— Скорее, бубликом его заворачивает, — фыркнул Максик. — Так и станет тебе самодержавица… самодержица менять абсолютную власть на брак с тираном (деспотом). Пример мамы[6], между прочим, налицо. Да и у папы ее, Генриха VIII, было восемь жен. И у Ивана IVвосемь. И с каждой случилась какая-то неприятность. Ты тоже это видишь?
Бертику понадобилось две секунды, чтобы отцепиться от матримониальных планов Грозного и проследить за взглядом друга. После чего следаки синхронно выхватили парализаторы:
— Попался, голубчик!
Кенджи резко развернулся к ним, поднимаясь с колен. Из шубы прорезались драные крылья, а во взгляде… В восприятии взгляда следователи разошлись. Максик прочитал в нем: «Ща я вам устрою!», Бертик — «Ну чего привязались, а?»
Но до того, как пружина времени сорвалась, чтобы надавать кому-то по голове, в игру вступил желтопузик. Злой и, вероятно, голодный, он точно выбрал нужное время и место, чтобы сигануть на шею врага.
Кенджи завизжал, следователи зажали уши, а безногая ящерица наслаждалась местью, подняв голову на манер очковой змеи. Все было кончено.
— Ну-у… — протянул Максик, вывешивая дрон над поверженным врагом и огласив место и время, — и зачем ты все это сделал?
Альберт нервно оглядывался на низкие декоративные кустики, в которых шуршал желтопузик, намекая на свое присутствие.
— Людям вред причинил?
— И гуманоидам.
— Я не причинял вреда. Я исполнял приказы моей госпожи. 17 марта текущего года Лена-тян[7] не смогла прочитать наизусть монолог Джульетты, потому что накануне смотрела анимэ с участием моего прототипа, — исповедовался Кенджи сухим механическим голосом. — Учительница отрицательно оценила ее знания и не сочла веской причину, почему не был выучен монолог. Кроме того, она публично иронизировала над пристрастием моей будущей хозяйки. Я являюсь актом мести Шекспиру и его поклонникам.
— Всех с ума сводить Ленка тебя научила?
— Это вышло спонтанно в связи с браком некоторых деталей, — глаза Кенджи засветились.
— Шуточки свои брось, у любого следователя есть защита от ментальных воздействий, — Мухин постучал по наладоннику и оглянулся на кустики.
— Я всего лишь хотел задать вопрос. Как вы меня вычислили? Из-под шубы виднелись каблуки современных туфель?
— Проще, мой юный биомеханический недруг, — Лебединский потянулся и вздохнул. — Во времена Ивана Грозного шубы носили мехом внутрь.
Не уточняя, что сам прочел об этом меньше часа назад.
Еще через полчаса, завершив формальности и попрощавшись с нарядом, увозящим Кенджи, Максик с фырканьем пил воду из уличного фонтанчика.
— «Исполнял приказы моей госпожи». Средневековье какое-то!
— А я чувствую себя предателем, — отозвался Альберт уныло. — Ведь мы ели оладушки Ленкиной бабушки.
— Эх! Не в коня корм.
Лебединский ободряюще толкнул приятеля в плечо:
— Зато ею займутся психологи. И у «госпожи», наконец, найдется много времени, чтобы подумать. А может, и всего Шекспира выучить. В подлиннике. Хотя учительницу я не одобряю.
Заметки служебного ИИ[8] управления, прилагаемые к отчету - см. примечания.
Колодец Ангелов (Миротворцы)
Собственно, отсюда все и началось, с жутковатого такого сна. И да, эта Арсена -- просто тезка той, из романа
Космонавтом она больше не будет.
В холле Башни было полутемно, ну и к лучшему. Арсена спряталась в глубоком кожаном кресле, и проходящие ее не замечали. Потом из кабинета вышел Федор Куваев под руку с длинным парнем и направился прямо к ней.
— Арсена Стахова. Алексей Конт, репортер, прошу любить и жаловать.
Улыбнулся и быстро ушел. Арсена сморщилась. Алексей плюхнулся в кресло напротив и незаметно ее разглядывал.
— И к чему этот церемониал?
— Ах, да! — Конт одарил ее обаятельной улыбкой. — Федор сказал, что вам нужна интересная работа.
— Простите, — женщина встала и, стараясь хромать как можно меньше, пошла к раздвижным дверям. Алексей нагнал ее:
— Погодите! Возможно, вы меня неправильно поняли.
— Нет, правильно, — она оглянулась через плечо. — Спасибо!
— Ну постойте, пожалуйста, — репортер ухватил Арсену под локоть. — Честное слово, я думал, с вами легче договориться.
Они непримиримо глядели друг на друга, вывалившись на крыльцо. Наконец, Арсена вырвала руку и опустилась на парапет, окаймляющий клумбу с маргаритками.
— Черт с вами. Даю вам пять минут.
— Три, — просиял Алексей. — Там нужны небанальные люди, а их всегда мало. Я бы пошел, но главвред не отпускает. Поехали, тут рядом.
Арсена улыбнулась.
— Я ничего не поняла…
— Лучше один раз увидеть!
И Алексей потянул новую знакомую к серебристой «Суматре», припаркованной у крыльца.
Его «рядом» растянулось на два часа езды, и когда они затормозили у поворота с указателем, июньское солнце катилось к горизонту. Зато сверкающий виртуальный параллелепипед сделался почти материальным. «Салек. Школа ведьм. 2 км».
— Везите меня обратно! — рявкнула Арсена.
— Ну почему? — расстроился Алексей.
— Потому что в дурацких книгах бывшие космонавты уходят в учителя.
— Но это не просто школа!
— Я умею читать.
— Меня там ждут. Я собирался сделать репортаж и переночевать, а с утра вернуться в город. Неловко получится.
— Так отправляйтесь, — заметила Арсена сварливо. — А я вызову такси.
— И Федор мне голову свернет, что я оставил вас одну на дороге. Идемте вместе, ну пожалуйста, пожалуйста, — Конт сложил руки на животе и расширил глаза, как кот из старинного мультика.
Арсене стало смешно.
— Уговорили. Но тут зона, закрытая для проезда. А два километра с моей ногой…
— Я понесу вас на руках, — клятвенно возгласил Алексей. И загнал роллер под навес.
С двух сторон проселок обняли сосны. Пахло хвоей и живицей, закатное солнце алым подсвечивало кору. Шуршал песок под ногами. Пейзаж был идиллический, умиротворяющий.
Затем проселок повернул, открылся туманный берег водохранилища, и сосны на урвище, насквозь пронизанные золотом лучей. Арсену накрыло странное: будто ее, малышку, ведет по проселку отец и говорит, показывая на обрыв:
— Вот здесь когда-то был мой город.
А теперь только сосны, черными кронами шумящие в вышине. Но дочка смеется и убегает вперед, неведающая и счастливая…
Нога подвернулась. Арсена скрипнула зубами.
— Ох ты! — Алексей подхватил женщину, оказавшись неожиданно сильным для субтильного телосложения. — Я идиот. Стоило дождаться ночной авиетки.
— Я сама пойду.
— И не спорьте, я обещал, — и поднял Арсену на руки.
Как-то внезапно лес перетек в глухой старинный парк, посреди которого возлежал дворец с башенками. Окна были темными, горели только фонари над подъездным пандусом. А еще взблескивал, отражаясь в окошках, ломтик выползающей из-за лип луны.
Вдруг в правой башенке замаячил свет, стукнули рамы, и раздались хохот и веселые вопли.
— И никакой тебе дисциплины, — Алексей поставил Арсену на ноги.
Холл оказался пустым и гулким, свет падал снаружи на мозаику пола и хрусталь огромных старинных люстр. В холл по мраморной с точеными перилами лестнице спускались высокий тощий парень в джинсах и клетчатой рубахе, узлом завязанной на животе, и полная кудрявая женщина в черном вечернем платье.
— Алексей! — гортанно окликнула она. — Что же вы не предупредили? Мы бы лошадок послали.
— Извините, Зоя Сергеевна, верхом не умею. Зоя, директор. Стас, старший воспитатель. Арсена Стахова, — церемонно представил Алексей.
Стас выронил фонарь и поймал его у самой земли:
— Арсена Стахова? Та самая?! Офигеть!
— Ста-ас! — укорила Зоя.
— А я обещал! — захохотал Алексей. Похоже было, эти трое давно и прочно знакомы.
— Что же мы? Проходите! — директор гостеприимно распахнула руки. — Будем пить чай.
— А репортаж? — поинтересовалась Арсена ядовито, возмущаясь коварством Конта.
— В процессе, — Стас взял Арсену под локоть, присвечивая ступеньки фонарем. — У нас традиция: расслабиться после отбоя. Рабочий день ненормированный, и такие минуты особенно ценятся. Вот, прошу сюда.
За отъехавшей дверью оказался накрытый стол, на котором был и чай, и к чаю. Роскошно, как на каком-нибудь королевском приеме.
Пить Арсене с дороги хотелось, и ломаться она не стала.
— Собственно… — Зоя подула на бисквитную чашечку, — мы и не надеялись, что вы останетесь у нас работать. Но…
— Детям будет поучительно с вами познакомиться, — Стас затолкал в рот батон с сыром и занялся его скоростной перемолкой, словно до того не ел дней пять.
— Нет. Я не музейный экспонат.
— Такая милая и такая суровая, — Алексей вновь скорчил умильную рожу под кота, но на этот раз Стахова не пронялась.
— Сделайте одно исключение, — Зоя Сергеевна уставилась очами-маслинами Арсене в переносицу. — У нас тут живет уникальный ребенок, Любовецкая Маретари. Если вы не помните, ее родители погибли в глубоком космосе…
Арсена покопалась в памяти, отставила чашку.
— Взрыв буровой на Колодце Ангелов. Установку давлением вытолкнуло вверх, как пробку из бутылки. Проходчики погибли. Больше к разработкам не возвращались.
Она постаралась говорить сухо, но опять накрывало видение, что преследовало ее последние два месяца: черная роза, стынущая у конструкций, перекрученных взрывом, в открытом космосе.
Арсена сомкнула ладони на горячем фарфоре, и картинка слегка поблекла.
— Лилиан Любовецкая, заместитель начальника буровой, была беременна, ребенка удалось спасти. Девочку привезли на Землю. К земному притяжению Мари не сможет приспособиться, а экзоскелетом пользуется неохотно. Психологи решили на нее не давить, чтобы не сломать личность. Она… очень талантлива. Куваев Федя говорил, вы не откажете.
— Так это заговор? — Стахова глянула на Алексея. Тот уронил ложечку и полез под скатерть.
— Мы сотрудничаем с Центром исследования и колонизации внеземелья, — произнесла Зоя своим гортанным голосом.
— Еще со школы, — хмыкнул Стас.
— Я горжусь дружбой с Куваевым, — Зоя надменно подняла голову. — И ваши инсинуации, молодые люди…
— Неуместны в высшей степени, — с улыбкой докончил старший воспитатель. — Арсена, давайте я скажу. По-простому. Мари живет у нас, но как бы в своем мире, никого в него особо не допуская. А когда она узнала про ваш… подвиг… извините, — он покраснел. — Она вдруг вылезла из своей ракушки. Стала интересоваться новостями, лазать в сеть, собирать распечатки… Вы бы глянули ее архив. Думаю, даже в официальных досье столько о вас нет.
Конт выбрался из-под стола и махнул ложечкой в подтверждение.
— И мы пообещали, может быть, неосмотрительно, что когда вы выйдете из госпиталя, привезти вас к ней.
— Нам очень неловко, — Зоя прижала белые ладони к пышной груди. — Но во имя ребенка.