Молния среди леса (авторский черновик)

Мой собеседник глотнул кофе:

– Ну да, – я старался успеть за его мыслями. –Хотите залезть… Ну то есть чтоб я залез на дерево?

– В лесу каждый должон знать свое место, – низкий голос придавал дородной фигуре Зверева схожести с богатырем, таким неповоротливым, но очень сильным. – Если не чуешь сил с медведем обниматься, то не лезь, хватит с тебя тетерева. Да и если вооружен – без надобности кровь пускать тоже ни к чему, только обозлишь или испугаешь. Что, наверное, и было.

– Не отставайте, – бросил мне Зверев и продолжил путь.

– А вообще, как вы относитесь ко всем эти разговорам про светящиеся глаза?

Я представлял себе кабанов немного меньше, этот же был размером с хорошего теленка, если мой страх не увеличивал мои глаза, или как там русская пословица гласит. Неторопливо он что-то высматривал на земле, шумно выдыхая. Одной рукой, не глядя, я взял фотоаппарат, ожидая, когда же зверь поднимет голову и явит свой взгляд. Дождался. Огромная туша замерла. Голова животного медленно поднялась и уставилась прямо на меня. И глаза были… Я не мог точно разглядеть. Вроде бы они блеснули красным, но такого свечения как я себе представлял явно не было. Разочарование холодными клещами схватило мое бьющееся сердце, и оно же требовало разобраться с данным вепрем до конца. Прицелившись в видоискатель, я сделал снимок. Щелчок затвора не остался незамеченным. Зверь напрягся, повернувшись рылом в нашу сторону. Боковое зрение отметило движение руки егеря. Я же лихорадочно вращал ручку перемотки пленки, пальцы уже знали, что это пять оборотов. Вепрь вдруг рыкнул и засеменил в нашу сторону, постепенно увеличивая скорость. Забыв об осторожности и держа в голове лишь удачный ракурс, я высунулся из-за бревна, поставив на него кодак, словно пулемет на станину. Зверь сделал скачок и перешел на галоп. Денис Егорович вскочил, став на одно колено для точности. К сожалению, это резкое действие качнуло ветки под ногами и поскольку я сидел на корточках опираясь на носки, то равновесия не сохранил. Но еще хуже, что инстинктивно моя рука ухватилась за штанину охотника, заставив того отвлечься. Топот вепря был уже совсем рядом и, кое как встав на ноги, я не мог отвести взгляда от приближающегося кошмара. Зверев же, восстановив свое равновесие, схватил меня за грудки. Неужели хочет ударить за мою неловкость? Но сильные руки сдернули меня с места, и я оказался за широкой спиной мужчины, не выпустив фотоаппарат. Зверюга играючись преодолел наше бревно и тараном пошел на охотника. Денис Егорович отпрыгнул в сторону, защищая свой живот прикладом ружья. Рыча вепрь продолжал натиск, а егерь пятился, стараясь, видимо, отойти на дистанцию выстрела. Не знаю есть ли в психологии такой синдром как страх за товарища, но именно его я сейчас испытывал.

– Народ любит болтать. Если спьяну, то и ворона сатанинским посланником покажется. Да и в лесу если ты один, каждый шорох рисует в голове медведя за кустом.

Глава 7. Американец над русским лесом.

План оказался прост и грандиозен одновременно. У Костомарова есть высушенные рыбьи пузыри. Смешав в воде медный купорос, обычную соль, он будет добавлять туда стружки алюминия и при реакции будет выделятся водород! Вся эта смесь будет находиться в большой бутылке, в пробке которой есть трубка. Как только испытания покажут сколько нужно пузырей для поднятия кодака, вешаем под них сам аппарат. Из веревок и деревянных реек сооружаем нечто вроде крепления, в котором фотоаппарат будет лежать под определенным углом. Привязываем всю конструкцию к веревке, запускаем в нужное время и делаем фотографию местности. Яркий свет должен быть хорошо виден на фоне ночного леса.

– Скажите, друг мой, а это ваш родной город? – доктор указывал на висевший в начале верёвки снимки. Это были кадры, сделанные мной в день отъезда.

Он двумя пальцами достал из мешочка глиняный цилиндр, сантиметров десять высотой.

– Абсолютно так и есть, – во мне заговорила патриотическая гордость. – Обещают еще через пару лет сделать через залив какой-то уникальный мост. Станет украшением города.

– Кстати о страхе, – доктор ловко достиг одного из своих столов и достал из его ящика небольшой мешочек. – В таком походе вам могут встретиться и вполне обычные волки или кабаны, которые не всегда выказывают гостеприимство. Огнестрельного оружия я не имею, но кое-что для самозащиты соорудил.

– Это фотография из порта. Когда к нему идешь, то спускаешься сверху и вначале видно только океан. Постепенно проявляется прибрежная полоса. Я вот отсюда спустился, – мой палец указывал на левую часть фотографии, – прошел мимо Китайского квартала.

Мужчина усмехнулся, затем встрепенулся, словно сбрасывая с себя что-то.

С каждым моим шагом стена леса становилась все выше и выше. Грудь немного сдавило, желудок поджимало кверху, как бывает при начале футбольного матча или драки. Я, конечно, надеялся найти что-то интересное, но тех событий что случились позднее, никому бы не пожелал.

Еще мы обсудили план дальнейших действий. Не зависимо от того, как завершится наша затея с фотографией, нужно еще раз побывать на месте, куда меня водил егерь, изучить его пристальнее. Было подозрительно, что охотник ни разу не упоминал про волков, хотя пациенты Костомарова такие сведения приносили. Какая-то аномалия вызывающая покраснение глаз у животных? Пища? Много вопросов. Доктор посетовал на то, что хорошо бы иметь голову вепря для анализа. Я был согласен и сожалел, что не догадался попросить его у Зверева.

Никогда еще я так не радовался наступлению темноты. Лес уже не казался мне зловещим: в нем просто изменился звук, одни его голоса сменились другими, как и в городе. А может моя храбрость была производной от волнения, которое переполняло. Но вот очередной взгляд на часы дал отмашку начинать. Костры запылали почти мгновенно, казалось, озаряя всю деревню. В нужную минуту я махнул рукой, перерубая невидимый канат. Костомаров завел механизм на фотоаппарате и отпустил веревки разматываться. Я пристально смотрел на поднимающуюся в небо конструкцию, моля ветер не подуть резко и не развернуть наш дирижабль в другую сторону. Была мысль сделать растяжку из двух веревок, но увы самих-то канатиков больше не было. Фотоаппарат завис над темной поверхностью леса. Мы с доктором обратились в слух, не произнося ни слова. Звук затвора был нами услышан. Корней Аристархович стал спускать воздушные шары обратно, я же пока тушил костры с таким рвением, словно это был пожар. Так же молча наша компания направилась в дом, где я немедленно приступил к проявке пленки. Красный фильтр у меня имелся и лампа заполнила помещение кровавым светом. Естественно, хотелось сделать все поскорее, но гораздо больше хотелось получить качественный снимок, и я был максимально осторожен. Выдержав пленку в проявителе, затем в затвердителе, мы получили негативы. В комплекте проявки был окуляр, для отсмотра пленки и разумеется мы по очереди рассматривали последний кадр. Светлое пятно там было. Что ж, увеличитель и прочие принадлежности тоже имеются, значит дело только во времени. И вот наконец-то мокрый прямоугольник бумаги висел на веревке. Мы с доктором словно два ребенка, успешно проведшие какой-то строго запрещенный родителями эксперимент, вожделенно смотрели на фотографию. Конечно, если показать ее незнакомому с ситуацией человеку, то он вряд ли вообще поймет, что здесь изображено. Неравномерно черный фон, на котором три светлых пятна: одно самое яркое, по форме напоминающее горизонтальный мазок кисти, расположено ближе к верхней части фотографии. Еще два, поменьше и покруглее, теснились рядом в нижней части снимка. Несмотря на царившее в красной комнате возбуждение, Костомаров настоял на отдыхе, напомнив поговорку про мудрое русское утро. Без химии опять же не обошлось. Маленькая доза пахнущей малиной настойки перевела мой организм в режим отдыха.

Сбор вещей не занял много времени. Я с благодарностью посмотрел на жилище, которое приютило меня, пускай всего и на сутки. Занавеска была водружена обратно на окно. Никто по пути туда и обратно мне не встретился. Сбросив вещи в новом пристанище, я кинулся помогать доктору чем мог.

Я приободрил его, заявив, что с таким партнером мне ничего не будет страшно.

– Я бы очень хотел пойти с Вами, – сокрушался Костомаров, – но понимаю, что это сильно задержит продвижение. Но данный поход это, так сказать, разведка. Если обнаружится что-то интересное, а я на это надеюсь, тогда не обессудьте, друг мой, Вам придется и в лесу терпеть мою компанию.

Я еще раз поблагодарил его и вспомнил, что нужно снять просушенные фотографии. В энтузиазме исследования ночного кадра, я совсем забыл про остальные. Первой в бумажный конверт пошла моя собственная фотография, которой я немного стыдился при докторе, но в душе радовался. Я уже снял следующую с прищепки – на ней был вечерний вид Чернолесья, как из-за спины раздался голос Костомарова:

– Красиво, – тихо проговорил Костомаров и кончики его рта тронула едва заметная улыбка. – Люди, наверное, любят прогуливаться вдоль воды. Набережная полна разных звуков, запахов соленой воды и прибрежных ресторанчиков.

Шары из пузырей надулись легко. Пяти штук оказалось достаточно, чтобы притяжение аппарата поменялось с земного на небесное. Поскребя по сусекам (в голове крутится выражение, но не помню откуда), мы собрали около пятидесяти метров веревки. Затем доктор справедливо заметил, что на темном снимке хорошо бы увидеть и точку отсчета, сиречь его дом. Для этого он предложил зажечь яркий костер. Это упростит ориентацию на нашей импровизированной карте. Тут и я уже не стоял в сторонке, дополнив его идею. Она состояла в том, чтобы зажечь на расстоянии пятидесяти шагов еще один костер. Тогда, видя на фотографии две световые точки, мы будем знать расстояние между ними и опираясь на него рассчитать расстояние до объекта нашей сьемки – таинственного света в лесу. Костры были подготовлены, Костомаров не преминул и тут принести какой-то жидкости, для яркости пламени. Меня все еще терзало волнение по поводу настроек фотоаппарата и ракурса. Я даже предложил пожертвовать оставшейся пленкой, сделать тестовый снимок и проявить его. Корней Аристархович отговорил меня от лишних трат, посоветовав верить в собственные силы и провидение. Проверили автоспуск – работает. Засекли за сколько времени наша конструкция достигает максимальной высоты. Вычислили время, когда нужно запустить аппарат в небо, чтобы фотография получилась в нужный нам момент. Так незаметно пролетела половина дня. Ждать еще оставалось довольно долго и время, как обычно бывает в такие моменты, замедлилось.

Корней Аристархович соорудил обед, в который я настоял добавить консервы из моего запаса. Затем мы немного поиграли в шахматы, но трудно было сосредоточиться на ходах. Иначе я бы не проиграл. После этого доктор показал мне еще один свой агрегат, тот самый что был за шторкой в его рабочей комнате. Это оказалась конструкция, о назначении которой я смог догадаться – самогонный аппарат. Костомаров пояснил, что процесс добычи спирта в таких условиях, в принципе, однообразен, но очень многое зависит от последующей фильтрации и добавок. И что здесь поле для деятельности не менее обширное, чем при разработке лекарств. Дал также ответ на вопрос, правда ли, что народ в России сильно злоупотребляет алкоголем, делая это массово, обожая собираться в «хорошие компании».

– Ну я тогда побегу за банкой?

– Насчет спуска затвора в нужные момент не беспокойтесь, – заверил Корней Аристархович. – У меня есть механическое устройство с заводом, которое тушит мне горелку. Собрал его очень давно, из будильника. Приладим его под вашу технику.

– Совершенно верно, словно гранату. Желательно попасть в голову или область около глаз, дыхательных путей. Если вдруг Вы ввяжетесь в ближний бой, чего следует избегать всеми силами, то зажмурьтесь посильнее и не дышите, пока ирритон действует. В вашем распоряжении три гранаты.

– Если наши подозрения насчет него правдивы, то не факт что он бы отдал, – веско заметил Корней Аристархович.

Костомаров кивнул и перевел взгляд на другую фотографию:

Я вышел наружу, вдохнул прохладный воздух, с удовольствием подставил лицо осеннему лучу солнца и зашагал по направлению к чаще. Обернувшись, чтобы помахать рукой Костомарову, я увидел, что он смотрит на меня все тем же теплым взглядом, каким смотрел на фотографии и мне отчего-то показалось, что он стал меньше.

– Ну хорошо. Подготовились мы с Вами, как могли, тратить дневное время не стоит. В путь, в путь! И помните, если не вернетесь до обеда следующего дня, то я возглавлю экспедицию на ваши поиски.

Я с интересом рассматривал это изобретение, уточнив, что его надо бросать в зверя.

– Ваш город так интересно раскинулся на холмах, – его взгляд изменился. Трудно объяснить, как именно, стал каким-то мягким.

Проснувшись довольно рано и проведя все свои утренние ритуалы, я был готов к походу в лес. Вместе с доктором мы рассчитали примерное расстояние до цели – оказалось около трех километров, двигаясь на северо-восток, что для густой чащи совсем не мало. В моем рюкзаке был набор ярких ленточек из ткани, которые очень удобно повязывать на ветки или кусты, а на обратном пути – снимать.

– Отличная идея! Спасибо, Корней Аристархович! – мне и правда было приятно это предложение, но нельзя было не заметить, что врач соскучился по человеческому обществу. – Я быстро. Вот вам пока кодак.

– Ага, – я снял один картонный прямоугольник, на котором была запечатлена улица, шагающие по ней люди, едущие по мостовой машины, велосипеды. По тротуару шел разносчик газет, мальчишка в старом картузе. Какой-то китаец толкал перед собой загруженную выше его роста тачку. – Это я по пути в порт щелкнул. Настроение было такое…жизнерадостное что ли.

– Конечно. И вот еще что…, – Костомаров на несколько секунд замялся, – раз уж мы с вами так плотно сотрудничаем, то может Вы переберетесь ко мне? Места хватит, не волнуйтесь. Да и веселее как-то.

– Специально заказывал у одного гончара с особо тонкими стенками, и особо хрупкими. Удивился он, он конечно, но выполнил. Здесь внутри – смесь нескольких веществ, особо раздражающих слизистую и дыхательную систему. Я назвал ее «ирритон». Для большего радиуса воздействия я закачал туда газ и запечатал сургучом. В переносном мешочке – солома, но все равно, Вы с ним поосторожнее.

– Знаете, друг мой, – с какой-то легкой грустью сказал доктор, – мне кажется, что там, где злоупотребляют спиртным, компании как раз плохие. Ведь в большинстве случаев алкоголь – это даже не вкус жидкости, а ее воздействие. Расслабление тела, но что немаловажно – души. Человеку хочется пообщаться, но прежде всего с самим собой. Философствовать – врожденное качество у нашего брата. У каждого она, философия, разумеется, своя, как по глубине, так и по объектам размышления. Человек видит происходящее вокруг себя и задает вопросы от простых вроде «Как видит мир птица с высоты и почему мы не летаем», до сложных общественных «Как быть? Что делать? Почему все так?». В хорошей компании выпить – это предлог обсудить вопрос. В плохой, вопрос – это предлог выпить.

Глава 8. Кто в теремочке живет.

Лес проснулся и занимался своими делами: миграцией белок с одних деревьев на другие, проводил заседания птиц, вызвал показаться некоторых грибов. Трудно было удержаться от хорошего снимка. Видимо, заметив фотографа, показался заяц. С обычными глазами. Об осторожности я тоже не забывал: привязывал к веткам ленточки, смотрел на компас и отшагав расстояние, с которого эта ленточка была с трудом видна, привязывал новую. Попался мне на пути и ручей, сделав в моем сознании местность чуточку более знакомой.

– Дело у меня есть до тебя, – тетка подошла ко мне, потирая одной рукой костяшки пальцев другой, словно формулируя свою просьбу. – Тимоха, сына мой, прихворнул. Ослушался, гад такой и застыв в лесу.

Бросок вышел хороший, точно в грудь, но ватная куртка смягчила удар и граната уцелела. У меня к горлу уже подобрался крик разочарования, когда цилиндрик, упав с груди на землю, оказался точно под ногой моей цели и хрустнул. Мужчина наклонил голову на звук и как раз попал на облако газа. Само вещество не было особо видно, я понял это по его реакции: нападавший дико заорал, схватился за лицо, словно пытаясь выдрать себе глаза, затем наотмашь взмахнул своим оружием рассекая воздух. Я опасался приближаться к нему, но это и не понадобилось – в следующий момент он закашлялся, упал на одно колено, держа руку с выставленной арматурой вперед себя. Постояв так несколько секунд он с криком вскочил и ломанулся куда-то в чащу, не разбирая дороги.

– Еще раз спасибо Вам…, – я сделал паузу, надеясь услышать забытое имя, вспомнить хоть убей не мог.

Я обнадеживающе улыбнулся, и тут же новая мысль заставила нахмуриться:

– Вашими стараниями. Спасибо – я посмотрел на нее с благодарностью. Эта женщина выглядела все также по-будничному усталой, словно только что прогнала забравшегося во двор кота, а не злого и опасного субъекта. Она заозиралась по сторонам, поворачивая только голову. Видимо искала свое ведро.

Словно муравьи, на поверхность вылезли около девяти человек. Я, разумеется, не забывал про фотоаппарат, хотя, при таком освещении, получить хороший снимок было делом трудным. Однако, стоило всем подземным обитателям выбраться, как свет погасили, оставив мне только лунную бледноту. Человеческие фигуры разбрелись по опушке, словно на светской прогулки, образовав небольшие группы по несколько человек. По красным светлячкам в воздухе я понял, что некоторые из них закурили. До моего слуха долетал звук речи, иногда смех, но слов разобрать я не мог. Кто же они такие? Какое-то тайное общество, религиозный культ? Бинокль помог мне разглядеть несколько лиц: обычные люди, бритые и с бородами, улыбающиеся и задумчивые. Не было каких-то татуировок на коже или предметов культа в одежде, вроде костей на веревочках или что там принято вешать. Мои познания в этой области можно было записать на одном листе блокнота, оставив обратную его сторону чистой. Мое тело затекло, но я боялся пошевелиться, отчасти опасаясь пропустить что-то важное, но в основном из-за боязни быть замеченным. Весь этот групповой моцион продолжался около часа, затем зловещий свет снова зажегся, заманивая к себе человеческие фигурки. Пень с куском опушки стал на свое место и природа словно позабыла об этом ночном происшествии, будто бы его и не было вовсе. Время было позднее, идти ночью через лес я не собирался, поэтому устроил ночлег прямо в своем гнезде, положив рюкзак под голову.

Слева от безумного раздался шорох и в следующее мгновение ему точно в голову прилетело ведро. Тяжелое деревянное ведро. Он вскрикнул, хватаясь руками за место удара. Я очнулся, достал нож и вскочил как ошпаренный. Сердце гулко стучало, я бросился к ругающемуся мужику, сжимая нож так, что, наверное, побелели костяшки пальцев. Находясь уже на расстоянии удара, я понял, что не смогу вонзить вот так вот нож в живого человека. Чертов инстинкт самосохранения ослаб, а без него я оказался слаб духом. Однако ярость во мне еще оставалась. Ее я и вложил, изо всех сил врезав, метясь в лицо. Как-то пришлось мне видеть драку между двумя матросами в порту. Один из был крупный малый, другой более щуплый. Тот, что кряжистый и широкоплечий пытался ухватить соперника и мощным ударом закончить бой, однако действовал медлительно, поэтому удары проходили вскользь. Громила чуть ли сам не падал от таких мощных замахов. Ловкий малый же, в свою очередь, хорошо стоял на ногах, удары наносил хлесткие, со знанием дела. Правда здоровяк был крепок и ему бы понадобилась, наверное, сотня таких ударов, чтобы выйти из драки, но бой закончился перемирием, к явному неудовольствию публики. Я же в моей первой настоящей драке, взял от упомянутых бойцов все самое худшее: не обладая поставленным ударом я слишком сильно размахнулся, неправильно прицелился, в результате мой кулак лишь задел небритый подбородок мужчины, врезавшись дальше по инерции в плечо. Меня развернуло и кулак был больно ушиблен. Противнику же достался лишь толчок, хотя довольно сильный, опрокинувший его на землю.

– Кто ты?

– А что с этим мужиком, который на меня напал? Сообщить кому-то или как…

– Да кто еще, – она снова погладил одной рукой другую. – Дикий, худой как палка, не жрал видно уже давно. Как зверь, затравленный…

– Давай, топай, – толчок в спину и шею заставлял одновременно послушаться и скорчится от боли. Хотелось что-то крикнуть нападавшему, но острие оружия больно давило, заставляя не напрягать горло. – Топай домой, в деревню или что тут.

Ее взгляд метнулся на избу:

Я плюхнулся возле осторожно выглядывавших из-под ствола грибов и медленно, словно бутылку дорогого вина, открыл флягу с водой. Все-таки в таких условиях привыкаешь радоваться мелочам и мне это нравилось. Мысли разбрелись, что было делать дальше непонятно: углубляться еще, изучить окрестности или возвращаться. Последний вариант звучал пораженчески и был отметен. Раздумывая, я слишком расслабил пальцы и фляга выпала на землю. Чертыхаясь, мне пришлось наклонится лицом прямо к стволу и рука, тянувшаяся за водой, замерла. На уровне моих глаз на дереве были вырезаны затейливые узоры. Переплетающиеся линии, в промежутках между ними цветки и грибы. Сам по себе факт этого прикладного искусства на опушке был удивителен, но через секунду озарило, что этот самый орнамент я вижу не впервые! Именно этот рисунок был нанесен на некоторые поверхности в избе, где прошла первая моя ночевка! О совпадении речи не шло. Приглядевшись стало понятно – рез дерева свежий, может быть несколько дней, но не месяцев. Конечно, может это какой-то умелец приходил сюда, отдыхал и заодно оставил свою метку, но неужели эта невероятное совпадение что где-то здесь является ночью яркий свет? Судьба, как известно, большая шутница. Так-так-так. Мысли лихорадочно закрутились в голове, я встал и начал нервно вышагивать. Что же делать? Сейчас еще только близится обеденное время, до появления света еще полдня. Вернуться и обсудить план с Костомаровым? Очень уж не хотелось вышагивать обратный путь, ведь чтобы мы с ним потом ни решили – наверняка мне снова придется быть здесь. Довольный своим рационализаторским ходом мыслей, я продолжил думать. Обнаруживать себя не стоило, чтобы здесь ни происходило, это не выглядело открытым для чужих глаз. Значит нужно устроить себе наблюдательный пункт. Побродив по периметру опушки, я присмотрел себе уютное гнездышко: одна из высоких елей (не знаю точно породы дерева, очень высокий ровный ствол, у которого ветки начинаются метрах в двух от земли) упала на другую. В месте их столкновения из хвойных лап образовалось нечто вроде природного гнезда для огромной сказочной птицы. Я попробовал забраться в него с земли, но даже до ближайших веток мне было не дотянутся. Закидывать арканы и прочие фокусы с веревками были вне моих умений. Оставалось само упавшее дерево. Взобраться на его ствол оказалось нетрудно, но дальше пришлось осторожничать. Первые два шага убедили меня, что лучше будет преодолеть расстояние лежа на стволе, чем изображать из себя циркача. Зрителей-то все равно нет. Было трудно. Стоило чуть-чуть наклониться и тело стремилось перевернутся под ствол, чего совсем не хотелось. Фотоаппарат и кисет с гранатами казалось перетрут мне шею. Руки и ноги ныли от напряжения, едкий пот заливал глаза. Добравшись до цели, я ощутил себя чуть ли не завоевателем Сибири. Место оказалось отличное: среди ветвей было углубление, где можно было находиться не опасаясь быть обнаруженным, опушка была как на ладони, а в бинокль я мог разглядеть все в деталях. Возбуждение не утихало, но притворяться индейцем русских лесов было скучновато. Мое уже испытанное рационализаторское мышление подсказало, что, если я вижу связь между ночным светом и появлением тут людей, то и произойдет что-то в момент этого самого света, а значит нескоро. Пожалуй, рискну разведать насчет музыки. Правда, придется теперь вылезать из уютного гнездышка…

Из раздумий меня вывела собеседница:

Я кивнул:

– Хм, – хватка на шее немного ослабла. – Вот чего ты обвешался мешками.

– Это ты развесил тряпки? – мы остановились и остриё снова угрожающее вжалось в натянутую кожу. – Чтоб не заблудиться. Забавненько…

– Глядеть надо у три глаза. У нас брать-то особо нечего, но кто его каторжничью душу знает.

– Я здесь недолго, но могу сказать, что ваш местный доктор, Корней Аристархович – хороший человек. Вижу, что Вы не очень любите к врачу обращаться, это ваше дело конечно, но…– я запнулся.

Не забыв снять свои ленточки, я без особых приключений вернулся в свое гнездо. Времени еще оставалось достаточно, чтобы перекусить и поразмышлять. Мне приходила в голову мысль, что само Чернолесье заслуживает заметки не меньше, чем мистические красноглазые животные. Абсолютно уединённое место, жизнь в котором тлеет благодаря всего лишь нескольким людям. При этом они живут не таким уж первобытным строем. Что это для них – любовь к природе, родным местам или уход от общества? От современной России или от социума в целом? Трудно сказать. Я уже комфортнее чувствую себя в здешних местах, не тушуюсь перед таким образом жизни, но все равно, где-то в подсознании есть крепкая страховка, на которой написано «Сан-Франциско, Калифорния, США». Для меня все сейчас вокруг – временное, объект изучения и получения новых ощущений, но я знаю, что есть место, куда можно вернуться и где тебя ждут дом, уют, родные. Трудно представить, как тяжело жить, не имея этого. После Октябрьской революции в мой город приехали несколько русских семей, насколько я понял, достаточно состоятельных в свое время. Для них Сан-Франциско был очень схож с лесной Россией для меня. Ведь человек – существо общественное и смена ареала обитания, равно как и смена его правил, очень важны. Как здесь относятся к новичкам, как здесь живут, что едят, как здесь приятно вести себя в магазине или в парке? Как здесь считают приличным общаться, что нужно для получения работы и начального веса в обществе? Язык вторичен перед такими вопросами. Размышления помогли мне скоротать время.

– Ах ты ж падла…, – прошипел он привставая.

– Ты как, целый? – моя спасительница своей неспешной походкой подошла ко мне, однако взгляд свой устремила на исчезающую фигуру.

Опушка и опушка. Упавшее дерево, ковер из волнующейся на легком ветру травы. Осмелев я вышел осмотреть место повнимательнее. Может быть это не та точка, где был свет на фотографии? Даже если этот источник света не находился здесь постоянно, то должны быть какие-то следы, но вокруг одни листья да разнотравье. Старый пень еще торчит огромный, заваленный какими-то обломками веток да поросший кустарником, там явно давно никто не был. Честно говоря, мои ноги просили немного отдыха, и я не стал им в этом отказывать. Запримеченное ранее упавшее дерево выглядело вполне подходящим, даже не как лавка, а как спинка от нее. Сверху склонялись ветки, покрытые интересной хвоей, свисающей словно мокрая ткань. Иголко-травяной покров на земле выглядел достаточно комфортно.

– Твое какое дело? Веди и не дергайся, – голос звучал нервно, чуть ли не дрожал. – Я уже сам не знаю, что мне нужно. У меня есть свобода, этого разве мало. Хотя тебе, в такой курточке и сапожках меня не понять. Ты ведь очередной винтик или муравей, или как там называть вас, чертовых служак вашей машины?!

– Уйди отсюда, нехристь погана! – заорала женщина и это отвлекло мужика от меня.

– Пожалуйста…, – моя рука умоляющее поднялась.

– Да вообще Галина величать. Баба Галя тут звали, иногда теткой Галей. А сейчас сынок только мамкой зовет.

– До встречи, Галина Ивановна, – я вяло махнул рукой, улыбнулся и побрел в сторону жилища врача.

Глаза женщины снова забегали, она тяжело задышала. какой-то страх перед докторами вступил с нею в тяжелую борьбу.

Пробуждение было легким. Снова легкий озноб, затекшие мышцы, но голова была ясной, легкой, если можно так сказать. Я думал, что наверняка проспал до обеда и Костомаров, вооруженный каким-то волшебным зельем, уже бродит по лесу. Часы же показывали немногим более семи часов утра, чаща уже наполнялась солнечным светом. Очень хотелось принять душ. Спустившись на землю, размяв тело и допив остатки кофе из термоса я направился в Чернолесье. Можно даже сказать домой.

Она кивнула, не сводя с меня глаз. Усталость давила, хотя скорее всего это было нервное перенапряжения, но ощущения те же. Вяло махнув ей рукой, я развернулся, поправил ремешки на плечах и зашагал в сторону дома доктора.

Я топал, насколько позволял мне захват, пытаясь что-то придумать.

Она посмотрела на меня с надеждой словно говоря: «Ладно, парень. Доверюсь тебе, но не подведи, прошу». Думаю, если бы заболела она сама, то даже не заикнулась бы о помощи.

– Да-да! Это мое оборудование! – зажглась надежда освободиться. И тут же погасла.

Я углублялся в лес, время текло незаметно, однако часы говорили, что мой маршрут длится уже около сорока минут, а значит – до цели не так уж и далеко. Чаща была полна различных звуков, очень гармонично сливающихся между собой, словно музыка… Сознание подавало мне знаки прислушаться, быть внимательнее, сосредоточиться. Я повиновался внутреннему голосу и понял – действительно где-то звучит музыка! Фортепиано, если не ошибаюсь, но откуда здесь взяться этим звукам? Мелодия доносилась справа, компас же указывал, что мне нужно прямо. Соблазн выявить источник музыки был велик, но страх сбиться с пути оказался еще больше. Я повязал очередную ленточку, решив не снимать ее при уходе – слишком уж меня заинтересовал этот звук. Там что, кто-то живет? Очередной отшельник вроде Костомарова? Оставим этот вопрос на потом, моя цель должна уже быть очень близка. С каждым шагом во мне росло волнение: перед глазами был все тот же лес во всех своих вариациях, никаких признаков цивилизации или пребывания тут в недавнем времени человека. На компас все чаще падали встревоженные взгляды. Откуда-то снизу, из нутра, горячей лавой поднималось отчаяние и разочарование.

– А может ты очередной красный врун? – голос зазвенел от ярости, переходя практически в шипение. – Навешаешь мне сейчас лапши, какой я парень хороший, а потом…

Небо снова опускало занавес, готовя ночные декорации. Я отлично поужинал, выпил кофе для излишней бодрости, хотя нетерпение и так держало меня в тонусе. Где-то ухнул филин, распевался хор цикад. Отвлекшись на мгновение от наблюдения, я осознал насколько здорово что в ночное время я именно на дереве, а не где-то внизу. Наблюдаемая опушка призрачно отсвечивала в лунном свете, хотя в самой чаще на вид было хоть глаз выколи. Нужный час настал. Сначала был звук, который был мной принят за какое-то животное. Что-то зашевелилось на бледной опушке и мои глаза припали к биноклю. Света было маловато, с трудом у меня получилось поймать в окуляр старый пень, но он тут же изменил сою позицию! Казалось, он поднялся над землей и полетел, как ковер-самолет из сказки! Я отпрянул от бинокля и увидел тот самый свет, за которым пришел. В земле, на месте пня, образовалась дыра извергающая из себя яркое белое сияние. Мой взгляд отошедший от белой вспышки, различил новое движение. Даже без оптики было понятно, что это были люди, вылезающие из чрева земли.

Я развернулся и выжидающее на нее посмотрел.

– Что Вам нужно? – прохрипел я.

Без сомнения, это была комната девушки: аккуратно застеленная кровать с резной спинкой, на которой аккуратно, словно три сестры, расположились вышитые подушки. На прикроватной тумбочке стояла лампа с абажуром и лежала книга. Возле другой стены– комод. С его поверхности на меня взирали три куклы в прелестных платьицах. Мой взор сразу отметил, что куклы, в особенности одежда, были выполнены с особым тщанием. Не так давно я искал подарок для своей племянницы и видел подобные экземпляры ручной работы. Даже без учета экономической депрессии, которая пускай чуть, но затронула и нашу семью, я решил, что такая кукла слишком дорогая для ребенка. Еще в комнате стоял столик, чьей задачей было размещать патефон, причём на вид очень современный! Столешницу от царапин защищала домотканая салфетка. Что же это за принцесса живет здесь среди лесов? Я отвернулся от окна, мысли мои немного спутались. Вроде бы ничего необычного, как для дома, но девушка-отшельник? «Либо она живет не сама» – злорадно подсказал внутренний голос, и я снова напрягся. Пока все тихо нужно попробовать заглянуть в другое окно. Пока я совершал перебежку, взгляд заметил что-то чужеродное в ветвях дерева, растущего возле дома. Длинный металлический штырь, от которого к дому тянулся провод. Это что антенна? Постойте, антенна, настольная лампа это все здорово, но ведь здесь нет электричества. Словно ища подтверждения, я обвел глазами окружающий лес, но разумеется, ничего не обнаружил. Возле другой стороны дома примостилась лавка, на стене висело большое деревянное корыто. Но главное, что здесь было – это цветочная клумба! Цветы в ней были полевые (насколько мог судить такой профан в цветоводстве как я), но они были высажены аккуратными полосами, создавая приятный глазу рисунок. Что было во второй комнате рассмотреть не удалось – ее содержимое хорошо охраняла плотная штора. Я закусил губу от легкого разочарования и тут боковым зрением засек движение в чаще. Пулей я пересек поляну и нырнул в густую поросль, лишь потом подумав, что могли сработать газовые гранаты. Между стеблями кустарника нашлась щель, через которую можно было продолжать наблюдение.

Ее брови поползли вверх:

Но вот впереди посветлело и с каждым новом шагом сердцебиение становилось быстрее. Даже казалось, что оно мешает мне сосредоточиться. За последними перед стеной света деревьями раскинулась поляна, опушка. Я осторожно выглянул из-за дерева: не было видно ни души, глаз не цеплялся ни за что чужеродное, сделанное человеком.

Было ощущение, что я в России уже минимум месяц, а не третий день: чаща не пугала, а звала, воздух не вызывал сонливости, напротив придавал бодрости и сил. Все перенесенные тяготы, чтобы добраться сюда, лишь грели мое самолюбие, добавляя картинной суровости в мой вояж. Вот и молодое деревцо с двумя ленточками. Музыка смолкла, передав ноты лесным обитателям, но я помнил с какой стороны она доносилась.

Я бросил взгляд направо и увидел женщину – мать Тимохи! Забыл, как ее звали, но был удивлен и благодарен.

Собеседница подняла на меня взгляд и не сводила: