Экипаж автобуса

Некоторое время он отдыхал. Стоявший рядом Скип заявил, что там, за дверь, те самые мёртвые, которых он всё время чуял. Может быть, не стоит нам открывать? Но другого выбора у нас не было, идти назад точно не вариант. Со второй попытки получилось отжать одну створку в сторону, а Петрович просунул пальцы внутрь. Возможно, он искал запоры, но такие поиски были чреваты потерей пальцев. Однако, вышло всё наоборот. За дверью что-то ярко засветилось, и створки распахнулись нам навстречу.

Свет, вспыхнувший при открывании дверей, снова погас, за проёмом стояла непроглядная темень.

— Зажги фонарь, — сказал Умар Петровичу, — нам нужно там пройти, не хочу ноги переломать.

Достав коробок спичек, инженер быстро выудил одну и чиркнул. Ничего. Пламя не зажглось. Обычно идёт дым, отлетают искры, а тут вообще ничего. Он повторил попытку, потом ещё и ещё. После восьмой спички, потраченной впустую, эксперимент прекратили.

— Отсырели? — спросила Ольга с надеждой.

— Нет, — уверенно ответил Прокуда, — абсолютно сухие, как со склада, а гореть не хотят, хоть ты тресни, какая-то местная особенность.

— И порох тоже не загорелся, — напомнил я, поднимая с пола револьверы, — телефоны наши ещё живы?

Из семи телефонов, крохи заряда сохранили четыре. Потратив пару минут на включение, мы получили четыре довольно ярких фонаря, которые позволили нам идти вперёд. Впрочем, это оказалось излишним, стоило нам перешагнуть порог, как помещение озарилось ярким светом, подозрительно похожим на солнечный. Я даже начал озираться в поисках окна, забыв, что нахожусь глубоко под землёй.

Помещение, в котором мы оказались, было склепом, если только бывают склепы такого размера. Метров двести в длину, метров сто в ширину и метров двадцать в высоту. Внутри располагались саркофаги, искусно выточенные из серого гранита, но умерших было столько, что никакие гробы не могли их вместить. Скелеты валялись на полу, стояли, прислонившись к стенам, некоторые скорчились в углах, какие-то были заботливо уложены на каменных крышках саркофагов.

Запах мертвечины, на который так жаловался Скип, присутствовал, но был он едва заметен, все эти люди умерли слишком давно, кости их побелели, а запах выветрился.

Стараясь не наступать на кости, мы пошли вперёд. Выход отсюда был не виден, поэтому мы просто двигались в сторону, противоположную входу. Попутно рассматривали скелеты. Среди них было много тех, кто при жизни обладал властью и богатством, хотя, дорогие украшения могли повесить и рабу, предназначенному в жертву. Некоторые кольца, ожерелья и тиары должны были стоить целое состояние, вот только поднимать их было некогда, слишком мы торопились. Я взял себе пару массивных перстней с камнями, бросив их в карман, не оттянут, а деньги никогда не лишние. Даже притом, что у меня половина рюкзака завалена серебром, путь нас ждёт неблизкий, может и этого не хватить. Примерно так же поступили и остальные. Взяли кое-какие мелочи и шли дальше. Я высматривал оружие, но ничего даже отдалённо похожего не нашлось.

В самом конце зала нашлась ещё одна неприметная дверь, за которую мы с опаской заглянули. Там была тёмная комната, то есть, мы думали, что это комната, но, вступив за порог, снова вызвали включение света и смогли рассмотреть всё подробно. Увиденное вызвало головокружение и страх, мы стояли на квадратной площадке со стороной в пять-шесть метров, которая была непонятно, как подвешена посреди огромного механизма, напоминающего древние часы. Шестерёнки, имеющие поперечник в десять метров и более, вращались в разных плоскостях, некоторые использовались для цепной передачи, где-то дальше раскачивались маятники. Если присмотреться, то становилось видно, что всё это декорации, шестерёнки существуют сами по себе, между собой не соприкасаются и никакого движения не сообщают, но вид их от этого не стал менее внушительным, чудовищных размеров железки просто подавляли.

А на площадке мы были не одни. Здесь же стоял неопределённого возраста мужчина, одетый в засаленный комбинезон на голое тело и очки-консервы. Когда мы вошли, он медленно обернулся и поднял очки на лоб. Непонятно было, чем он тут занят, но уж точно не обслуживанием механизма, тот работает сам. Точнее, делает вид, что работает.

— Здравствуйте, — человек белозубо улыбнулся, лицо его было запачкано смазкой, только под очками оставалась чистая кожа в форме этих очков, что делало его похожим на Бэтмена.

— И вам не болеть, — ответил за всех я, по привычке дотронувшись до револьверов, теперь это прикосновение уже не добавляло уверенности. — Кто вы?

— Тот же вопрос я хотел бы задать вам, но только после того, как вы ответите, каким образом вам удалось проскользнуть мимо стражей?

Я открыл рот, чтобы ответить, но он меня перебил:

— Можете ничего не говорить, — взгляд его упёрся в Анечку, всё так же спавшую на руках Кирилла, — жрица из секты духов ночи, я думал, они уже не существуют, что же, тогда удивляться нечему, кроме, разве что, её юного возраста.

— Кто вы? — спросил Прокуда.

— Это невежливо вламываться к человеку в дом и требовать от него представления, вы не находите? — он улыбнулся, снял очки и спрятал их в карман комбинезона, — представьтесь вы сперва, я, признаться, удивлён увидев здесь живых людей, души умерших не в счёт.

— Мы плыли по реке, — начал я рассказ, — посреди реки появилась непонятная воронка, мы провалились туда, упали в подземную реку и плыли по ней, пока не попали сюда.

— Я бы назвал это ошибкой системы, — он наморщил лоб, — но этот термин будет неверен, создатель сего мира специально сделал так, чтобы эти ошибки иногда происходили, а значит, это уже не ошибки, а особенности работы системы.

— Вы сейчас о чём? — не понял я, — в вашем механизме что-то засбоило, мы, в результате этого, попали сюда. Так?

— Да, — просто ответил он.

— Тогда нам нужно выбраться, — осторожно напомнил Прокуда.

— Вообще-то, выбраться отсюда невозможно. Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то возвращался с того света? Это, примерно, то же самое.

— А вы кто? — спросил инженер.

— Я… — он, кажется, растерялся, — я, скажем так, архитектор, один из тех, чьими руками Сумасшедший создавал этот мир. А место это, кроме своей непосредственной функции ворот в загробный мир, служит механизмом функционирования мира. Видите эти шестерёнки, они отсчитывают обороты пространства на земле, а другие, те, что подальше, проводят планету по орбите, а те, что с другой стороны…

— Вы нас держите за идиотов, — перебил его я, — слепой увидит, что механизм этот — декорация, шестерёнки ничего не крутят.

— Я не говорил, что шестерёнки что-либо крутят, — он продолжал гнуть своё, — вот эта штука у вас на руке, она ведь отсчитывает время, так?

— Ну.

— Но нельзя ведь сказать, что она двигает время вперёд? Если её разрушить, разве время остановится? Вот и этот механизм ведёт себя так же. А я — тот единственный из архитекторов, что ещё остался в этом мире, пусть и условно.

— А что насчёт других миров? — я бросил пробный камень. — Они существуют?

— Существуют? Термин интересный, вот только объяснять его можно по-разному. Я, по-вашему, существую?

— Да.

— Тем не менее, меня в мире живых нет, а вы есть. Пока. Это не мешает нам разговаривать. И так со всем, если вы представите себе совсем уж дикую вещь, которая точно существовать не может, то и тогда можно сказать, что она существует, пусть даже только в вашем воображении. Это тоже слой реальности.

— Мы из другого мира, — признался я, словесный пинг-понг уже порядком надоел, — хотим попасть обратно, слышали, что есть способ, но по пути случайно попали к вам.

— Я знаю это, все, кто создан волей Сумасшедшего, несут на себе его печать, а на вас этой печати нет. Вывод? Вы не отсюда. Но, как я уже говорил, в этом мире возможно всё, в том числе, попадание сюда вас, людей из иного мира. Такова воля Сумасшедшего.

— А где он сам?

Архитектор вскинул брови и пристально посмотрел на меня.

— Понятия не имею, не видел его уже… — он начал вспоминать, — не помню, сколько тысячелетий. Допускаю, что стоит сейчас рядом и смеётся над вашими потугами узнать больше. Он часто смеялся, можно упрекать его в чём угодно, но не в угрюмости.

— Так есть способ нам вернуться в наш мир? — устало спросил Прокуда.

— Я же сказал…

— Есть способ?

— Разумеется, есть, — настроение архитектора начало портиться, — только я его не знаю, а если и знал когда-то, то забыл, как и тысячи других не нужных мне вещей. Не стоит думать, что Сумасшедший, создавая мир, что-то не предусмотрел, это гений, и он продумал всё до мелочей. Законы природы, созданные им, только кажутся дикими и непредсказуемыми, на самом деле, в них есть своя система, которую просто не каждому дано понять. Легче всего она откроется тем, кто приближен к богу. Если есть способ что-то сделать, то он открылся людям в виде откровений бесноватых пророков. Эти откровения последователи записывали в священные книги, выбивали на стенах храмов, заучивали наизусть. Потом информация могла потеряться, язык могли забыть, а рукопись сжечь, но это есть, оно никуда не исчезло.

— Храм Золотой Луны, — напомнил Кирилл, — это вам о чём-то говорит?

— Как и тысяча других храмов, — он развёл руками, — люди, которые этот храм создали (я говорю не только и не столько о каменном строении, скорее, о самом понятии храма, которое больше духовное, чем физическое), всегда тянулись к тайнам бытия, как знать, возможно, и проход в иной мир был в их власти.

— Хорошо, — бесплодный разговор пора было заканчивать, — мы вас поняли, теперь, пожалуйста, выпустите нас наружу, в обычный мир, а до Храма мы дойдём сами.

— Прямого выхода нет, но вы можете идти через механизм.

— Прыгать по шестерёнкам? — не понял я.

— Шестерёнки у вас в глазах, — он вздохнул, — здесь показана схема механизма, а тот факт, что вы воспринимаете её, как набор шестерёнок, говорит только о вашем восприятии. Мой облик, кстати, тоже, всего лишь образ, который видите вы, он рождается у вас в мозгу. Если хотите, всё будет иначе.

Он как-то картинно взмахнул рукой и исчез. А вместе с ним исчезли и шестерёнки, сменившись кубиками гигантской головоломки. На таком кубике мы сейчас и стояли, а сбоку на нас надвигался другой. Мы метнулись в противоположную сторону, успев перепрыгнуть на другой кубик, потом на третий. Они двигались с разной скоростью и в разных направлениях, одни хотели нас раздавить сверху, другие сталкивали вниз, третьи сжимали в тисках. Если в этом и была какая-то система, то следовало самому быть психом, чтобы понять её. Бег начинал выматывать, спрыгнув в очередной раз на кубик, стоявший уровнем выше, я больно отбил ноги. А передо мной упал Кирилл, выронив Анечку. А кубик начал наклоняться, мы поехали вниз, но я успел ухватиться за край, а второй рукой схватить ребёнка за руку. Все остальные ухнули вниз, я даже криков не услышал. Потом, когда наш кубик повернулся, упали и мы, только уже в другое место, а потом ещё. Оказавшись, наконец, на горизонтальной поверхности, я схватил на руки девочку и сделал шаг вперёд, намереваясь перейти на другой кубик, смысла в этом не было никакого, но, может быть, получится догнать остальных. Опустив взгляд вниз, я понял, что там больше нет кубиков, только тьма. Если мы сейчас упадём туда, что снами случится? Выйдем в мир? Или разобьёмся? Или окажемся где-то ещё?

Увы, думать долго не пришлось, очередной кубик, надвигаясь справа, столкнул меня вниз. Падал я долго, достаточно, чтобы разбиться, но, как известно, в этом мире свои законы, ноги ударились о землю, я не удержал равновесия и вместе с драгоценным грузом покатился с горы. Катился довольно далеко, пока, наконец, не ударился головой о дерево и не потерял сознание.

Глава тринадцатая

— Вася, очнись, Васенька, ну, пожалуйста, — испуганный детский голос звучал, словно со дна колодца, тихо, но с отчётливым эхом.

Я некоторое время соображал, кого сейчас зовут, и стоит ли мне реагировать. В итоге решил, что стоит. Я медленно открыл глаза. Тусклый свет вызвал вспышку головной боли, но она быстро прошла. Светлые пятна перед глазами быстро обрели чёткость, и я смог различить заплаканную мордашку Анечки, склонившейся надо мной. Увидев, что я жив, она проглотила слёзы и улыбнулась.

— Я думала, ты умер.

— Я сам ещё не уверен, — ответил я, потом попытался встать, получилось со второй попытки. — Где мы?

— Не знаю, какой-то лес.

Это было и так понятно, лес, судя по обилию травянистых растений, лес тропический, здесь очень тепло и даже, как будто светлее. Над головой небо, привычное уже, серое небо со светлым пятнышком солнца. Как бы то ни было, а из подземелья мы выбрались. Теперь можно идти дальше.

— Где остальные?

— Не знаю, — ответила она, — я их не видела, последнее, что помню, это тех железных с топорами, а потом я сознание потеряла?

— Да, а мы ещё с одним типом поговорили, он, вроде как, самого Сумасшедшего друг, пусть ничего толком не сказал, но хоть из своего катакомбного царства выпустил. Там головоломка была, нужно было по кубикам прыгать. Кирилл спрыгнул с высоты, но тебя не удержал, а сам вниз скатился, я тебя подхватил, но за ними уже не успел.

— А мама?

— С ними, надеюсь, они тоже вышли, только в другом месте.

Девочка резко загрустила, видимо, не разделяла моих надежд. Теперь следовало определиться, что нам делать дальше? Я быстро перетряхнул свои запасы. Еды нет, воды тоже, есть оружие, которое, надеюсь, теперь будет действовать. Есть немного пороха, капсюли и пули, то есть, защитить себя смогу. Несколько коробков спичек и кусок мыла. И почти все деньги, у остальных осталась, максимум, пригоршня серебра. Впрочем, они кое-что насобирали в склепе, думаю, на первое время хватит.

Вынув револьверы, я заменил наколотые капсюли. Теперь стоит проверить, кроме того, если наши поблизости, они услышат выстрел. Прицелившись в ствол ближайшего дерева, я нажал на спуск. Верная машинка отозвалась громким выстрелом и облаком белого дыма. Пуля глубоко ушла в мягкий травянистый ствол. Некоторое время я сидел, напрягая слух. Надеялся услышать ответный выстрел, или, что ещё лучше, крик. Увы, никто не отозвался, в этом лесу были только мы двое.

— Нужно идти, — сказал я после долгого молчания.

— Куда? — девочка пребывала в прострации.

— Туда, где есть люди, и еда, и дороги. Мы поищем своих, но, если не найдём, отправимся на север сами. Там перешеек, очень узкий путь, там мы оставим им послание, а если они придут туда раньше, то они оставят его нам. Рано или поздно, но мы встретимся.

Версию эту я выдумывал на ходу. Но получилось неплохо, по крайней мере, она поверила. Неуверенно улыбнувшись, она вскочила с места и помогла встать мне самому. Осмотрев себя, я не нашёл серьёзных повреждений, только одежду изорвал, да ссадина на виске.

— Идти сможешь? — заботливо спросила Анечка.

Я кивнул, смогу, конечно, смогу. Нужно только направление выяснить. Часы показывали полдень, я определил направление и повернул на север. Теперь бы ещё людей найти.

Последнее оказалось задачей непростой. Следы пребывания человека имелись, например, в виде срубленных деревьев, костров, каких-то костей. Вот только где само поселение? Мы сейчас идём к нему? Или удаляемся? Или проходим мимо? Вот бы узнать.

От размышлений меня отвлёк звук. Не просто звук, а такой, от которого сердце забилось чаще. Мы как раз спускались с горы, когда над лесом пронёсся протяжный гудок паровоза. Мы с Анечкой переглянулись, после чего я выдохнул:

— Бежим.

И мы побежали. Спуск к железнодорожной линии, которая, кстати, имела две колеи, занял минуты две. Поезд был ещё довольно далеко, но мы его уже видели. Самый натуральный паровоз, с дымным хвостом и колёсами, окутанными облаками пара. За ним было несколько вагонов, но, как я понял, состав был грузовой. Это даже лучше. Не было смысла выяснять, куда этот поезд следует, в какой-то населённый пункт, где есть еда и ночлег. А оттуда уже можно начинать поиски.

Отступив на шаг от насыпи, чтобы не обдало паром, мы спокойно пропустили паровоз мимо, а сами приблизились к вагонам. Вот чему я учу будущее поколение? Впрочем, ребёнок и без меня был развитый. Когда приблизилась ручка, она ловко ухватилась за неё и запрыгнула на подножку. Я повторил тот же номер на следующем вагоне. Что перевозилось в поезде, осталось неизвестным, двери были закрыты замками и опечатаны, но это было и неважно, главное, что у нас есть транспорт.

Езда зацепом заняла около трёх часов, всё это время мы могли наблюдать одинаковый пейзаж. Местность, идущая под уклон. А в месте прохождения ветки — стёсанная каменная стена. Скорость наша не превышала тридцати-сорока километров в час. Когда уже начали уставать руки, я заметил, что Анечка впереди машет мне рукой, призывая посмотреть в указанном направлении. Мы въезжали в город. Настоящий город, почти современный, напоминающий картины викторианской Англии. Даже привычное тёмное небо напоминало промышленный смог.

— Прыгай! — крикнул я ей, вряд ли она услышала, но я показал ей личным примером, отпустил ручку и прыгнул, стараясь прыгать назад. Получилось плохо, ноги ударились о щебень, несколько шагов я пробежал, но на ногах каким-то чудом сумел удержаться. Анечке повезло меньше, о законах физики она имела довольно смутное представление, поэтому просто не подумала, что тело её движется со скоростью поезда. Прыгнула она в сторону, просто оттолкнувшись от вагона, естественно, приземлившись, сразу же полетела кубарем, рискуя сломать себе шею.

Когда я подбежал к ней, она сидела на земле, разглядывая ободранную руку, а второй рукой поправляла растрепавшиеся волосы. В остальном, кажется, всё было нормально. Аккуратно подняв её, я отряхнул грязь с одежды, и предложил идти дальше. Надо сказать, спрыгнули мы вовремя, через полкилометра поезд заходил в огороженный забором тупик, где за ним закрылись ворота. Выйти оттуда было бы не так просто.

Минут через пять мы уже шагали по оживлённым улицам, образ викторианской Англии стал ещё более явным, костюмы, дома, мальчики, продающие газеты, чистильщики обуви, конные экипажи на улицах. Прогресс был налицо.

— Я есть хочу, — заныла Анечка указывая на какое-то заведение с яркой вывеской, — там кафешка, пойдём?

— Ты лучше банк найди, чтобы деньги местные получить.

Банк мы обнаружили через полчаса, невыразительная конторка пот скромной вывеской. Войдя внутрь, я поймал первого попавшегося сотрудника и вкратце растолковал проблему. Он внимательно меня выслушал и кивнул на дверь.

— Обменять серебро? Это туда.

Усадив ребёнка на стул, я вошёл в указанную дверь. Там было классическое окошко, за которым сидел тощий мужик в пиджаке. Он, видимо, работает без выходных, не видя белого света. По крайней мере, бледно-жёлтый цвет его лица говорил именно об этом. Впрочем, дневной свет здесь — понятие относительное. Посмотрев на меня блёклыми, как у рыбы, глазами, он сразу перешёл к делу:

— У вас драгоценные металлы, которые вы хотели бы превратить в деньги, так?

— Да, серебро, — я протянул ему одну монету, — нужно обменять пару сотен таких монет на местную валюту.

— Давайте их сюда, — предложил он, доставая весы.

Я отсчитал двести монет и предал их в окошко, клерк долго возился с весами, уставив вторую чашу целой кучей разных гирь, потом стал считать на счётах, потом полез куда-то под стол, в итоге в его руках возникла пачка банкнот.

— Итого на триста девяносто шесть динаров, комиссия десять процентов, на руки получаете триста пятьдесят с мелочью, — он протянул мне пачку бумажек.

— Это — много? — спросил я, убирая деньги в карман.

— Чуть больше моей месячной зарплаты, — он натянуто улыбнулся, видимо, считал свою зарплату недостаточной.

С этими деньгами мы направились в упомянутую кафешку. В заведении было чисто, прилавки полны, а официанты вежливы. Пока я перечитывал меню, Анечка подозрительно озиралась по сторонам.

— Чего на меня все пялятся, — раздражённо сказала она, пробегая глазами по немногочисленным посетителям.

— Может быть, — я выглянул из-за тонкой книги, — здесь не принято девушкам ходить в мужском костюме.

С этими словами я многозначительно кивнул в сторону немолодой дамы, что в компании такого же немолодого кавалера устраивалась за столиком в дольнем углу.

— Я этот мешок надевать не буду, — прошипела девочка, сверкая глазами, — я и так эти уродские панталоны ношу, с кружевами, вот досюда.

Она показала на ноге место ниже колена.