Михей Кузмич на курорте

Насупился Кузьмич:

— Хоть, — говорит, — и накормили вы человека как следует, в чем я много вами доволен, а посмехаться над стариком тебе, козе, не гоже!..

Сестра свое:

— Нельзя без этого, всех осматривают!

— А чего меня осматривать? — крякнул Кузьмич. — Все при мне, что полагается… — Однако, пошел.

Навстречу от стола женщина с трубочкой, в том же упокойном наряде — в халате белом.

«В моих летах дамочка-ничего!» — успокоил себя Кузьмич и протянул ковшиком руку.

— Очень даже отлично кормите, благодарствую!..

Она улыбнулась, говорит:

— Я — доктор, ординатор здешний… Раздевайтесь, ослушаем вас!

— Что ж, можно! — согласился Кузьмич. — Только упреждаю: деколон во мне гнилой, потный…

— Ничего, ничего… Раздевайтесь!..

А сама в бумаги уклюнулась.

— Ваша фамилия, профессия?.. Да вы зачем же совсем? Не надо…

Выругался мысленно Кузьмич: то раздевайся, то не надо, и натянул снова штаны.

— Ну-те-ка, дышите… Глубже, глубже… Теперь лягте… сюда… вот…

Ложится Кузьмич на одр, а сам из-под косматой брови глазом косит и в голове неладное: «стара, стара, а туда же себе!»

Докторица постучала ему в грудь, поцарапала кожу, да как хватит пальцем по пятке.

— Ух, ядри твою корень! — вскочил Кузьмич. — Да ты, барыня, в уме?

— Что такое? — затревожилась докторица.

— А то! Не щикочи… Ни к чему это вовсе!.. Сыздетства не балованы…

— Ах, какой вы, право…

Успокоила его докторица (это, говорит, для определения ваших нервов), опять уложила, опять стукать принялась то в грудь, то по животу, и вроде как не живот ей человечий, а — барабан.

— А, ну-ка, закройте глаза… так!.. А подымите-ка эту руку… Так!.. А ну, попадите пальцем в нос… Вот этак… Да вы — сразу, сразу!..

Кузьмич крякнул, с силою отстранил от себя докторицу, встал и молча, посапывая, стал надевать рубаху.

— Стойте, куда же вы? — заволновалась докторица.

— Будя! — отмахнулся Кузьмич. — Хватит с нас!..

Докторица и сердится и улыбается.

— Ну ладно, — говорит. — Будет, так будет!.. Вот вам книжечка процедурная, сестра все об'яснит…

Вышел Михей Кузьмич за дверь, а больные — к нему.

— Ну, что, дедка, как?..

— А что? — сплюнул Кузьмич. — Не то лечит, старая, не то играется…

— В чем дело, чем недоволен? Расспросили все по порядку, стали об'яснять. Отлегло маленько у Кузьмича от сердца.

— Дык, значит, со всеми она так? И насчет щикотки, и за нос?..

— Со всеми, дедка, со всеми… По медицине требуется, по науке!..

— Ну, ежели по науке, — статья иная! Известно, мы люди темные, несвычные… Есть, скажем, нос, а что к чему — неизвестно…

Огляделся, попривык Михей Кузьмич на курорте, со всеми перезнакомился. Главврач санатории за ручку с ним, о здоровье справляется, кастелянша одежу-обужу выдала, няни о старухе, о родных его местах расспрашивают… Все честь-честью, вежливенько, смирненько, без обиды, а на другой день по приезде — та же сытая кормежка. «Вот-те и сухари! — думает Кузьмич и над старухой своей, что наготовила ему сухого хлеба, посмеивается: — известно, где ей, необразованной».

Книжечку процедурную бережно на груди носил, над поясом.

— Ну-ка, дед, давай читаем, чего там у тебя! Сосед по койке — очень острый в грамоте, а из себя пшибжик, из мелкопоместного класса.

— А-а… Меокордит, расширение, недостаток двустворчатого клапана… Да у тебя, дед, как у заправского генерала!..

— А что ж нам! — хорохорится Кузьмич. — Мы по сенаторски… Даром, что звезд нет!..

— Да ты, дед, не шути! — пшибжик говорит: — Дело твое пиковое!..

— Эка! До самой смерти жить будем…

— Так-то Он так, а вот у тебя двустворчатого клапана не достает… Понимаешь ты это?

— Не достает, так и не надо!.. Где же его взять?..

За обедом, похихикивая, рассказывал Кузьмич своей соседке, ткачихе:

— У меня, мать твоя, похлеще твово будет! Перво-на-перво, сердце с корды соскакивает… Опять же — в растяжении… Во! — развел он руками. Окрамя того, двухстворчатого кляпа в ем не хватат…

— Клапана, отец!..

— Ну, кляпана… Это все едино!

— Лечиться тебе надо! — вздыхает соседка. — Серьезная болезнь…

— Чего там! Для нас, трудового, это все — тьфу, боле никаких! Мы и с одностворчатым проживем… Не Штемберлены какие-нибудь… Пускай буржуи двухстворчатыми ходють, а мы и с одним хороши… Очень даже просто!..

Совсем веселый Михей Кузьмич сделался.

Сестра-хозяйка блюдо подаст, а он не просто примет, а еще бородой тряхнет, да словечко бросит:

— Благодарим! С нашим пролетарским удовольствием.

Ел он обстоятельно, все до капельки, только сладкое ему не нравилось.

— Ты мне, сестрица, заместо фентиклюшки этой щиц подавай две плепорции…

И жаркого не всегда хватало Кузьмичу. Он просил:

— Сестрица! накинь-ка…

И пояснял в самооправдание:

— При одностворчатом нашем положении еда нам во как пользительна!..

*

— Завтра вам ванна нарзановая… В шесть двадцать утра!.. — сказала с вечера Михею Кузьмичу сестра. — Глядите, не проспите!..

— Что ж я — спать сюда прислан?..

Чуть свет вскочил Михей Кузьмич, оделся, прихватил с собою все, что полагается, и полотенце также (простыню, что выдали ему, пожалел: больно чиста, хоть на стол в пасху стели!).

У кабинки — ванщица, из себя востроглазая, быстрая, белым передником виль, виль.

«Тьфу, ты, пропасть какая! И тут — бабы»…

Однако, стерпел, даже о жалованьи спросил:

— По какому разряду состоите, дамочка?..

Ванщица не в духе была, на вопрос — вопросом:

— Цельную вам?

Кузьмич тоже прихмурился.

— А то как? намо, не половинку!

— А градусов сколько?

— То-ись, как это?

— Теплоты какой?

— А сыпь погорячей! Мы это любим…

Барышня выхватила из его рук книжку, заглянула, фыркнула.

— Что ж это вы городите? Четверть вам… нарзана…

— Четверть? Ну, ин, давай четверть… Тебе видней при своем деле…

Когда ванна была готова и Кузьмич уже разоблачился, вдруг вспомнил… Ах, ты, нелегкая! Просунул голову в коридор:

— Дамочка! А нет ли у вас тут мочалишки… Мне хучь бы старенькую!..

Ванщица опять фыркнула:

— У нас, дед, не баня!..

«Ну, это уж как ты хочешь… — думал про себя Кузьмич, залезая в ванну. — Баня ли, нет ли, а без мыла нам нельзя… Вовсе с вами окоростишь тут!» И принялся, пофыркивая, намыливать голову.

«Эх, знатно бы теперь спину потереть!»

Ванной Михей Кузьмич остался недоволен: не горяча и без мочалки. А тут еще — пришел в зал отдыха, улегся и только-только всхрапнуть собрался, барыня какая-то явилась: «очистите, говорит, место». Хотел было Кузьмич барыне той настоящее слово сказать, да махнул рукою — не стоит путаться. Зато у себя в палате до обеда спал.

Вечером прогуливался по парку, слушал музыку. Музыка, по правде сказать, плевая, ни одной гармоньи. А народу кругом — не перечесть!

Попался человек-земляк, из одной губернии. Тоже — в санатории, только в другой. Разговорились о том, о сем.

— У тебя что?

— А сердце же, земляк, расширение!

— У меня, браток, то же…

Из соседней санатории похваляется:

— У нас, — говорит, — со всех концов лечат… Ты вот, на одном этом нарзане сидишь, а меня, к примеру, и гидропатом и лектричеством жучат… Вот как!…

— Те-те-те… — протянул Кузьмич. — Ну, у нас — поскупей!..

— А чего там поскупей! Сам ты, земляк, разиня… Докторов подхлестывать надо… Так и так, мол, давай!.. Перво-на-перво, душу проси-Шарко!..

— Чавой-то? — переспросил проворно Кузьмич.

— А струмент такой есть — из кишки водой по всему телу шаркают… Шарко, понимаешь? Дюже при ревматизме помогает… Опять же у кого кровь дурная!

— Ишь ты! — прихмурился Кузьмич. — У нас это дело притаили… Спасибо, сват, что упредил!..

На утро Кузьмич по горячим следам к докторице.