Берко кантонист

Берко встрепенулся:

— Ты хочешь быть доктором? Разве это мыслимо для бедного еврея?

— Почему нет?

— Чтобы учиться, надо иметь хлеб.

Приезжий посмотрел на луковицу и ломоть хлеба, как всегда положенные перед Берком.

— Вот я вижу, ты имеешь хлеб от учения.

— Да, но я учусь не тому, чему хотел бы, — сказал Берко. — Неужели ты знаешь все?

— Далеко не все. Но и я учил Тору.

— Вот видишь, Берко, а твой Пайкл сказал, что изучение Торы чепуха.

— Нет, он не так сказал!

— Я не знаю, кто этот Пайкл, но он не прав. Изучение Торы и Талмуда обостряет ум. Если ты хочешь стать силачом — упражняйся в поднимании тяжестей. Так и Тора изощряет и усиливает разум. Мне всего труднее было научиться читать и писать по-русски, остальное — легко.

— А кто у тебя есть?

— Я похоронил три месяца тому назад мать. Больше у меня никого нет.

— Она умерла с горя, что у нее такой нечестивый сын, — сказал Мойше, скривив губы недоброю улыбкой.

Лицо гостя затуманилось:

— Да, она не хотела, чтобы я учился медицине. Она думала, что я буду раввином.

— А как тебя звать? — продолжал свой допрос Мойше.

— Арон Люстих.

— Ага! Прозванье правильное[13]: ты все время улыбаешься, как вареник в сметане!

— А чего же мне грустить?

— Время ли еврею быть веселым! Есть ли у тебя шварц-вейс[14]?

— О, конечно! Разве может в наше время еврей шевельнуть пальцем без паспорта!

— Что же ты думаешь делать у нас в Купно? У тебя здесь есть родные? — продолжал допрашивать гостя Мойше.

— Нет. Я отдохну здесь пару дней. Я разбил себе ноги. Добрый человек увидал, что я сижу в пыли, и предложил мне сесть на козлы и подвез меня.

— Это мой отец, — сказал Берко.

— Да это наш балагула, — поправил Мойше. — Ты должен благодарить не Клингера, а моего отца, потому что балагула принадлежит ему.

— Я благодарен и ему. Что ты еще хочешь спросить?

— Разве ты хочешь уйти?

— Да, я пойду купить хлеба.

— Как же ты оставишь здесь свой сундучок? Он, я вижу, не заперт. Так нельзя. Повремени.

Мойше сбежал вниз по лестнице и скоро возвратился с навесным замком.

— Вот я выпросил у мамеле для тебя замок с ключом. Запирай сундучок, пока мы здесь…

— Что, разве здесь воры? И что можно с меня взять!

— Ну да, я знаю, что у тебя там одно барахло. Однако, раз сундучок заперт, ты уже не можешь обвинить кого-либо, что у тебя чего-то не хватает в твоем саквояже.

Люстих замкнул сундучок и ушел за хлебом.

3. Пойманник

На другой день Берко пришел в дом Шезори раньше обычного, боясь попреков своего хавера за опоздание. Открыв дверь в каморку под чердаком, Берко остановился, удивленный. Мойше склонился на коленях перед раскрытым сундуком Люстиха и, аккуратно перекладывая вещи, рылся в сундуке, видимо что-то там разыскивая.

Приход Берка не испугал Мойше. Он только рассеянно оглянулся на товарища и продолжал копаться в сундуке, добираясь до самого дна.

— Что ты делаешь, Мойше?

— Что я делаю? Разве ты не видишь? Я любопытствую, что здесь есть. Подумай только, у этого нечестивца нет даже молитвенника с собой. Голодранец! — презрительно закончил Мойше, аккуратно укладывая обратно в сундучок жалкий скарб проезжего в том самом порядке, как вещи лежали раньше. Уложив все, Мойше закрыл сундучок, навесил на его пробой замок и замкнул его ключом.

— Откуда у тебе ключ, Мойше?

— Молчи, раз тебя не спрашивают! Я сейчас приду, и мы начнем учиться; мне надо сказать мамеле что-то.

Мойше убежал и вернулся веселый:

— Вот тебе и мне по маковой лепешке, Берко, и не вздумай Арону или кому-либо сказать, что я смотрел в сундучке. Давай займемся книгами.

Товарищи раскрыли книги, но чтение не клеилось: Берко то забегал вперед, то путался в знаках, не соблюдая даже «этнах» — остановок между первой и второй половиной стиха; этнах под строкою видом своим напоминал Берко сегодня замочек, повешенный на пробое, поэтому-то глаз чтеца и пробегал стыдливо мимо знака.

Мойше тоже был неспокоен, прислушивался к голосам на дворе, как будто ждал чего-то.

— Мойше, — сказал Берко, положив руку на книгу, — я должен сказать Люстиху, что ты делал в его сундуке.

— Вздумай только! Чей хлеб ты кушаешь? Чей хлеб кушают твой отец и твои сестры?

Берко хотел возразить, но Мойше испуганно прошептал:

— Ша! Кто-то идет.

По лестнице тяжело поднималось несколько человек. Кто-то пнул дверь снаружи, и в комнату вошли двое рослых дюжих еврея; хотя из-под их ермолок вились локоны и одеты они были в обычные кафтаны, но во всей повадке было что-то такое, по чему взгляд угадывает переодетого полицейского. Берко, увидев их, застыл в испуге, и Мойше побледнел.

— Шолом алейхем! — сказал один из пришедших.

Берко и Мойше едва пролепетали ответное приветствие.

— Чего вы перепугались, мальцы? Мы еще не за вами! Ха-ха-ха! Где же бродяга?

— О каком бродяге вы спрашиваете? Мы не знаем.

— А о том бродяге, которого Лазарь вчера привез на козлах балагулы.

— Он ушел, я думаю, на рынок купить себе хлеба, он скоро вернется. Вот его сундучок, пане ловчик! Он заперт на замок, — пояснил Мойше.

— Отлично! — сказал один из пришедших. — Пускай зверь вернется в свою нору. Я останусь здесь, а ты, Якоб, повремени на дворе. Когда я позову, беги сюда.

— Таки так, пане, — согласился Якоб и вышел.

— Что же вы замолчали? Читайте книгу, — сказал ловчик. — Ведь я пришел еще не за вами!

У Берка и Мойше застыли губы. Хотя ребе Шезори был богат, а Лазарь Клингер беден, но и в богатой и бедной семье малышей одинаково пугали еще в колыбели:

«Что же ты не спишь? Закрой глаза, спи, а то позову ловчика! Он тебя возьмет и отведет в прием!»

Точно так русские бабы пугали своих ребят волчком:

Придет серенький волчок, схватит Ваню за бочок.

И самые слова схожи: ловчик — волчок. Ловчику было приятно, что его так испугались два ученых, ибо хаверы уже ученые люди.

— Тебе нечего бояться, Берко, ты у Лазаря один сын.

Мойше потупился, словно речь идет о нем.

— Ну, а тебе, Мойше, папаша, когда придет время, купит рекрутскую квитанцию.

Мойше покраснел и украдкой взглянул в глаза Берку. Тот был занят другим: он спросил:

— Почему вы, пане ловчик, называете гостя Шезори бродягой?

— Он не гость наш, — поспешно вставил Мойше, — это нам чужой совсем.

— У заезжего есть шварц-вейс, он не бродяга.

— Так что же? — ответил ловчик. — Мы посмотрим, и если у него в порядке паспорт, то мы его отпустим с миром. Читайте, дети, ибо ребе Анания сын Терадима говорит: «Если двое или трое сидят и среди них нет слова Торы, то это собрание развратителей».

Ловчик благочестиво завел глаза. У Берка застучало сердце, и он возразил:

— А ребе Досия сын Архиноса говорит: «Сон утром, вино в полдень, разговор с детьми лишают человека жизни этого мира и жизни будущего».

Ловчик понял намек: сивуха, которую он пил недавно, сделала дыхание смрадным.

— Ну, как хочешь, Берко, — примирительно сказал ловчик, — можешь и не читать. Ребе Доса Вавилонский сказал: «Кто учится у молодых, ест зеленый виноград, а кто учится у старых, тот ест спелый виноград».

Берко не ответил, и ловчик, довольный тем, что ловко отбил удар, посмотрел на ребят искоса, нагнув голову набок, и был в эту минуту похож на огненно-красного петуха, который к чему-то прислушивается.

На лестнице послышались быстрые шаги, и в каморку вошел Арон Люстих.

Он кинул перед товарищами на стол связку бубликов.

— Ребята, я хочу угостить вас перед уходом маковыми бубликами! — сказал Люстих.

Ловчик поднялся со скамьи.

— Ara — сказал он. — Вы, пане, собираетесь уже уходить. Мы пожелаем вам счастливого пути, если только у вас есть пасс.

— Кто вы такой?

— Я здешний ловец, юноша, только и всего. Итак, вы имеете при себе шварц-вейс. Вы понимаете сами?

Арон, вспыхнув, посмотрел на ловчика.

— Сейчас!

Арон склонился к своему сундуку, отомкнул его и начал перебирать вещи.

Берко с трудом поднял взгляд на Мойше; тот сидел потупясь над книгою и зажав ладони между колен.

Арон перерыл все в сундуке. Приподнялся и хрипло пробормотал:

— У меня украли мой паспорт!

— Ну да! Все так говорят. У одного паспорт украли, другой его потерял, — сказал ловчик и, вздохнув, прибавил из солдатской песни — «Mein Pass, mein Pass… hob ich gethon vartieren. Mit tut min in Priem arainfihren»[15].

— Послушайте, добрый человек! — пролепетал Люстих, роясь в кармане.

— Оставь свои деньги при себе, еврей, они тебе пригодятся, когда будешь солдатом.

— Вот здесь тридцать злотых!

Ловчик рассмеялся.

— Хотя бы тридцать карбованцев!

Люстих рванулся к выходу, но в дверях стоял второй ловчик — Якоб.

— Что ты здесь так много тратишь времени, Заккариа? — проворчал он недовольно. — Разве ты имеешь дело с купцом?