изобретут, пока Ранцев не получит своего Нобеля, потому что в этом случае появятся претенденты вместо него. Так что бедолага кочует где-нибудь и будет жив, пока это не произойдет.
Рассказ становился все более и более абсурдным. Я решила пока не уточнять, откуда такая уверенность в зависимости доброго здравия профессора от работы Нобелевского комитета, а перегнулась к заднему сиденью и ухватила объемистую тетрадь. Она лежала на длинном свернутом рулоном куске ткани, который я заприметила еще раньше, когда перетаскивала в машину свои банки.
— Сверток не трогай! — прозвучало слишком резко, и я отдернула руку.
— А что там? — все же рискнула поинтересоваться.
— С чего все началось. Но сначала ты должна поверить в то, что уже услышала.
Кивнула, принимая его правила игры, а потом раскрыла тетрадь профессора Ранцева. Куча формул, наблюдений, записи о пациентах, номера телефонов и прочая информация, которая ни о чем не говорила. Перелистнула в самый конец. Последняя оставленная запись: «Предлагая „Антикенс“ пациентке онкологического отделения Нижегородской больницы Данченко, я в лучшем случае намеревался стабилизировать ее состояние. Но уже через несколько часов она ощутила явное улучшение самочувствия. Первые же анализы показали полное выздоровление! Ее благодарность и восхищение в глазах врачей я не могу описать словами. Я спас эту женщину от неизбежной смерти! Ради этого я и трудился столько лет. Признание… К своему стыду, я и сам не могу объяснить такую эффективность „Антикенса“. Эффект Плацебо? Я ученый — верю в эффект Плацебо, но не в таких случаях! Скорее — простое и благоприятное сочетание компонентов, результат моих разработок и удачи. Я видел десятки больных с такой стадией рака, а ее болезнь прогрессировала быстрее, чем у любого другого. Боясь и надеясь одновременно, уже в московской больнице я добился официального разрешения на применение „Антикенса“ на другом больном. И очередное, практически моментальное выздоровление. Уже сотни специалистов изучили предложенный мною состав, и я получил сотни отрицательных отзывов. Ни одного, в котором было бы сказано, что я совершил медицинский прорыв! Неужели доказанная эффективность и спасенные жизни не важнее их профессиональной гордыни? Каково же будет удивление всех этих недотеп, когда я стану очередным лауреатом Нобелевской премии! Я, всеми осмеянный, не получивший ни моральной, ни финансовой поддержки, сделал то, что не смогли создать в лучших медицинских лабораториях мира».
И дочитав это, я вдруг на самом деле испугалась. До сих пор я думала, что Торек — немножечко псих, выдумывающий мистическое объяснение и без того фантастической катастрофы. Но вряд ли он написал этот талмуд сам, только для того, чтобы убедить кого-то в своей бредовой идее.
— Получается, что этот… Ранцев захотел получить Нобелевскую премию, но она ему вряд ли светила, потому что научного объяснения эффективности его лекарства никто дать не мог. И после этого каким-то образом убил всех, кто смог бы претендовать на нее раньше его самого?
Мой собеседник тихо рассмеялся.
— Именно так. Но каким же образом он мог убить сразу десятки ученых по всему миру за несколько дней?
— Не имею понятия, — честно призналась я, почувствовав себя читателем увлекательной детективной истории. — Расскажи.
Торек перевел на меня уже ставший серьезным взгляд, словно оценивая, готова ли я к следующей главе:
— Он загадал желание — получить премию. А смерть всех остальных была просто необходимостью, чтобы освободить ему дорогу. И пациенты его выздоравливали тоже в угоду этому желанию. Сам препарат действительно бесполезен.
— Загадал желание? — я не удержалась от усмешки. — Ну и чушь!
Мой странный собеседник просто пожал плечами, а через несколько минут произнес:
— В том свертке находится ветка Синего Древа. Именно она исполняет желания. Надо смотреть на нее, произнося, можно и мысленно, то, чего хочешь. Но я бы не стал рисковать. Поэтому в этой машине запрещены слова «хочу» и «желаю». И только попробуй нарушить это правило! Высажу. И даже склянок твоих тебе не оставлю.
Я притихла. Верить в услышанное я не собиралась, но и испытывать его терпение на прочность — тоже. Сам-то он явно не сомневался в правдивости своих домыслов. Пусть он спятил, но после всего пережитого я была благодарна и за такое общество.
— Поесть бы, — еще через полчаса я решила подать голос. И сформулировала предложение так, чтобы избежать запрещенных слов.
Он тут же остановился, даже не пытаясь прижаться к обочине. Вряд ли нам грозит авария на такой шумной трассе. Вынырнула из салона и поежилась от ночной прохлады после теплого автомобиля.
— Что тебе нужно, чтобы поесть? — осведомился он, выходя следом.
— Мне? А разве ты не голоден? — я осматривала ближайшее дерево. Надо наломать веток и развести костер.
— Нет, — он в очередной раз удивил меня. — Но делай все, что тебе нужно. Я подожду.
Ладно, с этим я справлюсь. Прямо посреди дороги разожгла огонь на сложенных пирамидкой сучьях, потом, когда образовались угли, накидала картошки. Вряд ли она хорошо пропечется, сюда бы бревнышек, но даже от такой еды я давно разучилась отказываться. Потом вдоволь наелась, а заодно и собрала несъеденное на следующий перекус. Все это время мой удивительный попутчик просто стоял рядом. Я уже закрывала банку с кабачковой икрой, так чудесно приготовленной хозяевами благословенного погреба, когда в стороне послышались шаркающие звуки, в безлюдной тишине уловимые издалека. И напряглась, только сейчас осознав, что впервые отошла так далеко от ружья.
— В машину, — отчеканил Торек. — Это твари. Семь штук.
Я бросила все, что не успела собрать и кинулась к автомобилю. Но водитель не спешил. Поднял с земли оставленную посуду, банку с икрой аккуратно закрыл крышкой и только после этого направился ко мне. Открыл заднюю дверь и все сложил на сиденье. Даже мою ложку не забыл! Я была в такой панике, что просто не могла ничего сказать. В свете фар увидела фигуру, передвигающуюся прыжками на четырех конечностях. На ее ногах до сих пор сохранилась расхлябанная обувь, производящая при соприкосновении с асфальтом противный шорох. Я вскрикнула. А Торек, так и оставаясь снаружи, сказал спокойно:
— Смотри. После этого нам будет легче разговаривать.
Я вжалась в кресло с такой силой, что затрещали шейные позвонки. Все двери были закрыты, твари вряд ли додумаются выбивать стекла. Кажется, они ориентируются по запаху, поэтому на меня, скорее всего, просто не обратят внимания. Если его сейчас разорвут, я пересяду на водительское место и снова вспомню папины уроки. Я не могу спасти того, кто сам не желает ничего делать для собственного спасения.
Торек вышел на освещенную фарами площадку впереди. Тварь остановилась в метре от него и принюхалась. Потом покрутила головой и равнодушно проскакала мимо в поисках новой добычи. Что?! Что происходит? Даже если он уже заражен, они бы не упустили такую дичь. Точно так же поступили и остальные шестеро тварей. Они не воспринимали этого психа как еду! Предметом их интереса стало мое убежище — возможно, человеческий запах все же пробивался наружу. Один уже прижался к стеклу с моей стороны, пачкая его слюной. Торек подошел и с силой пнул его, заставив отлететь далеко в сторону. И только после этого спокойно обошел машину и сел рядом со мной. Очень скоро мы оставили мерзкую семейку позади.
— Теперь ты готова мне верить?
Кажется, я начала дышать.
— Д-да. Даже в веточки, исполняющие желания.
— Совсем другое дело, — он улыбнулся.
Мне понадобилось много времени, чтобы сформулировать первый вопрос:
— У тебя иммунитет?
— Можно и так сказать. Но давай сначала закончим разговор о веточках. Все, что я тебе рассказал, правда.
Хорошо. Если он хочет посвящать меня в подробности истории по какому-то определенному порядку, то так тому и быть. Я еще раз пристально рассмотрела его внешность. В принципе, совершенно обычный человек. Наверное, не больше двадцати пяти, но очень рослый, а массивное телосложение добавляет ему мужественности. Черты лица будто грубо высечены из камня. Глаза светлые — серые или голубые. Большие ладони спокойно лежат на руле. Переварив шок, дрожащим голосом я решила продолжать разговор, потому что интерес к нему возрос многократно:
— Ладно. Значит, так: Ранцев захотел получить Нобелевскую премию, а ветка выполнила его желание. Она убила всех других претендентов, одним из которых оказался ученый в местной лаборатории. И его смерть спровоцировала какой-то хаос среди персонала, из-за чего вирус вырвался. И Ранцев не умрет, пока его желание не исполнится.
— Да. Если без подробностей.
— И эту ветку ты забрал из квартиры Ранцева? А о нем ты узнал из-за чудесного исцеления в Нижнем Новгороде.
— Да. Если без подробностей.
— Ну так и зачем мы туда едем?
— Мы ищем исход. Чтобы все остановить, мы можем просто сжечь ветку. Но тогда то, что уже произошло, не исправить. Сто семьдесят миллионов жизней, полная разбалансировка экосистемы — ты ведь заметила, что даже птицы куда-то делись? Я не знаю, они тоже заразились или им просто нечем питаться, так как твари выловили каждую гусеницу и таракана… Про животных и говорить нечего — им вирус передается точно, сама, наверное, видела зараженных домашних питомцев. Даже если прямо сейчас все прекратится, даже если все твари мгновенно излечатся, а в этом мы не можем быть уверены, человечество еще долго будет на грани выживания. Все уже слишком плохо, чтобы остановиться на этой точке. Поэтому этот вариант мы оставим на самый крайний случай. А пока попытаемся сделать так, чтобы этого всего вообще не произошло.
— Это возможно?! У нас есть ветка! Значит, мы можем загадать такое желание? — теперь я уже ему верила, и сердце остановилось под тяжестью надежды. — Чтобы вирус не вырвался! Или пусть та женщина умерла бы от рака. Или… И мир бы вернулся к той точке!
— Можем и загадать. Но тогда случится что-то другое. Не могу сказать, что именно, но сравнимое с текущим положением дел. Желания исполняются всегда, но всегда приводят к ужасным последствиям. Первое желание дает инерцию, а дальше события складываются так, что катастрофа только разгоняется. Неважно, что именно пожелал человек, это обязательно вызовет цепь событий, которые он и не представлял. Но тот, кто загадал первым, может все остановить. Если он отменит свое желание, то мир вернется к тому, откуда началась волна. Если не исполнится первое желание, то и не будет дальнейших событий.
— О… То есть мы ищем профессора Ранцева?
— Нет. Он не был первым. В тетради записано, что ему подарили «странное растение» за то, что он вылечил пациентку. То есть первое чудо произошло до того, как ветка оказалась у него. Думаю, именно она и была той самой первой. Она пожелала вылечиться от рака.
— Логично. А если она уже мертва?
— Если она первая, то это невозможно. Первый не может умереть или даже заболеть. Уж поверь, мы проверяли. Если же кто-то был до нее, а сама эта Данченко уже мертва, то мы не сможем узнать, кто дал ей эту ветку. Или если мы ее вовсе не найдем… Тогда у нас останется только плохой вариант.
— Ты сказал: «Мы проверяли»? Кто… вы?
— Давай ты сейчас поспишь, а разговор продолжим позже?
Я послушно прикрыла глаза и всеми силами постаралась отвлечься. Но мысли путались в голове, и им нужен был выход. Поэтому кое-как выждав некоторое время, я снова подняла голову.
— Не смогу уснуть. Торек… Ты — не человек?
Он рассмеялся, но как-то тихо и грустно.
Поделиться книгой: