Помоги проекту - поделись книгой:
Облик человечка сию секунду поменялся, и кухня исчезла, и воздух стал другой, и пол закачался. Егор и Гаврюша с героическими лицами гордо стояли на палубе грозного фрегата. Высоко на верхушке мачты колыхался «весёлый Роджер». Вокруг суетилась команда, кто-то предупреждал об опасности и показывал на линию горизонта.
Их преследовал корабль британской торговой компании, готовый вот-вот открыть пальбу из чёрных бортовых пушек. Герои обнажили шпаги, а когда началась стрельба, не испугались, бросившись к борту и подбадривая остальных. Англичане неумолимо нагоняли, ветер был на их стороне.
— Возьмём противника на абордаж и всыплем по первое число! — смело предложил Егор, в то время как вся команда в ужасе разбегалась. Некоторые прыгали за борт, хотя куда уплывешь в океане…
— А и впрямь, Егорка, покажем супостатам, на что способен русский пират! — проорал Гаврила Кузьмич и показал врагу длинный-предлинный язык. Мальчик сделал то же самое, но длина его языка не шла ни в какое сравнение с возможностями домового.
Британцы храбро пришвартовались к пиратской посудине, с гиканьем и выстрелами они перебегали, перепрыгивали и перескакивали на палубу. Пиратская команда трусливо подняла руки, сдаваясь на милость победителя. И только два отчаянных храбреца, одному из которых только-только исполнилось семь, а другому почти стукнуло триста, встретили военные силы Британии — спиной к спине, готовые сражаться до конца!
Они приняли неравный бой, но скоро поняли, что силы врага перевешивают, а собственные безвозвратно уходят.
— Забаррикадируемся в капитанской каюте! — Егорушка потянул домового за собой.
Друзья помчались, отбиваясь и отбрыкиваясь от настырных британцев. Дверь почему-то была очень похожа на входную дверь их квартиры. Каюта открылась, и на пороге появилась бабушка. Море пропало, вместо неба навис знакомый потолок. Исчез Гаврюша…
— Здравствуй, внучек! Чем занимаешься?
— Ой, привет, баб! У нас тут такое творится! Вся команда струсила и попряталась, только мы с Гаврюшей бились как настоящие герои!
— Что ты ел? — строго спросила Светлана Васильевна. — Чем кормила тебя моя дочь? Кашей, надеюсь?
Приезд бабушки Вал Валыч называл прокурорской проверкой. Егорушка не знал, что это такое, но чувствовал, как папа при этом робеет и сжимается.
Бабуля быстро повесила пальто, переобулась и уверенно взялась за своё хозяйское дело, больше не задавая вопросов. Вымыв руки, мамина мама унесла на кухню огромный шуршащий пакет, из которого стало появляться то, что Егор очень любил: стопка ещё горячих блинов, термос с шиповником, банка ежевичного варенья, два пластиковых контейнера с первым и вторым блюдами и здоровущий кусок пирога с мясом.
Мальчик внимательно наблюдал за процессом извлечения продуктов, вспомнив, что сегодня он так и не успел позавтракать. Да и когда? На них же напали англичане! Он угнездился на стуле на коленках, опираясь о стол руками.
— Ну-ка, сядь нормально!
— Бабуля, покорми Гаврюшу тоже, пожалуйста! Он будил маму утром, но не добудился!
Бабушка разгладила пакет.
— Это что за Гаврюша такой маме спать не даёт? Я ничего не пропустила?
— Бабуля, ты столько всего пропустила! — Мальчик вцепился в пирог, прожевал большой кусок и продолжил: — Во-первых, он ужасно старый, зовут его Гаврила Кузьмич, но я должен называть его Гаврюшей, а то он обижается.
— Старый, говоришь? — Взгляд у бабули тоже сразу как-то постарел. — И давно живёт у вас этот… Кузьмич?
— Давно, только он раньше прятался, а сегодня слопал мой завтрак и попался!
— Завтрак твой слопал?! — Светлана Васильевна опять превратилась в само внимание. — А потом что?
— Показал мне свои наряды…
— Что?!!
— Пиратский ему в самый раз. — Егор отхлебнул отвара шиповника, налитый из термоса, и ободряюще погладил окосевшую бабулю по пухлой руке. — Расслабься, он добрый, говорит, что тебя ещё в пелёнках видел.
От таких откровений бабушка чуть со стула не упала.
— Да что ж это такое творится без моего ведома?! — не удержалась она, краснея от ярости. — А отец твой куда смотрит? Дал бы ему по морде разок, как мужик! Гаврила Кузьмич хренов!!! Да как таких земля носит, в платье он при ребёнке переодевается?!
— Баб, успокойся! Папа просто ещё ничего не знает.
Светлана Васильевна нервно пригладила свои негустые крашеные волосы. Руки её дрожали, а губы кривились в безмолвных проклятиях. Маленький Егор впервые видел столько противоречивых эмоций в одном взгляде…
— Папа не верит в Гаврюшу, хотя я всем говорил.
— Да этот твой папа-шляпа, — бабушка готова была заплакать, — сказала бы я ему… Ну ничего, я матери скажу… Где он?
— Папа?
— Да на что сдался мне твой папа?! Он что есть, что нет его. Кузьмич этот где?
— В квартире должен быть, но видят его только те, кто в него по-настоящему верит.
— Сектант, значит, — тихо сказала пожилая женщина и прижала внука к себе. — И давно они тебя голодом пытают, кровиночка моя?
Егор слышал, как стучит её большое сердце.
— Бабуль, Гаврюша — это обычный домовой.
Глава третья,
За окном тянулась ночь, часы показывали двенадцать.
— Вы посмотрите, посмотрите! — Бабушка продемонстрировала экран тонометра сперва маме, затем папе. Все трое сидели в гостиной, двери с полупрозрачными стёклами были закрыты. — Сначала подскакивает выше некуда, теперь падает ниже низшего! Недолго мне осталось, ох недолго…
Александра Александровна заёрзала в кресле и нервно отвернулась.
— Мама! Я тебе сто раз уже предлагала вызвать «скорую»!
— Ах, оставь! — Светлана Васильевна подала запрещающий знак ладонью и откинулась на спинку захваченного ею дивана. — Всем известно, из больницы одна дорога — на кладбище.
Вал Валыч нервно растирал колени, в нём боролось три сильных желания:
первое — таки вызвать санитаров, чтобы увезли больную в указанном ею направлении;
второе — превратиться в торшер или плинтус и сыграть скромную роль декорации;
третье — сбежать в спальню, накрыться одеялом и спать до полного убытия тёщи на её законную жилплощадь.
Но каждый раз, решаясь на побег, папа слышал железный приказ: «Сиди!» Жена и тёща отдавали его по очереди, неизменно ласковым тоном, но суть от этого не менялась.
Итак, беседа с Егором ужасно встревожила бабушку — вызвала приступ гипертонии, сбила сердце с привычного ритма и лишила несчастную сна. Едва чета Красивых вернулась с работы, как героическая пенсионерка сразу увела их в гостиную, прикрыла двери и потребовала от каждого подробного отчёта о странностях детских фантазий и посторонних мужчинах в доме.
Первым не выдержал Вал Валыч, он рвал и метал, и никакие двери не могли загасить его зычный гнев, рвущийся на волю. Ишь чего захотела! Отчитывайся тут перед ней! Мало ли чего Егорка напридумывал? У мальчика детство вовсю играет, он может не только Гаврюшу, но и чёрта лысого придумать. Что же теперь, в каждой его фантазии реальных людей видеть?
Нормальный мальчик, активный, умный, с развитым воображением. Одно море в ванной чего стоит! Слишком развитым? Чересчур? Патология? Кто бы говорил о патологии! Вот досужая старух… бабушка! Всё вам надо, да всё вам не так и не эдак! Что?!! Это я не мужик?! И двое детей не аргумент?! Ну, знаете ли, если мы перешли на личности, то уж вы вообще…
Когда инициатива была перехвачена мамой, бабушка уже потеряла дар речи, рухнула на подушки и стонала примерно час. За это время мама с папой поужинали и получили от сына более-менее внятные объяснения странного поведения Светланы Васильевны. Они решили пойти извиниться и превратить скандал в шутку.
Но бабушка и все её верные болезни не шутили. Вопреки здравому смыслу больная категорически отказывалась как от госпитализации, так и от предложения сменить тему.
— Вот скажите мне, отец с матерью, где сейчас Глаша в такое-то позднее время? — спрашивала она, сдвигая со лба компресс, который папа мысленно заталкивал ей в рот.
— У подруги ночует, — хмуро отвечал Вал Валыч, изучая взглядом сувенирную шашку, подаренную друзьями и висящую на стене.
Бабушка ликовала без слов, молча поедая маму глазами.
— Видела, чем вы их кормите, — «прокуратура» понеслась по новой, — одни перекусы, банки да коробки, прости господи! Это ж дети, им горячего надо, домашнего… Когда я тебя растила, Александра, я тесто сама ставила, сама пельмени лепила, сама супчик с домашней лапшой придумывала. Неужели у всех теперь как у вас? Я вот тут смотрела одну передачу…
За дверью прятались и подслушивали Егор с Гаврюшей, оба попеременно зевали. Друзья разлеглись на полу и битый час пытались придумать выход из ситуации. Мальчик хмуро потёр засыпающие глаза.
— Гаврюш, что нам сделать? Они никогда не ссорились, а тут вдруг… Я боюсь за бабушку, старенькая она…
— А я больше за папу, — буркнул домовой и задумчиво почесал бородёнку, — ой, не сдержится, ой, посадят ведь, годков на пятнадцать…
— Не понимаю.
Гаврила вздохнул и приподнялся на локте.
— Вырастешь, обженишься, поймёшь. — Тут он резко вскочил и засиял словно звёздочка. — Значит, так… я за ключами, а ты одевайся и бегом к чердаку.
Егор не успел спросить, что за ключ и почему надо бежать к чердаку, как мужичок сгинул. Вдруг сквозь стекло папин силуэт поднялся и вырос.
— А ты что здесь делаешь?! Вы только посмотрите! — воскликнул Вал Валыч нарочито громко. — Ты давно должен быть в постели! Давай-ка я отведу тебя в спальню.
— Может, лучше я?! — с мольбой в голосе предложила мама.
Егор понял, что ему решать, кто будет спасён. Несчастный, усталый Вал Валыч сейчас был копия бездомного пса, которого мальчик время от времени подкармливал на школьном дворе.
— Не беспокойся, мам, — промямлил мальчик, — папа отведёт. Выздоравливай, бабуль!
Отец сопроводил своего спасителя до детской, присел на корточки и с видом заговорщика прошептал:
— Спасибо за понимание, сынок, с меня причитается. Ложись-ка ты спать, хорошо? И я лягу.
Егор молча кивнул и похлопал старшего по плечу. Каждый ушёл к себе.
Первым, что юный полуночник увидел, включив лампочку, было его полное зимнее снаряжение, аккуратно разложенное на кровати: сапожки, штанишки, свитер, пуховик, шарф, варежки и шапка. Вспомнив слова Гаврюши, мальчик понял, что их ждёт приключение. Храброе, чуткое сердце Егора велело не медлить. Он чувствовал себя матёрым десантником перед вылетом на задание. Экипировался он, как и положено десантникам, «пока спичка горит».
Лестница на чердак была продолжением общей лестницы подъезда. Полностью одетый мальчик бесшумно просочился на площадку. В эти мгновения мама включила телевизор, чтобы развлечь Светлану Васильевну, а папа уже сладко храпел. Тихого щелчка двери никто не услышал.
— Эй, Егорка! — позвал шёпотом знакомый голос. — Шевели ногами, скоро наш рейс.
Мальчик и домовой, на груди которого полумесяцем развернулась связка разнокалиберных ключей, встретились у входа на чердак. Старые петли скрипнули, и в нос ударила смесь запахов морозного неба, перьев и чего-то ещё.
Гаврюша закряхтел, сдвинул что-то в темноте и произнёс чудные слова, от которых хотелось чихать. Сделалось вдруг светло и уютно, как будто сотни маленьких мерцающих лампочек вспыхнули и расплылись по чердаку, словно золотые рыбки.
— Ух ты! Светлячки! — Мальчик так и замер с открытым ртом. — А разве букашки не улетают на зиму в тёплые края?
— Мои букашки не улетают, — гордо пояснил домовой, сунул руку за пазуху и вынул золотые механические часы на цепочке. — Опаздываем. Поди-ка сюда, Валентинов сын.
У Егорки глаза разбегались от собранных здесь дивных вещей. Чего он только ни увидел: и чучело взрослого медведя с балалайкой наперевес, и коллекцию подков, подвешенных на гвоздях, и тяжёлый сундук для пиратских сокровищ, и старинные часы с пыльным стеклом, открывающимся для перевода стрелок…
От предчувствия большого приключения сосало под ложечкой. Мальчик забыл про сон и позднее время. Пачкая и без того грязные штаны, домовой плюхнулся на колени и принялся что-то разглядывать на полу у стены.
— Готов отправляться в сказку? — Рыжебородый приятель обернулся к мальчику. — Тады скорей за мной!
Он уменьшился, словно сдувшийся шарик, и пропал из виду.
— Гаврюша! — Егорка едва не упал, подбегая к месту, где только что стоял его проводник. — Ты что сделал?
Пропустить поездку в сказку гораздо хуже, чем проспать Новый год, а ещё обиднее — потерять волшебного друга. Раздавить его сапожком, например. Сделав осторожный шаг назад, мальчуган присмотрелся и, к удивлению своему, нашёл в стене игрушечную дверь размером с мультяшную мышиную норку. Но главное, что подле норы стоял живой и невредимый крошка-домовой.
— Какой ты мелкий! — засмеялся Егор. — Как козявка-а…
Его почему-то страшно развеселило, что Гаврюша по-прежнему рядом и так уморительно машет ручками. Егорка прислушался.
— …пальцем! Ткни пальцем в дверь, слышишь? — пропищал лилипутик.
Мальчик послушно дотронулся, и чудо повторилось — он уменьшился вместе с одеждой.
— Вот и славно! — сказал Гаврюша нормальным голосом и выбрал ключ на связке. — Знаешь секрет?
— Не знаю.
— А я те скажу! Ты первый человек, которому дозволено будет войти в тайную комнату.
— Тай-ну-ю ком-на-ту, — повторил восхищённый Егор больше глазами, чем губами.
— И вход только один, этот.
Ключ повернулся в замке, дверь щёлкнула и распахнулась. Друзья взялись за руки и шагнули внутрь, в волшебный полумрак. Трудно было назвать комнатой место, в котором они оказались. Что-то неуловимое в обстановке ещё напоминало о старом доме и чердаке. Сохранился морозный воздух, перемешанный с запахом пыли и перьев, где-то далеко шумели московские улицы, но всё неумолимо таяло, как тают песочные фигурки от прикосновения морской волны. Новые, доселе невиданные звуки и запахи приходили им на смену. Егор крепче сжал руку домового.
— В сказке мы будем такие же крохотные?
— Не боись, в тех краях все такие, — успокоил Гаврюша и показал куда-то наверх. — А вот он и в сказке будет такой же огроменный.
Сверху неровными скачками опустилась корзина, способная вместить четырёх таких лилипутов, а следом голубь размером со спортивный вертолёт, запряжённый в неё вместо воздушного шара.
— По тутошним меркам обычная птица, а в сказке он, как видишь, со Змея Горыныча, — гордо пояснил Гаврюша.
Голубь, совершив посадку, склонил голову, выжидательно посматривая на мужичка.
— Лет сто назад на воробьях летали, верхом, только представь! — с охотой рассказывал тот, обходя вокруг птицы. — Никакого удовольствия, скажу я тебе, Валентинович. Пугливые, беспокойные, садятся через каждые десять шагов, дисциплины ноль. Енти совсем другое дело. Расписания придерживаются, на свист идут и любому нахальному Карлсону, если надо, наваляют. Уж я-то видел, врать не стану.
Поделиться книгой: