Мемуары Остарбайтера

Проехали где — то метров 200 лесом и опять КПП и проверка. Проехали еще по извилистой дороге между холмов в лесу в правую сторону еще метров 500 и снова проверка на КПП.

Для нас это было загадкой, так как мы ничего не видели секретного. Въехали в третью зону, и мы увидели гигантское строительство, развернутое на площади не измеримой глазом. Вокруг сверкали электросварки, гудели самосвалы и клацали своими пастями экскаваторы. Долбили, как дятлы сваебойные машины.

На уже забитых сваях, лежали окрашенные в зеленую краску трубы, в них стучал гравий и шелестел песок. А мы все ехали в глубину леса.

По одну сторону стоял бетонный завод, от которого отходили небольшие самосвалы с бетоном, за ним с левой стороны асфальтный завод.

Тягачи с телегами на резиновом ходу развозили металлические трубы, около 1м в диаметре. Наши машины шли медленно, и мы увидели, как на озере два земснаряда добывали и качали по трубам с водой песок и гравий.

Адский труд

Наконец, наши автомашины опять уперлись в шлагбаум и остановились на площадке.

Была команда слезать и строиться. Прошла формальность, нас передали из рук в руки. За забором был большой лагерь из бараков, которым невидно счета. Весь лагерь был обнесен забором с колючей проволокой, а внутри еще забор из сетки рабица и колючей проволокой внутри, между двумя рядами растянута кольцами спираль Бруно с железными колючками.

На углах и вдоль забора стояли вышки, в которых находились автоматчики, охранявшие лагерь.

Находясь уже внутри и пройдя общий инструктаж, мы узнали, что это был лагерь военнопленных, которые работали на этой стройке, поэтому и была такая усиленная охрана.

Нас построили на плацу, и перед нами появилось начальство в военной и гражданской одежде и переводчик.

Речи были о великой Германии и ее Фюрере Адольфе Гитлере, о её могуществе, и о близкой победе великой Германии над Советским Союзом.

Гражданский начальник сказал, что на наше «счастье» выпала великая честь работать под флагом Германии и строить гигантский трубопровод, который решило строить немецкое Правительство, для перекачки нефти из Кавказа, Майкопа и Грозного по трубам в Германию, чтобы не возить ее в цистернах.

Разъяснили наши обязанности и предупредили, что за попытку и за побег будем расстреляны, и на вашей Родине будут расстреляны и ваши родители.

Разбили нас на три группы:

В — первую, группу отобрали парней покрепче, куда попал и я, всего 12 человек — землекопы. Во — вторую группу отобрали 10 парней — изолировщики. В-третью группу попали 8 парней — подсобными рабочими.

Накормили нас баландой из капусты, брюквы, бурячков с какой-то крупой. На второе каша перловая синяя, и что-то похоже на компот.

Потом отвели нас по разным баракам, где места для нас, уже были подготовлены.

Внутри барака нары в два яруса и в два ряда. Бараки длинные, рассчитанные на 80 человек и более. Нары, как и на пересыльном пункте. На солому натянутый серый брезент и такое же покрывало.

Пришли рабочие грязные и усталые, притом обувь у них была необыкновенная, какие-то ботинки на деревянной подошве. Назывались они «перуны». При ходьбе они издавали стук или шарканье ногами по полу. Звук непривычный для уха.

В основном это были молодые крепкие мужчины лет по 25—30 на вид. Это были военнопленные. Все они были угрюмы и неразговорчивы, морально подавлены, но чувствовалось с большой силой воли. Без всяких разговоров они умылись и молча, по звону висячего рельса пошли на ужин.

Мы остались без ужина, хотя есть хотелось, так как нас кормили где то в пять-шесть часов. Точного время мы не знали, и не знали ни дня, ни числа месяца.

После ужина они пришли и занялись кто чем, большинство сразу легли спать, хотя был отбой в 23 часа. Все они были одеты в одинаковую черную робу, и трудно было определить кто, есть кто.

К нам подошёл крепкий мужчина лет 30 и представился по имени Василий Степанович-бригадир, и с ним человек помоложе — звеньевой наш Иван Петрович.

Переписал нас в свой блокнот и разъяснил нам наше задание и вид работы. Сказал, что подъём в 6 часов, а в 6.30 завтрак. В 7 часов построение на плацу, на работу. Вы после развода на работу не идёте, а останетесь, получите спецовку и обувь и ознакомят вас с лагерем.

На второй день, по баракам, на плацу был построен весь лагерь и по перекличке выстраивались в колонны по четыре человека, и вышли через проходные. Стук и гул от обуви оглушал. Мы остались стоять на плацу. К нам подошёл человек с белой повязкой на рукаве и повел в барак-склад. На складе нам выдали одежду и обувь — брезентовые ботинки на деревянной подошве, которые и назвались «перуны». Одежда выдавалась нам не по размеру. Особенно на мне она висела, как на чучеле в огороде. Ребята смеялись, что от меня все вороны разлетятся, а их было здесь много, т.к. прилетели с полей на ночлег.

На пиджаках были пришиты с левой стороны знаки ОСТ.

Провели с нами инструктаж по технике безопасности под роспись в журнале. Когда я расписывался в журнале, то увидел число — 21 июня 1942 года. Расписываться в журналах надо было за всё. Потом мы зашли в свой барак и положили одежду.

Нас повели знакомить с лагерем. Все бараки были под номерами: первый — служебный; второй — охраны; третий — комендантский, на котором висел фашистский флаг; четвертый — медпункт; 5—6 — столовая—кухня, 7-й — карцер. Эти корпуса, кроме кухни — столовой, были короче и похожи на одноэтажные домики. 8-й — наш жилой, и ещё с десяток жилых. Карцер стоял отдельно, огорожен проволокой.

Каждый жилой барак имел в конце запасной противопожарный выход. Окна в бараках были расположены в длину, примерно 1 м. х 50 см, через 5—6 м. друг от друга. В конце барака был уголок отдыха, где лежали старые газеты и другая литература, которую никто не читал. На столах стояли: шашки, шахматы и 2-е коробки домино. У нас окна были большие, вертикальные. Как малые, так и большие были защищены сеткой «рабица».

Из разных сторон лагеря и из углов на нас «смотрели» сторожевые вышки охранной зоны с солдатами по два человека с автоматами. На вышках были по два зенитных фонаря направленных в разные стороны на запретную зону.

Лагерь располагался на возвышенности. На краю лагеря был прокопан овраг шириной метров 25 — 30, где была расположена железная дорога в две колеи. Одна шла на Восток, а вторая обратно на Запад.

По железной дороге то и дело проносились скорые поезда. На Восток везли военную силу, а обратно хлебное и товарное зерно, лес, уголь, т.к. немцы давно заняли Данбас, а также санитарные эшелоны с ранеными, и с награбленным разным грузом.

Потом нас завели в «красный уголок» сделали политинформацию и сказали, что Красная Армия отступает и немцы уже на Кавказе, так что нам надо быстрее строить нефтепровод. Сказали, если услышите «гонг», то идите на обед. Для первого приема было вроде нормально, а потом….?.

На стройке

На второй день подъём общий. В 6 часов играет горнист, как в пионерском лагере. Подъём по всей зоне. В 6 часов 30 минут «гонг» на завтрак, кто умылся или нет, все спешили в столовую.

На завтрак — кружка «КАВА» и черный кусок хлеба из каштановой муки, говорят, что очень полезный, грамм 300. Кто садился, кто стоя завтракали.

После завтрака становились в шеренгу в два ряда. Была перекличка, и кого вызывали по фамилии, выходил и становился в колонну по 4-е человека.

После построения дали команду: «Шагом марш». Ворота автоматически открывались и колона двинулась.

За вахтой стояли солдаты пожилого возраста, второго-третьего поколения, которые не пригодны для фронта.

Впереди становился старший по званию с собакой-овчаркой. У нашей колоны было 8 солдат и один унтер-офицер. Оказалось, что кроме центрального въезда было еще 2—3 КПП, по которым пропускали только колоны на работу и обратно.

Мы впервые увидели стройку таких размеров, где все светилось электросварочными искрами, стучало, гремело, ревело моторами и над ними в трубах постукивали камушки и шелестел песок с водой, который поступал на гравийно-сортировочную установку — Г.С.У.

Мне сразу, невольно вспомнился, прочитанный мною, где-то в 5—6 классе роман Ивана Франко «Хата Романа» (кажется так), где, он описывает капиталистический мир. Все это мне запомнилось на всю жизнь.

Пришли на свой объект. На нашей рабочей площадке лежали штабелями трубы большого размера, круглый лес и доски, тоже в штабелях.

Трубы были покрыты изоляцией, то-есть покрашены смолой-битумом.

Нас и 12 человек военных, позвали в контору и произвели инструктаж по технике безопасности, о чём и зафиксировали в журнале.

Выдали нам рукавицы и лопаты, поставили по два человека в звене.

Я попал с Иваном Беликовым в одно звено, он был старше меня на один год и покрепче.

Работа заключалась в рытье траншей для прокладки труб большого диаметра 700мм. Толстостенных. Траншея была шириной в два метра, а глубиной, в зависимости от рельефа местности, но дно определялось по измерениям геодезического прибора — нивелиром.

Эту траншею, которую нам пришлось осваивать, была примерно 3м. глубины, с расшивкой стен досками, чтобы земля не осыпалась, т.к. грунт был песчаный.

Первый землекоп копал и подавал землю на настил, второй откидывал на бруствер, а мы откидывали дальше с бруствера, чтобы земля не летела обратно, и можно было свободно ходить. Землю кидали в одну сторону, чтобы с другой стороны могли подъезжать краны и трубоукладчики.

Копали внизу два человека, а мастер с геодезистом строго следили, чтобы не перезаглубить, чтобы дно было ровным, на которое выстилалось постель из гравия и укладывались подкладки и сваривались две нитки трубы.

Норма на одного человека 3 м. куб., выкопать и выбросить за бровку. Работали под лозунгом «бери больше, кидай дальше»

Труд был адский. Сначала у нас на руках появились кровяные пузыри, которые стали лопаться и кровоточить. Работать с лопатой было невозможно.

Надсмотрщики над нами были поляки, принявшие немецкое подданство и назывались «Ангедоичь». Они очень не любили русских и выслуживались перед немцами, и били нас с возгласами: «Льеус-Льеус» шнель, шнель русские свиньи. Давай, давай и плеткой по спине, и не только взрослых, но и нас. Работали по 10 часов без отдыха.

Обед нам привозили в 13 часов. Продолжительность обеда с 13до14часов с перекуром и отдыхом.

У меня, да и у Ивана, стали постепенно заживать раны и образовываться болящие мозоли.

Шли месяцы. От большой нагрузки и плохой кормежки, я окончательно выбился из сил.

Внизу копали по очереди, когда однажды пришла моя очередь, то я не смог копать и кидать землю на первый ярус. Работа приостановилась. Надзиратель спустился вниз и начал меня бить, и вытаскивать меня, как щенка за воротник. Я кричу, убей меня здесь и закопай вместе с трубами, а он злился и поддавал мне под ребра, пока не позвали мастера и он перестал издеваться надо мной, и ребята вытащили меня, и я уже до вечера не работал, а лежал около конторы на досках.

Тот поляк подошёл ко мне и давай еще ругаться, говорит: «Псякрев, свинья большевицкая, мы всех вас сховаем до ямы». Поддал мне ногой в бок и ушёл.

Ребята взяли меня под руки и сзади колонны довели меня до барака. На второй день я не встал и на работу не пошёл. После развода санитары по баракам собирали умерших, которых на повозках вывозили в карьер. Подошли ко мне и видят, что я живой и говорят: «Вставай». Говорю: «Не могу, болею». Меня положили на носилки и унесли в санчасть.

Доктор был украинец с Полтавщины. Он осмотрел меня, сделал укол, что-то сказал санитару. Санитар ушёл и принёс мне кружку горячего молока и кусок белого хлеба. Я съел и уснул.

В обед принесли суп-лапшу, варёную картошку с мясом и стакан молока. Ужин тоже был вкусный.

На второй день меня обследовал врач и сказал, что у меня гастрит и малокровие. Продержал меня три дня, выписал и дал справку на легкий труд и на диетическое питание, которого там не было, но стол был отдельный.

Тяжёлый труд и плохое питание сделали всех ребят не трудоспособными, особенно я, так как я был в лагере самым младшим и самым слабым. Так, как мне дали справку на легкий труд, то меня перевели дежурить по бараку и делать легкую работу по лагерю, особенно на кухне.

Мы чистили картошку, выносили мусор и очистки в мусорный ящик, а я ещё смог иногда приносить в барак очистки картошки, брюквы, свеклы, которые съедобные и отдавал дежурному, который их приводил к употреблению.

Наступила осень, дожди, холод. Меня из землекопов перевели в плотницкую бригаду. Мы строили леса в траншеи, пилили подкладки под трубы, пилили доски под настил. Работа тоже была не из легких, да и надзиратели были пожилые и человечнее.

По вечерам после отбоя, я укрывался с головой и молился Боженьке. Три раза читал Отче наш и Богородице Дево радуйся. Только я долго не мог понять этой молитвы и Господи, помилуй 40 раз.

Выполнял бабушкин «наказ», что мне и помогло в жизни, т..к. Боженька слышал мою молитву, потому что я когда молился, то всегда левой рукой держался за крестик и молился усердно, и со слезами. Молился не только за себя, но и за моих друзей, чтобы Боженька помог нам пережить наступающую зиму, но и за Красную Армию, чтобы Боженька помог ей разбить немцев и освободить нас из плена и своих — красноармейцев, находящихся в плену.

Перевод на ферму

А помощь пришла внезапно.

Не знаю или дошли мои молитвы до Бога, или так написано на моей судьбе, но думаю, что первое — дошли.

Однажды после вечерней проверки, комендант лагеря объявил, чтобы все малолетние рабочие на работу не пошли, а остались на плацу.

Когда остались одни, то комендант перед строем сказал нам пламенную речь, что мы не зря ели хлеб фюрера, а своим трудом помогали великой Германии строить нефтепровод на Кавказ для перекачки нефти из Майкопа и Грозного прямо в Берлин, но и т. д.

После победы над Германией, его назвали нефтепровод «ДРУЖБА», так что трудился не зря, только под гнётом немцев.

Нам дали один час для сбора с вещами, без всяких объяснений нас построили в колонну по 3 человека и под охраной повели через стройку.

Так, как мы были все измождёнными и бессильны, худые и не способными работать, то думали, что нас ведут в карьер на расстрел, туда, где хоронили умерших военнопленных.

Собственно говоря, мы прощались между собой и с жизнью, но поворот на карьер мы прошли мимо, и осталась надежда на жизнь.

Проходя по зоне, мы видели еще два лагеря поменьше нашего и не с такой сильной охраной, как наш. В них находились вольнонаемные рабочие приехавшие, по найму: поляки, чехи, югославы, болгары и другие национальности.

Это были слесари — монтажники, строившие большую насосно-перекачивающую станцию, электросварщики, шоферы, трактористы — бульдозеристы, экскаваторщики и другие специальности.

Отдельно был лагерь военнопленных французов и англичан.

Я шел с молитвою и крестился, крестился, что прошли мимо злополучного карьера, который только одним своим напоминанием нагонял жуть на человека.

Нас подвели к вахте КПП. Старший из сопровождавших прошёл внутрь с документами. Нас стали по фамилии вызывать и пропускать без всякой проверки. За вахтой нас построили и провели формальную передачу от одной охраны к другой. Потом посадили в две грузовые машины, которые были оборудованы под перевозку людей. В каждую автомашину село по 4-е охранника в зеленой форме. Передние сели лицом к нам и машины тронулись.

Ехали часов 4—5 по лесу, по полям и по шоссейной дороге, потом опять по просёлочной, и въехали в рабочий поселок.

Потом машины остановились у ограды большого красивого дома на площади, перед дворцом.

Нас построили в две шеренги и старший побежал по ступенькам в дом, и доложил о прибытии.

Через какое-то время вышло начальство. Сам помещик-барон в одежде из материи цвета «хаки» желто-зеленой, с повязкой из красной широкой ленты со свастикой в круге на левой руке. За ним вышел наш комендант в военной форме полковника и два гражданских. Все были в возрасте 45—55 лет, крепкие и здоровые мужики.

Прошлись около нас с переводчиком и спросили старших ребят, могут ли они работать с лошадьми и из каких семей.

Мы ответили, что мы крестьяне и всё умеем делать в сельском хозяйстве. «Гут-гут» говорит немец.

Потом произнёс хвалебную речь Гитлеру и сказал: «Арбайтен-Арбайтен».

После выступил наш комендант, сказал, что это наше подсобное хозяйство, которое нас снабжает всем продовольствием и мы должны здесь хорошо работать, а кто будет не слушать и филонить, того вернут в лагерь.

Усадьба была большая. Со двора были видны фермы-конюшни для лошадей, загоны для скота, ангары и хранилища. Пахло настоящей деревней. Этот запах нас радовал, т.к. навеял воспоминание о своём селе Сокыренцы и Хуторе Лозовое.

Работа на пана

Не далеко от фермы, стоял жилой барак, огражденный сеткой «рабиц» и колючей проволокой с домиком — вахтой и охраной.

Нас поселили в этот барак и дали два дня отдыха. Кормили нас 3 раза в день, давали первое, второе и компот, кто хотел, давали добавку. Пища была натуральной. Конечно, мы сразу объелись, заболели желудком и пану пришлось добавить нам еще один день отдыха, а 4-й день был воскресенье и у рабочих был выходной.

С понедельника нас послали на уборку картофеля. Картофель копали полумеханическим способом. Трактор тащил картофелекопатель по борозде, тот срезал рядок с картошкой, а вертикальный ротор раскидывал ее на 1—2 м от борозды вправо. Мы должны собрать и загрузить автосамосвал картофелем.

Урожай был хороший и поле большое. С утра и до вечера не разгибаясь, убирали картошку с одним часом на обед, который нам привозили на поле. За неделю убрали все поле. В первой декаде октября выпал первый снег.

Пришла очередь убирать свеклу. Мы её вырывали и укладывали в ряды, а поляки шли за нами и обрезали ботву. Наши парни грузили её в самосвал и возили в бурты, которые закрывали соломой и закидывали землей в 20 см толщиной. Руководил сам бригадир.

Первый снег напугал всех, а у нас не было ни зимней одежды, ни обуви. Шёл снег с дождём, а мы в поле замерзали.

Спасибо местным жителям — полякам, которые принесли к вахте, кто что мог. У нас было два старших мужчины, которые значились типа бригадиров, они распределяли одежду и обувь, кому что подойдет.