Жизнь человека: встреча неба и земли

Были случаи, когда я не хотел принимать события, не мог поверить, что они могут происходить по воле Божией. Такое случилось, когда в возрасте 48 лет от инфаркта скончался Киликийский Католикос Зарех I. Это был человек такой святости и преданности, что его смерть вызвала во мне протест. Я не мог понять, почему этот человек должен внезапно уйти из жизни. Я чувствовал себя духовно больным... Но в конце концов я сумел себе сказать: Господь превыше всего.

У каждого из нас бывает своя Гефсимания; Иисус переживал ее, когда молился: «Отче Мой! Да минует Меня чаша сия». Но Он добавил: «Да будет воля Твоя!»

Мы часто говорим о дружбе с Богом, и это правильно, потому что Иисус назвал нас друзьями. Однако не надо забывать и о подчинении Богу — не в смысле подчинения раба или невольника, что противоречит свободе личности, а в том смысле, что Бог превосходит нас, Он бесконечно велик, Он более могущественен и милосерден, чем мы. Он наш Друг, но прежде — Учитель и Отец, и если друг может тебя оставить, то Он не оставит никогда.

Дружба, власть, авторитет

Вы говорите о дружбе... Может ли Патриарх, глава Церкви, иметь друзей?

Не забывайте, что Патриарх — человек! И, конечно, он не может не иметь друзей.

Чем для Вас является дружба?

Для меня дружба — это духовное родство. Это полнота общения, единство мыслей, вкусов, опыта. У меня есть друзья, с которыми я вместе учился, друзья-епископы, священники, миряне. Эти люди едины со мной по духу. С ними я себя чувствую естественно, я счастлив, когда могу быть с ними.

Вы глава Поместной Церкви. Мы уже говорили, что для верующих Вы один из апостольских преемников. Но для человека с улицы, для неверующего или не интересующегося богословием, Вы лидер, менеджер, если можно так выразиться, большого предприятия, какой является Ваша Церковь, предприятия, распространившегося почти по всему свету. Трудно ли нести ответственность за такую организацию?

Да. Это очень трудная задача. Бремя власти нелегко, потому что оно связано с ответственностью. Я не раз замечал, что исполнить приказ легче, чем его отдать, потому что в последнем случае на вас ложится вся ответственность. Надо уметь оценивать обстоятельства, принимать во внимание различные аспекты проблемы и при ее решении не руководствоваться только одним из них.

Как Вы понимаете власть?

Сошлюсь на Евангелие. В чем состояла власть Иисуса? Евангелие говорит нам, что Он «говорил со властию». Однако Иисус не обладал ни властью книжников, ни властью фарисеев, саддукеев или Синедриона. Его власть исходила от Его личности. У Иисуса была власть не потому, что Он занимал положение в обществе или высокую должность в каком-то социальном институте... Иисус обладал властью, потому что Он был Истина: никто не мог Его игнорировать, или оспаривать, или адекватно отвечать Ему.

Во-вторых, власть заключается в служении. Я часто говорю людям здесь, в Армении: теперь мы являемся хозяевами нашей страны, но быть хозяевами страны — значит служить ей. И именно так говорил и делал Иисус — Он, Учитель и Господь, умыл ноги апостолам, Он сказал, что пришел, чтобы послужить, а не для того, чтобы служили Ему. Таким образом, власть в Церкви проистекает из двух источников: свидетельства об Истине и служения. Если власть осуществляется таким образом, ее принимают с любовью. Иначе институциональная власть, не основывающаяся на этих двух принципах, останется властью формальной.

Если я правильно понял, Вы проводите различие между институциональной властью, т. е. властью человека, занимающего определенное положение в Церкви или где-либо еще, и властью, обусловленной свидетельством об Истине и служением, можно сказать, — моральным авторитетом. Последним наделяют человека окружающие его люди независимо от его социального положения.

Это так.

Вы хотите сказать, что человек, который осуществляет институциональную власть, должен, прежде всего, завоевать моральный авторитет?

Несомненно. Институциональная власть необходима в нашей общественной жизни. Но ее средоточием должен быть моральный авторитет. Институциональная власть без нравственного, духовного авторитета полностью теряет свое значение и эффективность.

В повседневной жизни Вам приходится все время принимать решения. Как Вы поступаете при решении проблем, которые находятся в Вашей компетенции? Вы решаете их сами? Вы ищете помощи у других? Спрашиваете их мнение?

В основном, я сам принимаю решения, но, когда у меня есть возможность, предварительно консультируюсь с другими. Прежде всего, это консультации на официальном уровне с духовенством нашей Церкви: епископами и Высшим Духовным Советом Католикосата. Но есть еще один, важный для меня уровень — неофициальные консультации с компетентными людьми, с друзьями, с помощниками, с теми, кто живет рядом со мной, с моими подчиненными. Они, непосредственно соприкасаясь с жизнью людей, часто дают добрый совет по самым разным проблемам. Во всяком случае, выслушав различные мнения, я беру на себя полную ответственность за принятые решения. В некоторых случаях это дается нелегко.

Испытывает ли в такие моменты человек, обладающий властью в Церкви, чувство одиночества?

Несомненно. Часто, когда требуется принять важное и трудное решение, человек чувствует, что он один. Он знает, что от его решения зависит многое, что оно может положительно или отрицательно сказаться на жизни его народа... Но надо проявлять смелость и со смирением просить у Бога помощи. Я очень страдаю, если принятое мною решение не приводит ни к чему хорошему. Но в этом отчасти состоит наше призвание — принимать все, и удачу, и поражение. Я всегда надеюсь, что мои неудачи не принесут Церкви вреда, и прошу Бога исправить все мои ошибки.

Когда я был молодым священником, я хорошо усвоил важный жизненный принцип одного из наших епископов. Он говорил: «Людская мудрость заключается в том, чтобы отличать важное от менее важного или совсем не важного». Действительно, надо отличать общее от частного. Когда принимаешь решение, касающееся всей Церкви, необходимо исходить из общих интересов. Мой выбор чаще всего определяется именно этим принципом. Надо хорошо ориентироваться в шкале ценностей. Тот, кто принимает решения, должен хорошо видеть целое и выбирать то, что важно. Может быть, его поймут не сразу; но история учит нас, что многие решения, которые в свое время были неправильно поняты, впоследствии приобретали первостепенное значение. Вот почему надо быть смелым: принимать решения по совести и отвечать за последствия.

Слово, которое становится жизнью

Чем для Вас является Слово Божие?

Для меня Слово Божие — это Личность, это воплощенная Истина, Логос. В данном случае надо различать единственное и множественное числа: Слово Божие, Которое есть Иисус Христос, Сам Бог, ставший человеком, и записанные людьми слова Бога, которые мы читаем в Священном Писании.

В нашем мире наблюдается избыток слов: тысячи произносимых нами ежедневно слов, которые тут же исчезают, и написанные слова, которые живут чуть дольше, — как говорит латинская пословица «Слова улетают — рукописи остаются». Но существует еще одна категория слов, которые становятся жизнью и делом, слова воплощенные — это слова Христа. Я думаю, что сегодня христиане во всем мире должны понять, что Библия — это не книга, в которой излагаются некие понятия, теоретические истины или какая-либо философия. Библия есть проявление воли Божией, которая должна быть воплощена в конкретных делах.

Слово Божие — это нечто чрезвычайно конкретное, что должно преобразить нашу жизнь. Библия — не книга сведений, а источник вдохновения. Нельзя читать Евангелие как любую другую книгу, надо рассматривать его как зеркало, в котором наше отражение должно соответствовать образу Христа. Чтение Слова Божия может увлечь человека, направить его жизнь, дать надежду отчаявшимся и мужество тем, у кого опустились руки.

Итак, надо жить по Евангелию. Сам Христос сказал, что Его слова — это «дух и жизнь», и сравнил тех, кто слушает и исполняет их, с человеком, который построил свой дом на камне... Однако в Евангелии есть заповеди, требования Иисуса, которые трудно исполнять. Некоторые экзегеты видят в этих выражениях символическую гиперболу, обусловленную литературным жанром. Верите ли Вы, что можно действительно любить своих врагов, подставлять другую щеку, возненавидеть свою жизнь?..

Прежде всего, надо правильно объяснить слова Иисуса. Призывая нас любить врагов, Он не имеет в виду наши чувства или пристрастия; это призыв не поступать как враг, не противостоять с ненавистью тому, кто нас ненавидит, но преодолевать его ненависть. Эта любовь не имеет ничего общего с проявлением расположения к человеку или даже привязанности, которых у нас нет. В данном случае Иисус призывает к великодушию. Таким образом, очень важно правильно осмысливать слова Иисуса, понимать их истинное значение, исходя из контекста.

Тем не менее, требования Иисуса иногда действительно очень трудные. Но кто говорит, что жизнь — пустяк? Сам Иисус никогда не обещал легкой жизни Своим последователям; напротив, Он говорил о кресте и об иге, и Его Крест показывает, что все не так легко... То же мы видим и в Ветхом Завете: через сколько испытаний должен был пройти избранный народ!

Наивно думать, что жизнь — это спокойная река с медленным течением; да и как это было бы скучно! Мы сталкиваемся с трудностями, препятствиями, проблемами. Как люди мы можем заблуждаться, падать, грешить. Вопрос лишь в том, как возвыситься над этим состоянием несовершенства и греховности, ибо в любой момент нам дается возможность подняться. Бог требует от нас, несомненно, трудные, но все же выполнимые вещи, так как знает наши человеческие возможности. Впадая в грех, мы не перестаем быть сынами или дочерьми Бога; Бог продолжает любить грешника. Так же и мы должны ненавидеть грех, но всегда любить грешника...

Бог и ближний

Однажды кто-то спросил Иисуса, какая заповедь первая. Как Вы знаете, Иисус ответил: «"Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим": сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: "возлюби ближнего твоего, как самого себя"» (Мф 22, 37-40). Что значит любить Бога и любить своего ближнего?

Эти две заповеди, действительно, связаны неразрывно. Нельзя любить Бога, если не любишь ближнего; как Вы знаете, этому учил Иоанн Богослов. В его послании есть замечательные строчки (1 Ин 4, 7-21) где он, в частности, говорит: «Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас» (4,12). Бог проявляется в людях, которых Он создал, и любовь к Богу — это не только вертикальная составляющая любви, но также и горизонтальная, т. е. любовь к ближнему. Эти два измерения любви к Богу взаимно дополняют друг друга; они так же соотносятся между собой, как солнце и его свет: как нет солнца без его сияния, так нет любви к Богу без любви к ближнему. Вот почему я не перестаю подчеркивать, что любовь к Богу проходит через любовь к людям.

Но если любить Бога — значит любить ближнего, не означает ли это, что религия в основе своей не что иное, как этика? Можно сказать, что вера и любовь к Богу — в действительности не больше чем филантропия, самоотверженная любовь к человечеству...

Как я сказал, Бог неотделим от Своих созданий. Если отделить Бога от людей, действительно, получится, с одной стороны, этика, а с другой — философия. Но христианская вера является верой воплощенной, а не абстрактной. Конечно, существует также мистическая сторона религии, чувство присутствия Бога в нас; но нельзя сохранить это чувство для своего личного удовольствия, так как это присутствие ведет к другим людям: Воплощение Сына Божия стало наилучшим доказательством этой истины. Христианство, действительно, является и учением, верой в Высшее Существо; но, поскольку это Высшее Существо есть Создатель и Отец, вера в Него не может быть чисто интеллектуальной, она должна проявляться в повседневной жизни, выражаться в этике. Таким образом, в христианстве догматика неотделима от этики. Определенное представление о Боге формирует соответствующее понимание человека и межчеловеческих отношений. Именно в этом разница между религией и философией.

Многие наши современники видят в учении Иисуса из Назарета некую этическую доктрину, без сомнения, одну из наиболее возвышенных и требовательных — но не обязательно религию. Некоторые принимают Его учение и Самого Иисуса как моральный образец, не веря, тем не менее, что Он Сын Божий. Эти люди пытаются придерживаться этических норм Евангелия, не будучи верующими.

Я думаю, что такая установка несколько нереалистична. Тот, кто принимает эти этические правила, должен естественно интересоваться тем, откуда они происходят, являются ли они результатом интеллектуальных усилий, договора, принятого членами некоего общества, или они исходят от абсолютного авторитета. Если нет абсолютного авторитета, этика становится относительной. При таком подходе некоторые евангельские заповеди могут легко оспариваться, как это и происходит сегодня.

Что бы наш век ни принимал или ни отвергал, невозможно придать абсолютную ценность всем евангельским принципам, не признавая в Иисусе Воплощенного Бога, Высшего Существа, абсолютной Истины, из которой исходят эти этические предписания. В противном случае, если религия — лишь один из способов жить в человеческом обществе, тогда не существует абсолютных законов, нет различия между добром и злом. Этот моральный релятивизм, по-моему, одна из наиболее серьезных опасностей нашего века.

Я полагаю, что человек должен обрести чувство подчинения Тому, Кто неоспорим. Мы не абсолютные хозяева Вселенной, мы получатели благодеяний, а не благодетели.

Если я Вас правильно понял, Вы считаете, что невозможно любить Бога и не любить людей, но, по сути, невозможно также любить людей, если не любишь Бога...

Я бы выразил эту связь, скорее, в положительных терминах: если любишь Бога, не можешь не любить человека, которого Он создал; и если любишь человека, то в силу этого любишь Бога, потому что, если даже не признаешь Его, — в человеке ты встречаешь Бога.

Следовательно, люди, которым очень трудно обрести веру, по которые совершенно искренне любят других людей, рано или поздно встретят Бога.

Думаю, да. В последнее время я с большой радостью замечаю, что среди молодежи возникает стремление к молитвенной жизни, к духовным размышлениям. Действительно, если одни, как Вы раньше подчеркнули, увлекаются йогой или нехристианскими философскими системами, то другие через харизматические движения, литургическую жизнь и молитву обращаются к истинному источнику морали. Сегодня, действительно, во многих церковных движениях люди находят источник нравственно здоровой жизни. Поэтому необходимо, чтобы Церкви открыли народу как можно более широкий доступ к литургической жизни.

К сожалению, сегодня в нашей Церкви народ участвует в литургии только как зритель. Иногда кажется, что между алтарем и нефом находится интеллектуальная и духовная стена. Надо разрушить эту стену, чтобы верующие не только слушали молитвы, но и произносили их, принимали участие в литургии. В последние века мы передоверили пение молитв хору, но вначале все было совсем не так. Сегодня мы должны приложить усилие, чтобы научить верующих молиться, молиться всем вместе, сообща. Что значит литургия, если в ней не участвуют все присутствующие в храме? Часто, когда я служу литургию, я приглашаю всех верующих вместе читать Символ веры, «Отче наш» и другие молитвы — и сразу все меняется, церковь наполняется атмосферой единства. Литургия — это не спектакль, но действо, которое происходит в духе и контексте общины. На ней нельзя пассивно присутствовать.

Евхаристия, исповедь и грех

Вы говорите о молитве в церкви. Для православных, католиков и многих протестантов литургическая молитва — это, по преимуществу, евхаристия. Чем для Вас является евхаристия?

Евхаристия — это участие в жизни Иисуса, и я бы хотел даже использовать более сильное выражение: евхаристия — это новое воплощение Бога в жизни людей. В акте евхаристии присутствие Христа переживается не как воспоминание о некой исторической личности, но так, как если бы Он снова вошел в этот храм, чтобы присоединиться к нам, как Он это делал с учениками во время Своей земной жизни.

Я вспоминаю свою бабушку. Это была простая, необразованная, неграмотная женщина, но когда она брала меня с собой в церковь, мне казалось, что это уже совсем другой человек: она словно преображалась. Евхаристия — сердце нашей литургической жизни, она преображает нас, заставляет почувствовать, что Христос вернулся в нашу жизнь, что Он здесь — как в Иерусалиме с апостолами во время Тайной Вечери.

Каждый раз, когда я служу литургию, я чувствую, что перед престолом — не я; я ощущаю в себе некое присутствие, присутствие Христа; я чувствую себя как бы связующей нитью между Богом и народом. В нашей армянской литургии есть одна молитва, которую поет клир перед целованием мира, предваряющим освящение Даров: «Христос посреди нас; / Сущий, Бог по Своей природе, занял здесь место. / Глас мира прозвучал, / отдано повеление о святом целовании. / Церковь стала одной личностью, / целование было дано как знамение уз совершенства. Вражда упразднилась, / любовь излилась на нас всех...» В этом весь смысл евхаристии.

Исповедь, по крайней мере, на Западе — таинство, переживающее кризис: многие люди, среди которых есть и верующие, думают, что она ближе к психотерапии, чем к религиозной жизни; следовательно, говорят они, лучше следовать советам компетентного в этой области психоаналитика, чем наставлениям священника, который может быть и недостаточно компетентен. Как Вы понимаете исповедь?

Опыт, приобретенный мною в традиции Армянской Церкви, говорит о том, что исповедь — это акт раскрытия личности перед Богом. В нашей пастырской традиции нет частной исповеди в той форме, как она практикуется, например, в Римско-Католической Церкви. У нас исповедь носит общинный характер: священник, диакон или мирянин читает список грехов, а верующие вокруг него повторяют: «Согрешили, Господи, прости нас». В конце священник читает разрешительную молитву. Частная исповедь у нас не запрещена, но в обычной практике Церкви она является исключением. В монастырях практиковалась индивидуальная исповедь, и у нас есть правила для духовника и исповедующегося.

Но исповедь — это прежде всего акт личного покаяния, осознание совершенного греха и следующее за этим чувство духовного облегчения. У нас исповедь обычно происходит во время литургии и всегда сопровождается причастием. Когда человек подходит к алтарю, чтобы причаститься, для него наступает наивысший момент очищения, его вершина. Человек, который открывается Богу, чувствует, что Бог слышит его и через священника отпускает ему грехи; истинный смысл исповеди и заключается в этом ощущении духовного вознаграждения.

Я думаю, что есть существенная, качественная разница между психотерапией и исповедью. Разумеется, психотерапия может помочь человеку, но она не способна одарить его чувством прикосновения Бога.

Какой грех, по-Вашему, самый тяжелый? Раньше таковыми считались грехи, относящиеся к сфере чувственной, сексуальной жизни...

Я смотрю на это иначе. Думаю, что наиболее тяжкий грех — это равнодушие, апатия, бесчувствие, потому что он является отрицанием самого человека.

В нашей Церкви в списке грехов перечисляются грехи смертные и простительные... Но в Евангелии сказано, что не прощается грех против Святого Духа. Это случается, когда из-за своей личной закрытости люди не принимают Святого Духа, не вслушиваются в Его повеления. Именно этот смысл я вкладываю в слово «равнодушие». В проповедях я часто повторяю: Церковь провозгласила семь смертных грехов, но есть еще один — грех равнодушия! Человек замыкается в самом себе, он не хочет открыться Богу и поэтому не может открыться людям, участвовать в их жизни. Бог является Богом вовлеченности, участия; Воплощение — это вовлеченность Бога в человеческую жизнь. Поэтому человек, не участвующий в жизни других людей, отвергает само основание христианской веры — вовлеченность, основанную на любви.

Перечисление грехов в катехизической и литургической литературе необходимо для Церкви, чтобы помочь верующим осознавать свои грехи. Но не надо никогда забывать, что в основе всех грехов лежит удаленность от Бога, то есть отчуждение человека от своей природы и своего призвания, в которых запечатлен образ Божий.

Таким образом, Вы полагаете, что равнодушие к Богу порождает равнодушие к людям.