Не та профессия-0 (СИ)

Дверь с черепом ведёт в пустую аудиторию на десять человек.

Ну, первый день — знакомство. Это понятно. Подождём, кто сюда ко мне прибудет и что сообщит.

Не успеваю я выбрать парту, как вторая дверь аудитории раскрывается и входит среднего возраста чуть полноватый мужик в штатском костюме. Один в один похожий на Бакума в мою бытность…ай, не важно. Странно. Колледж вроде военный. С другой стороны, и я не в форме. Ладно, разберёмся.

Мужик подходит ко мне, секунду пристально смотрит на меня и занимает соседнюю парту, садясь лицом ко мне на стул верхом:

— Курсант Атени, почему не носите награды? Я с уважением отношусь к вашему решению удалить историю личного дела, но копии наградных приказов поступают в канцелярию отдельно от личных дел. Всё равно все обо всём знают либо узнают. Вам не удастся скрыть, что вы — не дворянин.

Правильные конструкции ответа сами создаются в мозгу, поскольку это теперь и мой мозг:

— И в мыслях не имел. Я пришёл сюда учиться. Единственный не-дворянин на весь курс, да?

— Да, Атени, — пристально смотрит на меня мужик. — И хорошо, что вы, судя по глазам, понимаете и последствия.

— Простите, нас не представили. Как мне к Вам обращаться?

— Подполковник Валери.

— Господин подполковник, награду надевают, чтобы либо продемонстрировать прошлые заслуги. Если ими гордятся. Либо — чтоб сделать заявку на будущее. Меня не интересует ни то, ни другое. Моего прошлого больше нет. Как нет и ничего, что в нём что-то для меня значило. Гордиться прошлым — это не обо мне. Моё будущее — тоже весьма определённое. Исходя из моей специализации. И в нём вряд ли найдётся место каким-то наградам. Смертников не награждают, ведь так?

— Хорошо, что вы всё понимаете, Атени. — Так же пристально смотрит на меня подполковник. — Вы понимаете, что вам будет невыносимо трудно здесь?

— На курсе есть кто-то кроме меня из действующей армии? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Разумеется, нет. Колледж — для дворян. В действующей армии все дворяне были уже офицерами. Которым нечего делать тут.

— Ну видите. Значит, только я один из всего курса могу рассказать, что такое — три человека одного призыва на целую роту. Ещё и если рота — из Южного Ужума, а ты сам — из Северного Полесья. Ваши дворяне этого не знают. Где я служил, ваших дворян не было.

— Я предполагал, что вы ответите что-то в таком духе… Рад приветствовать. План ваших индивидуальных занятий будет составлен в течение недели — никто не знал, будут ли курсанты в этом году по вашей специальности или нет. Текущую неделю занимаетесь вместе с «зелёными». Общие предметы — те же. Получить вещи можете на складе. Кубрик для заселения нужен? Или есть квартира в городе?

— Кубрик нужен. Квартира осталась на оккупированной территории.

— Понятно… Кубрик для заселения получите у старшины курса. Его также найдёте на складе.

— Слушаюсь. Разрешите исполнять.

— Идите.

* * *

Ну, пока всё понятно. Неспешно выхожу на улицу. И спросить ведь не у кого. Включаю мозги: склад должен, с одной стороны, иметь хорошие пути доступа к нему, с другой — быть капитальным зданием.

Две из дорожек, уходящих от плаца, ведут именно к таким ориентирам. Пока нет информации — работают ноги. Топаю по левой дорожке, пока не упираюсь в капитальное здание, возле которого упираюсь в пожилого уоррент-офицера. Давлю в себе рефлекторное «Мичман, ко мне!». Вместо этого, подхожу уставным шагом, несмотря на надетую на мне гражданку, и обращаюсь:

— Господин уоррент-офицер, разрешите обратиться.

Дед принимает подобие строевой стойки и отвечает:

— Вольно. Разрешаю. — И далее, переходя на нормальный тон, — Чего тебе, сынок?

— Ищу старшину первого курса.

— Нашёл. Чем могу?

— Подполковник Валери приказал обратиться к вам по поводу постановки на все виды довольствия и заселения в штатный кубрик.

Дед окидывает меня взглядом, секунду молчит, потом спрашивает:

— Где служил?

Думаю, что на этот вопрос я знаю, как правильно отвечать в обоих мирах… Снова выпрямляюсь и щёлкаю каблуками:

— Виноват! Где я служил, Вас не было, господин уоррент-офицер! Разрешите принять всё по описи и проследовать в кубрик!

— Да не гоношись… Это ты что ли — новый череп?

— Так точно. Я.

— Понятно…

— Разрешите спросить! Что понятно?

Дед молчит, пристально глядя мне в глаза. Какая-то часть информации от «предшественника» у меня в голове уже усвоилась, потому, после короткого анализа, обнаруживаю, что терять мне особо-то и нечего. И продолжаю:

— При выполнении боевой задачи — тяжело ранен, вторая степень. Контузия, частичная потеря памяти. Сюда поступил согласно приказа о госнаграждённых.

Дед, продолжая сверлить взглядом, роняет сквозь узко сжатые губы:

— Паря, а ты б не пёр, как на забор, на всех подряд. Так и друзей ненароком можешь переехать. А у тебя их и так не много. Здесь — вообще по пальцам сосчитать, и те пока только потенциальные. Если спрашиваю — значит, надо. Служил где?

— Южноужумский пограничный округ. Багрового Стяга киженцовский погранотряд.

— Звание до колледжа?

— Хавилдар погранвойск.

— Почто не в форме?

— Попал в госпиталь. Когда вышел из него — часть уже расформирована. По причинам оккупации территории врагом и утери боевого знамени части. Личным Приказом Её Августейшества, представлен к увольнению в запас с почётом, как до конца исполнивший воинский долг, с награждением крестом «ЗА ДОБЛЕСТЬ». В комиссариат привезли на госпитальной телеге, подменку одолжил у госпитального рундучного — своя форма осталась на заставе. В комиссариате узнал, что из моих никто не вышел — ни из части, ни из дома.

— Так ты родом оттуда что ли?! — удивляется дед. — Не пожож ты, белобрысый, на ужумца то!

— Нет, родом из Северного Полесья. Второй детский дом. В Ужуме после срочной служил сверхсрочную, женился на местной.

— Нам отсюда про Ужум не слыхать, почему часть расформировали?

— Так нет больше у Её Августейшества границ, которые по горам проходят. Все горы Кименистану достались. Горно-стрелковые части для охраны пограничных перевалов больше не нужны, те перевалы теперь в другой стране.

— Не продолжай, паря, ясно всё…

Дед молча поворачивается и шагает к складу, бросив через плечо:

— За мной топай.

В складе свет идёт от каких-то странных пятен на стенах. Видать, местная магия, раз колледж с таким названием. Дед ведёт меня к самому дальнему стеллажу, выдёргивает откуда-то огромный мешок, вручает его мне и по пути кидает в него запечатанные тканевые пакеты, похожие на наволочки:

— Летняя. Зимняя. Парадка зимняя. Парадка летняя. Ботинки парадные. Ботинки штурмовые. Ботинки зимние…

К концу ряда стеллажей я добираюсь, нагруженный как ишак. А неплохо тут снабжают личный состав, что сказать. У двухместного письменного стола «лицом к лицу» дед подцепляет носком ноги табурет, выдвигает его и говорит:

— Располагайся.

Далее из стола появляются среднего качества бумага и карандаш:

— Пиши прошение о предоставлении отдельного кубрика в связи с необходимостью лечебных процедур по ранению. Номер креста укажи в подписи.

— На чьё имя писать?

— Паря, тебя и правда, видать, контузило. Не на чьё имя, а от кого.

Стандарты местного делопроизводства в голове обозначились не сразу, сглупил.

Местная письменность, слава богу, вместе со знаниями обстановки в голове всё же всплывает, потому заявление пишу без проблем, хотя и корявым почерком. С номером креста — вообще всё просто. Единица. По числу выживших. В этой армии посмертно и по мирному времени не награждают, стало быть, до конфликта награждённых в пограничном округе не было. А ордена здесь эмитируются почему-то каждым округом отдельно. По единому стандарту — но со своими цветами на ленте.

Дописываю прошение и двигаю через стол к деду, который сидит напротив меня. Он смотрит на моё письмо и роняет:

— Видать, здорово тебя приложило. Ну и каракули. На, — и двигает через стол простую металлическую пластинку. Видя, что я не врубаюсь, говорит:

— Пошли, поселю. У вас там в глухомани, видать, неконтактных запоров не было.

Мы снова топаем через плац, проходим мимо учебного корпуса, дальше — через парк (а хорошо тут! Если забыть обо всём остальном) и упираемся в трёхэтажное здание белого камня, похожее на санаторный комплекс. Дед входит впереди меня, подымается на второй этаж, прислоняет пластинку к наглухо закрытой двери без ручек и скважин, что-то внутри щёлкает и дверь открывается.

Мне сегодня досталось во всех смыслах, потому удивление на лице скрыть даже не пытаюсь. Дед, впрочем, принимает это как должное:

— А то! Это вам не ваша допотопная древность. Всё по последнему слову.

— Батя, а этой пластинкой любую дверь можно открыть?

— Окстись! Одна дверь — одна пластинка. Если сломаешь или утеряешь — приходи, сделаем новую.

— А кто ещё со мной на этаже? — спрашиваю, видя, что кубрик всего на одного человека. Даже дверь в свой санузел есть.

— Никого. Лазарет тут. ТЫ ж подал прошение, что тебе долечиваться надо. Вот тут — самый целебный эфир, начмед лично поддерживает. Окромя тебя вряд ли кто жить будет: дворяне в городе и живут, и лечатся, если что. По штату лечильный сектор положен — вот он и есть. Но жить один будешь.

Понимаю, что стучать лысиной об паркет уже пора:

— Батя, спасибо, удружил. Только отдариваться нечем… Расскажешь, как и где тут столоваться?

— Если казёнка — тут на первом этаже и кухня, и выдача. Ты, как живущий в лечильне, можешь приходить в любое время. Но с собой не дадут.

— Да какое с собой! Спасибо и за это!

— Не скажи… Вот дворянчики в начале месяца пансион прогуляют, потом во вторую декаду — что родители пришлют, а в третью декаду сюда идут просить. Но три раза ж в день им ходит невместно — так они с собой просят. Декан строго запретил давать. Прогулялись — закаляйтесь.

— Да я то не дворянин. По мне — и за это спасибо. Мне с собой не надо.

— То-то и оно, что не дворянин, паря… Крест почему не носишь?

— Как с госпиталя вышел — даже подменку после комиссариата пришлось вернуть. В одном госпитальном халате остался. Мои — уже рассказал где, помочь некому. Вот крест и продал. Чтоб одеться, обуться и сюда доехать. Даже документы было некуда положить — халат без карманов. В комиссариате-то крест вручили и документы — а жалованье аннулировано, с даты роспуска части. А часть задним числом с даты оккупации расформировали. После того я ещё месяца три в госпитале валялся.

— Эва как… Впрочем, и вариантов не было… Жаль креста?

— Нет. Слишком дорого достался. Я б и сотню крестов сменял, чтоб…

Дед проходит по периметру достаточно немаленькой комнаты, по какой-то ошибке тут называемой кубриком, хлопает ладонью по стенам и их поверхности начинают светиться.

— В общем, паря, располагайся. Заранее ничего не обещаю, но если что — заходи. Постараемся помочь.

* * *

Часа полтора бездумно валяюсь на кровати, пытаясь привести мысли в порядок. Не получается, зато начинаю чувствовать голод.

Не долго думая, переодеваюсь в летнюю форму — благо, всё подогнано, не иначе, снова магия — и спускаюсь вниз.

В столовой у дородной подавальщицы беру суп, что-то похожее на фасоль и компот. Когда уже сижу и ем, в зал вваливается человек пять, ушедших передо мной в зеленую дверь после построения. Между собой они общаются так, как будто давно знакомы. Их форма почти не отличается от моей, только петлицы зелёные. Против моих чёрных. Двое из пяти идут к раздаче, а трое переглянувшись, направляются ко мне.

Они подходят вплотную и первый, очевидно, лидер или старший, стартует с места в карьер:

— У вас холопов не учат вставать, когда дворяне рядом?

— Нет у нас больше холопов. Потому что такие дворяне, как ты, обос…лись и сбежали.

— Да ты совсем?!..

И этот Первый-резкий размахивается, как силач на ярмарке.

Любому, кто хоть раз в жизни лично заходил в казарму, с самого начала было понятно, что проверять на прочность меня будут постоянно. Плюс — об этом же говорила память «предшественника». Ему, впрочем, это было безразлично: он не собирался жить долго и к дворянству у него был личный счёт.

Я же не думал, что это начнёт происходить так скоро.

Когда рука «атлета» приближается ко мне, её встречает вилка, которую я держу в правой руке.

Местная столовая мне нравится: вилки тут хорошие, стальные, конкретно эта в руку входит на всю длину трёх зубьев.

Крик «героя» на секунды оглушает всех, чем и пользуюсь. Так же, не вставая, пробиваю обоих подошедших вместе с ним, куда дотягиваюсь. Успешно.

К тому времени, как двое их оставшихся рысят от раздачи, я уже на ногах. Тарелку из-под съеденого супа запускаю в лицо первому, из под фасоли — второму.