Запах лунника

— Как зачем? Пес повел по свежим следам. До КП довел, а там его чуть не пристрелили, выл, как сирена. Пришлось по загривку треснуть. Затем оттуда же, с КП, позвонили в ментуру. Ну, пока туда-сюда, приехали оперы к семи, затем труповозку вызвали. Дальше сама знаешь.

— Ничего не понимаю. При чем здесь КП военных складов? Какие следы?

— А при том, — вмешался лейтенант, — что меня с автоматом взяли. Значит, убийца был из военной части, сам воспользовался штыком, а оружие выкинул. Вот меня и сцапали, якобы с поличным.

— Выходит, подставили тебя, Ленчик?

— Точно. Только ведь не я один мог найти автомат.

— Так-то так, но следователям в башку втемяшиться может что угодно. Доказывай после…

— Стоп! — не выдержала Славина их препираний. — Нас тут семь человек. Нельзя же всех сразу подозревать…

— Почему? — возразил Петр. — Здесь затишье, провинция. Вдруг заваривается крутая каша. Не зря прокурор с мэром в гости пожаловали.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Аня.

— В окно мельком глядеть надо. Ну, чего глазки округлила?

«Ай да умник, ай да молодец! Милый мой, добрый Петруша, вон где судьба свела нас снова… Боже мой, поистине неисповедимы пути Господни. Петр — бомж! Ну, точно как в поговорке: от тюрьмы да от сумы не зарекайся…» — думала Аня, присев к столу на единственный табурет.

Петр, талантливый, музыкальный, щедрый… Что за проказу учудила с ним судьба? Как же так могло случиться, что он с бомжами — и тут?

А сама-то собкор Славина может объяснить, почему она оказалась за решеткой, да еще в такой компании? С ужасом она представила, как отреагируют на все это ее близкие, если узнают. А ведь узнают, совершенно точно узнают! Такое не скрыть! Строить же предположения по поводу случившегося она не только боялась, а попросту не могла. Но перед глазами все время всплывали пачки долларов. И одна за другой стали появляться в ее голове связные мысли. Сомнений в том, что убийство охранника — дело рук хозяина тайника, у нее не было. Но кто мог быть этим хозяином? Фальшивомонетчики? Но зачем им хранить свой товар таким странным образом? Ко всему прочему, она ни с кем не могла поделиться своими терзаниями. Ни с кем. Даже с Петром. Ведь прикосновение к роковой тайне уже стоило одной безвинной жизни. По всему видно, не случайно Георгий тогда воскликнул: «Я покойник!» То, что опасность угрожает и ей самой, как ни странно, ее странным образом будоражило, взвинчивало нервы. Чувства Ани обострились до предела. А что там Петр говорил про мэра?

— И долго ты будешь смотреть в одну точку? — Петр махнул ладонью перед лицом подруги и продолжил: — Скоро допрашивать начнут. Думай, что говорить будешь. А лучше вовсе молчи. С тебя взятки гладки. Требуй адвоката.

— А я? Мне тоже молчать? — спросил лейтенант.

— Уж ты помолчишь, — фыркнул Петр, — смотри, не матерись без толку. Они этого не любят. Поясни четко, где автомат нашел, почему по лесу шлялся, и стой на своем.

— А ты точно мэра видел? — тревожно спросила Аня. — Откуда ты его знаешь?

— Вот еще невидаль! Да он со своей шушерой каждую неделю в водолечебницу наезжал, а прокурор боксировать заставлял с амбалами из охранки. «Мы тебе, Петр, — говорил, — настоящий ринг здесь отгрохаем. Будешь спортивные традиции возрождать». Я вроде гладиатора их потешал. Только когда одному телохранителю нос сломал, а другому ребра помял, они прыть поумерили.

— Правда? Но это же…

Ничего больше Аня произнести не успела, потому что вошел дежурный и, загремев замком, скомандовал:

— Славина, выходи! Руки за спину.

Она беспомощно оглянулась, Петр подмигнул и незаметно помахал пальцем: мол, помни, ничего лишнего не трепли. Задержанную повели по коридору, завели в кабинет и усадили на стул. За большим канцелярским столом напротив расположился пожилой майор.

— Славина Анна Александровна? — спросил он.

— Да, — подтвердила Аня.

Майор таким же образом назвал дату ее рождения, домашний адрес и род занятий. На последнем он споткнулся и призадумался, подперев кулаком подбородок.

— Собкор, значит, журнала с картинками… — повторил он с ухмылкой. — Ну и как же вы сподобились выкрасть с охраняемых военных складов автомат в комплекте с боевым штыком и последним заколоть своего любовника?

— Не скажу, — отвечала Анна, памятуя совет своего друга, — ни одного слова не скажу, пока вы не пригласите сюда адвоката.

— Еще чего? — удивился майор. — А в подвал с крысами на двое суток не хочешь?

— Нет. Не думаю, что вы на это решитесь.

— Ишь какая! — удивился следователь. Он вышел из-за стола и встал у задержанной за спиной. — Значит, не убивала? Тогда кто? Быстро отвечай.

— Я что, прохожу по делу как свидетель?

Честно признаться: не повернуть головы Ане стоило большого труда.

— Пока нет. — Майор сочно зевнул. — Кто может подтвердить, что ты не выходила из дому между тремя и пятью часами утра?

Славина пожала плечами. Козе понятно, что если человек живет в доме один, то и свидетелей у него нет. Следователь обошел вокруг стола, сел на свое место и начал засыпать подозреваемую вопросами. На одни она отвечала, на другие нет. Все это продолжалось часа два, потом он неожиданно перешел с задержанной на «вы», протянул исписанные листы бумаги, потребовал прочитать и расписаться, черкнул на каком-то клочке свой автограф и громко крикнул в коридор:

— Гребенюк! Проводи пани писаку на свежий воздух. Нате вам две гривни на маршрутку до вашего хутора. И не вздумайте никуда от меня сбежать, потому что я отпускаю вас по подписке о невыезде. Знаете, что это такое?

Анна кивнула.

— Очень рад за вас. Скажите спасибо нашему мэру… Если б не он, вам бы никакие газетчики не помогли, госпожа брехалкина, хм…

В полном недоумении Славина кивнула и пошла прочь из мрачного кабинета.

По дороге домой ее преследовал только один извечный русский вопрос: что делать?

Глава четвертая

Для начала Анна решила как следует выспаться. Впрочем, сделать это оказалось непросто. Близилась полночь. Полная луна фосфоресцировала над озером, оттуда доносился девичий визг, играла музыка… Сверху, с обрыва, было хорошо видно, как девушки нагишом плескались в воде, а потом носились по берегу и прыгали через костры, рассыпавшие искры. Юноши, очевидно, не допускались в такие игры, а только подглядывали из-за дальних кустов и ожидали, когда их призовут подруги, чтобы вместе петь песни, опускать на воду венки из полевых цветов, а после вылавливать и искать суженых. Таковы здесь традиции в ночь на Ивана Купалу, когда вода дарит людям здоровье и силу. Словом, жизнь била ключом, и отсутствие бедного Георгия Васильевича нисколько не сказалось на ее бодром ритме.

Анне было, конечно, грустно. Потому что никогда так остро не ощущаешь быстротечность времени, как после утрат. Был человек, и нет его… А жизнь продолжается. Усталость вскоре взяла свое, и Аня крепко уснула.

Приснился ей странный сон. Будто бежит она по лесу, а под ногами горит трава. Она торопится и бежит быстрее… Огонь уже перекидывается на деревья… Все вокруг пылает адским пламенем… Жар пышет в лицо, обжигает руки… И вдруг из лесу выходит лось. Он пригибает к ней шею, Аня взбирается к нему на спину, прижимается изо всех сил и понимает, что спасена…

Проснулась она в холодной испарине, хотелось пить… За окном занимался рассвет. Небо высветлилось на востоке как раз в той стороне, где случилось ужасное несчастье.

Анна вскочила с постели, натянула платье, и ноги ее сами понеслись в сторону барской усадьбы. Непреодолимая сила тянула ее туда, словно преступника на место преступления…

Ни души не было в водолечебнице. Все здесь будто вымерло. Туманным обрывком метнулся в сознании образ юноши, плечами вспомнила его объятия. Протяжный собачий вой из глубины темной аллеи заставил ускорить шаг. Знакомым путем она вышла на поляну, садовая скульптура белела на высоком цоколе. Рядом сидел верный Красавчик и оплакивал своего хозяина.

Напрягшись до дрожи в коленках, Аня обошла постамент, припомнила, с какой стороны прислонялась к оленям, точно так же закинула руки, но ничего не вышло. Она трогала оленя со всех сторон, разве только за хвост не дергала, потому что зад у скульптуры был отбит начисто. Тогда Аня пошла на крайность и собралась было отшибить башку этому изваянию, но внезапно вмешался Красавчик. Пес встал на задние лапы и мордой потянулся к скульптуре. Она проследила за его взглядом и наконец рассмотрела, что верхняя часть оленя, то есть голова, как бы плотно насажена на шею. Вмиг до нее дошло, что никаких усилий прикладывать не надо: голова просто вращалась по часовой стрелке! Осторожно, очень осторожно она проверила свою догадку: голова поддалась, сдвинулась в сторону точно так же, как прошлой ночью.

Не без трепета Аня сунула руку в бронзовый патрубок и нащупала там выпуклый круглый рычаг. Немного усилий, вот он спружинил, что-то щелкнуло внутри, И постамент плавно развернулся вокруг оси. Взгляду открылись люк и металлическая лестница, ведущая в преисподнюю…

Невольно перекрестившись, Аня подошла к самому краю. Красавчик выжидательно поглядывал то на нее, то на люк, потом тронул лапой лестницу и заскулил. Все ясно, подвесные железяки не для собак.

— Сиди и смотри по сторонам, — приказала она ему. — Ты мне здесь не помощник.

Он понял, сел и навострил уши. Вокруг было тихо. Аня стала спускаться. Привыкнув к темноте, глаза ее различили внутри тайника те же холщовые мешки. Все (или почти все?) были на месте. Невиданная, жгучая ярость ударила ей в голову. Ничего больше не ощущая, кроме обуявшего ее бешенства, она пинала проклятые мешки ногами и выла, кусая губы. Наверху повизгивал Красавчик. Склонив морду набок, он заглядывал сверху вниз.

Мышеловка захлопнулась. Так или иначе, ее теперь убьют, как беднягу охранника.

«Ну, ладно! Я вам пристрою рогожинские миллионы напоследок…»

Почему-то вспомнилась Настасья Филипповна… Нелепая достоевщина полезла в голову… Из нижнего мешка, вспоротого накануне, вывалилась пачка баксов. От неистовых пинков доллары рассыпались по песчаному полу. Непонятно, откуда взялись силы у хрупкой женщины, только она распихала мешки в стороны и выволокла на середину, к самой лестнице, тот, вскрытый, достала початый целлофановый пакет и полезла с ним наверх.

Красавчик недоуменно вертел хвостом, поглядывал в ее сторону преданными глазами. Аня вывалила на траву все пачки, их было девять (десятую растоптала в подвале), в каком-то буйном безумстве она стала разрывать бумажные банковские бандероли и разбрасывать стодолларовые купюры вокруг. Ветерок, словно в насмешку, шевелил и шуршал банкнотами в траве. Завораживающее зрелище рассыпанных вокруг денег туманило разум, она чувствовала, что сходит с ума… А ведь там внизу оставалось еще много мешков. Она даже не знала сколько… «Что же я делаю? Что я делаю?… Здесь миллионы… Несколько миллионов… Новая жизнь… Власть, богатство…» — «Нет, — возражала сама себе Аня, — не бывает новой жизни, есть только другая… другая жизнь, но не моя…» — «И не другую жизнь вовсе, а смерть они принесли Георгию… Сколько еще крови на этих долларах?…»

Она вдруг сообразила, что разговаривает сама с собой, потом зачем-то прикинула: если сложить пенсии всех до последнего здешних хуторян за целый год — выйдет меньше половины одной только пачки зеленых! Какой же властью облечен негодяй, заполучивший столько баксов?! Что для него этот хутор? Живые люди? Райские земли, по одному доллару за сотку? Ей припомнилось, как какие-то парни снимали хутор на видеокамеру, и землемер приезжал обмерять огороды. Может быть, все уже здесь распродано втихаря? Кто же он, кто, этот всесильный подонок?!

Девять пачек… по сто купюр в каждой… Зеленые сотки разлетелись по поляне. Пустой целлофановый пакет она отшвырнула ногой в сторону. Таких пакетов в мешки набито по пятьдесят… «Господи, помоги мне! — взмолилась Анна. — Не дай лишиться рассудка из-за проклятых денег! Все равно конец. Так вот же вам, вот! Пусть все село, весь мир узнает, что здесь творится!»

Она спустилась снова в подвал, вытащила другой пакет, разорвала его зубами и стала разбрасывать веерами, по кругу, чертовы доллары…

Солнце взошло и стояло уже высоко, заливая поляну жгучим июльским жаром, вокруг не было ни души, даже Красавчик исчез куда-то.

— Гады, мерзавцы, трусы… Ну, подходите, подбирайте свои грязные баксы… Тьфу!.. Покажите ваши гнусные рожи народу… Все сюда, все… Эй, люди! — закричала Аня во весь голос.

Теперь она никого не боялась. Помирать, так с музыкой! Третий пакет рассеялся по поляне. Сердце выскакивало из Аниной груди, она взмокла, как загнанная лошадь. Ветер стих, и доллары зеленым ковром укрыли траву вокруг цоколя. Нет, нет, пока еще Аня была в здравом уме, хотя и слегка помраченном. Важным оставалось лишь одно: предать огласке то, что здесь творилось. В этом было ее спасение и справедливость… Но как, как? Кто позволит ей рассказать об этом? В какой газете?!

— Люди! Эй, люди!..

Кто-то обхватил ее сзади за шею и зажал рот рукой. Сопротивляться она и не пыталась. Дыхание перекрыло, и свет померк.

Глава пятая

Очнулась Аня в облачно — радужной своей постели, в домике, покинутом на рассвете. Рядом сидел Петр и заботливо поправлял мокрое полотенце на ее тяжелой еще голове.

— Ах ты бедолажка! — сказал он и погладил свою неразумную подругу по волосам.

Из глаз Ани потекли слезы. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которую пожалел старший брат.

— Попей водички, я холодненькой принес, с родника. — Он поднес к ее губам чашку с водой.

Вода показалась Ане такой сладкой и вкусной, какой она не пила сроду. Петя улыбнулся, поправил подушку, устроил Аню полусидя, у окна, а потом, приложив палец к губам, сказал:

— Тсс, ни слова. Ты будешь молчать и слушать меня. Лады?

Аня кивнула, а что ей еще оставалось?

— Я нашел тебя здесь, в горячке. Ты никуда не выходила, ничего не делала, никого не видела.

У горемычной робинзонки только удивленно полезли вверх брови.

— Анюта, не смотри на мена, как на рождественский пряник. Повторяю: я вошел в дом и застал тебя в горячке. Ты бредила от пережитых волнений. У тебя жар.

— В самом деле? — Слабая надежда на то, что она действительно забылась бредовым сном, зародилась в доверчивой женской душе.

— Абсолютная правда. Вот те крест. — И Петр размашисто перекрестился.

Глядя в зеленые Петькины глаза, Аня наконец сообразила, что если ей что-то и приснилось, так это ее милый дружочек. Или тот юноша? Нет, пожалуй, Петька. Но ведь его судьба возвратила ей в кутузке! Значит, и убийство, и доллары — все было! От безысходности и страха Аня скривилась и застонала.

— Ну, ну, — загудел басом Петр, — я тебе все сейчас поясню. Авось не пропадем вместе, подружка. Когда тебя от нас увели, мы совсем приуныли. Как пить дать мотивчик какой-нибудь пришьют особенный…

Лейтенант тоже скуксился. Он — то уже поверил, что именно его отправят под трибунал за убийство. Однако к утру начались фокусы. Нам выдали спортивные костюмы, велели переодеться и стали вызывать на допрос по одному. Там быстренько оформляли протоколы, потом выдавали уже заполненные ксивы, а мыто их дожидались с весны, еще по ведомости — двести гривен на брата в зубы, и — коленом под зад, без права заезда к родимым, так сказать, пенатам. Выписали даже направления на работу с обязательным койкоместом в общаге.

— Что-то не верится, — потянула Аня с большим сомнением. Петькины завиральные способности с детства всем были известны.

— Чтоб мне ни одного бакса до конца жизни не видать! — поклялся он и продолжил: — Вышли мы, значит, на свежий воздух и ни хрена в толк не возьмем: что все это значит? Ребята разбежались кто куда, а я приперся к тебе, несмотря на запрет. Чуяло мое сердце, что тебе пригожусь, как серый волк. А тебя дома — то и нет. Тогда я через лес в наш питомник дернул. У меня заначка была припрятана, мы ж подрабатывали на дачах, кому печку переложим или крышу подправим. Только собрался в котельную нырнуть, как тут Красавчик меня споймал. Скулит и за штанину дергает. Просто тащит, можно сказать, за собой. Честно, я даже струхнул поначалу. Ну, пошел следом… И открылась передо мной картина — закачаешься: орет безумная баба посреди поляны и расшвыривает во все стороны баксы. Ну, как в американском кино. Поглядел я на это кино и подумал, что пора бабу вырубать, а то докричится сдуру.

— Ах ты, скотина! — возмутилась Аня. — Значит, это ты меня за горло схватил?

— Секундочку! Не схватил, а прижал сонную артерию и аккуратно накрыл рот ладонью. Да, и не перебивай, а то не буду рассказывать. Отнес я тебя в чуланчик, прибрал на полянке быстренько, потом закинул на плечо роскошное тело — в весе ты сильно прибавила за последние десять лет, это точно — и потащил. Тащу и соображаю: если засекут — хана мне. Но Бог миловал, прорвались. Теперь не спеши, думай хорошенько… Думай и решай, как жить дальше, Анюта.

«Вот так установочка! Думай и решай. Да от всего того, что свалилось на мою бедную голову в «райских кущах», и крыше съехать недолго», — вздохнула Аня. Но даже пожалеть себя как следует она не успела. За окном послышались чьи-то торопливые шаги, и следом раздался настойчивый стук в дверь.

Петр приложил палец к губам и скрылся за шторкой. Аня поднялась с постели и впустила гостя на веранду. Почему-то не спросила даже, кто и зачем к ней пожаловал. Ей было все равно.

Между тем на пороге стоял мужчина в очках довольно интеллигентного вида, хотя и несколько взъерошенный, и приветливо улыбался хозяйке.

— Вы Анна Славина?

— Допустим, — отвечала она не очень вежливо.

— Павел Павлович, наш мэр, приносит вам свои извинения по поводу инцидента… Уж будьте милосердны, ради Бога, не стоит, право, шум поднимать в прессе.

— Проехали, как сейчас говорят.

— Ну, спасибо, спасибо, милая, очаровательная Анна Александровна…

Что-то он там лепетал, а Славина отметила про себя, что если мэру известно ее отчество, то это уж неспроста. Тем временем гость заканчивал свою речь:

— …и приглашает вас на пикник. Маленький такой пикничок у озера. Уж не откажите в удовольствии видеть вас в тесной, можно сказать, дружеской компании. К семи часам я пришлю за вами машину.

— Послушайте…

— Никаких возражений! — Взъерошенный очкарик замахал перед носом собкора конторским пальчиком. — У нас гость из Франции! Родственник того самого погибшего майора. Писатель… Можно сказать, ваш коллега в интернациональном масштабе… Его’ бабушка Ангелика похоронена в склепе. Это же легенда! Наш район прославится на весь мир. Вы, как патриотка, не можете оставаться в стороне, тем более — журналистка, опишете все своим золотым пером в «Караване», так сказать, из первых уст.

Теперь Анна уже точно ничего не соображала. Гость вежливо распрощался, галантно поцеловав ей руку. На всякий случай она прикрыла дверь на засов, потом с облегчением прислонилась к стене. Петр тенью выскользнул из своего укрытия и сообщил, что сейчас половина второго. На сборы оставалось не так уж много времени.

— Никуда не пойду. Хоть тресни, не сдвинусь с места, — твердо заявила Аня. — Достали все. Приехала, обрадовалась: тишина, птички поют… На тебе, получи по полной программе.

— Во, дуреха! Ты ж всю жизнь мечтала о приключениях, репортажик нашлепаешь — закачаешься…

— Сейчас же замолчи! — закричала она. — С тобой вечно одни неприятности…

Но Петр, тертый жизнью, не очень — то слушал подругу. Он вышел на веранду, затем вернулся и плеснул ей в лицо из ковшика ледяной колодезной водой.