В 500-страничном труде Соломона Волкова «История культуры Санкт-Петербурга» из 12 строчек о Довлатове 6 — следующие: «Обаятельный, саркастичный великан Довлатов, фанатик своего ремесла, внутри предложения никогда не ставил двух слов, начинающихся с одной и той же буквы, но читатели, как правило, не замечают этого жесткого авторского самоограничения».
Это сомнительное достоинство (обходился же любимый им Чехов без этого) повторяется в сотнях воспоминаний, написанных как под копирку, но с обязательным присутствием фамилии «Довлатов» на обложке, что гарантировало читательский интерес к книге. «Довлатов на автоответчике», «Мне скучно без Довлатова», «Довлатов и окрестности», «Довлатов вниз головой», «Иудейство Довлатова», «Воспоминания Довлатова», «В кругу Довлатова».
Я нарисовал картинку: Довлатова, как надутую куклу на парадах «Мейсиса», несет бесконечная толпа его «мемуаристов», большинство нарисованных мемуаров — пародии на существующие книги.
После публикации этой «изорецензии» в газету посыпались возмущенные письма. Меня обвиняли в оскорблении памяти «… великого сына России, стоящего в одном ряду с Набоковым, Баланчиным, Цветаевой, Бродским» (цитата из письма). Но я уверен, что самому Сергею картинка бы понравилась.
Нарисовал я Сережу и в смешной книге-пьесе «Борщ сквозь слезы» Наума Сагаловского, о котором Довлатов писал: «Много лет я проработал редактором, Сагаловский — единственная награда за мои труды. Я его обнаружил… Я притащил его в «Новый американец…»
В пьесе Сергей фигурирует как «писатель Мулатов».
А еще я часто рисовал его в иллюстрациях к рассказам, фельетонам, заметкам для газет и журналов.
А обложку к Довлатову я все же сделал. И не одну…
ЕВГЕНИЙ ЕВСТИГНЕЕВ
Среди тысячи дружеских шаржей, нарисованных мною, есть особенно мне дорогие, на людей, с которыми мне выпала удача быть близко знакомым или дружить.
В 1969 году театр «Современник» приехал на гастроли в Ленинград, и кто-то привел ко мне в мастерскую Евгения Евстигнеева, и мы как-то сразу с ним подружились и виделись почти каждый вечер. Его семья отдыхала на юге, моя жена Вика была в экспедиции с киногруппой, дочка Юля — на даче с бабушкой, а я получил заказ — сделать зарисовки спектакля «Современника» для Театрального музея. Я посещал все представления, а потом мы ехали в гости. Я возил его в мастерские к художникам, а диапазон его «гостеваний» был самый широкий, от всеми любимого драматурга Александра Володина до каких-то поклонниц, совершенно неожиданных. Однажды мы оказались в роскошной квартире в старом особняке на ул. Петра Лаврова. Стол ломился от «дефицитных» явств, а за столом сидели какие-то странные девушки — перезрелые «комсомольские богини» из провинции — слушательницы Высшей Партийной школы в Таврическом дворце. Одна из них, знакомая Жени ещё по городу Владимиру, где он работал в театре, и организовала «приём» на квартире у преподавательницы — пышной обкомовской дамы с «халой» на голове. После обильного ужина начались какие-то «деревенские» танцы «с отбоем», все хотели потанцевать с Евгением Александровичем. Вообще, женщины его обожали — но и он их тоже, всех — от звёзд театра и кино до горничных и официанток.
Популярностью он пользовался фантастической, и всенародной любовью.
Однажды я проехал на Невском на красный свет. «Спокойно, не нервничай» — сказал сидящий рядом Женя, и когда гаишник собирался поставить мне «дырку», вышел из машины.
«Мишаня, а где тут у вас сигареты можно купить?» — спросил он своим неподражаемым голосом. Гаишник и дружинники буквально обалдели. «Вот здесь, Евгений Александрович, вот магазин «Табак», а гаишник, улыбаясь, вернул мне права, взял под козырек и ласково и доверительно порекомендовал: «Езжайте осторожней, Михаил Самуилович, такого человека везёте…»
Как-то Евстигнеев с женой Лилей и дочкой Машей приехали на машине в Ленинград. Они должны были переночевать у нас, а утром ехать в Карелию, в дом отдыха в Сартовало. Я ужасно нервничал. Дело в том, что в то лето каждую ночь у машин снимали стёкла. Это была какая-то жуткая эпидемия. Мы с Евстигнеевым пошли в находящееся рядом отделение милиции и обратился к дежурному: «Товарищ капитан, вот народный артист Евгений Евстигнеев проездом из Москвы. Нельзя ли на одну ночь поставить его „Мерседес“ (в то время — это была редкость) у милиции?»
«Да, пожалуйста, поставьте на служебную стоянку».
Все решилось идеально, но я почувствовал, что Женя был задет некоторым равнодушием дежурного. «Так мы можем поставить машину?» — ещё раз спросил он своим неподражаемым голосом. «Да, да, я же сказал» — ответил дежурный, не поднимая головы (он что-то писал). Но когда мы вышли на улицу, то увидели, как из всех окон буквально вываливались милиционеры и паспортистки и бурно приветствовали Евстигнеева. «Узнали» — весело подмигнул он мне.
При этом он был удивительно прост, доброжелателен, естественен.
Сам же он считался в театральных кругах таким Актер Актерычем, эдаким гениальным инструментом. «Он в другие театры не ходит, да и у нас не все спектакли видел» — шутил Олег Ефремов.
Он не был тусовщиком, не писал статьи, не давал глубокомысленных интервью.
«Я характерный актер, потому и роли играю разные. Актер должен уметь и хотеть играть всё, и Шекспира, и Шкваркина».
После спектакля «На дне» мы с женой, потрясенные его Сатиным всё ночь просидели у него в номере. Он говорил, что Козинцев пробовал его на роль Короля Лира, но предпочел вялого эстонского актера Ярвида. «Зря он меня не взял…» И он всю ночь говорил о роли, проигрывал целые монологи, показывал, и можно было только поражаться невероятно умному, страстному пониманию этой роли. Это была бы гениальная работа.
И педагогом он оказался замечательным.
Я был в Москкве на его юбилейном вечере и видел, с каким уважением и восторженной любовью приветствовали его студенты в капустнике, они его просто боготворили.
Евгений Александрович Евстигнеев сыграл более пятидесяти ролей в театре и более ста в кино. И почти всё это были шедевры, начиная с «Голого короля». Корейко, профессор Плейшнер, «Его превосходительство» в «Скверном анекдоте» Ф. М. Достоевского, вор Ручников в «Место встречи изменить нельзя»…
А сколько еще мог бы сыграть. Он умер внезапно, в 65 лет, сердце не выдержало.
Сегодня ему исполнилось бы 80. Он собирался приехать в Америку, и мы с женой предвкушали, как будем возить его по Нью-Йорку, и он будет всем восхищаться…
РИСУЮ ЮРСКОГО
СЕРГЕЙ ЮРСКИЙ
Первый шарж на Сергея Юрского я сделал году в 60-м для «капустника» в Ленинградском Доме искусств. Там пели смешные куплеты с припевом: «В Юрский период вступил БДТ…». Он тогда дебютировал в этом театре сразу в двух спектаклях у Георгия Товстоногова.
Потом я еще не раз рисовал Юрского: по заказу Театрального музея нарисовал его в спектакле «Карьера Артура Уи», где он гениально играл Дживоллу (Ибельса),
Каждая роль Юрского в театре и кино становилась незабываемым событием…
Чацкий, Мольер, Тузенбах, Остап Бендер, Осип в «Ревизоре». И фантастически смешные персонажи в «капустниках» в том Доме искусств. Как досадно, что в нашей юности видеокамеры были редкостью и никто всего этого не снимал. В 1988 году я использовал его выразительный профиль для образа главного героя в иллюстрациях к роману Марка Твена «Янки при дворе короля Артура». Рисунки эти неоднократно экспонировались на книжных выставках.
ЮРСКИЙ "В РОЛИ" "ЯНКИ ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЯ АРТУРА "
И еще мне хотелось сказать: Сергей Юрьевич — благороднейший человек в самом высоком смысле этого слова. Помню, с какой самоотдачей он и его жена — прекрасная актриса Наташа Тенякова — опекали ленинградского поэта Льва Друскина, с детства прикованного к постели (у Друскиных мы с женой и познакомились с Юрским).
ПОЭТ ЛЕВ ДРУСКИН
Пользуясь невероятной своей популярностью, они помогали решить вопрос с квартирой, с телефоном, с дачей в Литфонде (гуманисты братья-писатели отправляли письма в Союз писателей о том, что соседство в Комарово, в Доме творчества писателей с инвалидом мешает им работать, создавать антимистические произведения). Юрские без конца ездили на завод, чтобы жене Левы — Лиле (тоже инвалиду) сделали «нормальный» протез. В то время в нашей стране все это было огромной проблемой. И когда Ленинградское ГБ вынудило Друскинных эмигрировать « за связь с иностранцами и чтение «самиздата», Сергей и Наташа продолжали опекать их до самого отъезда.
В 1999 году, приехав в Нью-Йорк, Юрский разыскал нас и весь вечер с восторгом говорил жене о ее повести «Берег», которую он прочел, будучи членом жюри премии Букера, и только потом узнал, что автор В. Платова — это Виктория Беломлинская.
ВИКТОРИЯ БЕЛОМЛИНСКАЯ, РОМАН КАПЛАН И СЕРГЕЙ ЮРСКИЙ В «РУССКОМ САМОВАРЕ»
В сентябре 2002 года мы были на концерте в «Миллениуме», где Юрский блистательно читал Пушкина, Пастернака, Бродского…, свои замечательные смешные рассказы. Потом сидели в «Самоваре», у Романа Каплана, и я сделал этот рисунок.
ПАМЯТИ МИХАИЛА КОЗАКОВА
МИХАИЛ КАЗАКОВ
Михаил Козаков родился и жил в Ленинграде. Там он более года учился в хореографическом училище — оттуда его замечательная пластичность.
После школы переехал в Москву и поступил в школу — студию МХАТа.
Еще в студии знаменитый режиссер Михаил Ромм снял его в нашумевшем фильме времен холодной войны -" Убийство на улице Данте», где Козаков играл фашиствующего «плейбоя», который убивает свою маму — коммунистку.
Фильм имел бешенный успех и сам Козаков, и сам Париж, снятый в Таллине, где тогда снимались все советские фильмы про западную жизнь.
В начале эксплуатировалось отрицательное обаяние внешности актера, но в дальнейшем он играл и положительных героев вплоть до Дзержинского, на которого в гриме был потрясающе похож. Вообще, внешность он имел незаурядную. Высокий благородный лоб, не глаза а ОЧИ, огромные с поволокой, точенный нос, капризные губы — вылитый средневековый портрет работы Пьеро Дело Франческо.
Как актер, он не относился к моим любимцам — гениальным Смоктуновскому или Евстигнееву, но личностью он был незаурядной. И играл, и книги писал, и кинофильмы снимал, и спектакли ставил, и стихи читал замечательно. Я хорошо был знаком еще в Питере.
Несколько лет Козаков жил в Израиле, выучил иврит и играл на иврите.
Всякий раз, когда он оказывался в Нью Йорке, мы виделись, гуляли по городу, ходили в мызеи, часто сидели в знаменитом ресторане «Самовар» у Романа Коплана, где я и нарисовал на него шарж, а он тут же написал на нем экспромт:
«Михаил, Мишаня, Майкл, Миша тож,
Подтверждаю: этот даун на меня похож…»
И расписался — Козаков.
ПРО ЛЮДМИЛУ ГУРЧЕНКО
После премьеры фильма «Небесные ласточки» мы всей нашей компанией поехали ужинать к знакомому хирургу, в его огромную квартиру, у Летнего сада, из окон которой был виден канал Грибоедова и Храм Спаса на Крови. По длинному коридору квартиры носились двухлетние близнецы, и родители не укладывали их спать, как бы приглашая гостей поумиляться этими своими поздними детьми…
Но Людмила Марковна довольно решительно прекратила эту вакхоналию: — «А ну-ка дети, спать пошли, быстро, мы жрать хотим!!!»
Ужинать в Доме Кино, где была премьера, Гурченко не захотела «Начнут подходить каждую минуту за автографами. Поесть не дадут».
В фильме — это был ремейк по оперетте «Мадемуазель Нитуш» — Гурченко играла капризную звезду Мюзик-Хола. Новую музыку написал мой друг композитор Виктор Лебедев, а стихи — поэт Владимир Уфлянд, тоже мой друг.
За ужином обсуждали замечательный фильм Алексея Германа «20 дней без войны» по сценарию Константина Симонова, где Гурченко потрясающе сыграла роль актрисы, в эвакуации, в Ташкенте. Она говорила:
— «Герман этот ваш „гениальный“… Посреди съёмки вдруг встанет, на полчаса, пузо чешет, „думает“, как бы ещё повыпендриваться посильней»…
— «Юрку Никулина мне в партнёры взял, мудак. Я Юрку очень люблю. Он гениальный клоун, но лечь с ним в койку, да ещё страсть изображать, ну не могу я, не стоит у меня на него, хоть тресни…»
Вспомнили мы и фильм ленинградского режиссёра Владимира Венгерова «Город зажигает огни», по повести знаменитого Виктора Некрасова.
Там вместе с Гурченко замечательно сыграл роль ослепшего во время войны после ранения солдата Олег Борисов — тоже потрясающий актер, работающий в Ленинградском драматическом театре у Георгия Товстоногова.
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ ГЕРОЙ
Памяти Кирилла Лаврова
КИРИЛЛ ЛАВРОВ
В 1985 году в Ленинграде торжественно отмечали шестидесятилетие Народного артиста СССР Кирилла Юрьевича Лаврова. К этому времени он стал как бы представителем Ленинградской творческой интеллигенции в стране. Ему вручили звезду Героя Социалистического Труда, и праздник в помещении Большого драматического театра выглядел как государственное мероприятие.
На сцену выходили рабочие и колхозники, военные и милиционеры, ветераны и пионеры, представители творческих союзов со всей страны.
От Ленинградского Союза художников его поздравляли тогдашний председатель Союза Аникушин и мы — я и мой друг художник Леня Каминский.
К тому времени мы зарекомендовали себя как остроумные и изобретательные «поздравители» — оба делали шаржи, а Леня еще и стихи писал, очень смешные.