Последняя ночь

— Варвара, — я вновь приблизила трубку к уху. Ты что, уже приехала?

— Да, — едва не ляпнула «так точно».

— Где ты находишься?

— В гостинице.

Отличный ответ. Впрочем, вопрос не лучше.

— Я собрала кое-какие вещи, но не могу отвезти их в больницу, меня срочно вызывают на работу. Если бы — железная дама вдруг запнулась, — если бы ты передала

— Ладно, — легко согласилась я, и только после сообразила, что самолично подписалась посетить дом, в котором меньше всего хотела появляться.

Но Татьяна Олеговна продолжала шокировать:

— Как называется гостиница? Я сама завезу тебе сумку.

— «Восход».

Из трубки полетели прерывистые гудки хоть в этом она осталась себе верна.

Глава 2

ВЛАДЛЕН

— И она сказала, что если Татьяна Олеговна так любит темные тона, пусть занимается организацией похорон, а на нашей свадьбе все должно быть светлым, легким, воздушным.

— А? Чего? я вздрогнул, словно только что очнулся ото сна. На самом деле я дремал с открытыми глазами слушать Алену больше, чем полчаса, вообще чревато для нервной системы.

— Ты что, не слушал? тотчас возмутилась она, сильно пихнув меня в бок острым локотком. Что такое! Я битых двадцать минут рассказываю тебе о том, как мама пыталась доказать Татьяне Олеговне

Бла-бла-бла Я медленно моргнул.

— Детка, ты еще не забыла, где мы находимся? безразличным тоном поинтересовался у начавшей закипать Аленки.

Та несколько сбавила обороты, но совсем сбить благоверную с толку у меня бы ни за что не вышло.

— Влад, твой отец не при смерти, и он сам сказал, что не потерпит, если из-за этой неприятности мы отложим нашу свадьбу.

— Положим, он говорил совсем другое.

— Много ты там слушал! Семен Егорович пообещал непременно сплясать гопак на нашем вечере.

— Со сломанной ногой?

— А — Алена, наконец, заткнулась, сердито перевернув глянцевую страницу журнала «Ах, эта свадьба!..»

Тупее и бесполезнее издания я в жизни не видел.

Отец в самом деле выглядел молодцом, даже несмотря на мучавшие его постоянные боли, пару сломанных ребер и обездвиженную конечность. Я вообще не помнил, чтобы он когда-нибудь жаловался или хоть как-то давал понять окружающим о том, что ему тоже, как и всем людям, бывает довольно хреново. Сам я этому так и не научился, хотя в отце это качество безмерно уважал.

Мама, едва прознала о случившемся, устроила такой кипиш, что теперь весь медперсонал проходил мимо палаты отца едва ли не на цыпочках. Впрочем, лечащий врач, хмурый широкоплечий тип, на могучей груди которого едва сходился белый халат, под это ее влияние так и не попал. Казалось, истеричные родственники его подопечных вообще не интересовали бравого доктора; я бы не удивился, узнав, что тот их вообще не замечает. Мама немного посопротивлялась такому пренебрежительному отношению, но в конце концов признала победу за доктором. Теперь в его присутствии она удивительное дело скорбно поджимает губы и молчит, даже не задает никаких вопросов. Почти никаких.

— Ой! Какая прелесть, — Аленка вновь задергалась и принялась активно пинать меня журналом, пытаясь подсунуть мне под нос очередную глянцевую страницу с традиционно глупым содержанием. Чтобы отвязаться, я покорно опустил глаза на бумагу и едва подавил смешок благоверная искрилась лучистым восторгом, тыкая острым цветным ногтем в костлявую модель, кокетливо придерживающую корсет длинного белого платья на нулевой я специально посмотрел нет, правда, нулевой груди.

— Ты в него не влезешь, — буркнул, задумчиво потерев подбородок указательным пальцем.

— Чего-о?!

— Точнее, кое-какие твои части, — повел бровью, решив, что выдержал сегодня достаточно, чтобы позволить себе немного подраконить Аленку.

Та предсказуемо надулась:

— Идиот!

Да хоть чудище лесное у меня теперь есть минут десять священной благоговейной тишины. О большем мечтать уже не приходится.

Мы давно с ней знакомы мать вечно таскала в наш дом свою лучшую подругу, а та зачем-то изредка приводила с собой и дочь. Аленка всегда была красавицей темноволосая, с большими наивными глазами, немного пухленькая, но это ее вовсе не портило. Тем не менее, я предпочитал ее не замечать, так как тихая девица, чинно сидящая по правую руку от своей мамаши, никоим образом не могла вызвать на себя мой интерес. И лишь месяцев так девять-десять назад я вдруг обратил на нее внимание не как на назойливую малявку-приложение к не менее назойливой маминой подруге; можно сказать, взглянул совершенно другими глазами. Отметил то, чего не замечал раньше округлые бедра, аппетитную пышную грудь, на которой теперь, по жалобам Аленки, не сходился ни один корсет, на удивление вытянувшуюся и постройневшую фигуру. Девица упрямо метала в меня глаза-молнии, а я решил, что глупо упускать шанс потискать такую девчонку, раз уж она сама так наивно плывет в мои руки, ну и

Какое-то время мы просто оттягивались в свое удовольствие, вовсе не задумываясь над тем, что наши отношения вообще могут перерасти во что-то большее. Мне просто нравилось ее трахать, к тому же в моей нелепой жизни, по отдельным характеристикам больше походящей на театр абсурда, наконец, наметилось хоть какое-то постоянство. Я вполне мог заявиться с Аленкой на какое-нибудь празднество ее скучных надутых друзей, чего вообще-то терпеть не мог, иногда брал ее с собой. Но все же в своем кругу общения предпочитал находиться без балласта, чтобы можно было расслабиться и не следить за тем, как бы не ляпнуть чего-то такого самому, и не дать ляпнуть кому-нибудь из несдержанных на язык приятелей.

Но это дерьмо характерно для всех пар, думаю. Лично мне довольно трудно представить, что кто-то искренне способен получать неподдельное удовольствие от бесконечного совместного времяпровождения со своей половиной, не раздражаясь, довольствуясь самым малым.

Хотя

Возможно, существуют исключения из моего негласного правила. И я мог бы привести этому вполне конкретный пример

— Вла-ад! чересчур громкий для заведения с белыми стенами крик заставил меня немедленно вынырнуть из мрачных раздумий и вновь обратить сместившееся внимание на Аленку.

— Ты что помешанная? Какого хрена вопишь на всю больницу?

— Боже, — она резво вскочила на ноги и тесно смяла в руках маленькую сумку. У мамы же сейчас примерка! Я обещала, что отвезу ее, но все забыла, потому что торчу тут с тобой Господи

— Вали куда-нибудь уже, любимая, а?

— Владик, дай свою тачку.

— С какой стати?

— С такой, что я уже никуда не успеваю, — она из последних сил сдержалась, чтобы не топнуть капризно ногой в элегантной туфельке.

Я колебался, так как совсем не хотел давать Аленке свою машину, тем более после недавней истории о том, как она безжалостно расколошматила зад папашиной тачки, пытаясь втиснуться между двумя припаркованными довольно далеко друг от друга машинами. Мы с отцом самым откровенным образом забавлялись под хмурые аккомпанементы трех пар глаз моей матери, будущей тещи и, собственно, Аленкиных. Да даже если не брать в расчет сомнительные навыки вождения мне просто не хотелось, чтобы она трогала мои вещи, переделывала под себя водительское кресло, меняла радиостанцию со старого доброго рока на плебейский «туц-туц»

Но выбора не было.

— На, — я нехотя перебросил ей ключи и некоторое время слушал удаляющийся цокот невообразимо длинных шпилек по больничному кафелю.

Черт, на этих ходулях она раздолбает мою новую машину в хлам!

Дурак, надо было отправить ее на такси.

Да, прям так сразу она и отправилась!

С ума сойти какая веселая семейная жизнь меня ожидает

Я усмехнулся невесело, даже покачал головой, и от нечего делать протянул руку к оставленному Аленкой журналу. «Ах, эта свадьба!..», мать ее Прожженные журналистки предостерегают молоденьких невест «не давать спуску» будущим мужьям, а заодно пытаются доказать, что в организации свадебного торжества должны принимать участие двое. Двое! В нашем случае там орудует целая толпа двинутых по всей фазе свадебных маньяков. Я вторично качнул головой, хотел было закрыть глупейший выброс типографии, и в этот момент заметил краем глаза, как со стороны лестницы прямо сюда выворачивает невысокая блондинка в джинсах и темной кофте; в руках у нее виднелось что-то, похожее на спортивный баул. С такого расстояния я не мог ее узнать, но что-то в ней вдруг показалось мне очень знакомым. Ерунда. Я отвернулся и со скучающим видом принялся рассматривать невнятную девицу на обложке журнала.

Шаги, легкие, почти неслышные, приближались. Я свернул журнал в трубку, покосился на дверь палаты отец еще спал, и его не следовало беспокоить. Кто-то остановился совсем близко, и я, вновь повернувшись, скользнул взглядом по подошедшей блондинке. И замер, опешив от неожиданности.

Может, в больничной столовой вода какая-то не такая? С легкими примесями чего-то проспиртованного, а?

Меня тупо застопорило, все, что я смог сделать, это подняться и встать напротив нее, но не слишком близко. Она была ниже на полголовы, и сейчас, не имея поддержки в виде обуви на каблуках, молча смотрела на меня снизу вверх. Это был какой-то жесткий ступор, я глазел на нее, не пытаясь даже что-то сказать язык сделался свинцовым и напрочь прилип к нёбу. Вся кровь резко ударила в голову; я неловко переступил на другую ногу и вновь замер без движения. Нужно было срочно что-то говорить, но ни она, ни я не делали ничего для того, чтобы разрядить накалившуюся обстановку.

Кажется, я впервые в жизни не верил собственным глазам.

Внешне она совсем не изменилась невысокая, стройная, светлые некрашеные волосы, сейчас висящие мокрыми сосульками по обе стороны четко очерченных плеч. Красивые карие глаза в очертании темных ресниц смотрят прямо, и взглядом, казалось, способны проникнуть в самую душу. Эти глаза неумолимо сжигали меня живьем раньше, но сейчас я как никогда понял, что такая непостижимая сила не может иссякнуть с течением времени. Лучше бы она отвернулась. Или свалила прочь.

Черт возьми, откуда вообще она тут взялась?

По всем известным правилам именно я должен начать разговор, сказать что-то вздорное, глупое, в духе Аленкиного птичьего щебета. Или, напротив, грозно свести брови у переносицы, окатить ледяным презрительным взглядом и, пока не опомнилась, резко выговорить что-то меткое, в духе матери. Она ждет моей инициативы, мысленно удивляясь такой тупости, или тоже, как и я, ошеломлена нашей встречей?

А это что такое? То, что я издалека принял за спортивный баул, вблизи оказалось старой сумкой, с которой отец раньше ходил в спортзал.

Черт. Что происходит?

— Ты, — произнес, глупо констатируя очевидный факт.

Она неловко развела руками.

— Здравствуй, Влад.

«Здравствуй»! Уже за одно это дурацкое слово я должен был взбеситься до предела. Но вместо того, чтобы резко и доходчиво вправить ей мозги, я растянул губы в деланой ухмылке.

— Теперь вижу, что точно ты. Кому еще придет в голову сказать мне «здравствуй»?

Она непонимающе подняла на меня взгляд, который теперь, когда я, наконец, смог распахнуть рот и что-то сказать, то и дело отводила в сторону, делая вид, что необычайно интересуется скорбным больничным интерьером, вплоть до каждой мелочи.

— Что именно тебе не понравилось?

Все! Мне и раньше мало что нравилось, но с той секунды, как я повернулся и увидел, как ко мне приближается блондинка со старым отцовским баулом, все как будто перевернулось, стало другим, мрачным, непонятным. Хуже, чем каких-то десять минут назад.

Я злился. Почему? Черт его знает.

— Что ты здесь делаешь? поинтересовался, проигнорировав ее вопрос.

— Узнала о том, что случилось

— Как? перебил жестким тоном, который раньше наблюдал у себя довольно редко.

— Татьяна Олеговна

— Мать? вновь перебил, ничего не мог с собой поделать. Это в самом деле до тошнотворного походило на глупое наступление. Сделал попытку засмеяться, чтобы хоть как-то разрядить нагнетающую атмосферу. Мать тебе сообщила?

— Семен Егорович ее попросил, — она нахмурилась, бросила сумку отца на сиденье, где я недавно просиживал задницу, и устроила руки у груди, так, словно безмолвно приняла вызов.

— И ты сразу приехала?

— Как видишь.

— Что ж Забавно.

— Не вижу ничего веселого, — теперь ее голос звенел. Она резко отвернулась и принялась рассматривать дверь, ведущую в палату отца. Теперь я видел ее только боком.

Ну и ситуация. Удружили, господа родители! Я чувствую себя желторотым птенцом, выпавшим из теплого гнезда в огромный враждебный мир.

Мой взгляд против воли упал на сиденье. Рядом с отцовой сумкой я увидел пресловутую макулатуру «Ах, эта свадьба!..», и, кажется, даже позеленел от досады. Интересно, она видела? Конечно, видела, не слепая же…

Наклонившись, схватил журнал и за неимением поблизости мусорного ведра сунул его в отцовскую сумку. Переставил баул на сиденье рядом.

— Садись, Варь, — предложил как бы нехотя. Признаться, назвать ее по имени далось мне с некоторым трудом. К горлу подступил противный комок, в голове эхом на все лады перекликалось дурашливое «Ва-а-арь»

Она соизволила посмотреть в мою сторону.

— Как хочешь, — равнодушно прибавил я. Папа спит, и ждать еще долго.

Она все-таки села на освобожденное мной место, после чего вновь уперлась взглядом в дверь палаты.

Все, лишь бы не смотреть в мою сторону. Понимаю.

Я не удержался, небрежно сбросил сумку отца под ноги и сел рядом с Варварой. От моего внимания не укрылось то, как она инстинктивно попыталась отодвинуться на самый край, вовсе не желая моей вынужденной близости.

— Машину занесло, дорога после ливня была, как каток, — хмуро проговорил я, старательно глядя себе под ноги. Краем глаза заметил ее мокрые кроссовки, носы которых смотрели прямо. В голову полезла старая ерунда про то, что человек, который чувствует к тебе симпатию, неосознанно разворачивает ноги в твою сторону. Нам позвонили, когда отца устраивали на носилках и готовились отправить в машину «Скорой». Мама подняла на уши весь город. М-да

— Татьяна Олеговна сказала, что «с каждой секундой может стать поздно», — тихо процитировала Варвара.

— Что? Да брось. В смысле, он в порядке, если можно так выразиться. Его зажало, сломаны ребра и нога, по всему телу куча синяков и ссадин, но в целом жизнь его вне опасности.

— Но

— Мама любит преувеличивать. Для нее все, что хоть сколько-нибудь выбивается из привычной колеи, заведомо приобретает гротескный оттенок.

— Она сама позвонила мне, — слово «сама» звучало четче остальных и должно было прозвучать весомым аргументом в пользу критического состояния отца.

— И ты решила, что тут все при смерти, надо скорее ехать и добивать? мои губы дрогнули в ухмылке.

— Что?

— Так, мысли вслух.