В ответ на одобрение Звонков полез к нему со своей энциклопедией, а Вадим выскользнул в дверь.
В гостиничном дворе дребезжали в темноте современные ритмы. Вадим пригляделся — это турнист Самсон в своей машине прокручивает двум поклонницам модные записи. Турнист окликнул Вадима, и они с ветерком понеслись по уснувшим улицам города, развозя поклонниц и довольно долго прощаясь с каждой. В итоге, Вадим входил в гостиницу, даже по цирковым понятиям, поздно.
— Молодой человек!.. — услышал он голос на площадке второго этажа.
Это был папа Игорь с энциклопедией.
— Женя забыл у Регининых книгу, передайте ему, пожалуйста, если не спит.
Принимая книгу, Вадим спросил преувеличенно вежливо:
— Просветились?..
— Просветился, — ответил папа Игорь.
— Правильно! Лучше поздно, чем никогда! — крикнул Вадим и стал бегом подниматься по лестнице.
Увидев в щель, что в комнате Звонкова темно, стучаться не стал и вместе с энциклопедией ввалился к себе.
А на другой день в цирке была лекция. Теперь-то это явление обычное, но оно стало таковым не сразу.
Когда-то, в Пушкинские дни, пригласили в цирк известного ученого, но едва он закончил прочувственную речь, как старый дрессировщик верблюдов, с напряженным вниманием его слушавший, встал и четко спросил:
— Товарищ докладчик (!), а почему в цирке буфет рано закрывают?..
Пушкинист растерялся и чуть не заплакал от негодования, но тут вскочил с места жокей Серж и, спасая положение, воскликнул: «Предлагаю память Александра Сергеевича Пушкина почтить вставанием!» Все встали и стоят, а когда сесть, не знают. Минуту стоят, две, и наконец тот же Серж скомандовал: «Ап!» — и тогда все сели.
Сейчас лишь одна секция зрительного зала была заполнена артистами. На манеже стоял длинный стол, справа от него — трибуна, на трибуне — лектор.
Вадим огляделся по сторонам. Звонков слушал со всем вниманием, а Дымба, поймав взгляд Вадима, исполнил пальцами этюд на тему «есть предложение опохмелиться». Вадим отвернулся и увидел папу Игоря, восседавшего во втором ряду. Старый артист сидел полузакрыв глаза, и можно было подумать, что спит.
Лекция называлась «Ты и твой труд». Оратор, поговорив о том о сем, дошел до цирковых дел и как-то очень доверительно предложил самим артистам продолжить начатый им разговор. Наступила напряженная тишина. Воздушная гимнастка, вязавшая джемпер, отложила спицы. Двое малышей, только что дравших друг другу уши, замерли, позабыв закрыть рты. Дым ба продолжал смотреть на Вадима. Звонков сосредоточивался. И тут раздался голос:
— Разрешите мне?..
И папа Игорь удивительно легко для его возраста перешагнул барьер…
Если бы то, что произошло дальше, застенографировать или записать на пленку, то получилось бы такое:
«Папа Игорь. У нас некоторые молодые люди позволяют себе перед выходом садиться за кулисами.
Дымба (с
Папа Игорь. От предрассудков брюки не мнутся, а от сидения — очень.
Дымба. Да он даже писать не умел!
Папа Игорь
Звонков. Правильно!
Папа Игорь. И вот еще что… Старые артисты не умели целыми вечерами играть в нарды, не умели, еле отработав номер, бежать к телевизору.
Вадим
Папа Игорь
Дымба
Папа Игорь. Вот это верно! И убирали граблями манеж, но за грабли-то брались в белых перчатках! А ты, наверное, и не знаешь, за какое место грабли держать. И потом… Слушать вы не умеете! Сядете за стол и тараторите все разом, даже не выключив радиоприемника или, не дай бог, телевизора. А если не умеешь слушать, значит, не умеешь и сам говорить! (
Лектор
Звонков
Дымба
Папа Игорь
Лектор. Извините еще раз… Ну, хорошо, тот зарубежный музей далеко, бог с ним. А в нашем городском музее вы были?
Дымба. Я был.
Лектор. Это хорошо.
Дымба. Но там оказался выходной!
Лектор
Папа Игорь
Лектор. Ха-ха-ха!
Звонков. Хи-хи-хи!
Папа Игорь
Вадим
Папа Игорь. А чего ж откладывать, здесь все свои!
Скажите, пожалуйста, когда был построен Московский цирк на Цветном бульваре?
Вадим. Э… бе… ме…
Папа Игорь
В ту ночь Вадим долго ворочался в постели, но уснуть не мог. В конце концов включил свет и увидел на подоконнике книгу, которую не успел передать Звонкову. Желая побыстрее уснуть, начал ее механически перелистывать, затем читать и вскоре почувствовал, что оторваться от нее не может. Обнаружил, между прочим, упоминание и о папе Игоре.
Наконец под утро уснул, однако во сне ему являлись то Акимов, то Аристофан, то Бабочкин, то Байрон, то Вахтангов, то «Веницианский купец», то «Гамлет», то Гладильщиков.
…Утром, отдавая книгу. Вадим спросил:
— Женя, а кто такие Брокгауз и Ефрон?
— Издатели энциклопедии.
От слова «энциклопедия» Вадим вздрогнул и, чтобы о чем-нибудь спросить, полюбопытствовал:
— А энциклопедии о цирке нет?
— Выходила дважды, — ответил жонглер.
СЧЕТ ДО ДЕСЯТИ
Чубчик торопился на свидание, однако одеться не смог: куртка зашита, джинсы завязаны узлом, туфли приколочены к полу. Когда же кое-как облачился, то побелел! В кепку была насыпана пудра…
В другой раз получил среди лютой зимы записку, примчался в условленное место, промерз до костей, а писали, как оказалось, партнеры по номеру.
В цирке, как и повсюду, женатики громко смеются над холостяками и тихо им завидуют.
А группа велофигуристов Синицких, в которой Чубчик работает, сколочена из трех родных братьев и жены одного из них. Два других велосипедных брата женаты на воздушных гимнастках, которым в очередь ассистируют. Словом, все при деле, один только Чубчик «свободный художник». Что поделать, у цирковых холостяков получается обычно так: приехал в город — и ничего стоящего не находится. День за днем он выступает, репетирует, опять выступает, опять репетирует, и никто не проявляет к нему ни малейшего интереса. И вдруг…
Однако билеты уже заказаны и впору, как говорят в цирке, паковаться!
И цирковой невесты Чубчик не приглядел, поскольку работают Синицкие не в коллективе, а в программах сборных, где тоже дороги и где вслед за «вдруг» опять-таки паковка. Случайные же знакомства, конечно, не в счет.
Но три дня назад в цирковой проходной встретил Чубчик девушку, которая очень как-то спокойно спросила:
— Можно вас на минутку?
— Меня? — переспросил Чубчик и оглянулся: может быть, сзади шел кто-то из своих, и вопрос относился не к Чубчику?
Тогда девушка улыбнулась:
— Вас, конечно, вас. — И, протянув лопаточкой руку, представилась — Люся.
— Сережа… — ответил велофигурист и счел своим долгом добавить — Но в цирке меня зовут Чубчик.
— Почему? — удивилась девушка.
— Наверно, из-за моего чубчика.
Девушка рассмеялась. Никакого чубчика обнаружить ей не удалось.
А почему Чубчик стал Чубчиком, теперь уже и сказать трудно: то ли потому, что любил напевать песенку «Чубчик кучерявый», то ли из-за своего увлечения старинными дисками, то бишь граммофонными пластинками. Была у него одна, выпущенная фирмой «Колумбия», озаглавленная так: «Марш Дунаевского из говорящего фильма „Веселые мальчики“. И еще — „Сибирская народная песня „Чубчик“. Исполняет солист императорских театров Юрий Морфесси, у рояля князь Сергей Голицын“». Возможно, из-за этой именно пластинки Чубчик и обрел второе имя. А в цирке если прилепят прозвище, так не скоро отдерешь. Одному администратору с вечно кислым выражением лица придумали кличку «Уксус», так он и проходил с ней до конца жизни.
Поскольку паковаться было еще рано, Чубчик заинтересованно посмотрел на девушку.
— Я хотела вас спросить… — начала было новая знакомая и замялась.
— Давайте лучше я вас спрошу, — поспешил ей на выручку Чубчик. — Вы кофе любите какой?
Большие серые глаза девушки стали еще больше.
— Сейчас все закрыто, — сказала она.
— Не всё!.. У меня есть отличная кофеварка. Работает круглосуточно.
— Где… у вас?
— В гостинице.
— Я в гостиницы не хожу!
— Да нет же! — запротестовал Чубчик. — Я неточно выразился. Не гостиница, а Дом артистов цирка. Это все меняет!