Помоги проекту - поделись книгой:
Не случайно перед исповедью звучат слова увещания: «Аще что утаиши, сугуб грех имаши» – не просто грех, а сугубый, двойной. Поэтому на исповеди очень важно говорить о том, о чем сказать трудно. Может быть, даже в первую очередь стоит открыть самое болезненное, не оставляя на потом. Иногда человек откладывает «трудное» на конец исповеди (особенно если это исповедь во время литургии, когда время и у священника, и у исповедника ограничено: надо успеть до Причастия), но в какой-то момент священник говорит: «Ну все, остальное – в следующий раз, ты исповедовался, иди причащайся». И человек с «легким сердцем», не сказав самого главного, самого трудного и стыдного, идет причащаться. А сердце-то – оно только в этот момент легкое, потому что страх отступил, потому что можно уже не произносить то, о чем говорить страшно, а потом сердце опять становится тяжелым. И снова появляется ощущение, что жизнь не в радость.
Есть еще одна причина говорить о грехах, с которыми не готов бороться. У человека, может быть, никогда и не хватит сил и решимости на эту борьбу, но, когда он кается, Господь получает возможность помогать ему, поскольку человек проявляет произволение – говорит о своем зле, не скрывает его. В этом мужестве и доверии Богу – залог освобождения. Когда бывает особенно стыдно и трудно говорить о своих грехах – о тяжких, постыдных, неприятных, – то нужно обязательно вспоминать о том, что священник – тоже человек. Приводить себе на ум слова апостола Петра Корнилию сотнику, когда тот пал перед ним на колени, а апостол сказал ему:
Священник знает и свою немощь, и потому не должен судить немилосердно немощь чужую.
У преподобного Силуана Афонского есть такая мысль: тот, кто подвизается и узнаёт свою слабость, уже не судит другого строго, потому что видит, насколько сам немощен и насколько трудно удержаться от греха. Это знание наполняет его сердце состраданием и любовью к ближнему. Если же мы не находим этого в священнике, которому исповедуемся, если он оказывается жестокосердным или неопытным и к нашей боли от стыда прилагает еще и боль осуждения, укоряет нас – это нужно принять как лекарство, которое, может быть, в следующий раз удержит нас от греха. Но бояться этого не надо. Если священник так поступил, это повод для переживания и расстройства в большей степени для него самого, чем для нас. Для нас главное другое – мы открыли перед Богом то, что тревожило нашу совесть.
Когда лучше – без деталей
К разговору о стыде: не нужно исповедовать подробно грехи против целомудрия. Рассказ о них не должен носить характер живописания, изобиловать деталями – достаточно назвать грех в общих словах. Сегодня можно найти целый ряд «пособий» по исповеди, которые настолько подробно описывают некоторые виды плотских прегрешений, что исповедь рискует превратиться в какой-то нехороший рассказ. Этого нужно избегать, чтобы не навредить лишний раз и священнику, и себе самому. Вспомним: преподобная Мария Египетская, повествуя о своей прежней, беззаконной жизни, не сообщала авве Зосиме ее деталей.
Плотские грехи, как говорят святые отцы, не надо вспоминать по виду. Достаточно осознать свой грех и сказать о нем по существу – так, чтобы было понятно, о чем идет речь, но без подробностей, чтобы не возобновлять в самом себе ощущения содеянного и вновь не осквернять ум и сердце.
Бывает, впрочем, что воспоминания о каких-то вещах преследуют и не отпускают человека. Тогда, по необходимости, он может рассказать о них на исповеди подробно. И священнику нужно быть готовым понести подобный труд.
Оплакать грех… и идти вперед
Многие постоянно каются в старых, многократно исповедованных грехах. Скорбят об этих грехах, возвращаются к этим воспоминаниям и как бы самих себя не могут простить, но при этом забывают о дне сегодняшнем. Все их покаянное чувство обращено в прошлое. А в настоящем происходят нестроения, которых можно было бы избежать, просто повернувшись к ним лицом.
Прошлое остается в прошлом. И надо, покаявшись, жить в настоящем, избегая старых грехов и не совершая новых. Если человек идет задом наперед, он будет биться обо все, что попадается на пути, регулярно падать, рискуя свалиться в грязь… Не стоит возвращаться к давно оставленному, надо каяться в том, что было совершено с момента последней исповеди.
Бывает, конечно, что в памяти неожиданно всплывает какой-то тяжкий грех, и человек остро чувствует боль от этого. Да, он уже исповедовал его раньше, но не ощущал в такой степени ужас и отвращение. Тогда действительно имеет смысл снова сказать о нем на исповеди.
Мне запомнилось одно из писем игумена Никона (Воробьева)[22] к его духовной дочери – монахине ли или просто женщине, подвизавшейся в миру, – которая тяжело болела и уже приблизилась к смерти. Он советует ей: в то время, которое у тебя еще осталось, когда тебе будут вспоминаться какие-то грехи, наиболее тяжкие, вставай и молись о прощении каждого из этих грехов. Молись до тех пор, пока ты не почувствуешь, что сердце твое умирилось, пока не ощутишь свою совершенную безответность перед Богом и одновременно Его непостижимую милость к тебе.
Может показаться, что это очень полезный и необходимый совет лишь для того, кто готовится перейти в мир иной, но на самом деле он вообще очень ценен при подготовке к исповеди. Крайне важно о наиболее тяжелых и ранящих нас прегрешениях не только сказать на исповеди, но и оплакать их прежде исповеди и помолиться об их прощении. Молиться утром, днем, вечером, молиться в то время, когда память о них уязвляет сердце, чтобы произошло так называемое расторжение союза с грехом и с миром темных падших духов, который стоит за каждым грехом. Это и есть главная цель покаяния: расторгнуть наш союз с грехом и с врагом и возобновить союз с Богом. Это то, что должно происходить во время исповеди.
Генеральная уборка души
Каждому, кто ходит в храм и регулярно исповедуется, известно словосочетание «генеральная исповедь», или исповедь за всю жизнь.
Откуда такая традиция? Во-первых, в древние времена человек, готовясь к принятию таинства Крещения, исповедовал все совершенные им прегрешения. Сегодня мы возобновляем эту практику. Приходящий ко Крещению должен понять, с чем он расстается в своей прежней жизни – жизни до Бога, до Церкви, до обращения ко Христу. Но, с другой стороны, новоначальный христианин далеко не все видит и не все понимает в себе, и его первая исповедь обнажает, как правило, только вершину айсберга.
В основе этой традиции – еще и та исповедь, которую приносит послушник перед монашеским постригом. На подготовку к ней дается время, чтобы припомнить всю жизнь и принести покаяние за грехи, совершенные до сего дня, причем не важно, исповеданные или нет. Генеральную исповедь приносит и ставленник – человек, рукополагаемый в священный сан.
И дело не в том, чтобы назвать каждый-каждый грех, дабы никакой из них не был нам «предъявлен» на Страшном суде. Нет, невозможно вспомнить решительно все свои слова, дела и мысли, речь идет лишь о некой «генеральной уборке» своей души (отсюда и слово – «генеральная исповедь»). Это очень серьезный и важный труд. Такая же исповедь, как постригаемому послушнику или будущему священнослужителю, по моему глубокому убеждению, необходима любому человеку, пришедшему в Церковь. Почему?
Во-первых, каких-то грехов он прежде не осознавал, какие-то грехи не замечал в себе и поэтому не мог сказать о них на исповеди или же говорил, не понимая по-настоящему того, о чем он говорит. Во-вторых, готовясь к генеральной исповеди, кающийся вдруг видит всю свою жизнь в целом. Мне много раз приходилось наблюдать, как человек, который раньше спрашивал: «За что мне это, за что мне то?», после такой исповеди говорил: «Почему Господь меня еще терпит?» Он начинал видеть четкие закономерные связи между событиями: я сделал в жизни то-то и то-то, поэтому произошло вот это. Это видение духовных связей, открывшееся благодаря исповеди, с человеком остается.
И, конечно, если речь идет о конкретном духовнике, у которого человек исповедуется, то и он в этой исповеди узнает человека так, как не знал раньше. И, узнав его глубже, обретает понимание – как лучше ему помочь.
Генеральная исповедь может быть необходима не единожды. Иногда христианин, который исповедуется регулярно, вдруг осознаёт, что его исповедь поверхностна, он кается в одних и тех же грехах и перемен не видно. Тогда ему также полезно предпринять генеральную уборку души и в ходе ее пересмотреть свою жизнь и увидеть не только конкретные грехи, но и действие в себе страстей, свои духовные проблемы, свою болезнь. Время от времени это надо делать, причем лучше не спонтанно, а более или менее регулярно (ведь и уборку в доме мы должны делать не тогда, когда квартира заросла грязью и стыдно гостей позвать, а регулярно). С какой периодичностью? У всех по-разному. Чем внимательнее живет человек, тем реже возникает необходимость в такой исповеди – ведь тому, кто поддерживает в доме чистоту и кладет вещи на место, не приходится много убираться.
Как-нибудь потом…
Часто исповедь откладывают на неопределенное время по разным причинам: нет времени, плохо подготовился, хронически устал…
Особенно часто медлит с покаянием тот, кто серьезно согрешил. Вместо того чтобы тут же прийти на исповедь, он уговаривает себя: «Потом пойду, сейчас мне очень плохо. И вообще это не к спеху!» А дальше у большинства срабатывает крайне подлый (по отношению к самому себе) механизм: я один раз согрешил, все равно мне в этом каяться, согрешу еще раз! Самое простое: съел постом скоромную пищу – так и так в этом исповедоваться, съем еще! Какое-то страшное лукавство.
Одно дело – грех, совершенный единожды, в который человек буквально сорвался, а другое дело – грехи, которые он повторяет вполне сознательно. Мы читаем о падениях подвижников, когда они тяжко согрешали, охваченные неудержимым порывом, и – тут же вставали, шли дальше, будто и не падали. А вот когда человек пал и продолжает жить в своем падении – это самое тяжелое и разрушительное положение.
Не лукавить перед Богом
Важнейший момент: не нужно себя на исповеди жалеть. Бывает, человек исповедуется и начинает себя оправдывать: «Как же мне, бедному, плохо, как тяжело на душе!» Едва не плачет – но только не о грехах, а над самим собой. Есть такой принцип в духовной жизни: не жалеешь себя – тебя пожалеет Господь, жалеешь себя – можешь лишиться сострадания Божия.
Нельзя грешить в надежде на исповедь. Как говорит великий христианский учитель преподобный Исаак Сирин[23], тот, кто грешит, надеясь покаяться, лукаво ходит перед Богом и может быть в любой момент восхищен из этой жизни. Поэтому не стоит обещать самому себе: «Согрешу, а потом покаюсь». Люди нецерковные и неверующие так и говорят: «Хорошо у вас в Церкви все устроено: сначала согрешишь, потом покаешься!»
Хорошо еще, если человек, приняв такой искусительный помысл, тут же спохватывается и начинает себя винить: «Какую же я глупость совершил! Господи, прости меня!» Здесь есть искренность. Другое дело, когда раскаяния нет, и человек готов и дальше следовать этой лукавой логике. Это уже настоящее коварство перед Богом, и оно может плохо закончиться.
Встречаются и такие люди – их очень жалко, – которые приходят и говорят, к примеру: «Я изменяю жене… Но сейчас пост, и я бы хотел причаститься, поэтому постом я буду сохранять ей верность». – «А когда пост закончится?» – «Наверное, буду изменять…» Здесь мало оснований для того, чтобы допустить до Причастия принесшего такую исповедь… Впрочем, та же ситуация может иметь иную подоплеку. Бывает, что человек признается: «Не могу остановиться», и священник может пойти на некоторую хитрость и сказать: «Сейчас пост, воздержись хотя бы постом». Если человек проявляет какое-то усердие и действительно удерживается, я могу допустить его до Причастия, но не с тем, чтобы, когда пост закончится, он вернулся к своим прежним грехам, а с тем, чтобы он удержался от них и впоследствии. Казалось бы, ситуация одна и та же, но разные направления человеческой воли. В первом случае это попытка договориться с Богом: «Господи, я сейчас не грешу, причащусь, а потом буду грешить, но Ты на какое-то время обо мне забудь». А во втором случае это снисхождение к немощи и помощь, чтобы согрешающему в конце концов достало сил не грешить.
И священнику порой приходится говорить: «Я тебя в твоем нынешнем состоянии допускаю до Причастия, – хотя и не должен был бы, – если ты обещаешь держаться изо всех сил. И знай, что если ты не удержишься, упадешь, то и я буду отвечать за это. Так что ты меня не подводи, пожалуйста». Да, иногда и так нужно сказать, чтобы воздействовать на то, что в человеческой душе способно откликнуться, и хотя бы таким образом, как бы сняв часть тяжести с кающегося и взяв ее на себя, его поддержать. И нередко это помогает.
Но если мы видим, что тот, кому мы поверили, раз за разом подводит нас в этом отношении, то оснований для подобной мягкости остается гораздо меньше.
Разворот от тьмы к свету
Что происходит на исповеди? Мы говорим о самом страшном, самом тяжелом и темном, что есть в нашей жизни: о наших грехах и страстях, фактически о наших преступлениях. И очень важно, чтобы после этого произошел разворот от той тьмы, в которой мы пребывали и которую оплакали, к свету, к Богу. Мы должны отойти от исповеди, не глядя на свои грехи, но взирая к Богу. Радость должна войти в наше сердце. Мне кажется, нужно, чтобы священник в этом помогал, особенно тем, кто давно или никогда не был в храме и наконец каким-то чудом пришел. А христианин более опытный должен заботиться о том, чтобы этот разворот совершать самостоятельно.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет, что ничто столь не действенно в борьбе со страстями в период новоначалия, как частая исповедь. И жизнь свидетельствует, что это действительно так. Когда у человека еще мало собственного опыта, нет навыка в преодолении страстей, для него исповедь у священника, который может его и утешить, и наставить, приносит очень большую пользу. Особенно если она совершается с ощущением собственной немощи и неспособности исправиться без помощи Божией.
Часть 7
О важном и второстепенном
О помыслах
Что такое откровение помыслов? В древней монашеской жизни бывало так: послушник жил в обители, при старце, и имел возможность в любое время дня открыть ему то, что он думает (либо, как это делалось когда-то в Оптиной пустыни, утром и вечером, или только вечером, или трижды в течение дня). Как только ученика начинал беспокоить какой-то помысл, он тут же шел к старцу и говорил ему об этом. Старец объяснял, что с этим помыслом делать, и ученик успокаивался.
Таким образом, инок достаточно быстро становился искусным, потому что не тратил огромную энергию и время на пустопорожнюю борьбу, не проходил лишнее расстояние, делая ненужные повороты. Его путь был прямым, а возрастание – быстрым. Так опыт передавался от старца к ученику.
В наше время подобная практика просто невозможна. И не только потому, что мы не живем в храме. Надо, чтобы исповедующий помыслы был собран, сознателен, а не просто многословно рассказывал о том, что его беспокоит, а, выслушав ответ, пропускал его мимо себя, продолжая и дальше беспокоиться о том же. В процессе откровения помыслов важен труд. И священник может тоже быть не готов к нему. Все это вместе приводило бы к профанации, да и приводит порой.
Все, приходящее нам в голову, перечислить невозможно. И не надо ужасаться тем помыслам, которые нас посещают, – хульным, блудным, злым. Грех начинается тогда, когда мы этим помыслам сочувствуем, и развивается, когда от сочувствия мы приходим к желанию делом исполнить то, что помыслы нам предлагают. До тех пор, пока они просто тревожат нас, не надо чрезмерно пугаться. Вспомним старца, сказавшего ученику, который жаловался на помыслы: «Простри полы одежды твоей и поймай ветер! Это невозможно? Точно так же невозможно удержать помыслы. Они будут приходить. Твое дело – их отвергать, а не принимать»[24].
Однако есть помыслы, которые беспокоят регулярно, и о них надо обязательно сказать на исповеди. Почему? Очевидно, это некое искушение: оно либо порождено обстоятельствами нашей жизни, либо это наше слабое место – враг обнаружил его и теперь бьет в одну точку, готовя нам преткновение (а чаще всего это и обстоятельства, и действия врага вместе).
Мне сон приснился…
Многие любят на исповеди пересказывать свои сны – мистические, пугающие, обнадеживающие, загадочные и прочее, и прочее. Они чувствуют настоятельную потребность поделиться со священником своим сновидением.
Между тем в отношении снов действует одно правило: после пробуждения их надо забывать, а не запоминать и не пересказывать. Бывают исключения из этого правила: какие-то очень страшные и тяжелые сны, вводящие человека в состояние внутреннего недоумения. По большому счету и их надо было бы просто забыть. Но человек немощен… Ему кажется необходимым сказать о привидевшемся священнику, – но после этого сон уже точно следует выкинуть из головы.
Сон, в котором явным образом действует Господь, не забудется. Но наши чувства настолько мало обучены рассуждению добра и зла, что говорить о том, каков по своей природе виденный нами сон и каково то или иное явление, очень-очень трудно. Поэтому лучше придерживаться известного афонского правила: не принимать и не отвергать. И еще, пожалуй, памятовать, как одному старцу явился демон в образе Архангела Гавриила и сказал: «Я – Архангел Гавриил и послан к тебе!» На что старец ответил: «Проверь, точно ли ко мне ты послан?» И бес сразу же исчез, не выдержав смирения подвижника.
Исповедоваться за себя, не за других
Как ни забавно это может прозвучать, но на исповеди не надо говорить о чужих грехах. А так поступают на самом деле очень многие. Приходят на исповедь и начинают говорить про мужа или жену, про детей, про Иван Иваныча, Василия Петровича, Марию Сергеевну… И из потока чужих немощей, грехов, подлостей, негодности ты пытаешься вычленить: а что же кающийся говорит о себе? А себя он видит жертвой – совершенно невинной, праведной и чистой. И приходится раз за разом повторять: «Не надо говорить о других, ведь вы пришли каяться в своих грехах». Но человек порой даже не понимает, о чем идет речь…
Вспоминается рассказ сербского святого XX века святителя Николая (Велимировича).
Один священник приехал служить в село, а был разгар сбора урожая и в храм регулярно ходил только один человек – староста. Ходил и постоянно жаловался, какие негодные люди тут живут («даже в храм не ходят!»): этот – такой, этот – такой… Наконец начался пост, и народ пошел на исповедь, чтобы причаститься. И вот священник всему селу объявляет: «Исповедовать никого не буду! Кроме старосты – за всех вас он уже исповедался, теперь ему предстоит исповедаться за себя».
Епитимьи законные
Говоря об исповеди, нужно сказать о епитимьях. Что это такое, зачем они нужны, какие бывают?
Епитимья – это не наказание, не какая-то кара, придуманная с целью побольнее уязвить и сокрушить грешника. Это своего рода маленький подвиг, который предлагается человеку для того, чтобы он мог скорее выйти из состояния духовной разбитости и поврежденности, к которому привел его грех. Епитимья дается в помощь, и она должна быть посильной, а ее исполнение – осознанным.
Как правило, в наше время опытные духовники дают епитимьи на непродолжительные сроки – на месяц, на сорок дней, иногда на два месяца. Бывает, конечно, и на полгода, и на год, но это достаточно редкие случаи. И не всегда епитимья связана с отлучением от Причастия: это может быть какое-то количество поклонов, чтение покаянного канона – разные виды покаянного подвига.
Вот, например, недавно скончавшийся старец архимандрит Кирилл (Павлов) зачастую давал человеку, казалось бы, чудную епитимью – регулярное чтение Священного Писания. Отец Кирилл как бы «подлавливал» человека таким благим образом, чтобы тот хотя бы в качестве исполнения епитимьи понудил себя регулярно читать Евангелие. Он был убежден, что стоит полюбить читать Евангелие, позволить евангельскому слову войти в твою жизнь, и она начнет меняться. Действительно, так и происходило – я видел людей, которые год читали Новый Завет как епитимью, а потом продолжали читать Священное Писание по доброй воле постоянно. Налицо был результат, который должна дать епитимья, – благое изменение жизни.
Епитимьи незаконные
Некоторые священники, невзирая на сложившуюся практику церковной жизни и мнение священноначалия, руководствуются в своей духовнической деятельности древними канонами (причем применяя их весьма избирательно) и возлагают на согрешившего многолетние епитимьи: на семь, десять, четырнадцать лет. Хотя очевидно, что древние каноны неприменимы во всей своей полноте в условиях сегодняшней церковной жизни, слишком сильно она изменилась.
Епитимья должна способствовать созиданию, а не разрушению. Если мы сегодня будем отлучать от Церкви на годы, тем более на десятилетия, мы людей просто-напросто потеряем. Они не будут стоять в притворах храмов и плакать, как это было в древности, – они просто погибнут, а мы за них дадим ответ Богу. Не человек для епитимьи и канона, а епитимья и канон для человека.
Бывают ситуации, когда христианин приезжает в монастырь, жизнь которого не очень хорошо знает, или попадает к псевдостарцу и, к своему великому недоумению, получает от него на исповеди многолетнее отлучение. Как тут поступить? Если у тебя есть духовник, надо сказать: «Простите, батюшка, не могу принять ваше слово, потому что у меня есть духовник, я ему в этом грехе исповедовался и его суд об этом – другой».
Если духовника нет и ты сам по себе, остается идти к другому священнику, чтобы спросить, что же делать с четырнадцатилетней епитимьей. А тот вынужден будет передать дело на рассмотрение архиерея: согласно существующим правилам, один священник не может упразднить епитимью, данную другим священником.
Когда я сам даю епитимьи, я обязательно говорю человеку: «Если я заболею, или буду в отъезде, или еще что случится, пойдите к любому другому священнику и, если вы греха, за который епитимья назначена, не повторяли, пусть он вас от нее разрешит. А если повторяли, то с ним уже решайте, как быть дальше».
Осторожность в паломничествах
Очень важно проявлять некоторую осторожность в паломнических поездках, чтобы не попасть в руки человека, который – к сожалению, это бывает – злоупотребляет своей духовной властью. Мне памятен случай, произошедший в Москве на одном из монастырских подворий. Требный священник вдруг видит, что храм заполнили десятки паломников. Он думает: «Господи, как мы успеем их всех исповедовать?» и тут же замечает среди этой толпы священнослужителей. Решив, что они приехали все вместе, он, обращаясь к священникам, спрашивает: «Отцы, вы сами своих паломников поисповедуете?» – «Да, конечно». И те, быстро исповедав эту паломническую группу (вернее будет сказать – допросив с пристрастием), дали каждому по епитимье на десять-четырнадцать лет и – исчезли куда-то (как потом выяснилось, это была группа из Ивановской епархии, известная как «симониты» – по имени «старца», инвалида-колясочника, которого они везде возили с собой). А те несчастные паломники, совершенно ошарашенные таким поворотом событий, потом в полном составе отправились к своему правящему архиерею выяснять, что им делать дальше.
Был и такой случай: группа приехала в монастырь, и только люди вышли из автобуса, как к ним подошел иеромонах: «Так, женщины – шаг вперед». Что ж, люди приехали в обитель, они готовы слушаться… Сделали шаг вперед. «Кто делал аборты – еще шаг вперед. Епитимья на семь лет. Всем».
Очень хорошо, когда паломническую группу сопровождает священник, который может сказать такому иеромонаху: «Знаете, батюшка, никто к вам с просьбой об исповеди не обращался, мы из другой епархии, поэтому не подходите, пожалуйста, с подобными вопросами. Власти так поступать у вас нет». К слову сказать, священник – если он человек разумный, – принимая исповедь незнакомого человека, тем более паломника, всегда спросит: «А есть ли у вас духовник?» Если да, то он скажет: «У меня есть по этому поводу свое мнение, но лучше будет, если вы обратитесь к вашему духовнику и поступите так, как он посоветует». Я считаю, что это правильный подход. Но далеко не всегда его встретишь.
Простил ли Господь?
В православном катехизисе содержится следующее определение таинства Покаяния: «Покаяние есть таинство, в котором исповедующий свои грехи, при видимом изъявлении прощения от священника, невидимо разрешается от грехов Самим Иисусом Христом»[25]. Но, конечно же, эти немногие слова не могут вместить всей глубины таинства Покаяния, раскрыть то значение, которое оно имеет для нас. Некоторые опытные духовники обращают внимание на слова одной из молитв таинства Покаяния: «Сам, Владыко, ослаби, остави, прости…»[26], говоря о том, что человек далеко не всегда имеет силы оставить грех, в котором он исповедуется, и даже не всегда хочет этого. Он может принести свой грех на исповедь, всего лишь сознавая, что поступил против совести. Но в исповеди происходит удивительное: Господь ослабляет действие греха, давая силы расстаться с ним.
Часто люди задаются вопросом: «Как мне узнать, что Господь простил мне грехи? Вдруг Он не простил? Каким образом я пойму это?» Преподобный Варсонофий Великий[27] дает такой ответ: признаком прощения твоих грехов является утрата сочувствия по отношению к ним. Когда человека перестают волновать те страсти, которыми грех был порожден, – это признак внутреннего изменения. Это уже другой человек, не тот, который эти грехи совершал.
Конечно, можно столкнуться и с другим недоумением: «Как же Господь может не простить, ведь Он есть Любовь?» Да, Господь есть Любовь, Господь может простить и прощает абсолютно все. Но что толку, если ты при этом остаешься прежним, таким же, каким был? Ты должен измениться по отношению к Богу: прощение приходит, когда ты отворачиваешься от греха и поворачиваешься к Нему.
Сокровенное изменение души
Наверное, в жизни каждого священника есть немало такого рода примеров: люди годами каются в одних и тех же грехах и, казалось бы, ничего в их жизни не меняется, но проходит время (иногда – долгое время), и ты все-таки начинаешь видеть, что что-то потихоньку, неведомым образом меняться начинает.
Я помню одну девушку, которая часто исповедовалась, при этом она зарабатывала проституцией. Она приходила, каялась в тех грехах, оставить которые не имела сил. До Причастия я ее, естественно, не мог допустить, пытался с ней говорить о ее жизни, о дальнейшей судьбе, но особого успеха это не имело, потому что решимости что-то менять у нее не было. Она не любила ту жизнь, которой жила, скорее, имела место зависимость материального и психологического характера. Но в то же время ее исповедь не была «дежурной» – было видно, что ей больно. И так она каялась, молилась об изменении жизни, не обретая решимости самостоятельно изменить ее. Со временем я стал видеть происходящие в ней перемены: она постепенно воцерковлялась, ее религиозность приобретала более осознанный характер. Нет, у нее не возникало иллюзий о себе, она не оправдывалась тем, что ходит в храм, наоборот, помня, какова ее жизнь, все больше и больше смирялась. Когда я видел ее в последний раз, она начала опекать девочку из неблагополучной семьи. С одной стороны, к этому ее подвиг собственный опыт, потому что о ней самой никто никогда не заботился, с другой стороны – это было проявлением чувства вины. Куда привела ее жизнь, трудно сказать, но мне не раз в связи с ней вспоминался пример из жития одного святого старца.
Некий брат рассказывал преподобному, что в его родном селении жила блудница, известная делами милосердия: она жертвовала нищим и убогим, давала деньги Церкви. Преподобный сказал брату: «Молись о ней, потому что недалека от нее милость Божия – недолго она пребудет в своем грехе». И этот брат, посещая свое селение, раз за разом видел, что блудница едва ли не все, что зарабатывает, отдает. Кончилось тем, что она действительно бросила свое ремесло. А поняв, что ее готовы принять и что она не окажется там чужой, пришла в женскую обитель и осталась в ней. Бывает и так.
Порой человек начинает собирать сокровище на Небесах по копеечке, а потом оно неведомым образом умножается. Господь хватает человека за руку, которую тот тянул к Нему через дела милосердия, через намерение несмотря ни на что быть при Его Церкви, – и выдергивает из его прежней неправедной жизни.
Часть 8
О том, как быть «хуже всех» и не унывать
Лекция вместо исповеди
Скажу еще о некоторых ошибках, совершаемых людьми на исповеди.
Есть люди, которые не столько исповедуются в совершенных ими грехах, сколько… рассказывают о том, как нужно правильно жить по-христиански. Это совершенно особый вид исповеди, когда человек «кается» примерно так: «Я прекрасно понимаю, что вот в такой-то ситуации надо поступать так-то. Все мое естество говорит о том, что так должно быть, и Евангелие, и святые отцы учат этому, но вот я, такой нехороший человек, все это понимая, делаю по-другому. А надо в этой ситуации поступать так-то и так-то».
Тут, конечно, многое зависит от дара слова, от начитанности в Священном Писании и святых отцах, от душевного порыва и энергии… Но подчас такая исповедь превращается в самую настоящую лекцию или даже проповедь, которая непонятно к кому обращена: то ли к священнику, то ли к Богу, то ли к самому себе. Очевидно, что от исповеди здесь ничего не остается: перед священником, перед аналоем с крестом и Евангелием стоит человек, который прекрасно понимает, как нужно жить по-христиански. Он возвещает истины жизни по Евангелию, и его собственные грехи, о которых он вроде бы и упоминает, теряются в этом прекрасном искрящемся обрамлении. Конечно же, здесь обнаруживается и тщеславие, и самомнение, и гордость, и даже в какой-то степени самопрельщение. Вывести человека из этого состояния бывает очень сложно, потому что только кажется, что он совершает эту ошибку неосознанно. Нет, он вполне намеренно и оправдывает себя, и показывает гораздо лучше, чем он есть на самом деле, как бы желая сказать: то, что я совершил, – случайность, ведь я «знаю, как надо».
Священник вынужден полагать предел таким рассказам и говорить: «Не надо читать лекцию, не надо проповедовать, цитировать апостола Павла или приводить мнение святителя Иоанна Златоуста. Нужно говорить о том, в чем вы согрешили перед Богом. Все остальное – не здесь. Можно свои размышления разместить в блоге, в Живом журнале, на страничке в Фейсбуке, можно рассказать об этом близким или коллегам по работе, если они готовы вас слушать, можно написать книгу… Но здесь вам необходимо просто покаяться в том, в чем вы ощущаете свою вину перед Богом».
Еще одна распространенная ошибка – человек говорит на исповеди о своих грехах с каким-то недоумением: «Я тут согрешил как-то…» Создается впечатление, что его заставили сделать что-то недоброе или это произошло без его ведома и не имеет к нему никакого отношения. Но на исповеди мы каемся не в том, что произошло само собой и помимо нашей воли, а в том, что сделали сами.
«Я – великий грешник»
Тщеславие человеческое многообразно, можно превозноситься очень разными вещами, даже… своими грехами. Некоторые говорят о своих прегрешениях так возвышенно и красиво, что получается просто песня. Невольно заслушаешься, так это высоко и так глубоко… Но потом опомнишься: «Стоп. А вообще о чем идет речь?»
Такой «оратор» может и преувеличить свои грехи; он дополняет свою исповедь подробностями, но у священника все равно остается ощущение, что это не покаяние, а какой-то роман. И сама жизнь этого человека, которая открывается через исповедь, и дальнейшее общение с ним показывают, что его рассказ рождается не из глубокого покаянного движения сердца, а из самолюбования: «Я – исключительно плохой, самый плохой из людей, удивительно плохой, уникально…» Надо человека смирить и сказать ему: «Нет, ты не самый плохой, ты такой же плохой, как и все остальные, как я, например…»
Почему мы вообще говорим, что христианин должен считать себя хуже всех? Не потому, что он на самом деле хуже всех, а потому, что каждый из нас призван заниматься только самим собой. Есть, без сомнения, некая формальная шкала, соотносясь с которой можно сказать: этот человек не грабил, не убивал, не проливал кровь младенцев, никого живьем в землю не закапывал, не предавал, подлостей не совершал – ну как считать его хуже тех, кто все это делал? Никак, конечно. Но когда человек говорит о себе «я хуже всех», это означает не то, что он самый плохой человек на земле, а то, что он только себя знает, только свои грехи может исповедовать как достоверно ему известные и только за них будет нести ответственность.
Расстояние, которое пролегает между мной и Богом, определяет моя злая воля. Мне есть дело до этого расстояния – оно может меня убить. А чужие грехи, сколько бы их ни было, – нет. Я концентрируюсь на том, чтобы изменить свою жизнь, сократить это расстояние, устраняя греховную преграду. И только поэтому я – хуже всех. А не так, как люди, которые на исповеди говорят об этом с гордостью и тщеславием… Вот и приходится такому сказать: «Нет, это ты хватил лишнего, ты еще не пришел в такую меру, чтобы быть хуже всех».
У английского христианского писателя Клайва Льюиса[28] в его небольшом произведении «Баламут предлагает тост» есть замечательное рассуждение беса Баламута, произнесенное им в речи на балу бесов-искусителей. Баламут говорит, что раньше были и святые великие, и грешники великие, а сейчас – оторви да брось: ни настоящих праведников нет, ни настоящих злодеев…
Почему из великих грешников получались великие святые? Способность человека грешить безудержно и страшно подчас бывает связана с тем, что у него великая душа, но она обращена не в ту сторону, не к свету, а к тьме, пытаясь таким образом насытиться. Но когда такая душа разворачивается к свету, случаются потрясающие изменения. Такие, какие произошли с разбойником на кресте, Марией Египетской, преподобным Нифонтом Кипрским[29], Варваром-разбойником [30], преподо бным Моисеем Мурином[31]. Эти люди, которые не то что дошли до края, а пали, кажется, в самую бездну греха, достигли ее дна, совершали злодеяния, потом вдруг оказались способны на удивительное восхождение. Поэтому говорить о себе как о великом грешнике тоже, наверное, не стоит – не смиренно это…
«Грешна во всем»
Еще один частый случай, настолько распространенный, что он сделался едва ли не притчей, хотя на самом деле это – слепок с реальности, шаблонная ситуация. «Грешен/грешна во всем». – «А в чем именно?» – «Да ни в чем…» Полная безответственность по отношению к своей душе и, как следствие, к своей христианской жизни: человек настолько не знает себя, что ни одного греха не может назвать, попросту не видит их. Не потому, что их нет, наоборот – их множество, но, погруженный в непрекращающуюся суету, он даже не может вычленить что-то одно. Вспоминается, как преподобный Амвросий Оптинский[32] спросил одну женщину, которая тоже была «грешна во всем»: «Значит, лошадей тоже угоняла?»
Грешен во всем – значит, ни в чем не грешен. Святые при своих великих трудах ощущали себя грешными, а перед нами человек, который Евангелие ни разу в жизни не открывал. Доказывать ему, что он грешен, – дело и неблагодарное, и неблагородное, и совершенно напрасное. Такого человека, может быть, и не надо допускать до исповеди, но сказать ему: «Если ты ни в чем не грешен, то и потребности в покаянии у тебя не должно быть. Господь пришел на землю спасать грешников, а не праведников (см.: Лк. 5: 32). Если ты – праведник, тогда, видимо, у тебя должен быть какой-то другой путь спасения. Но для начала, чтобы убедиться в своей праведности, открой Евангелие, прочти его и попытайся понять: каково достоинство человека и чего Господь от него ожидает. Если и после этого ты придешь и скажешь, что ни в чем не согрешил, мы с тобой попытаемся разобраться в том, как ты Евангелие читал и что из него понял».
Бывает, спрашиваешь: «Вы Евангелие читали?» – «Да, читал». – «И что, вы живете строго по Евангелию?» – «Да». – «То есть вы всегда поступаете вот так и так?» – «Нет, но я стараюсь». – «У вас всегда получается?» – «Нет, не всегда, но я же стараюсь». И не пробиться через эту броню самооправдания…
А некоторые приходят на исповедь и рассказывают: «Я делаю это, делаю это, делаю то… словом, я живу по-христиански». – «Минутку, а на исповедь вы с чем пришли?» – «Как? Рассказать обо всем этом». Конечно, возникает вопрос, с какими требованиями человек сам к себе подходит, насколько всерьез относится к своей жизни, чего он от себя ожидает и что в принципе считает жизнью христианской?
Священник – не «государственный обвинитель», он призван пробудить в душе пришедшего на исповедь покаянное движение к Богу – то, без чего христианская жизнь никогда не начнется. Да, иной раз приходится расспрашивать, иногда – проходить по тому списку грехов, который есть в Требнике (поновления – так раньше назывался этот список), когда ты понимаешь, что, не сделай ты этого, человек уйдет неисцеленным и с отягченной совестью. Но инициатива на исповеди все-таки должна принадлежать кающемуся, священник может только чуть-чуть его направить. В конце концов, апостолы не гнались за каждым грешником, требуя от него покаяния. Нет, они проповедовали Евангелие Царствия, и кто-то откликался, а кто-то – нет. Они лишь могли засвидетельствовать, что грешная жизнь противна Богу, ведь и Христос говорил фарисеям:
Исповедь как работа над ошибками
Исповедь – непременное условие христианской жизни, потому что все мы грешим и все нуждаемся в покаянии. Но она бывает правильной, когда сама христианская жизнь – правильная, нормальная, полноценная. Нет ее – будет или «плетение словес», или полное молчание, или разговор о чем-то, совершенно не связанном с покаянием. А если есть начаток христианской жизни, то из него родится исповедь. И благодаря этому, пусть пока несовершенному, покаянию исправляется человек, а по мере исправления меняется и его исповедь.
Помню, когда-то в разговоре с отцом Кириллом (Павловым) я сказал, что содержание жизни монаха – это покаяние, на что он возразил: «Нет, это неправильно. Содержание жизни и цель монаха, и христианина, конечно, – это обретение смирения. А покаяние – один из путей, ведущих к смирению». Смирение дает человеку познание Бога и то откровение таинств, которого не доставит ему больше ничто в этом мире.
Исповедь – одно из таинств Церкви, неотъемлемая часть нашей современной христианской жизни, но она не первостепенна. Есть работа, а есть работа над ошибками. И центральное место в жизни занимает работа, а работа над ошибками необходима постольку, поскольку совершаются ошибки. Наша задача заключается не в том, чтобы сделать свою исповедь как можно более насыщенной, наполненной и разносторонней, а в том, чтобы как можно меньше было поводов к ней и чтобы эта «работа над ошибками» заняла в итоге совсем маленькое место в нашей жизни. Не должна исповедь превращаться в искусство, о котором нужно говорить и писать книги…
Мы всегда будем жить до известной степени неправильно, совершать ошибки, грехи, и исповедь нам будет необходима. Но она обязательно должна претерпевать определенную трансформацию. Если вначале мы ворочаем глыбы, то потом носим маленькие камешки или песчинки. И от песчинок надо очищать свою жизнь, потому что если мы перестанем это делать, вскоре обязательно возвратимся к глыбам.
Поделиться книгой: