Король решает не всё

— Ну и слава богу, — с облегчением фыркнула Вера, — просто вышла из дома и не вернулась. Все, конечно, разобидятся до смерти, что я не выхожу на связь, но пусть лучше у них будет слабая надежда, что я сбежала, чтобы начать новую жизнь, и у меня всё хорошо, чем поломанный труп на руках. Так гораздо лучше. — Она даже улыбнулась себе, опустив глаза.

«У Виталика будет психологическая травма на всю жизнь. Сказала не звонить больше и бесследно исчезла навсегда. Вот это номер, я бы сознательно лучше не сделала.»

— Я вижу, вы не особенно расстроены, — с иронией фыркнул министр. — Вы всё-таки что-то натворили в своём мире? И исчезнув, оставили преследователей с носом, чему сейчас очень рады, так?

— Не угадали, — улыбнулась Вера. — Всё гораздо проще. На самом деле, было много людей, которые были против моего переезда, и перед самым моим Призывом один из них мне позвонил и я в шутку пригласила его с собой в этот город. Он, естественно, распричитался и я сказала, что пошутила. — Она шкодно прищурилась, прикусывая губу, приподняла брови и пожала плечами, — больше он меня не увидит. И не услышит. И даже письма грёбаного не получит, никогда. Уйти настолько по-английски — это лютый вин. — Она постепенно перестала улыбаться и вздохнула: — Но остальных, конечно, жалко, в мире полно людей, которые меня любят. В том мире.

Она окончательно расстроилась, на миг подняла глаза и заметила, что он опять собрался извиняться, подняла ладони, опережая его реплику:

— Вы ни в чем не виноваты, я бы всё равно никуда не уехала. Несущаяся во весь опор машина — штука, не оставляющая большого выбора. Если бы не Призыв, я бы сейчас лежала минимум в больнице, максимум — в гробу, а я сижу на кухне с чайком и ещё жалуюсь. — Она отвесила несерьёзный поклон: — Я вообще должна быть вам благодарна за вторую жизнь, какой бы она не была.

Министру формулировка явно понравилась, он улыбнулся на одну сторону:

— Ну что ж, у вас ещё есть время меня не разочаровать.

Она вяло махнула рукой:

— Ваша долгожданная война и так почти началась, это не моя заслуга. И иномирские танки, как это ни печально, по другую сторону. Ну ничего, — она гордо выпрямилась и по-братански подмигнула министру, — я построю вам противотанковую самоходную артиллерию и будем в расчете.

Он поднял брови:

— Заинтриговали.

— Сейчас покажу, — она потянулась за телефоном, но он жестом остановил её:

— Не сегодня, — быстро глянул на часы и с сожалением вздохнул: — У меня тренировка через пятнадцать минут, мне пора.

— Вы не останетесь на ужин? — округлила глаза Вера, расстраиваясь напоказ чуть сильнее, чем на самом деле. Министр озадаченно замер и с досадой посмотрел на плиту, Вера сжала губы, задавливая улыбку.

«Мясо пахнет шашлыком на всю квартиру, давайте, скажите, что вам не хочется. Поупражняйтесь во вранье, господин «ещё», давайте.»

Он колебался, откровенно разрываясь между культурностью и честностью, посмотрел на Веру, тут же изобразившую глазками: «ну?», усмехнулся и с напускной грозностью покачал головой:

— Как же прав был старый Тонг… вы демон, госпожа Вероника. — Она шкодно хихикнула, он погрозил ей пальцем: — Я растолстею и это будет целиком ваша вина. — Она хихикнула ещё, он зарычал и с досадой закрыл лицо ладонью, в этот момент в гостиной раздались шаги и в дверях возник высокий цыньянец в боевом комбинезоне без маски, поклонился:

— Господин. Вы решили пропустить тренировку?

— Размечтался, — фыркнул министр, поднимаясь, указал глазами на парня и сказал Вере: — Это Двейн. — Повернулся к заму и жестом представил её: — Госпожа Вероника, Призванная. — Вера вскочила и улыбнулась:

— Очень приятно. Зовите меня Вера.

— Госпожа, — парень поклонился ей, она не знала, что делать, потому что готовилась подавать руку и теперь, получается, зря вставала. Министр заметил её замешательство и с усмешкой сказал:

— Цыньянцы не пожимают руки, они кланяются. Но вам это делать не обязательно.

«Какой-то он недостаточно смуглый для цыньянца…»

Она оставила свои наблюдения при себе и со смущенной улыбкой чуть склонила голову, проводила их до портала, Двейн ещё раз поклонился и вышел первым, министр задержался, посмотрел на шкодную улыбочку Веры, она шёпотом пропела:

— Ну так что, вас ждать?

В его взгляде опять появилась шутливая укоризна:

— Уже поздно.

Вера фыркнула:

— Это вас когда-то останавливало?

— Тренировка может занять несколько часов, — в его глазах плясали черти, размахивая транспарантом: «уговори меня», Вера кусала губы и улыбалась как экзаменатор, который точно знает, кто списывает.

— Господин министр, — наконец мурлыкнула она, — смотрите сами, мясо никуда не денется… ну, если Барт не придёт, или Эйнис. Там, конечно, много, но если вы хотите действительно большую порцию…

— Чёрт, — шепотом ругнулся он, грозно указал на Веру пальцем: — Никакого Барта! Явится — прогоните, скажете, я запретил.

Вера хихикнула и кивнула:

— Я жду.

Он быстро поклонился и развернулся уходить, шипя под нос: «Демон!» и улыбаясь со смесью досады и веселья.

Вероника вернулась на кухню и спрятала еду в холодильник, чтобы сохранить горячей, опять взяла свой список и пошла за стол.

* * *

Он пришёл через два с половиной часа, она засекла. Ещё более уставший, чем до этого, но кроме мокрых волос, ничего нового в нём Вера не заметила. Отложила листок и встала ему навстречу, сделала приглашающий жест в сторону кухни, он чуть улыбнулся и пошёл за ней, молча сел на своё любимое место, оперся о стену, с видимым удовольствием устраиваясь поудобнее.

Вера стала доставать всё из холодильника и полуобернулась к министру:

— Вы мясо с чем будете?

— С мясом. И можно прямо со сковородки.

Вероника обернулась полностью, с недоверчивой улыбкой смерила взглядом господина министра, который наблюдал за ней как кот, приоткрыв один глаз, а вторым продолжая спать.

— Вас Барт покусал? — спросила Вера, понижая голос, ей как-то неосознанно не хотелось шуметь в присутствии настолько уставшего человека.

— Причем тут Барт? — он приоткрыл и второй глаз, Вера пожала плечами:

— Он любит есть из кастрюль.

— А, в этом смысле, — чуть улыбнулся он, опять закрывая глаза, — нет, мне всё равно, из чего есть. Я люблю просто есть, хотя бы иногда, но сегодня у меня со столовой как-то не сложилось ни в обед, ни вечером. А потом принесли ваш танк и всё закрутилось ещё быстрее, а я сидел тут и три часа нюхал ваше мясо… — Вера хихикнула, он приоткрыл один глаз и устало вздохнул: — Вообще не смешно, этот запах — оружие массового поражения, я должен думать о судьбе королевства, а в голове одна еда, чувствую себя животным.

— Лучший способ борьбы с соблазном — поддаться ему и успокоиться, — заявила Вероника, доставая тарелки и вилки, министр фыркнул:

— В данной ситуации я даже спорить не буду, действуйте.

Она опять тихо рассмеялась, начала выставлять на стол тарелки с салатами, закуски, приборы и наконец поставила перед министром огромную сковороду с мясом, предварительно отложив чуть-чуть себе:

— Прошу.

Он приоткрыл глаза и тут же округлил их, с шокированным выдохом осматривая стол. Поднял глаза на Веру и с ироничной улыбкой сказал:

— Я пошутил, вообще-то.

— Я тоже, — фыркнула Вера, — вот такое у меня странное чувство юмора.

Министр смотрел на исходящую паром сковородку как человек, который ищет подвох и не может найти, потом с видом «эх, была не была» оттолкнулся от стенки и взял вилку, бурча под нос:

— Чтоб я ещё отказывался от таких предложений.

Вероника хихикала под нос и грызла зубчики вилки, чтобы не улыбаться слишком уж широко. Господин министр с далеко не министерским зверски голодным видом закидывался мясом, пока физиономия не стала расслабленная и довольная, как у кота, лежащего в джакузи со сметаной. Его движения постепенно замедлились, он нашел в себе силы уделить внимание салатам, медленно вздохнул и тихо сказал, накалывая по горошинке на каждый зубчик вилки:

— Я стану очень, очень, — поднял взгляд на Веру и с чувством повторил, — очень толстым.

Она рассмеялась и качнула головой:

— Пропуская обед с ужином и тренируясь два раза в день? Вряд ли.

— Такие дни бывают редко, — поморщился он, лениво выбирая очередной кусочек мяса. — Если ночью группа работает, то утренняя тренировка для этой группы отменяется. Если работа днём, то вечерняя отменяется. А так как мы с Двейном крайне редко работаем в одной группе, то возможность потренироваться вместе выпадает не всегда, надо ловить момент.

— Так это он — тот спарринг-партнёр, к которому вы обращаетесь в Тяжелые Дни? — поинтересовалась Вера, он кивнул:

— Да, мы с детства вместе тренируемся.

— А почему не работаете в одной группе?

— Для страховки. — Вера непонимающе нахмурилась и он объяснил: — Один уходит, другой остаётся на базе, чтобы в случае, если с группой что-то случится, было кому принять командование.

Вера поёжилась, как будто за шиворот снега сыпанули, он заметил и криво улыбнулся:

— Надо учитывать все варианты.

Ей стало ещё неуютней, блуждающий по столу взгляд зацепился за шрамы на его руках, она положила вилку и встала налить себе воды. Долго выбирала чашку, пытаясь что-то сделать с лицом, чтобы было как раньше, набрала воду, вернулась за стол. Господин министр с довольным видом забрал чашку из её рук и кивнул:

— Спасибо. — Вера спрятала улыбку и пошла за второй. Когда вернулась, он тоже отложил вилку и усталым взглядом блуждал по столу, как будто решая, влезет ещё что-то или лучше не надо.

— Убирать? — сочувственно улыбнулась Вера, он решительно взял вилку:

— Нет.

Она качнула головой и села, с довольной улыбкой наблюдая за ним и по чуть-чуть отпивая из чашки. Надолго министра не хватило, но он продолжал лениво выбирать по кусочку из каждой тарелки, хоть по нему и было видно, что с большим удовольствием он бы сейчас расстегнул пояс и прилёг.

— А как вы нашли Двейна? — спросила Вера, он фыркнул и с ироничной ностальгией сказал:

— Шёл себе, шёл, смотрю — Двейн. — Вера подняла брови, пытаясь понять, насколько это шутка, министр тихо рассмеялся: — Честно, всё так и было! Только у него тогда ещё не было имени. — Он перестал улыбаться и немного грустно сказал: — Это я его назвал.

Вероника заинтригованно молчала, министр отпил ещё воды и наконец положил вилку, смиряясь с ограниченным объемом собственного желудка. Вздохнул и откинулся на стену, опять прикрыл глаза и стал рассказывать:

— Он раб, им владела одна цыньянская семья, в которой я когда-то жил. — Вера попыталась не слишком демонстрировать свое удивление, но он заметил, криво улыбнулся, — я жил в разных семьях, но в этой задержался надолго. В основном, из-за Двейна.

Она округляла глаза всё сильнее, он улыбнулся, развеселённый её интересом.

— Когда мы познакомились, мне было девять лет и я уже три года изучал боевые искусства под руководством мудрых наставников. Всё было отлично и весело, кроме одного — мои спарринг-партнёры меня раздражали. Они либо были гораздо старше и дрались вполсилы, либо были ровесниками, но недотягивали по уровню, либо были во всем хороши, но боялись бить меня в полную силу.

— А надо в полную? — полуутвердительно уточнила Вера, он кивнул:

— Надо. И вот однажды иду я, весь такой девятилетний воин, смотрю — один из детей-рабов во дворе машет палкой, повторяя те приемы, которые я сегодня проходил. Я остановился, чтобы он меня не увидел, понаблюдал немного за ним, — он уважительно опустил уголки губ, кивнул, — а неплохо машет, по крайней мере, сильно. Но с ошибками. Меня обуяла жажда поумничать, я к нему подошёл и показал, как правильно.

Вера кусала губы, наблюдая за опять чуть помолодевшим лицом господина министра. Она так живо представляла его маленьким, что не требовалось никаких усилий для визуализации его рассказа.

— Пацан испугался поначалу, но я пообещал, что никому не скажу, он мне поверил. — Вера непонимающе нахмурилась и он объяснил, опять став суровым взрослым: — В Империи запрещено обучать рабов боевым искусствам, для раба это в первый раз плети, во второй — смерть, для учителя — тоже плети или штраф, в зависимости от положения. Для детей сделали бы, конечно, скидку, но досталось бы всё равно обоим, розги как минимум.

Она поёжилась от этой системы, он заметил и косо усмехнулся, продолжил:

— Нас никто не поймал. На следующий день я его опять нашёл, мы хорошо спрятались и я показал ему то, что учил сегодня, а он мне — то, что я ему показал вчера. Получилось очень весело, нам понравилось и мы стали так делать каждый день. И спустя буквально пару месяцев я понял, что пацан меня догоняет, причём семимильными шагами, у него оказался просто талант, — в голосе министра появилось восхищение, потом лёгкая досада, — мне пришлось напрячься, чтобы сохранить статус учителя. Но больше всего я ценил его за то, что он не боялся ставить мне синяки, это редкая удача — найти такого спарринг-партнёра, который подходит и по уровню, и по возрасту, и даже бьёт от всей души.

Я задержался в этом доме на несколько лет, потом пришлось уехать, а когда вернулся, опять пошёл к нему тренироваться. Но, к огромному моему сожалению, за время моего отсутствия он повзрослел и приобрёл мировоззрение раба — начал кланяться, уважительно обращаться, осторожно бить… — Господин министр с досадой махнул рукой, помолчал, потом улыбнулся: — Но я нашёл выход. Я предложил ему договор — мы тренируемся в тайне, как обычно; бьём в полную силу; за каждый синяк или царапину, которую он мне поставит, я плачу ему золотой, а если поцарапаю его я — он платит мне серебряный. — Вера впечатлённо улыбнулась, министр довольно прищурился и шепотом протянул: — Как он меня бил, это стоило чего угодно! Для раба серебрушка — состояние, я понятия не имею, на что он их тратил, но дрался он за них как дикий зверь. Всё приходилось держать в строжайшей тайне, нам было уже около пятнадцати, в Империи это уже взрослые, если бы кто-то узнал, нам бы не поздоровилось. Так прошло ещё несколько лет, я опять уехал, а потом через время посетил этот дом уже просто как гость, — он замолчал, в глазах сгустился туман воспоминаний и Вере вдруг стало неуютно, как будто эта память была для него тяжким бременем.

Она ничего не сказала, он сам заметил, что молчит слишком долго, и улыбнулся, продолжая, как будто этой паузы не было:

— Я пошёл прогуляться по двору и случайно подсмотрел занятную картину. Моего ученика окружили трое рабов и пытались мешать ему работать, чем-то он им не угодил. Насмешки, оскорбления, толчки — полный комплект провокации. — Напрягшиеся желваки на его лице ясно давали понять, что он бы такое терпеть не стал, Вера затаила дыхание в ожидании развязки, министр выдержал паузу и криво усмехнулся: — А мой ученик невозмутимо накрывает на стол, молча и покорно. Это продолжается минута за минутой, меня это уже бесит, Двейн не реагирует, вообще. С его талантами он мог бы убить всех троих лопаткой для риса, секунд за пятнадцать. Перед ним на столе лежало много чего, смертельно опасного в его руках — он ничего не взял. Я подождал, пока они уйдут, подошёл к нему и спросил, почему он ничего не сделал. Знаете, что он сказал?

Вера догадывалась, но не хотела ломать монолог господина министра предположениями, поэтому просто заинтересованно приподняла брови с поощрительной улыбкой. Он глубоко вдохнул и с насмешкой выдал:

— «Мы же договаривались», — со смесью восхищения и сарказма развёл руками, вздохнул: — Да, мы договаривались. Десять лет назад. И он всё это время ни единой живой душе не дал ни малейшего повода заподозрить, что я с ним занимался. Я посмотрел в его невозмутимо-честные глаза и подумал, что если и хочу видеть кого-то с оружием за своей спиной, то только его. Пошёл к хозяину дома и купил его. — Его лицо дрогнуло раздражением и он зло добавил: — За пять золотых. Если бы хозяин знал, что за последние десять лет я потратил на него столько золота, что в двух ладонях не удержишь, он бы сильно удивился.

— И вы дали ему свободу? — улыбнулась Вера, министр качнул головой:

— Я привёз его в Карн, здесь нет рабства. Переходящие границу рабы получают документы контрактного работника, в которых указывается их зарплата, имя хозяина и сумма задатка. То есть, он свободен, но обязан работать на меня, пока не выплатит свою стоимость, но при этом, если я опять поеду с ним в Империю, он опять считается там рабом.

Вера нахмурилась от такой мудрёной юриспруденции, почесала лоб:

— То есть, он сейчас кто?

— Смотря где, — усмехнулся министр, — в Карне — свободный человек и мой приёмный сын, абсолютно официально, он внесён в завещание как мой старший наследник. В Империи — спорный вопрос… считать его рабом уже нельзя, сыном, к сожалению, тоже. Там есть такое понятие, как «подопечный», оно юридически значит «не кровный родственник, член семьи без права наследования». В Империи часто случается так, что дети воспитываются у родственников или вообще в чужой семье, у них может быть имущество, которым до их совершеннолетия распоряжается опекун, но после он уже не имеет на это имущество права, как и подопечные не имеют права на наследство опекуна.

— А почему так получается? — тихо спросила Вера, он отвёл глаза:

— Дети часто остаются без родителей или даже рождаются без родителей. Войны, преступность, болезни. Женщины умирают в родах, мужчины уходят на заработки и исчезают, — он пожал плечами, как будто отмахиваясь от чего-то несущественного. — В Империи нет детских приютов, бесхозных детей вешают на тех родственников, которым не удалось отвертеться.

«И относятся они к ребёнку соответственно.»

Вероника опустила глаза, чтобы он не увидел в них сочувствия, ей показалось, что они как-то незаметно свернули не туда и он вот-вот это поймёт и разозлится. Он молчал, она рассматривала тарелки, потом увидела, как он героическим усилием берёт вилку и опять тянется за салатом, улыбнулась и подняла глаза. Министр нависал над столом, опираясь на локти, и медленно жевал с видом довольным, уставшим и не желающим сдаваться.

— Дайте угадаю, — тихо сказала Вероника, — вам сегодня не удалось поспать после утренней тренировки?

Он бросил на неё короткий недовольный взгляд, как бы говорящий: «не лезьте не в своё дело, будьте так любезны, пожалуйста», она фыркнула и отвернулась, краем глаза заметила, как он с трудом пытается сдержать зевок и криво улыбнулась, смеривая его взглядом: