Помоги проекту - поделись книгой:
— Да, не для того передовые люди России свергали царских сатрапов, чтобы жить при большевистском угнетении, — поддакнул "профессор", — Я социалист, и ответственно заявляю, что до социализма нам предстоит еще долгий путь, какой уже давно проделывают все цивилизованные страны. И наша партия социалистов-революционеров стоит на почве Учредительного собрания и парламентской республики, где представлен весь народ и все собственники, в особенности крестьянство.
— А землицу нам, однако, большевики дали, господин хороший, — ехидно заметил бородатый рыжеватый крестьянин, сидящий через проход в боковом отделении.
— Большевики в своём "декрете" нагло украли тезисы эсеров, — вскинулся "профессор", — это была наша программа раздела и нарезки всех земель по крестьянским хозяйствам.
— А чего ж вы раньше то своей программой не воспользовались на землю то? — усмехнулся рабочий в возрасте, — Пока у власти были во Временном правительстве. А то землю то крестьянам давать не спешили.
— Наше Временное правительство решало текущие задачи! И мы участвовали в войне, выполняя союзнические обязательства, нам было не до земли, — воскликнул "профессорского" вида мужчина, — Всё должно было решить Учредительное собрание!
— А зачем нам теперь ваше буржуазное собрание, — сказал молодой рабочий, — У нас теперь Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. И государство теперь наше. Республика Советов, где власть у нас, у трудящихся, а не эксплуататоров. Третий Съезд Советов вместо вашего собрания уже всё решил. И про мир, и про землю. Земля теперь общая.
— Обчая не обчая, но ежели кто у нас её или хлеб наш отобрать вздумает, то у нас тута и ляжет. И город нам не указ, — мрачно высказался угрюмый заросший черноволосый крестьянин, до этой поры молчавший.
Эта тяжёлая фраза резко снизила оживлённость спора, и повисло неловкое молчание. Рыжеватый крестьянин, покопавшись, достал мешочек и газетку, оторвал клок бумаги, отсыпал туда из мешочка, свернул самокрутку и закурил. По нашему отделению заклубился сизый дым, от которого защипало глаза, так что Лиза зажмурилась и заморгала, а у меня запершило в горле.
— Дядя, я б тебя попросил курить свою траву в тамбуре, — обратился я к нему. — Что ты туда насовал, что аж горло дерёт, людям мешает. Мы за местом твоим проследим, не беспокойся, вернёшься, не пропадёт.
— А у нас тяперича свобода! — едко усмехнулся рыжеватый. — Чаво хотим, того и делаем. Что же трудящимся и закурить нельзя, — он глянул на меня и скосил глаза вниз. — Однако, мы и в тамбур можем пойтить, да. Ежели обчеству мешает, то, конечно, оно так, да. Мы ж не супротив обчеству то, — переменился он во мнении и засобирался в тамбур.
Я не сразу понял причину его резкой перемены, но проследил за направлением его взгляда и заметил, что из кармана моей шинели высовывается рукоятка револьвера. "Поговорка про доброе слово и револьвер, — мысленно рассмеялся я. — Работает, однако," — но поправил наган в кармане, спрятав его поглубже.
Мимо окна мелькали деревья, поля, мы проезжали полустанки и станции. Где-то остановки были короткие, где то побольше, для заправки водой или для смены паровоза. Я еще пару-тройку раз бегал за кипятком, не на всех станциях его можно было набрать. В одну из таких отлучек возвращаясь с чайником к нашим местам, я увидел троих мужчин, одного худощавого франтовато одетого и двоих покрупнее, но одетых попроще, переговаривающихся с кем-то в нашем отсеке-купе. Переложив чайник из правой в левую руку и подойдя поближе, я услышал напористые слова франта:
— Вы же понимаете, что такой красивой девушке не стоит ехать одной в поезде, наполненном изголодавшимися мужчинами. Но я уверяю вас, со мной вам нечего бояться. Я присоединяюсь к вашему путешествию, мадмазель, и всё будет "тре бьен," — после чего он сделал попытку войти в купейное пространство.
Сразу же след за этим я услышал щелчок раскрываемого Лизиного саквояжа, куда она перед отъездом положила браунинг, и раздался напряженный и твёрдый Лизин голос:
— Рекомендую не приближаться. Я не одна. У меня есть спутник. Гражданин, вам лучше удалиться, нам с вами не по пути.
Я вынул из правого кармана шинели наган и прижал руку к корпусу, направив ствол на этих троих.
— Какие вопросы, господа хорошие? — произнёс я, обратив на себя их внимание. Франт метнул взгляд внутрь купе, по видимому, в сторону Лизы, потом его глаза остановились на направленном в его сторону стволе револьвера.
— Нет, нет, никаких вопросов к товарищам, — криво осклабился он, и, мотнув головой своим спутникам, развернулся и пошел к другому выходу из вагона. "Мы, это, просто уходим, что ли?" — спросил его один из сопровождающих. Я сделал несколько шагов мимо нашего купе вслед за ними и услышал обрывки фразы в ответ: "…эсерка бешеная… ты шпалер в сумке у ней видал?.. и боевик при ей… Им шлепнуть как тебе высморкаться…"
Вернувшись к нашим местам, я увидел нахмуренную Лизу со сжатыми губами, державшую руку внутри своего саквояжа. Проследив взглядом за выходом этих троих из вагона, я убрал наган и ободряюще кивнул девушке: "Всё хорошо. Ты умница и молодец. Я с тобой."
Поставив чайник, я присел рядом и приобнял её, и она, оттаяв, облегченно мне улыбнулась.
За окном вагона уже стемнело. К этому времени крестьяне уже сошли каждый на своих станциях. Часть народа в вагоне уже лежала на разложенных и соединённых парами полках. В нашем купе-отсеке мы тоже, договорившись, разложило верхние полки и соединило нижние сиденья в сплошные лежанки. Я постелил нам с Лизой тюфяки, и под тройной стук колёс потянулась ночная дорога под уже ставший привычным шум поезда совмещенный со скрипом полок, сопением и храпом спящих людей. Я не знал, что это была за троица, проявившая столь навязчивое внимание к Лизе, и, хоть предполагал, что они скорее всего не вернутся опять, чтобы взять реванш, но на всякий случай положил наган рядом с рукой и спал вполглаза с внезапным настораживанием к каждому необычному звуку среди ночи.
К утру я закономерно не выспался, и, когда с появлением солнца народ зашевелился, и Лиза тоже проснулась, я завалился на верхнюю полку и попытался хоть немного отоспаться. Мы ехали еще полдня, уполовинили с Лизой наши запасы рыбы и хлеба, и вот въехали в город, которому скоро предстояло стать столицей страны. Поезд прибыл на Николаевский же вокзал, как и в Петрограде. Выгрузившись из вагона, мы вышли на перрон, ничуть не похожий на внутренний вид Ленинградского вокзала из моей памяти. Выйдя на Каланчевскую площадь, я поразился, какой она казалась просторной. Никаких сталинских высоток, естественно, еще не было, и три вокзала в их более-менее узнаваемом обличье были самыми огромными строениями в округе. Ну вот мы и в Москве восемнадцатого года. Что нас здесь ждёт?
Интересные ссылки.[5]
Глава 5
Каланчевская была залита солнцем. Был морозец, пар вырывался изо рта. На просторной площади множество народу, часть в солдатских шинелях, многие с оружием. Идут груженые ломовые подводы. Вот стоят и "такси".
Ближайший к нам широкий в поясе "таксист" одет в длинный кафтан коричневого цвета и мохнатую шапку, а его "двигатель" мощностью в одну лошадиную силу запряженный в сани понуро стоит рядом.
Мы с Лизой думали, что нам делать в Москве, и решили, что она попытается устроиться на государственную службу, тем более мандат от Петроградского Комитета охраны наличествовал, чтобы иметь какой-то гарантированный доход, паёк и доступ в столовую.
Дотащив наши узлы с вещами до ближнего извозчика, я начал разговор:
— А что, Москву то хорошо знаешь?
— Знаю, как не знать, — пробасил он. — Кажинный день уж который годок возим. Не сумлевайтеся, куды надо доставим.
— Где здесь в Москве комитет охраны, — спросил я, — или городской милиции, как тут это называется.
— Дык в Совет милиции вам и надоть. К бывшему градоначальству на Тверской бульвар. Мы с моей кобылкой вас довезем, поскучать не успеете.
— Сколько возьмёшь?
— Дык червонец дотудова бы в самый раз.
— Пятёрку дам, керенками, а потом еще столько добавлю, как на квартиру отвезешь.
"Таксист" покивал головой, кобыла его тоже кивнула в такт, и мы с Лизой переложили узлы ему в сани и уместились рядом. Извозчик уселся впереди, качнул вожжами, кобылка с усилием сдвинула сани с места, и они медленно поскрипели полозьями в сторону выезда с площади под мост с железнодорожными путями.
Проехав по короткой улочке, мы выехали на Садовое кольцо. Оно действительно было садовым. Несмотря на широкую полосу движения, до домов по обеим сторонам оставалось еще очень много места, которое было занято скверами и палисадниками, сейчас блестевшими лежавшим на них снегом под лучами солнца. Лошадка не плелась, но шла чуть быстрее пешехода. Лиза вертела головой, стараясь рассмотреть всё вокруг, и почти безостановочно что-то говорила, впрочем, почти не требуя ответа. Я же всё таки не выспавшийся и голодный только кивал или отвечал коротко, не желая сказать что-нибудь, что окажется резким. Лиза обратила внимание на мои ответы и спросила:
— Я много разговариваю, да? Прости, я немного взволнована… Я так редко выбиралась из своего города, а в Москве никогда не была, а тут всё другое… А я всегда, когда волнуюсь, начинаю говорит без умолку… Я тебя не утомила? — сказала она, вопросительно улыбнувшись.
— Неа… — я мотнул головой. — Я в такие моменты, наоборот, молчу. Мы дополняем друг друга, — подмигнув ей, добавил я.
Лиза, слегка успокоившись, вернулась рассматриванию зданий. Я тоже стал обращать на них внимание и заметил на некоторых отбитую штукатурку, следы пуль, кое-где, похоже, и взрывов или артиллерийского огня.
— Изрядно тут постреляли, — сказал я в спину извозчику, — артиллерией били?
— Дык, вестимо, ей, и пулемётами, и бонбами, — ответил тот. — Вашего брата-солдата в Кремле много побили. Потом рабочих из ихней красной гвардии. И энтих також, буржуйских сынков. Под тыщу народу, бают, вкупе полегло. И прочим, бывало, прилетало — девицам всяким и ребятишкам шебутным. Пуля, она не разбирает.
Я вспомнил про восстание юнкеров в Москве, случившееся вскоре после октябрьской революции в Петрограде и попытки повторить это большевиками в Москве. Но, в отличие от Петрограда, в Москве оказали сопротивление эсеры и меньшевики, подняв на вооруженное восстание юнкеров, и получилось намного более кроваво. После кровопролитных для мирной Москвы боёв и артиллерийских обстрелов обе стороны заключили перемирие. Получился трагический паритет по одинаково большому числу погибших с каждой стороны, причем молодёжи, что солдат, что рабочих-красногвардейцев, что юнкеров. Власть осталась за большевиками, пленных юнкеров отпустили на свободу, взяв слово не поднимать оружие против новой власти, что было в порядке вещей первое время после революции, до нарастания ожесточения и ненависти обеих сторон. Многие из юнкеров и офицеров вскоре покинули Москву и подались на Дон, в формировавшуюся белую армию.
Мы свернули с Садового на большую улицу.
— Где едем? — поинтересовался я, — Далеко еще?
— Туточки рядом, — отозвался извозчик, — Чичас Тверская, а потом и Тверской бульвар недалече.
Через небольшое время мы действительно свернули на какой-то бульвар и почти сразу остановились у трехэтажного широкого здания с лепным двуглавым орлом на фронтоне. За это здание, похоже, тоже шли ожесточенные бои, оставившие на стенах заметные следы.[6]
Мы с Лизой принялись обговаривать, как нам поступить, кто остается с вещами, кто идёт в здание. Поговорив и не придя к какому-то одному мнению, я решил для начала спросить у местных сотрудников насчет Совета милиции, что подскажут. Вот из здания вышел мужик в очках и с широкой бородой, и я перехватил его на проходе мимо нас:
— Эй, товарищ, не скажешь, к кому обратиться? Тут, говорят, Совет милиции какой-то. Мы из Петрограда, с мандатом из Комитета охраны. На работу бы устроиться…
— Из Петрограда? А мандат ваш позвольте взглянуть… Это хорошо, люди нам нужны. Езжайте в третий Знаменский, к Маршалку или товарищу Розенталю. Скажите, от Рогова и мандат покажите, — выдал чёткие указания мужик и поспешил к стоящему у тротуара автомобилю. Из дверей здания выбежал человек и бросился за ним с возгласами: "Товарищ Рогов!.."
Я проводил его взглядом, а потом обратился к нашему извозчику:
— Третий Знаменский знаешь где?
Извозчик перевёл на меня округлившиеся глаза и пробасил:
— Вестимо знаю, там бывшая сыскная полиция.
— И кто это был то? — поинтересовался я.
— Дык это они и есть… Новый градоначальник, по ихнему гражданский комиссар, Рогов это…
Мы поехали в третий Знаменский переулок[7], ехали по бульварному кольцу, мимо деревьев в снегу, мимо двух-трёхэтажных зданий, обгоняя спешащих или бредущих пешеходов. Пешеходы, это было единственное, кого мы смогли обогнать. Пару раз нас обходили слева санки с более резвыми лошадьми, а однажды, бодро звеня, нас обогнал по трамвайным путям маленький похожий на игрушечный трамвай.
Переулок оказался коротким, и, свернув в него, извозчик быстро привёз к невысокому зданию бывшей сыскной полиции и подъехал ко входу во двор. Во дворе тем временем происходило печальное действие — на стульях и табуретках стояли два гроба, вокруг толпились с мрачными, злыми или решительными лицами совершенно по-разному одетые люди: в чиновничьих шинелях со споротыми знаками и в аккуратных ботинках, в накинутых на косоворотки пальто и в сапогах, были и в матросских бушлатах. Рабочий с нахмуренными бровями и выдвинутым вперёд подбородком говорил с небольшим немецким или прибалтийским акцентом речь: "… не дадим контрреволюционным и бандитствующим элементам безнаказанно творить свои злодейства! Их настигнет наша суровая революционная кара. Наши товарищи погибли не напрасно, а за мирную жизнь всего трудящегося народа…"
Я дождался пока он закончит говорить и подошел к стоящему в задних рядах рабочему:
— Товарищ, как мне Маршалка или Розенталя найти?
Тот обернулся, окинул меня взглядом и указал головой:
— Маршалк вон он стоит. А товарищ Розенталь речь говорил.
Я поблагодарил и подошел к старорежимного вида аккуратному мужчине с торчавшими в стороны усами.
— Здравствуйте! Товарищ Маршалк?
— Да, это я. Чем могу быть полезен, молодой человек?
— Нас товарищ Рогов к вам отправил, мы с женой переехали из Петрограда, у неё мандат из Петроградского Комитета охраны.
— Прекрасно. И мандатик будьте любезны, предъявите… — он взглянул в мандат, который показала подошедшая Лиза. — Замечательно. Прошу минуточку, это несколько не в моей компетенции. Вам к Розенталю, — и Маршалк позвал идущего мимо нас рабочего, который говорил до этого речь, — Карл Гертович, это, скорее, по вашей части. Люди приехали из Петрограда…
— Из Петтрограда? Этто хорошо, — произнёс Розенталь. прочитав мандат. — У нас нехватка грамотного народу. А с делопроизводством и архивами просто завал. Товарищ Соколова, мы вас оформим в отдел. А вы, товарищ Кузнецов, какой опыт имеете?
— Собственно, никакого, — ответил я, — я и не на службу. Я учиться для начала хотел бы…
Увиденное только что прощание с убитыми отбивало у меня и без того небольшое желание устраиваться в органы правопорядка или воевать в действующую армию, хоть в красную, хоть в белую. "Я мирный человек, бывший программист," — говорил я себе, воевать нет ни тяги, ни привычки. Я же хотел попробовать себя в местной науке, математическое моё образование было неплохим, как я думал, а вот инженер из меня вышел бы только после получения здешнего образования, всё же практических навыков этого времени у меня не было совсем, даже ремонт простого автомобиля начала двадцатого века вызвал бы у меня затруднения. Да что там ремонт — я даже не знал, как ездить на таких старинных для меня агрегатах с незнакомыми рычагами.
— Да, товарищ, нам нужны грамотные люди. Выучитесь читать, писать, приходите. Работы непочатый край. Запомните телефон… — по своему понял меня Розенталь и продиктовал короткий трёхзначный номер. — С жильём у вас как?
— Никак, — ответил я, — только вот с вокзала.
— Жильём обеспечим. У нас есть фонд комнат, как раз две пустуют, выбирайте. Если не понравится, дадим ордер на подселение, уплотним подходящую буржуйскую квартиру. Паёк товарищу Соколовой дадим, питаться можно в столовой.
— Можно мы сначала жильё посмотрим, потом выберем? — уточнил я. Получив утвердительный ответ, Лиза пошла оформляться и брать адреса, а я вернулся к извозчику, чтобы ехать в нашему новому месту жительства, когда вернётся Лиза. Маршалк же увел Розенталя со словами: "Карл Гертович, у меня есть еще одно предположение касательно дела о патриаршей ризнице…"
…
Дождавшись девушку, мы поехали по данным адресам. Оба они были расположены недалеко, в Каретном ряду и на Малой Дмитровке. Комнаты оказались с мебелью, в хорошем состоянии, в бывших доходных домах, где снимали квартиры состоятельные люди. Двустворчатые входные двери в квартиры были с филенками, из хорошего дерева. Паровое отопление, водопровод, даже горячая вода, нагреваемая котлом. В одном из домов был и лифт, идущий в центре "колодца" лестничной площадки.
Такие "колодцы" в подъездах встречались в архитектуре тех лет.
На Малой Дмитровке, проезжая в самом её начале, мы были встревожены внезапно раздавшимися выстрелами. Я пригнул Лизу на дно саней, сам упал рядом, с револьвером в руках, осматриваясь по сторонам и ища непонятную угрозу. Извозчик вжался в облучок, а его лошадь дернулась было в сторону, но была удержана хозяином. Мы как раз проезжали мимо большого особняка с декоративными колоннами или пилястрами по фасаду, из которого высыпал странно выглядевший люд, который и производил этот шум, стреляя в воздух и крича. Среди них были матросы в бушлатах, мужчины в цивильных костюмах и пальто, люди угрожающего вида, с которыми не захочется встречаться ночью, ухарски выглядевшие парни в кожанках, молодые люди в форменных шинелях студентов или гимназистов, солдаты, а также восторженно кричащие девицы, бывшие, похоже, навеселе. Толпа гоготала, палила из револьверов и маузеров, вопила и улюлюкала.
Анархисты в Гражданскую.
Наш извозчик, опасливо оглядываясь, подхлестывал свою кобылку, понукая её проезжать быстрее по улице. Отъехав несколько десятков метров, он осторожно сплюнул и пояснил:
— Энто анархисты гуляют… Говаривали, некоторые и грабить могут. Ежели кого побогаче… Тута вот бывшее купеческое собрание захватили, теперича "Дом анархии".[8] И еще особнячки к рукам прибирают. Распоясались, управы на них нет…
Обратно мы ехали уже другой дорогой. И Лиза, да и сам водитель кобылы не захотели проезжать мимо "гуляющих" анархистов. В итоге мы решили остановиться в Каретном ряду, оттуда и до третьего Знаменского переулка Лизе идти было ближе. Занеся в комнату наш небольшой скарб и отдав извозчику два червонца за поездки, мы с Лизой сняли верхнюю одежду и плюхнулись на достаточно широкую кровать. Путешествие закончилось, у нас появился новое пристанище, новый дом. И мы не знаем, даже я с моим знанием в общих чертах будущей истории не представляю, каково будет наше дальнейшее житье-бытье. Однако, будущее будущим, а кушать уже давно хочется. И мы с Лизой пошли осваивать местное кухонное хозяйство и готовить горячую пищу. Поужинав и разместив небольшую кучку наших вещей в гардероб, мы вымылись в ванне с горячей водой, текущей из крана, и которую не надо черпать ковшиком из нагретого на плите бака, что навеяло мне ощущение привычного для меня комфорта. После переезда и насыщенного дня заснули мы рано и моментально, едва головы коснулись подушек.
Наутро, позавтракав остатками ужина, Лиза заспешила на новое место работы. А я решил сходить в местные "храмы науки", которые я помнил, должны быть в это время в Москве. Первым на очереди стоял Императорский Московский Университет, располагавшийся в это время полностью всеми факультетами на Моховой. От нашего нового дома оказалось полчаса ходу, и вот я уже у Кремля, на Манежной площади, у старых зданий университета. Это для меня старых, а здесь пока еще современных и единственных.
Вспомнилась песня молодости известных тогда бардов:
Зубы у меня опять крепкие, а вот до нового здания на Воробьевых горах ждать еще долго, тридцать пять лет. Хотя кто знает, может и доживём. "И зубы тогда не должны еще полностью стереться, увижу еще ту, новую альма-матерь," — подумал я и зашел в историческое здание. Имена многих, учившихся и работавших здесь, в Императорском Московском Университете, стали позднее широко известны благодаря их достижениям в советское время: Лузин Н.Н., Меньшов Д.Е., Стеклов В.А., Чаплыгин С.А., Вавилов С.И. (физик), Тамм И.Е., Зелинский Н.Д. Вспомнил курьезное высказывание одного из них, Д.Е. Меньшова: "В 1915 году мы занимались функциональными рядами, а в 1916 — ортогональными рядами. А потом наступил 1917 год. Это был очень памятный год в нашей жизни, в тот год произошло важнейшее событие, повлиявшее на всю нашу дальнейшую жизнь: мы стали заниматься тригонометрическими рядами."
По коридорам ходили студенты в студенческих мундирах, профессора в сюртуках. И хотя всё окружающее явно отличалось от памятного мне более позднего времени, но ощущение молодости, студенческой юности, юношеских мечтаний об открывающихся горизонтах хлынули на меня из моей ушедших студенческих годов. А почему ушедших? Я тут опять полно сил и энергии, могу повторить свою молодость, почему нет?
К сожалению, кроме приятных воспоминаний и ощущений Университет не смог меня порадовать ничем. Своё математическое образование я давно не использовал в свои пожилые годы, поэтому, естественно, не смог продемонстрировать блестящих знаний. Никаким ассистентом ни на какою научную должность меня не взяли, тем более я не смог предоставить не то что справок об окончании учебных заведений, но и сказать, где и у кого я учился. "Приходите, молодой человек, осенью, ходите вольнослушателем, у вас есть некие способности," — утешающе сказали мне, — "Или поищите документы об образовании и поступайте студентом. Мы будем рады вас видеть."
Я знал, что аттестатов и дипломов искать мне не придётся, так как летом 1918 года новая власть отменит предоставление подобных документов для поступления, а так же плату за обучение и даже конкурсные экзамены. Но учёба учёбой, а зарабатывать мне где-то нужно. Еще полгода до нового учебного семестра, да и потом, если решусь получать здешнее образование, тоже надо на что-то жить. Не сидеть же у Лизы на шее, надо работать, тем более иначе будет совсем голодная жизнь для обоих. С такими раздумьями, жуя взятый с собой из дома кусок хлеба, я вечером шёл на новую нашу квартиру в Каретном ряду, домой.
Дома мы с Лизой поделились впечатлениями о первом полностью московском дне. У неё было всё хорошо, хоть и непросто — вникать в новые правила и привыкать к новому месту работы тоже было нелегко. Девушка подбодрила меня надеждой, что завтра в училище у меня может быть всё по другому. На следующее утро она пошла к своему месту работы на третий Знаменский, а я отправился пешком в Немецкую слободу.
Там, на Технической улице и находилось Императорское Московское Техническое Училище.[10]
Известно много имен и открытий, связанных с Императорским, а после революции с Московским высшим техническим училищем. На слуху Туполев А.Н., Королев С.П., Сухой П.О., Лавочкин С.А., Доллежаль Н.А. В авиастроении, космонавтике, атомной энергетике, металлообработке, химии. Во многих достижениях нашей страны приложили свои таланты выпускники.
Шел я до Училища около часа, и, придя, принялся мыкаться по разным аудиториям и лабораториям. Однако, в Училище повторилась та же картина, что и вчера в Университете. Учиться — пожалуйста, в новом учебном году. На работу — не подхожу без дипломов и без достаточных навыков.
Опечаленный и задумчивый я возвращался домой уже к вечеру. Наступили сумерки, когда я шел дворами у Каретного ряда к нашему дому. В соседнем дворе я заметил пожилую женщину, пытающуюся затащить в подъезд привезенную на санках вязанку дров. Вязанка была не то чтобы очень большой, во всяком случае для меня нынешнего, но женщине в возрасте оказалась не под силу. Этот дом, похоже, был на печном отоплении. То ли прежние привычки, то ли сочувствие побудили меня предложить ей помощь, и я донёс дрова и санки до третьего этажа, где она жила одна в хорошей пятикомнатной квартире. Занеся дрова к печи в кабинете, соседнем со спальней, я огляделся — комната была заставлена шкафами, заполненными книгами. Видно, тоска по чтению отразилась в моих глазах, и хозяйка в благодарность предложила мне дать почитать "какую-нибудь книжку", если меня что-то заинтересует. Я посмотрел на полки, и мой взгляд упал на небольшой перевод комедий Шекспира — вот то, что сейчас хочется прочесть для поднятия настроения. Софья Александровна, так назвалась женщина, хоть и удивилась моему выбору книжки без картинок, но не отказала. А я обрадованно поблагодарил и пообещал аккуратно обращаться и вскоре вернуть, как только прочту, сказав, что живу в доме вот тут неподалёку.
Лиза, как и я, огорчилась моей сегодняшней неудачей, но по поговорке, что утро вечера мудренее, я решил завтра опять наведаться в университет и в училище и, умерив свою прыть, попытаться устроиться хоть на какую-нибудь работу, хоть истопником, и тем временем восстанавливать забытое образование. А пока предложил Лизе скоротать вечер с шекспировскими комедиями, чему она явно обрадовалась, она тоже любила читать, но не могла себе позволить покупать книги. Мы вдоволь посмеялись, читая "Много шума из ничего" и "Укрощение строптивой", читали допоздна, благо в доме было электричество, и оно не отключалось. Перевернув последнюю страничку небольшого томика, мы легли спать, а я собрался завтра отнести книгу её хозяйке перед своим походом в университет.
Подходя ко входу во двор Софьи Александровны, я увидел, как в её подъезд зашли пара человек в кожаных куртках, причем лицо одного из них показалось знакомым. Поднявшись на третий этаж, я никого не увидел, позвонил в дверной звонок. Дверь мне открыла сама хозяйка.
— Здравствуйте, Софья Александровна! Вот, возвращаю вам книгу, очень понравилась!
— Доброе утро, молодой человек! Уже прочли? Так быстро, совсем не ожидала…
— Да томик небольшой, мы с женой за вечер проглотили. Очень вам благодарны, читали с огромным удовольствием.
Поделиться книгой: