Ужас Иннсвича

— Просто закрой глаза и думай о хорошем, Моника. Притворись, что ты с кем-то другим, с кем-то красивым, сильным, милым и…

— С кем-то нормальным! — поддержала её Моника. — Hе все девушки делают это по своему согласию.

— Нет, но это всё ради общего блага, как говорит доктор.

Моника, казалось, была близка к истерике:

— Боже, почему я не могу хоть раз попробовать настоящего мужчину? Иногда мне так хочется сбежать!

— Шшш! Не смей так говорить! Мы обе прекрасно знаем, что происходит с девушками, которые пытаются сбежать…

Подслушивая тайный разговор, я был совершенно сбит с толку.

— Я проверю ловушку, — сказала Кассандра и спрыгнула в воду по грудь. Она направилась к самодельному бую.

Тем временем Моника встала и потянулась, заложив руки за спину. Она развернулась, что позволило мне взглянуть на её телосложение. На вид ей было не больше восемнадцати, и она обладала потрясающей красотой. Затем она повернулась ко мне лицом. Блестящие черные волосы развивались на ветру, дующего со стороны воды. Она была потрясающая: миниатюрная грудь, длинные ноги и плоский живот. Я хотел отвернуться, потому что считал неправильным подглядывать за голыми женщинами, но тут вернулась Кассандра. Она поднялась по лестнице на мостик, подняв из воды небольшую проволочную ловушку, наполненную раками. В отличие от Моники, Кассандра была на девятом месяце беременности.

— Смотри, она полная! — девушка была в восторге от хорошего улова.

Моника подошла и улыбнулась.

— Ого, это много, — она проверила вес ловушки. — Должно быть, десять фунтов! У нас будет похлебка несколько дней!

Когда я пытался прислушаться к дальнейшему разговору, моё внимание ослабло… моя рука устала, и я уронил портфель…

Звук был слишком очевиден; обе девушки с любопытством посмотрели в мою сторону. Видят ли они меня? Я затаился.

— Я думаю, там кто-то есть, — сказала Кассандра, а затем поднесла палец к губам. — Боже, надеюсь это не они…

— Смотри! Вон там! — Моника указала прямо на траву, за которой я прятался.

— Это…?

— Это мужчина! Настоящий мужчина! — она голышом направилась в мою сторону. — Эй, подожди! Иди сюда!

Я схватил чемодан и бросился бежать.

— Постой! — взвыла Моника. — Пожалуйста! Не убегай! Мы можем осчастливить тебя! ВЕРНИСЬ!

У меня не было намерения подчиняться. Мои ноги несли меня так быстро, насколько были способны, и я мог только надеяться, что ни одна из девушек не разглядела моего лица. Чуть дальше я услышал последний крик Моники:

— Вот ДЕРЬМО! Он убежал!

Я бежал без остановок, пока не добрался до центра города и не вошёл в вестибюль «Хилман-Хауса»…

В безопасности, в своей комнате я сел на кровать, чтобы восстановить дыхание. Я включил радио, потому что музыка могла успокоить меня, и я сразу же расслабился под песню Томми Дорси «Наша Любовь». Вслед за песней последовал ежечасный выпуск новостей: «забастовки запрещены Верховным судом», «генерал Франциско Франко завоевал Мадрид со своими фашистскими войсками», «ученный по имени Ферми предупреждает правительство союзников о том, что в настоящее время существует процесс, который может расщепить атомы, и таким образом, можно использовать новую ужасную разрушительную силу». Ни одна из этих новостей не звучала обнадёживающее; я выключил радио.

Отвлекающий маневр, на который я надеялся, был сорван. Господи, что за чертовщина ПРОИЗОШЛА сегодня? — спросил я себя с тревогой. Я старательно пытался найти рациональное объяснение тому, что видел и слышал, но в конце концов потерпел неудачу. Я не смог разобраться в этом, и посчитал, что в моём напряженном и возбужденном состоянии мне было бы полезней успокоиться и привести собственные мысли в порядок. Дневная жара, а также безумная пробежка оставили меня грязным и пропитанным потом, поэтому я принял прохладную ванну. Я попытался очистить свои мысли…

Но, внезапная усталость заставила меня задремать даже в прохладной воде. Я то засыпал, то просыпался. Обрывки снов преследовали меня: образы не только недоумения, но и отвращения.

Человек в убогом доме, изуродованный каким-то катастрофическим симптомом артрита, разразился какими-то непонятными ругательствами, а потом хлестнул молодого Уолтера кнутом, или чем бы это ни было.

Потом были две обнаженные девушки на мосту, одна из них была беременна, а вторая, очевидно боялась беременеть, но была готова принять её с ужасающей покорностью… их загадочные слова плавали в моём полусонном сознании:

— Меня тошнит от их состояния…

— Так ты ещё не встала на путь?…

— Они заставляют меня ходить каждую ночь, пока не будут уверены!..

— Иногда они заканчивают как Пол…

Эти слова смешались с острыми, как бритва, воспоминаниями об их физических телах, их сверкающей обнаженной красоте, их мерцающей белой коже и их интимных женских чертах, таких запретных… и таких неправильных для меня, чтобы смотреть на них с такой готовностью… и в то же время таких экзотических…

Возможно, я погрузился в глубокий сон, когда эти яркие образы были изгнаны… образом Мэри…

Сначала, прелесть ее лица и простые честные манеры, и даже некоторые ее замечания:

— Такой красивый, воспитанный джентльмен, как вы? Никогда не был женат?…

A затем — дьявольское слияние: мой первый пленительный образ, когда я увидел её в магазине мороженного медленно начал искажаться в гнусную эксплуатационную фотографию, которую я купил у презренного Сайруса Зейлена: Мэри, обнаженная, беременная, с выпирающей грудью, как визуальный фотографический корм для дегенератов…

Завершение этого образа потрясло меня и возбудило до ужаса, я уверен, что громко застонал во сне. Внезапная тревога, стыдно признаться, была вызвана неутолимым физическим желанием самого грешного рода. Это вызывало во мне плотские желания, и хотя в прошлом я всегда старался воздерживаться, первобытная необходимость не могла быть устранена. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что мое безумие заставило меня сделать то, что, как известно, делают одинокие люди в такие минуты слабости, после чего, сгорая от стыда, я стал молить Бога простить мне это корыстное и наглое оскорбление Его милости…

Смущенный этим фактом, я томился в ванне на когтистых лапах, но потом мои глаза расширились…

Продолжая молиться о спасении своей души, я услышал, странный внезапный звук: это было отчаянное прерывистое дыхание. При этом это было буйное, распутное дыхание, и я надеюсь, что женское.

Я уставился на противоположную стену, чтобы сразу же понять, что, по всей видимости, за мной наблюдают дистанционно. Но если это так…

То откуда именно?

Я выпрыгнул из ванны, надел халат и как параноик начал осматривать противоположную стену и потолок над ванной. Но никаких «глазков» я естественно не нашёл; и уже несколько минут спустя, я начал злиться на самого себя из-за чувства разыгравшейся паранойи. Звук, который, как мне показалось, я услышал был, безусловно, остатком фрагментов сна и моего усталого тела и ума. Ради всего святого! — насмехался я над собой. — Кому я нужен, чтобы шпионить за мной.

Мои новые наручные часы с хронографом Пирса показали мне, что уже приближалось время ужина. Я привёл в порядок волосы, уложив их гелем, потом почистил зубы и одел свой вечерний костюм. Хоть я с нетерпением ждал ужина с мистером Гарретом, большинство моих мыслей было сосредоточено на другой встрече: если быть честным, то на завтрашнем свидании с Мэри. У меня было странное чувство, что я запятнал ее своим предыдущим актом унижения и самоуничижения, абсурдной абстракцией, но таков уж я был. Тем не менее, я не уйду, пока не сделаю одну простую вещь.

Я сел за маленький письменный стол в комнате и открыл свой портфель. Из него я достал папку, которую купил у Зейлена, и из нижней части подборки старых фотографий выскользнул снимок Мэри. Я позволил себе взглянуть на него с мрачной решимостью…

Резкость, контраст и общая четкость фотографии теперь казались ещё более чёткими, чем раньше, и снова меня начало душить чувство слияния, которое соединило физическую красоту Мэри с отвратительно эксплуататорским дизайном: её изящная поза служила для визуального удовлетворения нечестивых мужчин, отдавшихся извращенности. Каждый элемент фотографии, казалось, манил меня к вожделению бездонных, сверкающих глаз Мэри, её улыбке, высокой, смуглой груди, полной молока, подтянутым стройным ногам. Теперь я заметил, что каждый дюйм её безупречной наготы то ли блестел от обильного пота, то ли намеренно был намазан какими-то маслом, этот эффект заставлял её в фотографии мерцать, создавалось впечатление, что она была живой, но запертой в фотографии. Я больше не собирался подаваться тому чувству похоти, которое вызывал её образ.

Только любви.

Чудовищный мир, чтобы позволить это, — решил я. — Порабощать бедных и отчаявшихся в самых пресыщенных намерениях. Я достал из дорожной сумки складные ножницы и принялся кромсать фотографию от края до края, пока не остался только крошечный квадрат прекрасного лица Мэри. Всё остальное я выбросил; a изображение её лица спрятал в кармашке своего бумажника.

Затем я спустился по лестнице; однако, когда я приблизился к входной двери, то та открылась прежде, чем я смог к ней прикоснуться: в дверях я столкнулся сo стройной, привлекательной молодой женщиной в красивом, но простом платье, которое многие предпочитали носить в тёплые месяцы; она прошла мне на встречу и кротко улыбнулась, кивнув.

— Здравствуйте, как поживаете?

— Здравствуйте, — только и сказала она, словно стесняясь. Когда она прошла мимо, меня ужалил трепетный шок; мне потребовалось так много времени, чтобы заметить её стройную фигуру и чёрные как обсидиан волосы.

Моника. Одна из девушек с озера…

Очевидно, она не узнала во мне человека, которого так горячо умоляла вернуться всего несколько часов назад.

Конечно, она не остановилась здесь… возможно, она работает здесь горничной. И вообще, почему я думаю об этом?

Я слышал ее тихие шаги, когда она поднималась по ступенькам, потом прошел в атрий, но когда дверь за мной закрылась… не знаю, почему я это заметил, но… вышеупомянутые шаги, казалось, прекратились очень быстро. Не был я уверен и в том, что заставило меня сделать следующий поступок…

Я вернулся на лестницу и посмотрел вверх.

Никаких признаков Моники я не обнаружил, но потом…

Щёлк!

Звук прозвучал достаточно быстро, чтобы я успел взглянуть на дверь на площадке второго этажа. Она закрылась у меня на глазах.

Второй этаж, — подумал я. — ЗАПЕРТЫЙ этаж. Моника, по какой-то причине, явно имела к нему доступ.

Нахмурившись, я вернулся в атриум. Почему это меня заинтересовало я не мог понять…

Дружелюбный коридорный и портье приветствовали меня, когда я проходил мимо.

— Если вы не возражаете, сэр, я хотел бы узнать причину, по которой второй этаж заперт.

Возможно, это было моё разыгравшееся воображение, но его стандартная улыбка и добродушие, на мгновение исчезли:

— Но вы же живёте на четвёртом этаже, мистер Морли. Зачем вы…

— Ну конечно! — я пытался казаться пренебрежительным. — Теперь буду внимательней, просто я по ошибке дергал ручку второго этажа думая, что это выход, — я бы не назвал это ложью, а скажем так, скромным отклонением от истины.

Добродушное выражение снова вернулось на лицо мужчины:

— Второй этаж запирается на замок из-за ремонта. Работы не должны занять больше месяца.

— Понимаю. Что ж, спасибо, добрый человек, за удовлетворение моего довольно бесполезного любопытства. Я должен был догадаться!

А потом я пожелал ему доброго вечера.

Затем я направился через дорогу в «Закусочную Рэксолла», где меня уже на улице встретили аппетитные ароматы. Заведение внутри было безупречно чистым и обставлено простыми стульями и столами, а также не слишком удивительными для подобного места морскими украшениями: фотографии старого, мокрого от дождя лодочника, гордо демонстрирующего крупных рыб, штурвал и корабельное стекло, рыболовные сети с поплавками, украшающими углы. Я предположил, что возможно, до реконструкции эта самая закусочная могла быть мрачной столовой, в которой Роберт Олмстед неохотно обедал, когда никчемные бездельники бросали на него странные взгляды.

Латунные фонарики с причудливыми свечами украшали каждый деревянный стол. Однако я удивился, когда заметил, что мистера Гаррета нигде не видно. Только один столик был занят тихонько разговаривающей парой.

Когда ко мне подошла официантка с меню, она потеряла дар речи.

Я не мог быть более доволен! Это была Мэри…

— Какой приятный сюрприз, Мэри, — я старался сдержать радость.

— Фостер! — она улыбнулась и прижала руку к моей спине, чтобы подтолкнуть меня к углу. — Займи столик у окна. Там прекрасный вид, когда садиться солнце. Я так рада, что ты смог прийти.

— Я и понятия не имел, что ты здесь работаешь.

— О, я просто иногда подменяю подругу. Но деньги здесь платят неплохие, теперь, когда наш замечательный президент подписал закон «O минимальной заработной плате».

Я читал об этом: не меньше довольно скудных сорока центов в час. Но потом мне пришлось постоянно напоминать себе, что случай — и тяжелый труд моего отца, а не мой собственный — дал мне статус гораздо более удачливый, чем у большинства.

Мэри наполнила мой стакан, когда я сел за столик.

— Tы нашел тихое, спокойное место, чтобы почитать книгу?

— О, «Тень над Инсмутом»… — я уже и забыл, что это была моя первоначальная цель. — На самом деле я был так занят, разгуливая по городу, что так и не добрался до неё. Думаю, завтра. После нашего ланча, который, я очень надеюсь, все еще состоится.

Внезапно она вздохнула и театрально опустила голову:

— Ты что, шутишь? Я не могу дождаться! Это будет мой первый выходной за несколько месяцев!

Это меня смутило.

— Мэри, нет ничего более восхитительного, чем трудолюбие, — я наклонился ближе. — Но я бы хотел, чтобы тебе не приходилось работать столько времени в положении.

— Ты такой милый, Фостер, — усмехнулась она и сжала мою руку. — Но тяжелая работа — это то, что сделало Америку, не так ли?

— Да, это так, — сказал я, хотя немного и виновато.

— Кроме того, доктор Анструтер говорит, что можно работать до восьмого месяца, только не слишком усердствовать и напрягаться.

Я был уверен, что это правда, но всё же беспокоился. Когда она наклонилась, чтобы вручить мне меню, я смог различить кусочек долины ее груди, затем вспомнил, во-первых, выцветшую фотографию, а во-вторых, мгновенный проблеск ее груди в задней комнате «Бакстера». А потом снова появилась эта совершенная долина плоти.

Я чуть не заскрежетал зубами, отворачиваясь. Боже! Надеюсь, она не заметила…

Требовалось еще одно отвлечение, но на этот раз мне не нужно было его придумывать. Медные корабельные часы на стене показывали, что я опоздал на пять минут.

— Скажи, Мэри. Был ли здесь респектабельно одетый мужчина, возможно, лет двадцати? У него ещё короткие, каштановые волосы. И зовут его Уильям Гаррет.

Она покачала головой:

— Нет, Фостер. В середину недели всегда так, вот пятница — «рыбный день», как говориться. Людей будет побольше позже, когда рыбаки вернуться из доков. Но, боюсь, я не видела человека, которого ты описываешь.

— Я должен был встретиться с ним, — начал я объяснять, но потом пожала плечами. — Неважно. Он или опаздывает, или возможно нашёл себе работу. Он бухгалтер.

— Ну, нам могут понадобиться бухгалтеры в оптовых магазинах, — предложила она.

— Да, я уверен, что это так и есть.

Это было очевидно. Вероятно, он нашёл своего друга мистера Пойнтера и так же нашёл работу. Я искренне желал ему всего наилучшего.

После ещё нескольких небольших разговоров я сделал свой заказ, который Мэри мне рекомендовала: суп, жаренные моллюски Ипсвича и полосатый окунь, фаршированный каменным крабом. Я всегда был в восторге от такой еды и чувствовал себя плохо, потому что Лавкрафт, тоже уроженец Новой Англии, никогда не ел её из-за отвращения к морепродуктам. Однако мои глаза с трудом удерживались, чтобы не пялиться на Мэри, когда она проходила по залу мимо меня. Она просто такая… красивая. В конце концов, люди за другим столиком ушли, и из ресторана вышел мужчина, который, казалось, направлялся вниз по улице. Следующее, что я помню, это как Мэри сидела напротив меня и пила чай.