Ужас Иннсвича

Из Западного леса я точно слышал шум.

Теперь я был уверен, что за мной шпионят, и я был полон решимости не подвергать себя преследованиям.

Я напряжённо всматривался в лес, а затем, услышал хруст поломанной ветки.

— Выйди уже на конец! — крикнул я и, не колеблясь, шагнул за завесу деревьев. — Я тебя слышу!

Еще несколько веток хрустнули, когда мой преследователь явно углубился в лес. Не знаю почему, но я продолжал преследовать его.

Ярдах в пятидесяти в лесу солнечные блики выдавали крадущееся существо.

На какую-то долю секунды я увидел фигуру, но не лицо, а одежду: длинный, засаленный черный плащ с капюшоном.

— В самом деле, мистер Зейлен, так нельзя обращаться со своим клиентом, который вам платит! — разнесся мой голос среди деревьев. — Если вы хотите ограбить меня, то предупреждаю я вооружён!

Это было правдой, из кармана брюк я уже достал маленький полуавтоматический пистолет, который купил в магазине огнестрельного оружия «Кольт» в Хартфорде. Это была модель 1903 года, которую, как я читал, очень любил известный грабитель банков Джон Диллинжер. Я не был первоклассными стрелком, но с полной обоймой я чувствовал себя вполне уверенно.

Зейлен стоял неподвижно и ясно слышал меня. Он тотчас же убежал и позволил лесу поглотить себя.

— Я разочарован, мистер Зейлен! — раздался мой следующий крик. — Но, вор вы или нет, не забудьте о нашей завтрашней встрече!

Густота деревьев впитала мой голос. Такой застенчивей, замкнутый человек как я, мог бы быть потрясён такими событиями, но, к своему удивлению, ничего подобного я не чувствовал. А наоборот, я был спокоен и уверен в себе. И я не собиралась избегать Зейлена завтра. У него есть то, что мне нужно, и я получу это, как и планировал. Теперь он точно не отважиться напасть на меня потому, что был в курсе, что я вооружён, а я, в свою очередь, решил не тратить на его поиски время, а вернуться на дорогу.

Когда я развернулся, чтобы уйти из леса, я увидел дом.

Это был дом Мэри.

Только тусклый солнечный свет проникал сквозь замысловатый зонтик высоких ветвей. Всепроникающее отсутствие дождей в регионе превратило лесную почву в ковер трута. Сначала я принял то, что увидел, за холмик, но затем более пристальное изучение показало мне маленькие окна среди поросшего плюща. Потом я различил углы, которые ещё не успели зарасти сорняком, а также шиферную крышу и дымоход из старых полосатых кирпичей дореволюционного периода. Однако за приземистой и покрытой плющом обителью располагалась поляна, сияющая под солнцем, на ней резвилась одинокая фигура. Присмотревшись поближе, я увидел, что это был мальчик, стреляющий из самодельного лука. Стрелы были сделаны для детей, с резиновыми присосками на кончиках, мальчик уверенно целился в старую, подпертую оконную раму, в которой всё ещё было стекло.

Это был один из старших детей Мэри. Единственное, что было странно, что он один наслаждался этим великолепным днём. Находясь так близко к дому, я ожидал услышать и увидеть свидетельства всех восьми ее детей. Она намекала в разговоре, что ее отчим присматривает за младшими, — вспомнил я. Однако в доме стояла почти осязаемая тишина.

Я сразу почувствовал, что вторгаюсь в чужие владения. Только погоня за Зейленом привела меня так глубоко в выжженный лес. Тем не менее, как бы мне ни хотелось уйти, я остался, глядя на окутанный листвой дом. Порыв заглянуть в окно был очень силен, но потом я упрекнул себя. Мало того, что это был бы поступок хама — а я им не был — это было бы незаконно. Я не имею права быть здесь, поэтому я должен уйти. Но мне пришлось задуматься о мотивах моего глубочайшего подсознания — или того, что Фрейд называл «подсознанием».

Неужели моё подсознание собирался шпионить за Мэри?

Когда я повернулся чтобы уйти, я чуть не закричал.

Прямо передо мной стоял мальчик.

Я быстро восстановил своё самообладание.

— Здравствуйте, молодой человек. Меня зовут Фостер Морли.

— Привет, — ответил он, краснея.

Мальчик был худым, ясноглазым и у него был такой вид, как у многих детей: любопытное удивление и зрелая невинность. Он был одет аккуратно, но в поношенную одежду, и выглядел на десять лет моложе, чем обычно. Одна его рука держала самодельный лук, а другая колчан со стрелами. Через мгновение он сказал:

— Меня зовут Уолтер, сэр.

— Приятно познакомится, Уолтер, — он робко пожал мою протянутую руку. — A твоя фамилия случайно не Симпсон?

Казалось он подавил удивление.

— Да, сэр.

— Ну, как тебе это нравиться? Я друг твоей мамы. Я разговаривал с ней сегодня утром в магазинчике мистера Бакстера. Ты должен гордиться, что у тебя такая трудолюбивая мать.

Мальчик был явно удивлён этой информацией:

— Да, сэр, я очень горжусь, как и мой дедушка.

Его дедушка мог быть только отчимом Мэри.

— Он спит, — продолжил он. — Он… очень старый.

— Да, стариков надо уважать, — я взглянул на его лук с бечёвкой. — Боже мой, Уолтер, ты настоящий лучник. Практика сделает тебя совершенным, — а затем я указал на его цель в оконной раме, из которой торчало несколько стрел, — и судя по твоим впечатляющим навыкам, ты можешь однажды оказаться в олимпийской команде по стрельбе из лука.

— Вы действительно так думаете? — спросил он с волнением.

— Конечно, если ты будешь прилежен и продолжишь практику. Когда ты подрастёшь, тебе придётся тренироваться с настоящим луком, но я уверен, что такому талантливому мальчику, как ты, не придётся долго ждать.

— Моя мама сказала, что я смогу получить настоящий лук, когда она заработает достаточно денег, чтобы купить его. Но я смогу использовать его только под её присмотром.

— Правильно, сынок. Почитай матерь свою, как сказано в Библии.

— Вы пришли… чтобы встретиться с ней? — спросил мальчик — Она ещё на работе.

Я не хотел лгать юноше, но не мог же я сказать ему, что преследую преследователя поблизости.

— Нет, Уолтер, я просто гулял, когда случайно наткнулся на тебя и твой дом. Эти леса настоящее удовольствие для меня потому, что большую часть времени я провожу в городе. В Провиденсе.

— Я тоже часто брожу по лесу, сэр, — Уолтер указал прямо за дом. — Там есть тропинка, которая идёт через лес, до самого города. Так моя мама ходит на работу каждый день.

— Я благодарен за совет, молодой человек, — поблагодарил я его. — Я обязательно вернусь обратно по ней. Но скажи мне. Почему ты здесь играешь один? Ведь у тебя есть братья и сёстры, с которыми можно играть.

Его глаза нервно забегали, как будто этот вопрос застал его врасплох.

— Мне нужно идти, сэр, надо помочь дедушке.

— Конечно, старым нужно помогать, особенно родному дедушке, — это было всё, что я мог ему сказать, потому что мне показалось, если я надавлю на него со своим предыдущим вопросом, он замкнётся. Тем не менее я знал: у Мэри есть ещё семеро детей. Неужели они все сидят в доме? — Прежде чем ты уйдёшь, Уолтер, позволь мне сделать тебе подарок, — может это было и неправильно, но я не мог сопротивляться своему порыву. — Я уверен, что твоя мама с дедушкой мудро посоветовали тебе не брать подарков от незнакомцев, но мы ведь не чужие, правда?

— Нет, не совсем, мистер Фостер, — хотя упоминание о подарке явно привлекло его внимание.

— Я бы хотел, чтобы ты взял это и купил себе лук получше, — а затем протянул ему десятидолларовую купюру. — А на то, что останется, было бы неплохо купить маме цветов.

— О, да, сэр, конечно! — почти кричал от радости мальчик.

— И когда твоя мама спросит откуда у тебя деньги, просто скажи ей, что их дал её друг, мистер Морли.

— Благодарю вас, сэр! Большое вам спасибо!

— Всегда пожалуйста, Уолтер. Надеюсь, увидеть тебя снова.

Я улыбнулся, когда он побежал к приземистому дому, вошёл в едва видную дверь и исчез.

Какой от этого может быть вред? Я только надеялся, что успел порадовать парня. Я попытался найти путь Уолтера сразу за домом, но снова обнаружил, что мне мешают… ещё больше возникших вопросов. Где другие её дети? И почему Уолтер испугался моего вопроса?

Я обогнул дом, направляясь к поляне, но при этом намеренно не отводил взгляд от окон. Последнее окно, которое было доступно моему взору, перед тем как я вышел на поляну, было почти полностью заросшее плющом.

Что я смогу сказать в свое оправдание, если отчим увидит, что я заглядываю внутрь?

И все же я заглянул внутрь, не думая об очень неоправданном риске, и почему я это сделал, я никогда не буду уверен.

Знаю только, что лучше бы я этого не делал.

Сквозь мутный осколок стекла я увидел тесную, выложенную кирпичом комнату, с небольшим камином, дополнительной дровяной печью и мебелью, которую я должен описать как самодельную. Во всяком случае, я был рад, что они улучшили свои жилищные условия, повторно используя такие предметы как коробки, деревянные ящики и неиспользованные кирпичи. Несколько ящиков, легли в основу кровати, а для матраса использовались обычные простыни, набитые сухими листьями. В шкафу вместо стаканов для питья стояли консервные банки, по всей видимости используемые для этих целей. Стол, крышка которого была сделана из старой двери, имел ножки, из толстых ветвей деревьев. Это вопиющее убожество ранило меня… и в своей голове я уже подсчитывал, насколько мои деньги могут помочь этой бедной семье.

Я отступил назад, когда внутри открылась дверь. Сначала появился Уолтер, за ним следовала качающаяся фигура, издающая стук. Яркий дневной свет, пробивающийся через окна, давал мне хоть что-то разобрать внутри. Когда я прищурился, то у видел, что фигура опиралась на костыли, с её головы свисали длинные, запутанные, седые волосы, это мог быть только отчим Мэри; Уолтер помогал ему идти к импровизированной кровати.

Раздались странные звуки протеста, когда старик наконец добрался до кровати и с большим трудом улёгся в неё. Я почти ничего не мог разобрать, но, как я понял, его страдания были вызваны какой-то массивной формой артрита, такой вывод был совершенно очевиден из-за кривизны его конечностей. Рука старика взяла кусок картона, чтобы использовать его в качестве опахала… вот только у кисти не было пальцев…

— Вот вода, дедуля, — сказал Уолтер и подал ему одну из консервных банок.

Мой ракурс мало что показал, Уолтер осторожно наклонил банку, дав старику попить. Слишком громкий пыхтящий звук заставил мой лоб подняться в удивлении.

— Эм, дедушка, — начал Уолтер. — Там был один человек, снаружи. Он мамин друг, его зовут Фостер Морли…

Ужасающе парализованная фигура, казалось, наклонилась, и при этом я увидел трагически неестественный изгиб его позвоночника. Но именно слова Уолтера заставили его наклониться ближе.

— И… и… он дал мне это, — затем, поколебавшись, юноша показал десятидолларовую купюру. — Он сказал купить маме цветов.

Я уверен, что никогда не забуду реакцию отчима на эту информацию.

Старик рванулся вперёд, выпрямив при этом деформированную спину и руки, а затем издал крик возражения на языке, которого я никогда не слышал: высокое, полное безумия, визжащие хрюканье — то поднималось, то становилось тише, при этом ещё издавало звук, который наполнил мне что-то мокрое, разбрызгивающееся где-то рядом.

Внезапность — и неприкрытость — громкого возражения мужчины подействовали на меня почти физически, как удар бейсбольной битой в грудь. Я отшатнулся назад, но глаза мои оставались прикованными к тому частичному окну, и все, что я могу сказать о том, что, как мне кажется, я видел, это:

Что-то рванулось вперёд из изможденной массы теней, которые составляли этого немощного человека. Что именно это было я не смог точно разглядеть. Это была либо веревка, либо хлыст, брошенный вперёд с явно выраженной злобой по отношению к мальчику. Это все, что я могу сказать: он напомнил мне хлыст.

Этот хлыст щелкнул с влажным, но решительным ЩЁЛК! И, казалось, забрал десятидолларовую купюру из рук Уолтера, а затем вернул её страдающему старику.

Затем последовал следующий поток этих ужасных булькающих субоктав и визгов, при этом разбрызгивающих слюну, мальчик побледнел, повернулся и бросился бежать из комнаты.

Ужасная болезнь поразила этого бедного пожилого человека, не только тело, но и разум.

Я больше не мог этого видеть, и я бросился на поляну позади дома, буквально вырываясь на солнечный свет и порхание бабочек, и бежал до тех пор, пока — полубезумный — не заметил тропу, о которой сообщил мне мальчик.

О врожденных и прогрессирующих болезнях я знал очень мало, и хотя моё чувство жалости и сочувствия к этому человеку были здравыми, мне всё же пришлось почти насильственно изгнать образ этого сумасшедшего человека из моей головы…

Ступая по тропинке мальчика, я несколько минут не обращал внимания на её особенности. После моей пробежки сердце в груди бешено колотилось, дыхание стало коротким и прерывистым. В конце концов я остановился, чтобы отдышаться и прийти в себя от увиденного, я наклонился, уперевшись руками в колени, по моему лицу жирными каплями бежал пот.

Быстрое отступление от этого проклятого дома привело меня на грязную тропу, поросшую травой с человеческий рост. Вокруг щебетали насекомые, и светило яркое, безмятежное солнце.

Это была темнота тесного дома, — подумал я, — и сила внушения, которая так гротескно дополняла то, что я видел.

Из всех людей, я снова подумал о Сайрусе Зейлене и его слишком правдивых выводах относительно моего статуса в жизни. Богатенький щенок. Мое незаслуженное привилегированное положение защищало меня от таких трагических реалий, навалившихся на менее удачливых, и это было просто неправильно. Мне было необходимо познать ужасы реальной жизни — и их последствия — чтобы в дальнейшем стать лучшим человеком, каким, я уверен, Бог хотел бы меня видеть. Мое сочувствие не должно быть ни притворством, ни жалостью. Я уже вообразил себя филантропом, помогающим тем, кто имел гораздо меньше меня.

Я знал, что должен помогать таким людям, и помогать чем-то большим, чем просто деньгами.

Тихие голоса прервали мои мысли. Когда я повернул голову, то увидел сквозь высокую траву небольшое озеро, по его поверхности лениво плавал солнечный свет. Но голоса…

Мне пришлось прикрыть глаза рукой, чтобы приглушить яркий свет. Там, на коротком пирсе, сидели две женщины, одна — медовая блондинка, другая — с волосами цвета обсидиана. Обе были голые и оживленно болтали, размахивая ногами в воде. Дальше в озере я увидел маленькую бутылку, служившую буем.

Обнаженные белые спины девушек блестели на солнце, но спокойная сцена не шла ни в какое сравнение с явным настроением черноволосой девушки, которая рявкнула:

— Я ненавижу это, Кассандра! Меня тошнит от одного их вида. А я должна пойти ещё раз сегодня вечером. Боже, я так боюсь.

— Значит, ты ещё не встала на путь? — спросила вторая.

— Нет. Они заставляют меня приходить каждую ночь, пока не будут уверены, — девушка заплакала. — И я должна быть с несколькими из них! Одного раза не хватает! Каждый вечер должно быть минимум двое, а вчера я слышала, что теперь будет ещё по двое! Мне что теперь, спать с ними со всеми? Сколько сейчас, семь вместе?

— Шесть. Помнишь, один умер, и тот кудрявый человек не смог… ну, ты понимаешь. Никогда не знаешь, когда от них вдруг не будет толку. A самое страшное что они иногда заканчивают как Пол.

Пол! Я сразу же вспомнил это имя. Естественно это обычное имя, но я уверен, что они имеют в виду больного брата Мэри.

— Вот дерьмо! — воскликнула черноволосая. — Одного раза за ночь должно хватить!

— Как сказал доктор, Моника. Чем больше вы этим занимаетесь, тем больше шансов на успех…

О чём, чёрт возьми, они говорят? Они имеют в виду доктора Анструтера?

— Вот почему он так часто их проверяет, — продолжила медовая блондинка. — Чтобы убедиться, что они не потеряли… я забыла это слово. Портенс? Э… нет, потенцию!

Я всё ещё не мог понять о чём они разговаривают…

— Но они такие уродливые! — чуть не визжала Моника. — Мне из-за них сняться кошмары!

Медовая блондинка Кассандра взяла Монику за руку, чтобы утешить.

— Как говориться, нужно настроиться на правильный лад. Дело не в удовольствии, а в чём-то гораздо более важном. Думать так, как ты думаешь, значит быть эгоисткой. Они должны быть такими, какие они есть — ради нашей общий безопасности…

— Но, это же просто ужасно…

— Ты не не должна так говорить, Моника. У меня уже шестеро детей. Просто здесь так принято. Так будет лучше для будущего.

— Я не знаю, как ты смогла забеременеть от них шесть раз!

Кассандра мечтательно ответила: