В преддверии рая

Все это действительно так, думал Ученик. Но мне-то что от этого? Не пойму в чем дело. У меня же все, в полном порядке. Происхождение. Национальность. Общественной работой занимался не меньше других. Даже избирался в комитет комсомола курса. Значит, кто-то настучал. Мало ли что приходилось болтать по пьянке, в турпоходе, в стройотряде, в очереди... Но разве я один болтал? Все болтали. И еще похлеще меня. Скорее всего сработало то самое выступление на заседании Научного Студенческого Общества /НСО /. Тогда я действительно увлекся и наговорил лишнего. Я тогда сказал, что не существует никакого особого механизма психических заболеваний для антикоммунистических разговоров и писаний. Кто-то из ребят тогда заметил, что я тем самым подсек под корень всю нашу великую науку патоантикоммунизма, объявил ее лженаукой, и что этого мне никогда не простят.

Чтобы охарактеризовать тип цивилизации данного общества, надо рассмотреть такие аспекты общественной жизни: социальный, производственный, бытовой, духовный. А конкретнее говоря, надо установить по крайней мере такие его параметры: социальная и производственная /деловая/ ячейки общества, их внутренняя структура, отношения между людьми в них; взаимоотношения между ячейками; сверхклеточная дифференциация общества, — слои, органы, отрасли и т.п.; иерархия; система распределения; контрасты; привилегии; труд и вознаграждение; рабочее и свободное время; паразитизм; характер трат; бюрократизация; идеологизация; наука и техника; уровень интеллектуальности; творческое и заимствованное; духовное и бездуховное искусство; развлечения; военные расходы; соотношение внешней и внутренней активности; правовая защита личности; гласность; оппозиция; инакомыслие; образование; семья.

Все эти стороны жизни /я перечислил далеко не все/ так или иначе рассматриваются многочисленными исследованиями. Но в данном случае речь идет об особом способе их рассмотрения, т.е. об особом способе их анализа, измерения, установления более или менее стабильных величин, границ колебания этих величин и тенденций их изменения. С чисто научной точки зрения задача эта не так уж сложна. Она неразрешима лишь постольку, поскольку всякие попытки ее решения караются как преступление. Между прочим, одна из черт типа цивилизации — отношение общества к самопознанию. Например, принцип «раб есть говорящее орудие» характеризует рабовладельческое общество как позитивное с точки зрения самопознания, а принцип «забота о благосостоянии трудящихся есть основной закон нашего общества» есть показатель крайне враждебного общества к самопознанию.

Сегодня мы идем в гости, сказала жена Ученика. Умойся, смени нижнее белье, а то от тебя несет за версту, носки смени. Ты же знаешь, что белье давно не стирано, сказал Ученик. Попроси свою мамочку, сказала Жена, она же все равно бездельничает.Она нездорова, сказал Ученик. Они все больны от безделья, сказала Жена.

Разговор происходит на кухне в присутствии мамочки. Та, как обычно в таких случаях, убежала в свою комнату пить сердечные лекарства. Но это была их обычная жизнь, и никто уже не принимает происходящее близко к сердцу. В том числе и сердечные приступы мамочки.

В гости пошли к сослуживцам Жены. Публика собралась тут обычная. Две-три супружеские пары. Остальные — холостяки,разведенные,женатые и замужние без второй /надоевшей уже/ половины.Еда и выпивка тоже обычные. Один из гостей — пожилой лысый мужчина, судя по всему начальник. Или фигура. Приглядевшись, Ученик догадался, что это — нынешний любовник Жены. Он заметил, что Лысый является /или являлся/ любовником и других присутствующих женщин. Во всяком случае, Лысый разговаривал с женщинами так, будто он был в деталях осведомлен о их туалетах, нижнем белье, особенностях сложения и темпераментах. Типичный мужской вариант проституции, констатировал Ученик итоги своих наблюдений.

Нажравшись и надравшись /т.е. наевшись и напившись/, гости сдвинули столы и стали танцевать. Вернее, топтаться на месте и обниматься под дикую музыку, совершенно лишенную всех привычных атрибутов музыки. Все топтались как попало, но делали вид, будто музыка доставляет им удовольствие, будто они ее чувствуют и даже понимают. Жена танцевала /г.е. обнималась/ с Лысым. Ученик с удовлетворением констатировал, что у него начисто испарилось чувство ревности. Он вспомнил женщину, с которой начал встречаться в последнее время. Хотя сравнение ее с Женой было явно не в ее пользу, его потянуло к ней. Потом он пригляделся внимательнее к присутствующим незанятым женщинам и выделил миниатюрную блондиночку. Он кивнул ей, она кивнула в ответ. Они немножко потолкались, он сказал, что предпочел бы встретиться с нею в других условиях, она дала ему свой телефон, и они разошлись, делая вид,будто ничего не произошло.

Танцевать Ученик не любил. Он подсел к мужчине средних лет, который все время помалкивал и тоже не танцевал. Разговор, который затеял Ученик, почему-то коснулся криминалистики. Мужчину эта тема заинтересовала. Он разговорился. Никакой научной криминалистики у нас нет и быть не может, сказал он. Вернее, она есть, но для исключительных случаев, а не для массового употребления, как вообще все настоящее. Вот Вам пример. Один бдительный гражданин нашел в туалете на захудалой железнодорожной станции обрывок письма, в котором высказывались нехорошие слова о Вожде. Вот тут мы проявили чудеса криминалистики. Всю Страну на ноги подняли. Какую технику применили! И нашли - таки автора письма и того, кому оно было адресовано. А в обычных случаях нам никакая криминалистика не нужна. Но почему же, удивился Ученик. Где Вы живете, молодой человек, в свою очередь удивился Собеседник. Во-первых характер преступлений. Подавляющее большинство наших правонарушителей — обычные граждане, совершившие преступления либо случайно, либо в силу работы и жизни /у нас же нельзя шагу ступить, так или иначе не нарушая законов/, либо по неведению, по глупости и т. п. И раскрытие таких преступлений не требует никакой криминалистики. Они очевидны. Раскрытие их зависит не от способности наших органов порядка и правосудия раскрывать преступления, а от обстоятельств совсем иного рода. Ну, например, от санкций райкома или обкома Партии, от занятости милиции, от пропускной способности судов и т. п. Во-вторых, теоретически у нас нет массовых преступлений /хотя между прочим, число заключенных у нас перевалило за пять миллионов!/. Мы не заинтересованы даже в том, чтобы фиксировать все преступления. Начни мы это делать, нам же по шапке дадут. Куда, мол, смотрите! Предупреждать надо! Опять же проблема раскрываемости. Премиальные, повышения. Так что первое дело, которое стремится сделать милиция, это по возможности исключить признание самого факта преступления. И в общем-то это не так уж плохо. Если бы у нас педантично фиксировали все случаи нарушения правопорядка, число заключенных у нас утроилось бы. В-третьих, следователи завалены делами. Сроки ограничены. Борьба за стопроцентную раскрываемость преступлений и все такое прочее. Наше положение зависит не от наших способностей раскрывать запутанные преступления, а от умения крутиться в нашей среде, имеющей какое-то отношение к преступлениям. Видите того рыжего парня? За ним сейчас более двадцати дел. К концу месяца он обязан их все завершить. Дела пустяковые. Но все-таки это дела людей. Судьбы. А он тоже человек. Одно из его дел ограбление квартиры. Можно найти грабителей? В принципе, конечно, можно. Но для этого он должен по крайней мере месяц только этим делом и заниматься. К тому же в банде грабителей могут оказаться сынки и дочери влиятельных лиц. Есть такие подозрения. Попробуй, копни! К тому же начнешь копать, и вечерком схлопочешь удар бутылкой по голове. Или кирпичом. Выход? Склонить пострадавших прекратить дело. Сделать вид, будто никакого ограбления не было. На этом, кстати, можно неплохо подзаработать. Как? Очень просто. Допустим, у Вас ограбили квартиру. Вы заявляете. Милиция прежде всего наводит справки о Вас. Ага! Молодой, выпивает, с девочками водится, интеллигент. Наверняка вещи продал сам и инсценировал ограбление! Найти улики против Вас труда не стоит. Тут наша передовая «криминалистика» достигла выдающихся успехов. По части фальшивок мы большие мастера. И народ нам помогает вовсю. Понемногу на Вас начинают жать, чтобы Вы забрали свое заявление об ограблении обратно. Вам надоела волокита. Забираете. Все равно грабителей не найдут и украденное не вернут. Теперь завести дело на Вас самого уже ничего не стоит. Пройдет пара недель, и Вам могут начать шить минимум пару лет. Понимаете? Этот Рыжий парень дошлый. Рублей пятьсот он на этой квартире возьмет наверняка. Как же так, возмутился Ученик, а где же справедливость? Вот чудак, рассмеялся Собеседник, это же обычное дело. Вы знаете, какая у него зарплата? У него жена, ребенок, старики родители. Надо квартиру покупать в кооперативе. А ограбленный — доцент. Не обедняет. Простого работягу он путать не стал бы. Ну, в крайнем случае на полсотни, не больше. Пойдем-как лучше поищем, может быть, осталось что-нибудь выпить. А то от скуки тут подохнуть можно. А кто этот Лысый, спросил Ученик. О, это — фигура, сказал Собеседник. Жулик выдающийся. Кретин и подонок. Но имеет высоких покровителей. О н их обслуживает в сложных ситуациях. И первый бабник в наших кругах. Я бы на Вашем месте... Плевать, сказал Ученик. Пошли, может быть, в самом деле кое-что осталось. В крайнем случае я знаю швейцара в ресторане... Тут недалеко. В любое время дня и ночи. За двойную плату, конечно.

В учебнике «научного коммунизма» написано следующее. При коммунизме все источники общественного богатства польются полным потоком. Осуществится принцип «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». Будет обеспечен неизмеримо более высокий жизненный уровень, чем в любой стране капитализма. Труд перестанет быть просто средством заработка. Человеческие отношения полностью освободятся от расчета и корыстных соображений. Человек получит возможность всегда бесплатно получать из общественных запасов все то, что ему нужно для обеспеченной и культурной жизни. Это освободит его от тягостных забот о завтрашнем дне, и он посвятит себя высоким интересам.Всемерное развитие получит свобода личности, а также политические и социальные права граждан. Наступит полное социальное равенство и свобода. Различие в деятельности не будет вести к привилегиям и неравенству владения и потребления. Исчезнет почва для каких бы то ни было мер принуждения. Отношения господства и подчинения окончательно заменяются свободным сотрудничеством. Отпадает необходимость в государстве как политической организации. Методы убеждения полностью заменят административно-принудительные меры воздействия на людей. Общественное самоуправление будет действовать в атмосфере полной гласности, информированности масс о делах общества и чрезвычайно высокой активности людей. Во всю гигантскую силу развернется человеческий разум. Огромных высот достигнет культура характеров и чувств людей. В полную силу разовьются новые моральные побуждения, солидарность, взаимное доброжелательство, чувство глубокой общности с другими людьми — членами одной человеческой семьи. Сплочение, сотрудничество и братство станут принципами отношений между людьми внутри общества и между народами. И так далее в том же духе.

А пока 'все наоборот. Вопиющее социальное и экономическое неравенство.Массовые насилия. Дезинформация. Обман. Бесхозяйственность. Нищенский жизненный уровень для большинства. Взаимная злоба. Дефицит всего необходимого.Очереди. Полное бесправие. Прикрепление к месту жительства и работы. Злоупотребления служебным положением. Взяточничество. Цинизм. Расточительство властей. Гонения на мыслящую интеллигенцию. Насилие над соседними народами. Идиотизм руководства. Славословие. Демагогия. Холуйство. Всеобщая скука. Массовая преступность и т. п. Все это теперь общеизвестно. И в коммунистический рай, описанный выше, теперь мало кто верит.

Но это неверие нисколько не ослабляет само реальное коммунистическое общество. Последнее крепнет и расширяется, заражая собою весь мир.Его претензии на мировое господство имеют реальные, основания. Естественно, возникают проблемы. Являются ли упомянутые мерзости преходящими или они суть неизбежные спутники реального коммунизма? Приблизится ли реальный коммунизм когда-нибудь к своему прекрасному идеалу? Как далеко коммунизм может зайти в своих мерзостях? Имеются ли внутри коммунистического общества силы, способные ограничить буйство этих мерзостей? Очевидно, решить такого рода проблемы без серьезного изучения коммунистического общества нельзя. А откладывать их решение на будущее с расчетом на то, что опыт истории даст свои ответы, по меньшей мере глупо, если только не преступно, ибо история очень скоро может сказать свое беспощадное «уже поздно»!

Только немногие посвященные знают, что из себя представляет учреждение, в которое устроился Ученик, в целом. Каждый рядовой сотрудник знает лишь то, что он работает в диспансере, в клинике, в лаборатории, библиотеке, вычислительном центре, мастерской и т. п. Когда Ученику приходится отвечать на вопрос, где он работает, он называет НИИНИП — Научно-исследовательский Институт Научной Информации По Психиатрии. Институт имеет обычную академическую структуру: отделы, лаборатории, секторы, группы. Особенность лишь в том, что при институте имеется хранилище рукописей психически больных авторов, которое имеет статус отдела. Правда, отдела специфического: ни один сотрудник хранилища не имел ученой степени. И потому в институте все считали сотрудников хранилища офицерами ОГБ. Эта сплетня получала сильное подкрепление в повышенной секретности хранилища.

В этом месте рукописи были вложены листочки, написанные другим почерком. Судя по всему, автор давал читать рукопись другим лицам, и один из читателей сделал свои замечания. Вот они.

В реальном исполнении коммунизм выглядит совсем иначе, чем его представляли себе основатели «научного коммунизма», их прекраснодушные предшественники и не в меру рьяные последователи. Тут есть одна лазейка для апологетов. Мол, это еще не коммунизм. Вот подождите еще немного, мы вам построим коммунизм в полном соответствии с чаяниями. Но эта лазейка — только для кретинов и жуликов. Когда мы проектируем и строим, например, новый прекрасный дом, мы не планируем в них клопов и тараканов, неисправные краны, скверных соседей и т. п. Однако это не дает нам основания утверждать, что мы еще не построили то, что нужно, или что построили нечто иное. Дом построен в соответствии с замыслом. И живите! Другого не будет! Так и здесь. Имеются наиболее существенные признаки коммунизма, реализация которых по замыслу основоположников необходима и достаточна для построения самого настоящего коммунизма. По их замыслу реализация этих признаков и будет иметь следствием все те прелести человеческой жизни, о которых люди мечтали веками. То самое светлое будущее, которое... В общем, никаких «клопов» в этом светлом будущем быть не должно, раз самые фундаментальные условия будут выполнены. А раз «клопы», значит еще не достигли!

Но благими намерениями вымощена дорога в ад. Создание условий, необходимых и достаточных по мысли основоположников для коммунизма, одновременно означает создание другого, такого, что никак не согласуется с обещаниями основоположников, ибо это многое другое довольно отвратно и омерзительно. И оно, это другое, неразрывно связано с прекрасными фундаментальными признаками коммунизма. О но-то и есть материальная, ощутимая реальность этих фундаментальных признаков. Это и есть та самая сказка, которая стала былью. Как говорится, наши недостатки есть продолжение наших достоинств.

У нас давно построен самый полный коммунизм. А разговоры о низшей и высшей ступени — бред сивой кобылы. В жизни так не бывает. Тут за короткий период пролетают все стадии, и образуется некое качественно определенное целое. Ребенок не рождается по частям. Он рождается целиком. Он растет, взрослеет, стареет, впадает в маразм, подыхает. Но это — иное дело. Это — жизнь все того же человека. Так что фактическое положение совсем не таково, будто наука о коммунизме уже есть, а самого коммунизма еще нет. «Научный коммунизм» на самом деле есть идеологический мираж. Это — «райская» часть нашей идеологии. Надо же людям сулить что-то прекрасное, если не можешь толком наладить даже производство картошки, свести мордобой до терпимого уровня. И никакой науки о коммунизме еще нет. А вот сам коммунизм давно есть и уже успел проявить все свои прелести. Условием науки о коммунизме является констатация самого факта его существования.

На сегодня хватит, сказал себе Ученик. Работа здесь, в общем,не бей лежачего. Платят маловато. Зато тут, очевидно, можно бездельничать и обделывать свои делишки.Тут, очевидно,есть какие-то дополнительные источники, компенсирующие низкую оплату. Не случайно же тут никто не рыпается и не стремится делать диссертации. Пригляжусь, стану своим, и эти источники сами раскроются. Это ясно. К тому же в сочинениях психов, судя по этой рукописи, попадается кое-что интересное. Не зря же их засекретили. Надо начать делать выписки для себя. Запоминать и восстанавливать дома по памяти.

Домой идти не хотелось. Там скучно, тоскливо. Отца не оторвешь от телевизора... Мать вечно на что-нибудь жалуется. Жена, наверняка задержится на работе или поедет «на избирательный участок». Тут все ясно. Дело идет к разводу. Хотя кто его знает. Он сам тоже небезгрешен. До женитьбы у него уже было много женщин /он не считал, сколько/. Женившись, он сначала не порывал связей с несколькими спорадическими любовницами и одной более или менее постоянной. Потом эти связи оборвались как-то сами собой, и пару лет они были счастливы с Женой. Отцу дали двухкомнатную квартиру на работе. Сестра вышла замуж за офицера и уехала. Так что им досталась отдельная комната в двенадцать квадратных метров. Жить можно было бы вполне прилично, если бы не конфликты между Женой и Матерью. Мать виновата не в меньшей мере, чем Жена, но он ничего поделать не мог. Он молчал, выслушивал жалобы сторон и соглашался с обеими. И ничего не делал, убедившись на опыте, что пассивность тут есть наилучшая позиция.

Он предложил одной из сотрудниц библиографического отдела прогуляться, заглянуть в кафе, пропустить стаканчик и т. д. Домой позвонил и сказал, что вернется поздно, так как «едет с директором в филиал».

«Чистое» коммунистическое общество нигде не существует. Существуют конкретные страны с коммунистическим строем жизни, но вместе с тем со своей индивидуальной историей. И надо еще суметь выделить то, что в жизни этих стран идет от коммунизма как такового, и отличить это от того, что идет из других источников. Иногда это различение очевидно /например, коммунизм не повинен в землетрясении/, иногда нет /например, продовольственные затруднения могут быть порождены неблагоприятными погодными условиями или самой системой организации сельского хозяйства/. Наша страна — классический образец коммунистического строя. Последний сложился здесь имманентно, а не навязан извне. Здесь он стал стабильным и обнаружил все свои качества. Но и здесь проблема упомянутого различения не снимается. Западные коммунисты еще надеются построить свой вариант коммунизма без наших недостатков. Насколько реальны их надежды? Если бы было просто отделить общекоммунистическое от индивидуально-исторического у нас, то ситуация с отношением к коммунизму на Западе была бы, надо думать, иной. С другой стороны, враги коммунизма приписывают ему многое такое, в чем он не виноват, и тем самым опять-таки работают в пользу коммунизма. Если бы рассматриваемое различение было просто, враги коммунизма вели себя по отношению к нему умнее. В частности, они бы поняли, что всякое выгодное нам дело в конце концов обернется против них.

Поскольку коммунизм существует лишь в виде конкретных стран, погруженных в поток мировой истории как индивидуального процесса жизни человечества, ни одно более или менее значительное явление жизни не поддается объяснению без учета по крайней мере таких двух групп обстоятельств. К одной группе относятся обстоятельства, являющиеся закономерными для данного общества как такового. К другой же относятся такие обстоятельства, которые суть конкретно-исторические свойства данной страны, не вытекающие из законов ее социального строя, но дающие о себе знать как условия проявления свойств этого социального строя. Обстоятельства второй группы — это, например, большая территория страны, необъятные природные богатства,наличие территорий с тяжелыми климатическими условиями, большое число разнородных народностей и т. п. За счет хищнической эксплуатации природных богатств можно покрывать бездарное командование в войне, идиотскую стратегию войны и т. п. На большой территории есть где разместить концентрационные лагеря, исключающие возможность массовых побегов и протестов, есть где прятать миллионы трупов с полной гарантией, что их не найдут никакие чрезвычайные комиссии. Обстоятельства первой группы — это, например, дифференциация и усложнение хозяйственной и культурной жизни страны, образование бесчисленных учреждений, вступающих в запутанные отношения, в результате чего нарушается социальная однородность общества; происходит образование автономных групп, личностей, районов, отраслей и т. д., между которыми устанавливаются отношения иного рода, чем отношения единого коммунистического стандарта /например — гангстерские банды в среде руководства/.

Так что наивно думать, будто специфику и законы коммунистического строя жизни можно наблюдать постоянно на улицах наших городов и деревень, в коридорах наших учреждений, в цехах заводов и т. д. Непосредственно можно наблюдать лишь миллионы людей, миллиарды их поступков, какие-то сооружения, события. Требуются еще значительные интеллектуальные усилия, чтобы в потоке и мешанине происходящего выделить явления, специфически характеризующие коммунистическую систему, осознать их закономерность, разгадать их механизмы, проследить их важность в жизни людей вообще, — их детерминирующую роль в данном обществе. Требуется еще работа ума, чтобы обнаружить скрытых дирижеров и запевал видимого и слышимого хора жизни и уловить мелодию, исполняемую им. Тут мы оказываемся уже перед проблемой чисто методического порядка. Серьезное научное исследование коммунизма запрещено. Получить в свое распоряжение данные и средства, без которых наука здесь немыслима, невозможно. Что же остается? Отказаться от попыток научного понимания и положиться на интуицию пророков, кустарные домыслы реформаторов, эмоции диссидентов? Нет, ни в коем случае. Выход из этой ситуации все же есть.

Имеется путь изучения общества, совпадающий с научным в установках и основных приемах, но отличающийся от науки по целям и результатам. Это — путь развития в себе научного стиля мышления и осмысления наблюдаемых фактов жизни так, как будто бы они являются объектами внимания науки. Результатом этого будут не точные величины и формулы, а приблизительные оценки и ориентации в понимании окружающей жизни, свободные от иллюзий и не поддающиеся влиянию пропаганды, демагогии, обмана и самообмана. Далее я хочу изложить некоторые элементы такого стиля мышления сразу же в его применении к нашему обществу.

С чего начинать изучение общества? Тут надо различать два вопроса: 1/ вопрос о начале познания данного явления вообще; 2/ вопрос о его теоретическом исследовании при том условии, что какие-то сведения о нем имеются и постоянно поступают. В первом случае началом будет наблюдение фактов жизни коммунистических стран, а не демагогия, пропаганда, обещания идеологов. Теперь эти факты общеизвестны, и здесь нет надобности их перечислять. Теперь многим очевидно, что жить по-коммунистически, значит бороться за привилегии, подхалимничать, покорствовать, заводить блат, доносить, возвеличивать ничтожества, торчать в очередях и т. д., а отнюдь не раскрывать свои природные способности и в изобилии удовлетворять свои растущие потребности. Задача же теоретического исследования — установить законы этой райской жизни, построить теорию, позволяющую объяснять и прогнозировать факты этой жизни. При этом в качестве исходного пункта мы должны избрать какое-то эмпирическое данное явление коммунистического общества.Это уже есть вопрос техники теоретического исследования. А точнее говоря, задача теперь состоит в том, чтобы выделить ячейку /клеточку/ коммунистической системы. И затем исследовать ее по правилам науки.

Ячейку коммунистического общества образует самая маленькая его часть, обладающая основными свойствами целого. Эта часть должна обладать некоторой целостностью и самостоятельностью. Это — все общество в миниатюре. Вместе с тем, из таких частичек должно быть построено все общество. Но неверно думать, что из анализа ячейки можно вывести свойства всей системы. Коммунистическое общество есть продукт длительной истории. Оно предполагает в качестве условия большое число людей, объединённых в целую страну, и большой исторический опыт. Оно формируется сразу по нескольким различным линиям, в том числе — по линии создания таких социальных образований, которые мы теперь, уже имея сложившееся общество, можем рассматривать как его ячейки. Оно формируется и по линии создания иерархии лиц и учреждений, системы власти, транспорта, образования, армии и т. п. Одновременно происходит формирование определенного строя жизни большого народа так, что какие-то образования в его составе становятся ячейками целого. Они объединяют группы людей этого народа по некоторым единым принципам. Так что ячейку можно обнаружить лишь в эмпирически данном, сложившемся целом. Это — тоже данный в опыте факт. Идея же выделения ячейки и осознание этой операции идет от техники науки. Более того, наличие и наблюдение общества в целом предопределяет то, что именно будет приниматься во внимание при рассмотрении ячейки. Рассматривая ячейку, мы должны рассматривать тем самым общество в целом, но в его простейшем виде. Или общество в целом мы при этом будем анализировать на его простейшем образце.

Что же образует ячейку коммунистического общества конкретно? Хотя это общество заключено в территориальные границы, разделено на районы, области и т. д., оно организуется в своей социальной основе не по территориальному, а по деловому принципу. Выражение «производственный принцип» здесь не годится, поскольку оно ассоциируется с производством материальных и духовных ценностей, которое здесь является частным видом деятельности, к тому же не основным. Деятельность по уничтожению инакомыслящих, по удушению правдивой литературы, по управлению и т. п. не есть производство ценностей, но она играет здесь весьма важную роль.

Деловую ячейку коммунистического общества образует организация, созданная для выполнения некоторых деловых функций и относительно автономная в этом своем деле. Это — первичная социально экономическая организация, имеющая свою дирекцию /управление/, бухгалтерию, отдел кадров, партийную организацию и т. д., в общем — хорошо всем известные заводы, институты, магазины, конторы, совхозы, школы и т. п. Для каждого взрослого и работоспособного члена общества ячейка есть то, где его берут на работу, где ему выплачивают зарплату, где он добивается успехов, делает карьеру, получает награды и т. п. Через ячейку социально активный член общества /работающий/ включается в общество, отдает ему свои силы и получает вознаграждение.

Конечно, и тут имеются исключения и отклонения от нормы, но физиономию общества определяет именно этот фундаментальный факт. Здесь приходится осуществлять абстракции, без которых немыслима никакая опытная наука. В частности, в исходном пункте мы должны допустить, что человек только через ячейку отдает силы обществу и только через нее получает блага. Эта абстракция правомерна хотя бы уже потому, что она так или иначе соответствует ситуации для большинства членов общества. Что же касается нарушений этого правила, они должны быть включены в исследование постепенно, по мере последовательного движения исследования. Это — тоже вопрос техники осуществления научного анализа.

Первичные деловые ячейки складываются и существуют по определенным правилам, независимо от того, для какого дела они складываются. Характер дела здесь не играет роли. Лишь бы влиятельные силы общества считали это дело нужным и отпускали средства на эту ячейку. Деловая ячейка вообще есть лишь способ, каким та или иная группа людей приобретает средства существования и реализует свои намерения и интересы. Например, какое бы место в структуре общества ни занимала та или иная ячейка, в ней так или иначе имеет место тенденция к независимости руководства от подчиненных и к единоначалию. Так что разговоры о «коллегиальном руководстве» страной — пустая болтовня или констатация временного состояния в руководстве при смене последнего.

Такой путь анализа общества сразу же с первых шагов обнаруживает некоторые очевидные обстоятельства, совершенно не приметные с иной точки зрения. Например, сразу же становится ясной неограниченная власть коллектива ячейки над рядовым индивидом. И переход из одной ячейки в другую не отменяет этой власти в принципе.

Общество дифференцируется и во многих других аспектах, но в любом из них основу образует ячейка /клеточная структура/. Более того, деловая ячейка, повторяю, есть общество в миниатюре, а общество в целом есть многократно расчлененная деловая сверхъячейка. Правила поведения людей и взаимоотношения их внутри ячеек определяют собою всю прочую систему поведения и взаимоотношения людей в обществе. Здесь формируется тип граждан со стандартной формой поведения. И отныне этот человеческий материал воспроизводится как продукт нормальной жизнедеятельности общества. И сам он, в свою очередь, воспроизводит строй жизни, воспроизводящий его. Все дальнейшее есть лишь борьба этого сложившегося целого за свое существование, упрочение и расширение.

Разумеется, социальная структура общества не сводится к ячеечному строению. Здесь следует принимать во внимание и иные аспекты расчленения общества, координации, субординации, иерархии и т. д. его тканей, слоев, органов, организаций. Но путь к систематическому пониманию всего этого начинается с понимания ячейки общества. Подчеркиваю, среднетипичное учреждение страны копирует, отражает в себе, реализует все существенные стороны жизни страны в целом,— отношения господства и подчинения, отношения сотрудничества, иерархию должностей и привилегий, распределение благ, надзор за индивидом и т. д. Если хочешь постичь общество, изучи сначала его клеточку. Я знаю, что не делаю открытия. Известно, например, что для понимания феодального общества надо было начинать с его клеточки — с отдельного помещичьего хозяйства. Я лишь обращаю внимание на нечто очевидное.

После выделения ячейки общества и осуществления необходимых абстракций надо сначала осуществить анализ самой ячейки, а затем исследовать взаимоотношения многих ячеек. Первое направление образует основу всего последующего. Здесь обнаруживаются самые фундаментальные законы коммунизма, определяющие поведение членов общества.

На сей раз в коридорах и в «пунктах отдыха» /в курилках/ почти никого не было видно. Два парня и девчонка на лестничной площадке обсуждали повышение цен на импортные вещи. В курилке дымил лишь один пожилой сотрудник с одной рукой. Ученик вспомнил: это тот самый, что говорил когда-то о социальной комбинаторике. Такая необычная пустынность учреждения объяснялась тем, что большинство «молодых» /до пятидесяти лет/ сотрудников угнали работать на овощную базу, «старики» попрятались с глаз долой, опасаясь, что и их куда-нибудь погонят, начальство совещалось в высших и еще более высших инстанциях. Самую молодую часть сотрудников на базу не погнали, поскольку их наметили отправить на месяц работать в деревню, в совхоз.

Вот идиотство, сказал Однорукий. Сколько у нас народу занято в сельском хозяйстве?! Кошмар! А организовать нормальную уборку овощей не могут. Сколько миллионов людей отрывают с производства?! Сколько расходов! А прок какой? Ведь не все бездельники, вроде нас. Большинство посылаемых в деревню и на базы — рабочие, техники, инженеры... Использовали бы армию, сказал Ученик. У нас армия дай боже. Все равно им делать нечего. Используют и армию, сказал Однорукий. Но тут не разгуляешься. Армия находится обычно в местах, где ее использовать нельзя. К тому же солдаты работают еще хуже, чем наш брат. Ты служил в армии? Нет?A-а... Солдат спит, служба идет. Над чем трудимся? Затея. Ха-ха-ха! Наш шеф всех начинающих потчует этой «Затеей». Это у него бзик. Плюнь ты на эту «Затею».

Ученик спросил, чем занимается Однорукий. Тот сказал, что у него уникальная профессия: письма трудящихся. Что это значит? Дело в том, что в многочисленные наши учреждения, в редакции газет и журналов, на телевидение и радио и т. д. поступают ежедневно десятки тысяч писем трудящихся. В основном это обычный идиотизм, восторги, рацпредложения, благодарности, пустяковые просьбы и т. п. Очень много пишут «воины» от скуки и нормальные шизофреники. Пенсионеры, конечно. Но довольно большое число писем так или иначе подпадает под СК. Где они проходят первичную сортировку и по каким каналам направляются, невозможно узнать. Тайна за семью печатями. Часть попадает к нам. Около ста писем в день. Наша задача — установить, какие направлять на уничтожение, какие в архив /«на всякий случай»/, какие оставить у нас. Кроме того, мы делаем выписки в соответствии с текущими заданиями. Например, сейчас нам приказано просмотреть все/!!/ письма, относящиеся к проблеме семьи в коммунистическом обществе, и выбрать из них материалы по предложенным критериям. Ну и как, спросил Ученик, бывают интересные письма? Бывают, сказал Однорукий, но редко. В основном одно и то же: рушится семья, дети эгоистичны, браки не прочны, жить негде, дети обходятся слишком дорого и т. п. Но бывают весьма любопытные. Вот сегодня целый день сижу над одним письмом. Автор, конечно, не специалист. Но человек не глупый. Он как-то попал на лекцию в лекторий общества «Знание». Тема лекции — семья при коммунизме. Лектор плел обычную белиберду. Любовь, дружба, высокоразвитое чувство ответственности... Цитаты из классиков. Цитаты из речей вождей. Кстати, я благодаря этому без особого труда установил, когда было написано письмо. Три года где-то бродило, прежде чем у нас осело. Логика у автора несокрушимая, — это и посчитали главным симптомом заболевания высшей категории. Для рассмотрения проблемы семьи надо принять во внимание такие элементы: муж, жена, дети, родители, другие мужчины и женщины. Можно посчитать все комбинаторные возможности. И житейские обстоятельства могут быть точно перечислены,— физиология, психология, зарплата,квартира, имущество и т. п. И опять-таки можно посчитать все мыслимые возможности. Огромное число вариантов исключается, поскольку они оказываются логически противоречивыми. Чтобы установить какие-то зависимости и тенденции, нужно провести серьезные социологические исследования в масштабах Страны, причем, в течение многих лет. А без этого все разговоры о перспективах семьи в будущем беспредметны. А так примеры имеются для всех мыслимых вариантов. Например, в их доме живет пара интеллигентов. Детей у них нет. Любви /по наблюдениям автора письма/ давно нет и в помине. Да и дружбы особой не наблюдается, — они без раздражения не могут говорить друг о друге. Но они друг другу не изменяют, это точно, хотя заиметь любовника или любовницу для них не проблема. Другой пример: семья его директора. Любовниц меняет регулярно. Жену презирает. А между тем эта семья никогда не распадется. У него же, автора письма, семья распалась, хотя он любил жену, и она вроде бы его любила, и квартира у него была приличная /две комнатки на троих/. А что же в этом криминального, спросил Ученик. Тут вроде все правильно. Ну и ну, сказал Однорукий. А сомнение в истинности прогнозов классиков и предсказаний Вождей? А примерчики? А требование опытного исследования /как будто у нас без этого нет ясности!/...

В курилку забежала одна из девочек, болтавших на площадке. Смывайтесь, сказала она, завкадрами и начспецотдела проверяют, находятся ли сотрудники на местах. А ну их в ж..у, сказал Однорукий. Но все же пошел на свое рабочее место обрабатывать письмо неизвестного автора о семье, осужденного по всей вероятности на вечное излечение без имени, без... Ученик последовал за ним, тут же забыв о состоявшейся беседе.

Клеточки коммунизма различаются по многим признакам, — по числу сотрудников, по выполняемому делу, по месту в социальной иерархии, по престижу, по внутреннему строению и т. д. Например, самый низший сотрудник какого-либо отдела ВСП или Совета Министров /Совмина/ обеспечен лучше, чем высшие чины обычного научно-исследовательского института. Зато даже младшие сотрудники упомянутого института не столь усердно протирают штаны в учреждении, как высшие лица упомянутых отделов. Автомобильный завод в Столице насчитывает более пятидесяти тысяч сотрудников, а средний гуманитарный институт Академии Наук — не более пятисот. Однако имеются некоторые общие признаки у всех учреждений Страны, позволяющие рассматривать их как однородные клеточки общества. Это, например, наличие отношений господства и подчинения, отношений соподчинения, назначаемость руководства сверху, наличие партийной организации и контроля партийных органов за жизнью и деятельностью учреждения, наличие комсомольской организации, сходные отношения между людьми, сходные пути продвижения по службе и способы вознаграждения и наказания, сходные отношения индивида и коллектива и т. д. В любом учреждении руководство официально имеет больше жизненных благ и привилегий, чем подчиненные. А главное — правила поведения людей повсюду одинаковы. Если вы изучили хорошо жизнь одного учреждения, наивно рассчитывать, что в других будет иначе. Вы повсюду найдете холуйство, очковтирательство, карьеризм, стяжательство и т. п. Повсюду вы будете находиться под бдительным надзором сослуживцев, коллег, общественных организаций.

Трактат сумасшедшего начал раздражать Ученика. Но он еще не отдавал себе отчета в характере раздражения. Ему хотелось обвинить автора в гипертрофии пустяков, но автор сам постоянно подчеркивал, что он пишет об общеизвестных вещах, обращая внимание лишь на их важность. К тому же сами классики марксизма в свое время писали нечто подобное. Сам Маркс, как известно, поступал так же: выделил отдельный капитал, анализировал его, доведя анализ до отдельного акта обмена, затем рассматривал взаимодействие многих капиталов. О том, что надо начинать с самого простого, массовидного, общедоступного и т. п., говорил Ленин. Так почему бы этот принцип /открытый, кстати сказать задолго до классиков марксизма Гоббсом, Декартом, Миллем и др./ не применить к нашему обществу! Нет, тут, пожалуй, этот псих прав. Тут нечем крыть. Именно это раздражало Ученика: неведомый сумасшедший постепенно навязывал ему свое понимание мира, и Ученик не имел сил сопротивляться ему. Справедливо предупреждал его заместитель Учителя: если здесь будешь серьезно относится к делу, через месяц или от силы через полгода сам свихнешься. Имеется лишь один способ сопротивляться неумолимой логике шизофреников: не вникать в содержание рукописей, бегло перелистать их, найти им место в принятой классификации текстов такого рода, установить их отношение к «Затее» в целом. И дело с концом. Тем более «Затея», как выяснилось, есть лишь своего рода тренировочный материал. Ученик так и поступил. И напрасно, так как лишь с этого момента автор начал излагать суть дела.

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИВАНА

Не раскаяние /и негодяи иногда раскаиваются/, а лишь искупающее действие зачтется тебе,— было сказано в «Евангелии от Ивана». Грешно не сопротивляться насилию, но еще больший грех — оставаться равнодушным при виде насилия. Помни, что даже молчаливое думание есть дело. Именно из незримых мыслей протеста складывается могучее незримое поле протеста, вне которого немыслимо зримое действие. Даже думая, ты вносишь крупицу силы в общее дело зашиты человека. Все это было сказано в «Евангелии». И еще там было сказано:

Включу репродуктор, раскрою газету, Листаю роман, слышу вопли поэта, Зеваю в кино, пялю глаз на витрину, На выставке вижу из красок картину, Внимаю доклад про источник успеха, Мне хочется, братцы, затрясться от смеха. До колик в кишках. До слезы. До икоты. Откуда такие взялись идиоты?! Но смех, не начавшись, в душе застывает. Шутливое слово в зубах застревает. И чувство иное крадется мне в душу. И шепчет: гляди и внимательно слушай! Это тебе не шуты-скоморохи. Это — строители новой эпохи. Вглядися в их лица! В них вышки дозора. Кляцканье слышно в их речи затвора. От лживых речей не комично, а жутко. Их пошлый спектакль не подходит для шутки. Не смеха, а гнева достойно все это. Здесь матом бы крыть, а не рифмой поэта. Кричать и ругаться. И в черта и в бога. Эй, люди! Очнитесь! Тревога! Тревога!

Там было сказано и многое другое. Теперь это все рассыпалось на кусочки и затерялось в помойке словоблудия наших невероятно говорливых дней. И теперь нестерпимо тоскливо от того, что нельзя вернуть прошлое, сказать хотя бы одно доброе слово автору «Евангелия» и собрать воедино его мысли, которые он дарил всем без разбора, не ведая того, что творил, и получая взамен только насмешки.

Мы терпели его, но относились к нему свысока. Обычно мы смеялись над ним, ибо он, как нам тогда казалось, обычно порол всякую чушь или банальности, а мы были философски грамотными. Мы знали, что такое материя и сознание, производительные силы и производственные отношения, базис и надстройка и т. п. Уже после второй лекции маразматика Бугаева мы знали, что мы на голову выше всех предшественников, включая Аристотеля, Канта и Гегеля. И даже наших соотечественников Герцена и Чернышевского, которые вплотную подошли к..., но остановились перед... А мы перешли и не остановились. И хотя нам об этом говорил косноязычный маразматик Бугаев, нам это льстило, мы этому охотно верили. И отправлялись в ближайшую забегаловку, переполненные величайшей мудростью и беспредельно обрадованные необычайной легкостью ее приобретения. А он, невежа, болтал о душе, о самоотречении, о духовном единении и о многом другом, для чего у нас не было подходящих названий, поскольку мы превзошли всех. Потом мы узнали, что разговоры о материи, самосознании, производительных силах и прочем суть чушь или банальность. Но мы при этом стали еще более грамотными, приобщились к высотам мировой культуры и заговорили об отчуждении, структуре, изоморфизме, энтропии. А он продолжал болтать все ту же примитивную чепуху или какие-то нелепые стишки /«стишата», как говорили мы/.

Грешен, к чему отпираться?! Но каяться не хочу. Незачем зря трепаться. Я лучше уж промолчу.

Что ты этим хочешь сказать, спрашивали мы. Не знаю, говорил он. Не раскаяние /и негодяи иногда каются!/, а лишь искупающее действие... Будучи людьми образованными и, само собой разумеется, очень остроумными, мы называли его болтовню «Евангелием от Ивана».

Он время от времени неожиданно появлялся в нашей среде, читал нелепое стихотворение или изрекал столь же нелепый афоризм. И столь же неожиданно исчезал. И мы не знали, откуда он «возникал» и куда исчезал. И знать не хотели. Мы даже имени его не знали. Мы презрительно именовали его кто Пророком, кто Апостолом, кто Христосиком, кто Исусиком, кто Ванькой, кто Иваном. Он одинаково откликался на любую кличку и просто на «Эй, ты!». Наступали либеральные времена. Он все реже появлялся в наших компаниях. Да и компании наши собирались все реже.Распадались, перетасовывались.Мы защищали дипломы и диссертации, писали статьи и книги, продвигались в должностях, становились известными, получали или покупали квартиры на гонорары /а раньше мы эти гонорары пропивали/, обрастали дачами и машинами, женились и разводились и снова женились, с широких штанов переходили на более узкие, совсем узкие и снова на широкие, средние юбки меняли на короткие, а короткие — на длинные, обрастали бородами и жирком, обсуждали мировые проблемы, почитывали западные книжечки, наш «самиздат» и т. д. и т. п., и т. д. и т. п. А он твердил все ту же свою ерунду, носил все то же свое старомодное, потертое, вонючее барахло... Появлялся он все реже. Сроки, на которые он появлялся, все уменьшались, а сроки, на которые он исчезал, увеличивались. И в самый расцвет либерализма, когда мы поднялись на вершины нашего преуспеяния, он исчез совсем. Ходил слух, будто его посадили в «психушку». Но какое нам до этого дело? Не велика потеря!... И все-таки грустно от того, что это ушло в прошлое и никогда не вернется. А ведь было же! Вот он...

Выпил слегка. Рукавом закусил. Сигарету стрельнул. Прикурить попросил. Случай какой-то смешной рассказал. Ушел, не прощаясь и спрятав глаза.

Раньше в Москве было, где выпить и что закусить. Не то, что теперь. Да, представьте себе, и закусить. Хотя война кончилась совсем недавно, хотя неурожаи /реальные, а не фиктивные, как теперь/ следовали один за другим, и не по вине империалистов и их прислужников-диссидентов /как теперь/, а по причине природных капризов, однако, в любой пивнушке /а они были на каждом шагу/ можно было получить на закуску бутерброд с колбасой /!/, с сыром/!!/ или икрой/!!!/. На торцах всех устаревших домов и на крышах новостроек с архитектурными излишествами наряду с лозунгами «Да здравствует...», «Вечная слава...» «Вперед...» и портретами мудрейшего из мудрейших красовались рекламы, призывавшие трудящихся употреблять в пищу /обратите внимание на изящество стиля!/... Что бы вы подумали?! Крабы!!! В любом гастрономе можно было купить копченую треску и даже порой судака. Как было сказано в «Евангелии»,

Да, было время, мы жевали Не обещания траву. Треску копченую едали. И даже крабы мы видали Не в сладком сне, а наяву. И за попойки нас не били...

А уж о выпивке и говорить нечего. Что пить и где пить, над этим голову ломать не приходилось. Захотелось выпить /а какой дурак не хочет этого?!/, иди в любом, произвольно выбранном направлении, и ты непременно через сто-двести метров окажешься в пивнушке, в кафе, просто в столовой или в магазине, где продают в разлив все, что содержит градусы, короче говоря — в «забегаловке», составлявшей тогда самую глубинную сущность московской жизни. Нет денег? Не беда. На выпивку тебе любой займет рубль или трешку. А то и пятерку. На что другое не займут, а на выпивку всегда. Выпивашные долги, как в свое время карточные, суть долги чести. Они всегда возвращаются в срок. И не было проблемы, с кем пить. Теперь-то это — проблема, и к тому же — почти неразрешимая. А тогда мы даже не подозревали, что такая проблема вообще возможна. Тогда лучшие сыны и дочери народа живо откликались на призыв «тяпнуть» по поводу и без такового. И что любопытно, хулиганства было не больше, чем теперь, и прогулов не больше, и в вытрезвитель попадали не чаще. Одним словом,

И за гулянки нас не били, И не корили нас вином. Нас даже женщины любили, Хоть мы дышали в них г...ом.

Это другое дело, подумал Ученик. По крайней мере не так скучно. Насчет выпить — это идея. Но с кем, в самом деле. Может быть с Одноруким?Он, видать, мужик ничего. Для начала хватит, сказал он вслух, пересчитав свои жалкие «монеты». Приветствую, сказал Однорукий в ответ на предложение Ученика. Единственная разумная идея за весь день! Только как быть с финансами? Впрочем, это не проблема. Не возражаешь, если мы пару девиц прихватим? Они, надеюсь, нам и займут до получки. Я тут недалеко одно местечко знаю!...

«Девицы » /одной из них — за сорок, а другой... Не стоит лучше говорить/ идею поддержали, но предложили лучше провернуть это мероприятие на квартире у одной из них. Дешевле, спокойнее, уютнее. Ученик сказал, что это не так романтично. Его подняли на смех. От лепты его отказались на том основании, что одна из «девиц» подработала как-то некоторую сумму, вполне достаточную для приличной выпивки, но теперь уже недостаточную для покупки модных сапог. Во всем есть своя положительная сторона, сказал по сему поводу Однорукий. Если бы цены на сапоги не повысили, не видать бы нам сегодняшнего выпивона. Но ты пожалей себя, купи хотя бы колготки. Это не так-то просто, сказала Девица. Не беда, сказал Однорукий, женщины хороши и без колготок. Ох, и надерусь же я, ребята, сегодня!

Пусть на вопрос: мол, где же я? Мне скажет грозный Судия: Ты, брат, в раю. Надеюсь, рад? И дел теперь всего — молиться. А я скажу: мне б похмелиться. А что потом — да хоть бы в ад!

Откуда это, спросил Ученик. А черт его знает, сказал Однорукий. Не все ли равно?

Вот, к примеру, тебе сейчас надо идти на лекцию в «круглый зал» /угол Герцена и Моховой/. История КПСС. Читает профессор Гурвич. Читает, конечно, блистательно. От скуки сдохнуть можно, но здорово шпарит. Потом его за космополитизм куда-то убрали. Теперь-то мы знаем, что нехорошо поступили. А тогда мы хихикали: еще одного подонка из этой банды трепачей убрали! Ну, да дело прошлое. Итак, читает Гурвич. Ты вспоминаешь об этом. Отчетливо видишь его на кафедре-трибуне. С поднятой рукой. Словно сам Ильич на броневике. Отчетливо слышишь его чеканный голос. Только Маркс и Энгельс!... Только Ленин и Сталин!... И тебе становится тоскливо, и не выпить уж никак нельзя. И ты потихоньку, блудливо опустив глаза, проскальзываешь в толпе мимо комсорга группы, парторга группы, старосты группы, старосты курса, уборщицы тети Даши, инспектора учебной части Тебенькова /фамилию его мы произносили без буквы «Т»/..., быстро мчишься мимо памятника Герцену /или Огареву?/, скрываешься под арку центрального входа, выныриваешь с противоположной стороны во внутренний двор и через ворота налево мчишься на улицу Герцена, как раз напротив скопления пивнушек, получивших общее название «Ломоносовка». Теперь на этом месте нет ничего. Что-то вроде клумб и газончиков, и скамеек, на которых избегают сидеть даже пенсионеры.

И ты не одинок. Вслед за тобой филолог Костя /он чуточку отстал от тебя, поскольку его факультет был этажом выше/. С какой лекции удрал Костя, он сам не знает. Около истфака вас уже ждет историк Эдик. Он смылся с лекции профессора Толмачева, одного из самых выдающихся кретинов советской /очень богатой кретинами/ истории. Того самого, который четвертовал Польшу на три неравные половины. Толмачева мы все хорошо знаем. Им потчуют первокурсников на всех гуманитарных факультетах Университета. В аудиторию Толмачев не входит, а врывается, на бегу срывая с себя шляпу, пальто, и еще какие-то тряпки. Еще от двери начинает истошно вопить какую-то дребедень. К примеру — такую: в то время, как буржуазия ела цыплят, лимоны, апельсины, шпроты и прочие цитрусы, пролетариат подыхал с голоду на баррикадах. Дорвавшись до кафедры, Толмачев приходит в неистовую ярость. Скидывает пиджак, расстегивает галстук. Говорят, что однажды он чуть было брюки не снял. И зовет нас спасать жизнь Карла Либкнехта и этой, как ее Клары Цыцкин... Нет, Розы Люксембург. Толмачев — член партии с семнадцатого года. И с тех пор играет роль пламенного революционера.

В «Ломоносовке» нас ждет экономист Степан. Он фронтовик, прошел огни и воды. Три ранения. Куча орденов. Нервы железные, закаленные. Но и он не может выдержать, когда профессор Токмолаев в сотый раз начинает жевать высоты марксисткой экономической мысли: одна сапог равен два булка... Степан на четвереньках выползает из аудитории, послав на ... старосту, парторга, комсорга и всех прочих. Ему можно, он — ветеран, «золотой фонд» Университета.

Для начала мы пропускаем по кружке пива. Иногда — по сто грамм водки. Но это реже, в дни выдачи стипендии. Пропустив по кружке пива и съев по бутерброду с икрой, мы решаем сообразить нечто более существенное. А что если?! Это идея! И мы уже идем вверх по улице Герцена, к Никитским воротам. По пути мы покупаем копченую треску и пару батонов хлеба. Проходя мимо консерватории, вспоминаем Витю-пианиста. Что-то давно не видать его. Может, заболел. Или за ум взялся, к конкурсу готовится. Он же талант, может быть даже гений. Но Витя сам увидел нас из окна столовой и догоняет нас, едва мы миновали аптеку.

У Никитских ворот «забегаловок» не счесть. Можно остановиться тут. Но мы наметили свой маршрут далее, к площади Восстания. Там, поблизости от площади, есть одно из самых прекрасных мест в Москве — «Грибоедовка». Это — магазин молдавских вин в доме, в котором жил Грибоедов. Витя, однако, уговорил нас задержаться на несколько минут в угловом гастрономе и выпить по фужеру «шампанского». Он как человек утонченной культуры предпочитает начинать запой с «шампанского», постепенно«опускаясь» до пива, водки и даже денатурата. Мы соглашаемся. Тем более платит сам Витя. Он подработал, играл на свадьбе на баяне.

Оставшуюся часть пути до «Грибоедовки» мы бредем сначала медленно, смакуя легкое опьянение. Шутим. Хохмим. Знаете, что сейчас идет в Большом, спрашивает Витя. Галет Блиера «Мрасный Как». Мы смеемся. До Степана шутка не доходит: он не знает никакого Глиера, и тем более того, что он сочинил балет «Красный Мак». Потом Витя говорит, что у них в консерватории только один профессор живет с женщиной, это — Варвара Дурова. До Степана опять не доходит, и ему приходится пояснять, что в сфере музыки принято мужчинам сожительствовать с мужчинами, а женщинам с женщинами. Педерасты, что ли, спросил Степан. Ну так бы и сказали. А при чем тут эта баба?

Чем ближе «Грибоедовка», тем быстрее наше движение. Садовое кольцо мы пробегаем уже на полной скорости. Впереди мчится Эдик, размахивая копченой треской, за ним я с батонами. Мы захватываем подоконники и угловой столик. Продавцы нас знают и встречают как своих. Особенно они любят Витю, поскольку тот не жалеет денег и никогда не берет сдачу.

В один из таких заходов к нам и присоединился Он. Мы сначала встретили его в штыки и хотели отшить. Но он внес свой помятый рубль и остался. После третьего стакана, когда на столе остались только шкура и скелет от копченой трески, он прочитал нам:

Не могу я понять, Что со мною творится. То пятерку занять Я хочу и напиться. И тогда не унять Никаким приговором: Так и тянет меня Лечь-заснуть под забором. А бывает с тобой И такое творится: Из-под крапа водой Чистой хочешь умыться, Бритвой морду скребешь И рубашку меняешь. Просветленный идешь, А куда, сам не знаешь. Ты в согласьи с судьбой. Ах, как солнце сияет! Неба край голубой Перспективы вселяет. Все на свете обнять Твое сердце стремится. И пятерку занять, И до рвоты упиться.

Ладно, сказал Степан. Ждите! Тут недалеко у меня знакомые живут. Я сейчас мигом смотаю. На пятерку можете рассчитывать. Заказывайте!

С перепоя болела голова. Дома получился крупный скандал.У Жены что-то сорвалось. Домой она заявилась раньше обычного. Злая. Когда Ученик далеко за полночь позвонил, ему долго не открывали. Жена не хотела это из принципа. Мать считала, что открывать должна Жена. А Отца невозможно разбудить, пока он не отоспит свое. Дверь открыли лишь после того, как Ученик крикнул в замочную скважину, что он уходит совсем. Конфликт с Женой удалось урегулировать, наврав ей, будто ему пришлось пить с заместителем директора по хозяйственной части, который обещает устроить сравнительно дешевый кооператив. В довершение Жена потребовала, чтобы он выполнил свои супружеские обязанности. Сделать это после того, как он выложился на одну из «Девиц», а потом — на другую /Однорукий уснул, свалившись под стол/, было довольно трудно. Но врать, так уж до конца, решил Ученик. У Жены было подходящее настроение, и соснуть так и не удалось. При этом Жена допытывалась признаться откровенно, есть ли у него любовницы. Она все равно не ревнует. Требовала рассказать, какие они. Чем отличаются от нее. Умеют ли делать всякие интересные штучки. Потом Жена стала требовать, чтобы он спросил у нее, есть ли у нее любовники. Почему это не волнует его? Значит, он не любит ее. Значит... Нет, с таким настроением можно читать только белиберду вроде «Заметок о коммунизме».