Анархо

Уход. Правый прямой, и Лидс собирается на очередной матч, а Лёня клянчит взять с собой. Тогда малыш всерьез думал, что для брата главное — матч, а всё остальное… А что это всё?

Джеб в отмах качнувшейся груше — залитые восторгом братские глаза, преисполненные счастьем от первого выезда. Взгляд впитывает действо на зеленом прямоугольнике гостевого поля, душа поглощает энергетику ликующего сектора, сердце чувствует близость родной крови…

Груша вздыхала, то глухо с хрипотцой, то звонко, будто откашливалась. Удары сыпались зло и методично, в одном унылом, но пугающем своей тяжелой поступью, ритме. Лидсу казалось, что если снаряд пробуждает воспоминания, давая на микросекунду вернуться в прошлое, то, может, когда-нибудь он расщедрится и просто повернет время вспять, даровав привилегию прожить минувшие годы заново. Конечно, в это не верилось, даже в порядке бреда. Просто хотелось думать о том, что ещё не все чудеса расшифрованы мозговитыми научными светилами. И пусть не это, но другое чудо обязательно случится. Пусть, с кем-то другим, но непременно… Чтобы хоть кому-то повезло.

Лидса окликнули. Барбер стоял у входа в спортзал и призывно кивал на дверь. Осенний ветерок заставил разгоряченное тело чуть ссутулиться, разрешил пробежаться по взмокшей спине потерявшим страх мурашкам.

— Как ты? — закинув в рот сигарету, уставившись в пространство перед собой, начал Барбер.

— Нормально, — отозвался Лидс, устраиваясь на бетонном парапете и запахиваясь в олимпийку. — С похоронами суета…

— Мы с пацанами решили тебя пару дней не трогать. Но, сам понимаешь, если какая помощь нужна…

— Да, я понимаю, — осёк его Лидс. — Пока ничего не нужно. Разве что, может на самих похоронах. Лишние руки ни хрена не лишние.

— Только скажи. Ты меня, да и пацанов, знаешь. Как мать, как сестра? Держатся?

— Нормально. Они молодцы…

Говорить и том, что мать больше походит на бесплотную тень, нежели на живого человека, вовсе не хотелось. А уж о сестре и подавно. Шестнадцатилетняя Ольга держалась, действительно молодцом. Особенно с учетом того, что для неё это уже вторая потеря за последние пару лет.

Почти сразу после смерти отца, сестра переехала к бабушке в пригород, да там и осела. Тянуть в одиночку двух малолетних матери было невмочь. Когда старушка покинула сухое уставшее тело, казалось, что сестра лишилась самого близкого человека, а возможно, так и было на самом деле. По возвращении пустоту постепенно заполнил именно Лёня. Теперь, когда и его не стало, будто пропал невидимый якорь, удерживающий девушку в родных стенах. До матери, которая, когда стало тяжело, сбросила Олю на старушечьи плечи, не было никакого дела. До старшего брата, не оставившего в её жизни никакого сколь-нибудь ощутимого следа — тем более. Потому, последние пару дней сестра появлялась дома лишь однажды. Приняла душ, выпила стакан кефира и снова испарилась, оставив из свидетельств своего присутствия лишь цветочный шлейф чуть приторных духов.

— Миха, — окликнул задумавшегося Лидса Барбер. — Завтра новичков просматривать будем. Ты как?

— Не знаю. Не до того сейчас. Но, я позвоню…

— Давай-давай. Не кисни, брат… Всякое бывает. Знаешь, некоторые считают, что люди «уходят» в свое время, что от этого никуда не денешься. Судьба…

— Судьба?! — усмехнулся Лидс, злобно сплюнув под ноги. — Да, херня это всё! Держу пари — эти самые люди, верящие в судьбу, когда дорогу переходят, по сторонам поглядывают. Это не судьба, а просто бред какой-то…

— Неизвестно почему? Ну, почему сиганул Лёня?

— Неизвестно. Менты молчат. Мол, чего тут непонятного? Подросток, стройка, шаг из окошка повыше… Таких каждый день в разбитыми бошками находят. Не знаю ничего, Егор. Ничего не знаю…

— Может, из-за девки какой? А может, помог кто?

— Знаешь, что самое хреновое? — некурящий Лидс внезапно вынул из пальцев товарища сигарету и глубоко затянулся, насилу подавил кашель. — То, что я понятия не имею. Я вообще ничего не знаю о нём. Вообще! Хороший я брат, правда?

— Да ладно тебе, — вернул Барбер остаток сигареты, повертел в пальцах, прикурил от огарка новую. — От самобичевания ещё никому лучше не становилось. И малому твоему от этого лучше не будет. Он сейчас в хорошем месте, гораздо более приятном, чем то дерьмо, что нас окружает.

— Ты в это веришь? В рай, ад и прочую дребедень?

— Ну, может не в рай и ад… Но то, что каждый конец это новое начало — да.

— Точно знаешь? — уныло усмехнулся Лидс.

— Нет, не точно, — пожал Барбер плечами. — Зато так проще. Так из жизни не выветриваются остатки смысла.

* * *

Гулкий подъезд плыл под ногами выщербленными по краю ступенями. Длинный ключ скрёбся о замочную скважину, словно не желая нырять в пазы и проворачивать скрипучий давно требующий смазки механизм. Полумрак прихожей усугубляли тёмные, местами отслоившиеся от стены обои. Занавешенные окна, молчащий телевизор, пустые комнаты. Лишь на кухне слышались отголоски присутствия живого человека.

Немолодая женщина с бесцветными глазами нависала над столом, роняя в тарелку, убежавшие от хомута резинки, плохо прокрашенные пряди с пробивающейся срединой. В свои пятьдесят девять Елизавета Аркадьевна Ларионова выглядела ровно на свои годы. Как остающийся в рабочем строю пенсионер, у которого ещё достаточно сил и стремления к только ему ведомому. В строгом образе не сломленного современной системой образования школьного учителя всегда чувствовалась какая-то сила, особый стержень, выплавленный в советском горне. От стройной рослой женщины веяло стойкостью, несмотря на то, что, на самом деле, этой самой стойкости хватало, зачастую, только на заботу о чужих детях.

Но такой она казалась обычно. Сейчас в женщине с потухшим взглядом сложно было угадать осанистую учительницу. Остывшие макароны с переваренной сосиской отсутствующе ворошил вилкой совершенно потерянный и даже, кажется, потерявшийся в ныне бессмысленном пространстве человек.

— Привет, мам… — легко тронул её плечо Лидс и опустился на стул.

— Привет, Миша, — хрипло прошептала она.

— Чего в темноте сидишь?

— А какая разница?

— Да, никакой… — согласился старший сын, стрельнув глазами в бутылку водки. — Выпиваешь?

— Не получается, — пожала мать осунувшимися плечами. — Одной не выходит. Компанию не составишь?

— А надо?

— Надо… — кивнула Елизавета Аркадьевна и пододвинула бутылку сыну.

Тот едва уловимой полуулыбкой поджал губы, отвинтил хрусткую крышку, достал из кухонного шкафа вторую стопку.

— Послезавтра похороны, — уставившись в вечереющее застеколье улицы, поделилась мать. — Ты приходить собираешься?

— Ну, а как ты думаешь?! — хмыкнул сын, разливая по рюмочкам пожененный с водой спирт.

— Да откуда же я знаю… У тебя же вечно дела, вечно выезды эти твои…

Она обняла пальцами тоненькую стеклянную ножку и опрокинула венчающую её чашу в рот, чуть поморщилась. Лидс секунду промедлил и сделал то же самое.

— В милиции экспертизу провели, — снова пододвинув сыну рюмку, обронила мать.

— В полиции, — поправил Лидс, послушно начислив по тридцать грамм снова.

— Да, какая разница… — отмахнулась Елизавета Аркадьевна. — Дибензо… В общем, наркотики нашли.

— Какие ещё наркотики?

— Пойди, спроси… Ты же в этом разбираешься.

— Не говори ерунды, — тихо взъершился Лидс. — В чём я разбираюсь?!

— Ты у нас «подорожник», нет?

— Ты на что намекаешь?

— Ни на что… — резко влила в себя водку мать. — Ты провел с ним всего сутки. Всего сутки! Урод… — исказилась она в лице, глянув на старшего сына помирающей от бешенства старой самкой. — Я говорила ему, что ты и твои отморозки — просто шваль уличная. Но, нет! Это же брат! Это же просто футбол…

— Ты совсем рехнулась на старости лет! — хлопнул ладонью по столу Лидс, подкосив не ждавшие встряски рюмочки. — Ты думаешь, что ты несешь?! Я никогда…

— Что никогда?! — внезапно потерявшим все, даже незначительные оттенки голосом, еле слышно прохрипела женщина. — Пошёл вон отсюда, ублюдок. Пока я тебя ментам не сдала.

— Как благородно… — только и прошипел Лидс.

— Не хочу грех на душу брать… Лучше уж пусть тебя в подворотне прирежут, как на роду написано. А я… — она осеклась, подняла завалившуюся на бок рюмочку, налила под самый ободок, не кривясь, выпила. — А я не хочу тебя больше видеть… Если моё слово для тебя ещё что-то значит — ты не осквернишь Лёшины похороны свои присутствием.

— Ну, тогда прощай? — оборвав длинную паузу, выдавил из себя Лидс.

— Прощай… — прохрипела мать, уже в спину единственному живому сыну.

Лидс остановился у двери лишь на несколько мгновений. Подушечками пальцев едва слышно прошуршал по грубому дерматину дверной обивки. Облокотился плечом на чуть покосившуюся лудку, положил большой зубастый ключ на сиротливо утроившуюся в уголке тумбочку… Хотелось уйти в свою комнату, залезть в кровать, накрыться одеялом, зажмуриться, досчитать до ста и обратно. Чтобы после открыть глаза и выйти в новый чистый мир, где события последних двух дней развеются в порывах игривого ветра дурным полночным мороком. Жаль было, что ни комнаты, ни кровати, ни одеяла теперь нет. А значит и магии не будет. Негде ей быть. Не на осенних же улицах, которые совсем не верят в сказки. Лишь коряво выписывают на растрескавшемся асфальте одну только суровую правду. Правду о том, что мир сам волен выбирать себе героев и злодеев, зачастую просто наугад, ткнув пальцем в подёрнутое вечерними сумерками небо.

Пустынность заброшенного миниатюрного скверика встретила звенящей прохладой мороси. Капюшон укрывал коротко стриженную голову, но вовсе не защищал от заползающей везде и всюду промозглости. Податливый металл крышки полетел в сторону и губы впились долгим поцелуем в горлышко плоской двухсотграммовой бутылки дешёвого коньяка. Спиртное струилось внутрь пресной влагой, не желающей проталкивать вглубь застрявший в горле ватный ком.

Злость обвивалась объятиями с обидой, горечь пыталась излиться водопадом, но лишь выдавливалась редкими, почти незаметными каплями. Сначала настало брата, теперь ещё и матери…

Лидс никогда не чувствовал себя любимчиком. Даже когда был единственным ребёнком во вполне себе благополучной семье. Когда отец ещё не оставил их, когда всё казалось хорошо. Даже тогда ощущал некую отрешённость. Тянулся к матери, но получал лишь сдержанную похвалу, когда старания приносили успех. И, напротив, удостаивался жгучего осуждения, когда что-то не получалось. Отец казался гораздо мягче. Всегда старался поддержать, помочь, но, всё равно, находясь на расстоянии. На расстоянии, даже когда был близок настолько, что его ровное дыхание оседало живым теплом на тонкой детской коже.

А потому, когда пришло время, улицы показались более любящими. Жестокими, не позволяющими учиться на чужих ошибках, а лишь снисходительно разрешая извлекать уроки из своих. Они раз за разом рвали плоть бесстыдно острыми гранями постамента своей особенной науки. Науки простой и честной… Правдивость в каждом ударе. Мудрость в каждом падении.

Лидс сжал кулаки. Добела. До скрипа фаланг. В последний раз прильнул губами к округлости горлышка и зашвырнул пустую бутылку в руины некогда по-античному прекрасной ротонды. Лёгкие кроссовки уверенно отсчитывали метр за метром. Лидс знал куда идти. Знал где можно найти ответы, на главный вопрос: почему жизнь так безалаберно пустилась под откос?

Свежевыкрашенная подъездная дверь пискнула электроникой магнитного замка и распахнула свой зёв. Ждать пришлось всего пятнадцать минут. Пожилой мужчина с мелкой кудрявой псиной на поводке одарил прошмыгнувшего мимо молодого человека недоверчивым взглядом и, что-то буркнув, удалился в мелкую морось.

Лидс уверенно вдавил кнопку с номером восемь. Именно на этом этаже, если не изменяла память, жил лучший друг покойного брата — Влад Хромов. Лёня проводил с этим полноватым жизнерадостным парнем почти всё свое время, насколько Лидс мог судить, по своим скудным и сбивчивым наблюдениям. В памяти то и дело всплывало: «Я к Владу…», «Мы с Владом…», «Нас с Владом…» Хромов был одноклассником Лёни, из тех с которыми судьба, либо связывает на долгие годы, либо разлучает сразу после выпускного вечера. У Лидса было именно так. Один школьный друг оставался таким до сих пор, остальные двое растворились во взрослой жизни, оставив о себе лишь выгоревшие на солнце воспоминания.

Точно такие же, как и те, в которых Лидс забирал переборщившего с пивом брата от Влада, у которого в тот день родители уехали на чей-то юбилей. Выкопать из кладовых памяти образ Хромовой двери, а тем более номер квартиры, оказалось задачей непосильной. А потому Лидс просто постучал наугад.

— Вам кого? — вопросительно глянул на него усатый мужик, в растянутом трико.

— Мне Влад Хромов нужен. Он здесь живёт?

— Ошибся. Слева квартира, — мужик мотнул головой в сторону серой массивной железной двери и, не прощаясь, захлопнул перед носом Лидса свою собственную.

Лидс несколько секунд стоял, пялясь в шершавость выбеленной стены. Проглотил вновь подкативший к горлу ком, безапелляционно вдавил прорезиненную кнопку звонка. Через несколько мгновений замок щелкнул и перед Лидсом предстала достаточно молодая и привлекательная женщина. Приятную глазу фигуру стягивал плотный махровый халат, равно как и мокрые волосы, однозначно говорящий о том, что женщина прямиком из ванной.

— Мне Влад нужен. Вы его сестра? — без прелюдий выдохнул Лидс.

— Спасибо… — улыбнулась женщина. — Вообще-то, мама. А, вы по какому вопросу?

— Я брат Лёни Ларионова — Миша. Они дружили…

— Да, — часто закивала моложавая мамаша, — дружили. Какая трагедия… Беда какая…

— Так, он дома? — прервал причитания Лидс.

— А, что вы хотели? — насторожилась она.

— Поговорить. А чего вы вопросом на вопрос отвечаете?

— А чего вы хамите?

— Я пока никому не хамлю! Просто…

— Мам! — раздался из глубины квартиры чуть писклявый голос. — Кто пришёл?

— Это Миша, — крикнул в дверь Лидс, — брат Лёши, корешка твоего. Я насчет похорон…

— Чего вы тут устраиваете? — шикнула мамаша. — Ребёнок и так в шоке сутки был, а вы тут с похоронами своими!

— Своими… — скривился брат покойника.

— О, Миша! Привет, — высунулась в просвет меж дверным косяком и женской фигурой пухлая мордашка.

— Привет. Мне поговорить нужно. Отойдём? — кивнул Лидс в сторону лестничного пролёта.

— Да… Хорошо, — пожав плечами, протиснулся подросток, выплыв полноватой тушкой в подъезд.

— Что это ещё такое?! — возмутилась мамаша.

— Мам! — возмутился в ответ Влад.

— Не мамкай! — отсекла все возражения родительница. — Здесь говорите!

— Здесь? — грустно усмехнулся Лидс. — Ну, здесь, так здесь… Скажи-ка, Влад, — чуть навис над подростком футбольный хулиган, отстраняя от матери, заставляя сделать шаг в сторону, подальше от двери, — когда ты в последний раз Лёню видел?

— Да, позавчера… Мы после школы попрощались и разошлись по домам…

— По домам?

— Ну, наверное, он не домой пошёл, — оговорился подросток.

— Менты говорили, что их вызвал ребёнок. Писклявый голос был.

— Да мало ли кто мог вызвать?! — влезла мамаша.

— Если я сейчас запишу твой голосок и ментам поставлю, — не обращая на нее внимания, продолжил Лидс, — они точно не скажут, что это ты?

— Да, это не я! — начал верещать Владик. — Это кто-то другой! Я вообще дома был! Я сразу после школы домой пошёл!

— Точно? — Лидс достал из-за спины руку с телефоном, ткнул под нос подростку.

— Нет! — завизжал подросток. — Не надо!

— Так… Значит ты был с ним! — зашипел Лидс, наседая.