Цок (СИ)

Розовая бумажка, всё ещё остававшаяся на ковре, в слабом свете торшера мерцала серебристо-чёрными буквами: «ЗАВТРА В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ. ПАРОЛЬ — ЦОК».

Предо… Кто же он такой-то и что ему надо, чёрт побери?

Маша после событий сегодняшнего вечера уже ничему не удивлялась, потому, прочитав записку, только и подумала — завтра так завтра. Она уселась на диван, подвинула к себе старенький дисковый телефонный аппарат и набрала номер Карины.

Гудков через пятнадцать с того конца провода раздалось сонное:

— Алло?

— Карин, извини, что так поздно. Это я.

— Гуляева, да ты сбрендила. На часы смотрела?! — крикнула в трубку Зацепина.

— Слушай, не ори, а? Соседей перебудишь, — уставшим голосом проговорила Маша.

— Каких соседей, киса? У меня ж свой дом.

— Точно, прости…

— Эй-эй-эй, подруга? Да у тебя что-то стряслось? — голос Карины изменился, теперь в нём чувствовалась тревога. — Ну-ка, выкладывай быстренько.

— Хорошо… — Маша собралась с мыслями, чтобы отбросить переполнявшие её чувства. — Терпилов у меня.

— Ночью? Вы что, помирились? — не очень искренне удивилась Тыква.

— Ой, вот только не надо строить из себя принцессину целкость, — возмутилась Маша. — Скажи честно, это ты его развела? На кактусах?

В ответ раздался радостный вопль:

— Что, уже?! Ну, подруга, порадовала. А я ещё не в курсе. Ура, моя текила сработала! Да-а, ради такой новости стоило разбудить. Мерси тебе, дорогуша.

— Слушай, Карин, зачем ты с ним так, а? Это ведь жестоко, — в Машином голосе звучала горечь.

— Жестоко? Да ты сбрендила, цыпа! Не помнишь, что я тебе летом обещала? — вот теперь Карина удивилась всерьёз. — Этого ублюдка прилюдно высечь мало, а ты жалеешь, что он лишился своего поганого бабла. Вспомни-ка, сколько лет это чудовище тебе нервы трепало? Знаешь, Гуляева, я тебя не понимаю.

— А вдруг он на себя руки наложит? — неуверенно проговорила Маша.

— Кто? Терпилов? — оглушительно рассмеялась в трубку Тыква. — Я тебя умоляю! Более циничного козла я в жизни не встречала. Вот увидишь, этот подонок отделается лёгким испугом. Ну и, конечно, потерей бизнеса. Который теперь мой. Мой! А твой разнесчастный Вадик — скользкий, как недоваренный угорь. Машка, не переживай за него. Просто поверь мне: он этого не стоит. Ты даже не представляешь, как меня обхаживал, чтобы контракт для себя повыгоднее состряпать. Нет, об этом тонким творческим натурам типа тебя лучше не знать. Иначе совсем расстроишься.

— И т-ты… — у Маши задрожал голос.

— Дура! — вновь воскликнула Карина. — Да я с твоим Терпиловым по нужде на одно поле не выйду. Ты ж в курсе, что он в интересах своих тёмных банановых делишек перетрахал всех старых дев из налоговой и санэпидстанции? Нет, Машка, так настоящие мужики себя не ведут. Покойный Прицеп хоть и был порядочной свиньёй, но до того, чтобы калечить и так скукоженные душонки несчастных одиноких тёток, не опускался никогда. Постреливал, мерзавец, направо и налево, это было, взятки распихивал — признаю, но ради бананов совестью торговать? Увольте. Поэтому мы к вам на свадьбу и не пошли. Зацепин после одного дельца Терпилова знать не хотел. Грохнул бы, если б не ты со своей чёртовой любовью. Пожалел урода. Так что, Гуляева, ты ему жизнь однажды уже спасла.

— Да? Узнаю много нового, — прошептала раздавленная известиями Маша.

— Не рыдай, старуха! — попыталась ободрить её Карина, почувствовав напряжённое состояние подруги. — Всё, что ни делается — к лучшему. Теперь этот упырь, лишившись своих капиталов, отвянет от тебя навсегда. Неужели ты не этого хотела?

— Не знаю, — пожала плечами Маша. — Наверное, этого… Всё равно жалко. Человек же.

— Человек? Опять двадцать пять! — с раздражением воскликнула Тыква. — Машка, найди себе приличного мужика. Пусть, не богатого, но нормального. Слышишь, нор-маль-но-го! А Терпилов пусть идёт торговать бананами в уличную палатку. И хватит о нём. Вообще, мы с тобой сто лет не виделись. Приезжай-ка ты в субботу ближе к вечеру в Репино. Шашлычков сварганим, посплетничаем. Если задержусь, звякну охране, предупрежу, чтоб тебя впустили. А хочешь, в городе тебя подхвачу?

— Ну…

— Подковы гну. Всё, в субботу во второй половине дня звоню, и едем ко мне, — Карина смачно зевнула. — Ну давай, отбой, а то завтра вставать рано. Да! И Терпилова своего жалеть прекрати, он мизинца твоей левой ноги не стоит. Договорились?

— Договорились, — попыталась улыбнуться почти успокоившаяся Маша.

— Вот и славно, киса. Целую.

— Спасибо, Карина. Пока.

Трубка ответила гудками.

«Вот так всегда — звонишь ей, чтобы отругать, а она всё с ног на голову переворачивает, и, как ни странно, оказывается права, — думала Маша. — Зачем мне беспокоиться о Терпилове, когда он всю жизнь поступает, как распоследняя сволочь? Прозвище тоже выдумал — Мона… Точно я ему картина. Интерьерная единица. Тоже мне, ценитель живописи. Тыква редко ошибается. Вадик обязательно выкрутится. Устроится в какую-нибудь контору менеджером, подсидит коллег, трахнет бухгалтершу, кинет шефа… К чёрту всех! Не моё дело. Пусть хоть в дворники идёт. Или в водопроводчики, по профилю».

Она отмахнулась от навязчивых мыслей. Пора спать. Завтра в десять надо быть у заказчика.

Маша расправила никогда не складываемый диван, скинула кимоно и прыгнула под тяжёлое ватное одеяло. Выключив торшер, сладко потянулась и, свернувшись калачиком, мгновенно заснула.

И опять ей ничего не снилось.

Терпилов ушёл неслышно. Утром в кухонном воздухе витал напоминанием о его ночном присутствии лишь слабый запах алкогольного перегара.

Весь день пролетел в бегах.

Сначала надо было закинуть в издательство готовые иллюстрации к «Хиромантии» и получить денежку. Потом слетать в гараж — отец просил посмотреть сцепление. У каждого свои причуды, и так повелось, что старенькую гуляевскую «пятёрку», на которой родители в сезон ездили на дачу, аж с десятого класса ремонтировала Маша, увлёкшаяся в то время от нечего делать автомеханикой и даже — был такой грех — подумывавшая поступать в транспортный институт.

Отрегулировав сцепление, а заодно и поменяв в карбюраторе фильтр, пропитавшийся тяжёлыми ароматами бензина и минерального масла, Маша, так как уже страшно опаздывала, пулей понеслась в газету, чья редакция размещалась в бизнес-центре на противоположной окраине города. Естественно, не успела. Но старичок охранник на вахте любезно вручил ей оставленную папку с заданием — слава Богу, надвигались очередные выборы, поэтому недостатка в заработках не ожидалось. Каждая партия готова была чуток подгадить оппонентам, а политическая карикатура для этой цели вполне подходила и пользовалась неизменной популярностью. Известно же — год кормят выборы. А вовсе не погода, как у некоторых.

Давным-давно стемнело, когда Маша, измождённая и голодная, притащилась домой с двумя тяжёлыми пакетами, заполненными продуктами на неделю. Повесив пуховик на плечики, она уселась прямо на пол и принялась стаскивать с ног припотевшие сапоги. Но сил не хватало. Ещё бы — за целый день даже чашки чая выпить времени не нашлось. Дотянувшись до одного из кулей, вытащила коробку кефира, батон и собралась уже было перекусить (кого стесняться-то?), когда на кухне что-то дзынькнуло, булькнуло и раздалось знакомое «цок». Предо? Неужели одиннадцать? Посмотрев на часики, Маша убедилась, что вчерашний гость пунктуален. Чёрт! Чутка б попозже, а?

Она отложила в сторону нехитрый ужин, превозмогая боль в спине стянула проклятые сапоги, потом, совершив ещё одно волевое усилие, поднялась по стеночке и, оставив продукты в прихожей, поплелась на кухню.

— А-а, привет, — пробормотала она, кивнув гостю.

Сегодня тот предстал пред взором в образе монаха. Францисканца, кажется. Или, может, бенедиктинца. Не важно. Стоял, как полный придурок, посреди кухни в неопределённого цвета ветхом балахоне и раскачивался, что маятник Фуко. Ага, только религиозного бреда нам тут ещё не хватало… Накинутый на голову капюшон скрывал верхнюю часть лица, сложенные на груди лодочкой ладони посинели от усердного напряжения.

— Угу, — кивнул гость на приветствие, впрочем, через секунду встрепенулся и, галантно поклонившись, неведомым образом сменил балахон на уже знакомые Маше серебристый плащ и чёрную шляпу.

— Может, обойдёмся сегодня без фокусов, а? — попросила Маша, тяжело опустившись на табурет. — И так голова раскалывается.

— Для нормализации состояния существует одно проверенное средство… — начал Предо, но Маша его перебила:

— Коньяк? Не, не хочу.

Предо недовольно поморщился, но в следующее мгновение уже улыбался.

— Ну и зря, — ответил он. — Не надо обладать недюжинным умом, чтобы просто знать, как иные выдержанные дистилляты влияют на давление в кровеносной системе. Достаточно хорошо разбираться в медицинских традициях, идущих из глубины мрачного средневековья, когда лю…

— Ну, понесло, — вздохнула Маша. — Уломал, капельку выпью. У тебя коньяк-то есть, а то вчерашний без нас допили?

— А мы уже перешли на «ты»? — Предо в удивлении выпучил глаза. — Что-то я не припомню, чтобы мы с вами, Мария Борисовна, пили на брудершафт.

Маша сконфузилась и покраснела. Однако Предо, казалось, этого даже не заметил.

— Но дело-то ведь легко поправимое, а? — заговорщическим тоном прошептал он и достал из-за пазухи бутылку «Арарата» и два массивных золотых кубка.

Как только всё это там умещалось?

— Специально припас, — пояснил он. — Куда уж поводу быть более торжественным, чем наш официальный переход к дружеским отношениям? Кстати, коньячок с некоторых пор предпочитаю армянский. Вот вчера был французский, совсем не то. Наверное, подделка. Хоть и не дешёвая. Одно слово — парфюмерия. Пусть и вполне качественная. Вы, кстати, одеколоном бы не побрезговали?

— Это уже конкретный перебор, — фыркнув, справедливо возмутилась Маша.

— Молчу, молчу. Сам не выношу вульгарностей.

Предо до краёв наполнил кубки ароматным напитком и поставил на стол бутылку, не потерявшую ни капли содержимого.

— Если потребуется, хватит ещё на один актуальный тост, — пояснил он. — Ну что ж, Мария Борисовна, будем знакомы!

Они подняли кубки и, перекрестив руки, отпили по маленькому глоточку. Маше показалось, что это и не коньяк вовсе, а какой-то сказочный нектар. Невероятно вкусный, хоть и очень-очень сладкий. В голове, тем не менее, зашумело. Пусть и негромко. Нет, алкоголя достаточно. Лучше перекусить.

Предо тем временем коснулся своими губами Машиных, и художница почувствовала пробежавший по телу холодок. Она отстранилась от гостя. Пристально взглянула ему в глаза.

— Кто же вы такой, мистер Фриз? — прошептала она изумлённо.

Предо вернулся на своё место и, усевшись на табурет, посмотрел в окно. На луну.

— Я ангел, Машенька, — тоже шёпотом проговорил он. — Ваш хранитель. Странно, что вы об этом ещё не догадались… Впрочем, мы же только что перешли на «ты».

Последнюю реплику Предо произнёс громко и весело. Его настроение менялось с такой же скоростью, как фазы переменного тока.

На Машу вдруг накатилась волна какого-то неестественного веселья, и она, позабыв о приличиях, а, может, просто подействовал коньяк, захохотала. И хохотала, держась за живот минуты две, не меньше. Наконец, прекратив истерику, но всё ещё продолжая всхлипывать и вытирать рукавом свитера слёзы, выступившие из глаз, она смогла вымолвить:

— Извини, Предо. Просто… Просто у меня всё не как у людей.

— В смысле? — не понял ангел.

— В смысле? — повторила Маша. — Да в том смысле, что даже моего ангела-хранителя зовут Предо. Предо-хранитель… Тебе ничего не напоминает?

— Напоминает, — кивнул Предо. — Только это не про меня. Тут, понимаешь, есть одна закавыка… Я ж действительно твой ангел, действительно — хранитель, но по нашим правилам должность после имени не произносится. Поэтому не стоит меня даже сравнивать с этими маленькими штучками… И потом, я появился гораздо раньше них… Так что…

— Да ты обиделся! — воскликнула Маша, которая после глотка… коньяка (коньяка ли?) невероятным образом восстановила силы. — Прости, я не подумала, что могу тебя так больно уколоть. Но уж если это произошло, прими мои самые искренние извинения. Примешь?

— Куда деваться? Хоть и звучит, как соболезнование, — шмыгнул носом Предо. — Впрочем, извинения приняты. Так на чём мы остановились?

Маша снова рассмеялась.

— Слушай, — сказала она, — ты только снова не обижайся, ладно? Но я себе представляла ангелов совсем другими.

— Какими же ты нас представляла? — с неподдельным интересом спросил Предо, поставил локоть на стол и положил на ладонь подбородок.

— Ну-у… — Маша задумалась, как бы объяснить, чтобы опять не ляпнуть чего лишнего.

Но Предо пришёл на помощь.

— Давай, попробую я. Ты представляла ангелов, как они изображаются на иконах. В белых балахонах, с нимбами над головами, с просветленными ликами. Так? Вижу, что так. Но пойми, девочка моя, это ж официальные лики. Портреты, как вы говорите. Да потом написаны они — самое малое — сто лет назад. Времена-то меняются, Машенька. Тебе ли этого не знать? Ведь раньше и люди были другими. Сравни хотя бы портрет Андрея Первозванного с фото вашего нынешнего президента. На культовых картинках мы сами на себя не похожи. Если б ты видела мой официальный образ, что висит на стенке в моём же рабочем кабинете, куда ты, слава Всевышнему, никогда не попадёшь, ты бы тут же принялась молиться. Истово! Настолько я там благообразный… Кстати, Андрей был достаточно весёлым и жизнерадостным человеком, можешь поверь мне на слово. Он при встрече с тобою вряд ли б удержался, чтоб не распустить… Прости, отвлёкся. Так вот…

— Какой ещё Андрей? — не поняла Маша.

— Как какой? Тот самый, Первозванный. Но не о нём, не о нём сейчас речь! Ты же спрашивала…

— Я всё поняла, — перебила его Маша. — Слушай, мне ж не семь лет. Ещё вопрос. Можно?

— Сколько угодно, — кивнул обескураженный таким нетерпением Предо.

— Крылья. Я всегда думала, что у ангелов есть крылья. Это правда?

Снова посерьёзневший Предо молча кивнул.

— А у тебя они есть? — не унималась Маша.

— Естественно, — проговорил ангел. — Маш, только одна просьба — давай этой темы касаться не будем, хорошо? Во всяком случае, не сегодня. Считай сие пожелание маленькой блажью. Давай я тебе лучше про Андрея Первозванного расскажу. Или про Поля Гогена. Хочешь?

— Про Гогена? — переспросила Маша. — Точно, ты же приходил ко мне во сне в его образе. Так?

— Я?

— Ну конечно! Со вчерашним портфелем без ручки.

— А! — улыбнулся Предо. — Так это не я, а сам Поль к тебе и заглядывал. Вообще-то он не тебя искал, то есть, не совсем тебя… Впрочем, так получилось даже лучше… А портфель мой, признаю. Он, конечно, позорный, зато вместительный. Вот я Гогену его и одолжил, а то на Пиа Пи'а одни корзины. В корзину ж альбомы с рисунками класть, как ты догадываешься, как-то неприлично, эффект не тот. Ну, ты меня понимаешь. Ведь понимаешь?

Маша ничего не ответила. Почему-то только сейчас она ощутила, что сидит в компании не просто приятеля, а настоящего ангела. Собственного хранителя. До этого момента лёгкий дурман от напитка как бы сглаживал ту незримую грань, что пролегала между ней, простой смертной, и Предо, существом загадочным и необъяснимым, прибывшим на маленькую кухню совсем из другого мира, такого далёкого… и… маловероятного? Сейчас же туман словно начал рассеиваться, и Маша снова ощутила на своих губах ледяной холод того лёгкого поцелуя. Ей стало не по себе.

И хранитель это тотчас почувствовал.

— Что-то случилось? — тревожным голосом поинтересовался он, и его серебристо-голубые, бездонные и жутко холодные глаза встретились взглядом с Машиными. Впрочем, Предо тут же расслабился и улыбнулся. — А-а! Теперь-то тебе ясно, почему я прихожу к тебе с «антидепрессантом»? Да, моя девочка, пока ещё ты не готова воспринимать меня на светлую голову. Эффект Стены. Той, которая давит абсолютно на всех… Но ничего, со временем это пройдёт. Знаешь, а ведь для нас Стена гораздо ближе, чем для людей. Для вас это так, миф. Или виртуальная реальность, как принято сейчас говорить. А проявление её глубоких чувств — обычное неприятное ощущение. Подспудное и мимолётное. Некоторые ж из нас, чтоб переноситься в ваш мир, порою вынуждены с неё срываться… Когда она перестаёт благославлять.

Предо вздохнул. С минуту помолчав, он, надеясь, что хозяйка его удержит, всё-таки робко предложил:

— Ну, что, на сегодня хватит? Или ещё по глоточку?

Маша отрицательно помотала головой.

— Прости, Предо, — сказала она. — Я сегодня дико вымоталась. Ты очень приятный собеседник. Правда! Но…