Помоги проекту - поделись книгой:
То же самое относится и к сокращению производственных издержек, которое осуществляется по преимуществу не путем повышения эффективности существующих производств (что, повторим еще раз, требует развития и несовместимо со сложившейся в России социально-экономической и политической моделью), но путем их прямой ликвидации.
Очередной вехой на этом трагическом пути после разрушившей кооперационные связи приватизации и масштабных рейдерских войн стало присоединение России к ВТО на заведомо кабальных условиях.
Ни один из органов государственного управления, ответственных за обороноспособность России, даже не пытался хотя бы оценить влияние данного шага на российскую экономику, прикрываясь формальным лозунгом о том, что под нормы ВТО попадает продукция исключительно гражданского назначения. Мысль о том, что предприятия ОПК не только потребляют такую продукцию, но даже производят ее (а следовательно, правила ВТО серьезно повлияют на финансовое положение многих из них), похоже, вообще не посещала ни одной мудрой головы во «властной вертикали». Стоит отметить, что подобное предположение относится не только к данной конкретной мысли, но и ко многим другим.
Прежде всего, стоит указать на сокращение бюджетных поступлений в результате свертывания производств из-за существенного усиления конкуренции со стороны глобального бизнеса (в том числе благодаря изменению правил ведения торговых споров). Только прямые потери федерального бюджета от присоединения России к ВТО могут, по авторитетному мнению Министра экономического развития А. Белоусова (являющегося, помимо прочего, лучшим отечественным специалистом в области макроэкономики), достичь 188 млрд. рублей уже в 2013 году, а в 2014 увеличиться до 257 млрд. рублей. И, хотя, по его мнению, увеличение внешнеторгового оборота позволит несколько уменьшить потери, убыточность присоединения к ВТО для федерального бюджета (а следовательно, и для всей экономики в целом) не вызывает сомнений даже у официальных лиц.
Конечно, подобные потери не являются фатальными для бюджета, официально неиспользуемые остатки средств которого по состоянию на 1 марта 2013 года превышали 6 трлн. рублей, – однако они все равно существенно затрудняют любое увеличение его расходов, в том числе и направленное на удовлетворение насущных нужд предприятий ОПК.
Существенно, что эти предприятия вынуждены действовать в крайне тяжелых рыночных условиях, которые государство часто лишь усугубляет. Так, существенным фактором удорожания военной продукции стало вынужденное кредитование предприятий ОПК по коммерческим ставкам в результате заведомо недостаточного авансирования производства заказанной военной продукции государством или же систематической необоснованной задержкой ее оплаты, вполне в стиле 90-х годов. В отдельных случаях государство, заказав продукцию, потом отказывается от своего заказа.
Результаты налицо. Так, согласно мнению пожелавшего (по вполне понятным причинам) сохранить анонимность инженера с «Уралвагонзавода», отказ от серийного производства прошедшего государственные испытания перспективного танка «Объект 195» был вызван принципиальной невозможностью его производства вследствие разрушения кооперационных связей, то есть банкротства и уничтожения производителей необходимых узлов и деталей.
Вице-премьер Рогозин отметил, что комиссия по банкротству стратегических предприятий ОПК с 2008 по 2011 годы приняла решения о предоставлении стратегическим предприятиям более 60 субсидий на общую сумму более 16 млрд. рублей для предотвращения их банкротств. Но полностью восстановить свою платежеспособность и ликвидность смогли лишь немногим более 30 % получателей этих субсидий.
Между тем, в рамках ВТО предоставление подобных субсидий (как и вообще любой государственной помощи) предприятиям ОПК, выпускающим в том числе и продукцию гражданского назначения (а она превышала 40 % общего объема производства этого комплекса и лишь в последние годы из-за роста государственного оборонного заказа снизилась до 33 %), будет крайне затруднено.
Весьма характерным примером служит решение ВТО по иску европейской корпорации «Аэробус» против американского «Боинга»: в марте 2012 года субсидирование последнего правительством США (включая Министерство обороны и НАСА) в размере 10 млрд. долл. было признано незаконным. Кроме того, ВТО сочла несправедливой поддержку «Боинга» отдельными штатами (Вашингтон, Иллинойс, Канзас), где расположены его предприятия.
Принципиально важно, что в наиболее уязвимом положении окажутся не «головные» предприятия ОПК, обеспечивающие непосредственное производство вооружений, а их смежники-производители полуфабрикатов и комплектующих, у которых доля гражданской продукции обычно максимальна. Между тем, без них (или без надежных импортных поставок соответствующей продукции) производство современных видов вооружения и военной техники принципиально невозможно.
Понятно, что процессы против российских производителей, не объединенных с развитыми странами в рамках военно-политического блока, будут проходить в рамках ВТО в значительных масштабах, в агрессивной манере и с минимальными шансами для российских производителей. Еще Нобелевский лауреат, бывший старший вице-президент Мирового банка Джозеф Стиглиц с искренним удивлением отмечал тот факт, что неразвитые страны, как правило, проигрывают развитым торговые споры, которые регулируются в рамках ВТО.
Общей оценки уровня технологической безопасности предприятий российского оборонно-промышленного комплекса не существует в принципе, но значительное снижение этого уровня в результате присоединения к ВТО (да еще и на заведомо кабальных условиях) не вызывает сомнений.
Деньги «в песок» и «на ветер»?
Бюджетное финансирование национальной обороны уверенно растет на протяжении всего времени президентства Владимира Путина (вероятно, еще и потому, что российское общество хорошо усвоило уроки «чеченских войн»).
Если в постдефолтном 1999 году оно составляло 116,3 млрд. рублей, то в 2010 году – 1,3 трлн. рублей (2,8 % ВВП страны), в 2011 – 1,5 трлн. (3,0 %), в 2012 г. – 1,9 трлн., (также 3,0 % ВВП). В 2013 г. они вырастут на 14,8 % – до 2,1 трлн. (3,2 % ВВП), в 2014 г. – на 16,8 % до 2,5 трлн. (3,4 %) и, наконец, в 2015 году увеличатся еще на 23 % и достигнут 3,1 трлн. рублей, или 3,7 % ВВП. Таким образом, впервые будет взята (и даже с запасом) планка в 3,5 % ВВП, установленная Советом безопасности РФ еще в 2000 году как необходимая для обеспечения обороноспособности России.
Для сравнения: в настоящее время военное бремя США составляет 4,7 % ВВП, Великобритании – 2.7 %, Франции – 2.5 %, Китая – около 2 %, Германии – 1,3 % ВВП.
В валютном выражении военный бюджет России вырос с 19,4 млрд. долл. в 2004 году (тогда по его размеру наша страна находилась на седьмом месте в мире после США, Китая, Великобритании, Франции, Японии и Германии) до 31 млрд. в 2007. Еще в 2011 году Россия вышла по объему военного бюджета (71,9 млрд. долл.) на третье место в мире, уступая США (711 млрд. долл., из которых около 20 % идет на финансирование войны в Афганистане) и Китаю (143 млрд.) и уверенно опередив одновременно Великобританию (62,7 млрд.) и Францию (62,5 млрд. долл.) – страны с существенно более высоким ВВП.
Доля расходов на национальную оборону в общих расходах федерального бюджета с 12,3 % в 2009 году повышалась следующим образом: в 2010 году – 12,6 %, в 2011 году – 13,9 % в 2012 году – 14.6 %. В текущем, 2013 году, она должна составить 16,0 %, в 2014-м – 17,6 %, и в 2015-м – 19,7 %, увеличившись за пять лет более чем в полтора раза. Для сравнения: доля расходов на национальную безопасность и правоохранительную деятельность за 2009–2014 годы увеличится с 10,4 до 14,2 %, доля расходов на национальную экономику сократится с 17,1 до 11.3 %, а на социальные нужды (кроме собственно социальных расходов, так как в рассматриваемый период в них включили пенсионные расходы, что сделало данные несопоставимыми) – с 10,8 до 8,5 %. Что, в целом, подтверждает выводы, сделанные нами в предыдущей главе.
Реальная военная нагрузка на государственные финансы окажется еще выше, так как заложенные в федеральный бюджет на 2013–2015 годы темпы экономического роста, при всей их недостаточности, представляются завышенными, а уровень инфляции – заниженным. В результате можно говорить даже не о риске, а о неизбежности возникновения «финансовых ножниц», когда стоимость проектов военной экономики будет расти, а реальное финансовое обеспечение – снижаться, как это сейчас наблюдается, например, при строительстве олимпийских объектов в Сочи.
Общие расходы России только на ядерное вооружение в 2013–2015 годах составят 101,15 млрд. рублей (в 2012 году – 27,4 млрд.). Значительная часть этих средств пойдет на создание ядерного подводного флота. Поставлена задача создать к 2018 году новую тяжелую межконтинентальную баллистическую ракету, полезная нагрузка (боевая часть) которой составит 5 тонн, тем самым вчетверо превысив аналогичный показатель твердотопливных «Ярсов» и «Тополей».
В целом расходы на разработку, закупку и ремонт вооружения, военной и специальной техники в 2013 году должны вырасти на 30 % до 1 трлн. рублей (столько же, сколько было потрачено за два предыдущих года), в 2014 г. – до 1,2 трлн., а в 2015 году превысят 1,7 трлн. рублей.
Гособоронзаказ в 2012 году превысил 900 млрд. рублей, а в текущем году он вырастет в полтора раза.
Вместе с тем в 2013 году 400 млрд. рублей, то есть 40 % расходов на ОПК, предоставляется в виде госгарантий под кредиты, причем компенсация на обслуживание займов гарантированно ниже реальной стоимости кредитов, а соответствующие десятки миллиардов рублей под видом закупок военной техники на самом деле пойдут на повышение прибылей коммерческих банков.
Таким образом, стремительный рост военных расходов сочетается с финансированием далеко не «по потребности».
В частности, выделенные бюджетом средства позволят увеличить число контрактников в 2013 году лишь на 30 тыс. чел. вместо 50 тыс., намеченных военными.
Официально публикуемые данные о военных расходах носят частичный характер даже в самых безобидных сферах. Так, в 2013 году на денежное довольствие военнослужащим и оплату труда гражданского персонала Вооруженных Сил предполагается выделить 935 млрд. рублей. Однако предусмотренные в том же федеральном бюджете расходы на эти цели – соответственно 341,9 и 146 млрд. руб. – составляют лишь чуть больше половины этой суммы: 487,9 млрд. руб..
«Среднее число питающихся» в российской армии определено в 400 тыс. чел., что в 2,5 раза меньше ее официальной численности (что, по-видимому, отражает наличие значительного числа гражданских специалистов, основная часть которых в армии не питается). Затраты на одного питающегося в сутки определены в 267,75 рублей, что представляется недостаточным. Но на обеспечение питания выделяется 41,7 млрд. рублей, хотя простое перемножение приведенных выше показателей показывает, что расходы должны составлять лишь 39,1 млрд. рублей.
Подобных примеров можно привести множество.
Поэтому нельзя полностью исключить и гипотезы о том, что решение финансировать модернизацию российской армии носило политический характер и было призвано, во-первых, получить голоса избирателей, занятых в ОПК России (таковых насчитывалось свыше 3 млн. человек), а, во-вторых, «купить» лояльность армейского и оборонно-промышленного лобби. Ведь не случайно главный военный прокурор Сергей Фридинский отмечал в 2011 году, что «только за последние 5 лет число осужденных российских адмиралов и генералов увеличилось в 7 раз» и «если пять лет тому назад в коррупционных преступлениях был замечен только каждый пятый из старших офицеров, то уже сегодня его совершает каждый третий».
Российские военные эксперты еще в начале 2011 года указывали, что «норма отката» при реализации гособоронзаказа достигает 60 %, в то время как при осуществлении госзакупок в целом этот показатель находится на примерно вдвое более низком уровне[4].
Косвенным подтверждением этого служит незначительность внимания, проявленного к системным вопросам восстановления финансового контроля в армии, в частности, отсутствия информации о намерениях восстановить военно-финансовую службу, фактически уничтоженную Сердюковым в ходе реорганизации Министерства обороны РФ. Это тем более обидно, что ОПК по самой своей природе выступает естественным локомотивом модернизации и в целом развития экономики.
Ключевой проблемой Вооруженных Сил (далеко не только одной нашей страны) является объективная заинтересованность руководства почти всех уровней к раздуванию расходов. Создание механизма, стимулирующего экономность и минимизацию расходов при обеспечении необходимого уровня обороноспособности – важнейшая задача, которая, однако, постоянно уходит в тень при рассмотрении ключевых вопросов военного строительства.
По мнению одного из наиболее авторитетных военных экспертов России Р.Пухова, еще до начала сердюковских реформ треть военного бюджета уходила «в песок». Последовательная хаотизация финансовой и имущественной сфер, характерная для этих реформ, как минимум не улучшила ситуацию и оставила новому министру обороны РФ С. К. Шойгу весьма тяжелое наследство.
Так, только Счетная палата выявила в 2012 году в части расходов федерального бюджета на национальную оборону финансовые нарушения на 117,5 млрд. руб.
В частности, средства направлялись на вновь начинаемое строительство при переносе сроков ввода в действие строящихся. Это не только увеличивало объемы незавершенного строительства, но и привело к прекращению строительства 148 объектов, на которые уже было потрачено более 1,2 млрд. руб.
По данным Счетной палаты, доля неликвидной недвижимости, высвобождаемой Минобороны, составляет от 80 % до 85 %. В частности, из 27 высвобождаемых в Санкт-Петербурге военных городков лишь один реализован на аукционе, а 24 военных городка остаются невостребованными. В 2011 году Минобороны реализовало лишь 42 из 170 запланированных к реализации объекта недвижимости.
Так, Шойгу поручил командующим родам войск к 1 апреля представить предложения по оптимизации расходов. Кандидат «на вылет» номер один – это, разумеется, опцион на приобретение третьего и четвертого французских «Мистралей». Слышны предложения об отказе от разработки новой жидкостной баллистической ракеты с концентрацией усилий на доработке перспективных твердотопливных стратегических носителей, а также об отказе от закупок хотя и модернизированной, но морально устаревшей техники. Необходимо объединение ряда имеющихся разработок (клиническая ситуация сложилась, например, с разработкой беспилотников: работа в этом направлении параллельно ведется ФСБ, Минобороны и Внутренними войсками МВД). Бесспорна и необходимость упорядочения НИОКР, часть которых носит откровенно фиктивный характер.
Реформа 2008–2012 годов сначала хаотизировала работу ведомственного финансового контроля постоянными перетрясками и реорганизациями, а в 2011 году и вовсе практически уничтожила его: центральная финансовая инспекция и финансовые инспекции на местах были расформированы и заменены контрольно-финансовой инспекцией в Москве (руководитель которой дважды привлекался военной прокуратурой к административной ответственности, после чего суд установил, что эта структура отказывалась предоставлять прокуратуре даже те материалы, которые у нее были) и межрегиональной финансовой инспекцией в Санкт-Петербурге с весьма ограниченными возможностями.
Не вызывает сомнений необходимость тщательной проработки экономического аспекта принимаемых решений и их широкого обсуждения со специалистами, а когда возможно с точки зрения соображений секретности – и с общественными организациями.
По мнению военных финансистов[5], необходимо:
• восстановить в составе центрального аппарата Минобороны единую подчиненную Министру обороны финансово-экономическую структуру (сейчас их несколько);
• создать в военных округах финансово-экономические управления, подчиненные командующим и руководящие территориальными финансовыми органами, с наделением их функциями распорядителей бюджетных средств;
• в связи с провалами в работе Единого расчетного центра Минобороны (создан в 2012 году, начал действовать после многократного перенесения сроков, продемонстрировал неспособность качественно распределять своевременно выделяемое бюджетное финансирование) передать часть его функций в округа на время отладки его работы;
• в удаленных воинских частях создать финансово-экономические органы с подчинением их военным округам;
• оптимизировать систему заказов и расчетов за поставки воружения и военной техники по гособоронзаказу; координацию заказов всех силовых структур возложить на Генеральный штаб;
• создать внутренний аудит в акционерных обществах ОПК: сейчас он в них практически отсутствует;
• уточнить систему бюджетной классификации России, так как в сегодняшнем виде она укрупнена и не позволяет проследить реальное использование средств;
• взять под жесточайший контроль правительства и Минобороны все расчеты по гособоронзаказу, жизненному циклу и уровням кооперации, без чего посредническая лоббистская активность будет продолжать сжирать армию и оборонно-промышленный комплекс, обессмысливая все усилия даже по поддержанию обороноспособности.
Вместе с тем следует отметить, что причиной низкой эффективности государственных расходов на оборону является не только слабый финансовый контроль и сильная коррупционная мотивация, но и низкая эффективность управления Вооруженными Силами и военной экономикой страны в целом.
Прощание «Славянки»
Проблемы финансирования Вооруженных Сил РФ дополняются и усложняются проблемами управления государственным военным имуществом.
Министр экономического развития Эльвира Набиуллина незадолго до своего увольнения заявила об отсутствии санкций к директорам государственных предприятий за нераскрытие информации. В этой ситуации любое акционерное общество, допущенное к использованию государственных средств или управлению государственным имуществом, автоматически становится если и не рассадником коррупции, то источником коррупционных рисков.
Классический образец коррупциогенности продемонстрировало пресловутое ОАО «Оборонсервис», только в одном из дочерних структур которой, ОАО «Славянка», разворовывалось 80 % выделяемых на соответствующие нужды средств. Между тем, «Славянка» представляла собой крупную структуру: под ее управлением находилось более 6,5 тыс. военных городков по всей стране. Помимо этого, она занималась обеспечением жилищного казарменного фонда Минобороны, следила за санитарным содержанием военных городков и отдельных объектов, поставляла холодную воду. В компании числилось 40 тыс. человек, еще 50 тыс. занято подрядными работами; дочерними структурами «Славянки» (то есть «внучками» «Оборонсервиса») являются 22 гостиницы и водоканал. По данным ее нового гендиректора Белавенцева, одна только ревизия контрактов компании позволила сэкономить 1,5 млрд. рублей.
Помимо сервисных организаций, подобных ОАО «Славянка», в «зоне риска» объективно находятся интегрированные структуры, созданные путем объединения разнородных активов. Часть этих активов оказывается ненужной для выполнения основной работы по созданию соответствующих видов вооружения, что ставит задачу освобождения от них, которая может решаться разными способами и на основе различных мотиваций.
Инвентаризация операций с имуществом госкомпаний не осуществляется в принципе. Эффективность использования госсобственности также почти не контролируется – вероятно, по инерции начала 90-х годов. Как показывает практика (в частности, тот же скандал с «Оборонсервисом»), Росимущество не в состоянии решать эту задачу. Оно устанавливает показатели эффективности деятельности госкомпаний, но делает это столь примитивно (или потакая руководству этих компаний), что эти показатели объективно обеспечивают высокие бонусы топ-менеджерам, а не развитие предприятий.
В основном это рентабельность, рассчитанная на основе чистой прибыли, – даже если она получена от продажи активов или сопровождается увеличением стоимости продукции, снижением ее качества и оттоком квалифицированных кадров. Темпы же создания современного оружия и его качество, как правило, вовсе не рассматриваются при оценке деятельности руководителей госкомпаний, равно как и такие важные для сложных производств факторы, как конкурентоспособность, эффективность применяемых моделей и стратегий бизнеса, риски и отдача от инвестиций, инвестиционная привлекательность и стратегическое доверие к компании со стороны инвесторов, социальные ожидания общества и персонала компании.
Между тем снижение качества продукции военного назначения (в первую очередь из-за износа основных фондов) является одной из острейших проблем оборонно-промышленного комплекса России. Затраты на устранение дефектов в ходе производства, испытания и эксплуатации данной продукции доходят до 50 % от общего объема затрат на ее изготовление, в то время как в развитых странах этот показатель не превышает 20 %.
Болезненной проблемой остается размер оплаты труда руководства государственных компаний, вызывающий справедливое возмущение общества, а порой и власти. Хотя в оборонно-промышленном комплексе эта проблема не столь остра, как в других сферах, несбалансированность оплаты топ-менеджмента и производственного персонала является самостоятельным источником социальной напряженности. Существенно, что рост средней зарплаты считается достижением, даже если обеспечивается прежде всего за счет топ-менеджмента.
Кроме того, при высокой оплате труда топ-менеджмента интегрированных структур его реальная ответственность и напряженность работы на порядок ниже, чем у директоров входящих в них предприятий оборонно-промышленного комплекса. Директора постоянно находятся в стрессовом состоянии, так как должны добывать заказы и исполнять их, в том числе и ценой совершения коррупционных преступлений (предоставления разнообразных «откатов»), одновременно обеспечивая специалистов своего предприятия приемлемой оплатой.
Дисбаланс между положением топ-менеджмента интегрированных структур и директоров предприятий – одна из причин дефицита квалифицированных управленцев[6].
В целом интегрированные структуры, в том числе и в оборонно-промышленном комплексе, остаются для государства непрозрачными и неуправляемыми.
В результате при отсутствии государственной стратегии бюджет становится беззащитным перед корпоративным лоббированием. С 2006 года гособоронзаказ уверенно превышает выручку от экспорта оружия, что сделало его привлекательным для раздела.
Лоббизм становится основным средством, определяющим выбор поставщиков.
«Нас просто не пускают делать ракеты для самолетов и ПВО, – рассказывает замгенконструктора ОКБ «Новатор» Вячеслав Горбаренко. – В Генштабе… сложились лоббистские структуры, и их деятельность приобрела системный характер. Офицеры, которые служат в Москве при штабах, в 50 лет выходят в отставку. Им надо думать, чем… жить дальше. Поэтому они становятся лоббистами тех или иных предприятий. В результате на вооружение и в производство попадают не самые лучшие изделия. После одного из конкурсов, который мы проиграли, ко мне подошли и прямо сказали: «Ну, куда вы лезете со своими ракетами? Делаете их для ВМФ – вот и делайте! Что из того, что ваши лучше? Что же теперь – все КБ «Факел» (традиционный поставщик ВВС и ПВО) нужно закрыть и распустить?»[7]
Апофеозом лоббизма стало поручение производства «Булавы» разработчику, который до того занимался только производством ракет сухопутного базирования, требования к которым принципиально отличаются от ракет морского базирования, которой является «Булава». Это представляется главной причиной хронических неудач данного проекта.
Ключевая для развития России задача принципиального изменения взаимоотношений ОПК с остальной экономикой для превращения его из затратной компоненты в локомотив технологического, хозяйственного и социального развития всерьёз даже не ставится.
Гладко было на бумаге
Несмотря на все усилия и призывы, доля современной техники в армии, по оценкам экспертов Минобороны, не превышает 20 % – по сравнению с 60–80 % в армиях развитых стран.
В 2009 году Россия имела 3,9 тыс. боеголовок на 814 стратегических носителях (против 5.6 тыс. американских боеголовок на 1,2 тыс. носителях), а также 13 стратегических бомбардировщиков Ту-160 и 63 бомбардировщика Ту-95МС.
Принципиально важно, что спутники оптической, инфракрасной и радиолокационной разведки США делают уязвимым мобильный стратегический комплекс «Тополь», на который возлагалось столько надежд. Их перемещение может полностью контролироваться США с момента выхода каждой машины из ангара, что повышает вероятность ее уничтожения. Основная часть шахтных ракетных установок уничтожена, а расположение остальных хорошо известно нашим противникам.
Серьезные проблемы имеются в сфере производства баллистических ракет и их носителей: за 2000–2007 годы произведено лишь 27 ракет (втрое меньше, чем за «лихие 90-е») и лишь 1 Ту-160 (против 7 в 90-е). В последние годы в военно-воздушных силах резко снизилось число истребителей – до 650 единиц в 2010 году, из них 55 % – старше 15 лет, а 40 % имеют возраст от 5 до 10 лет. Производство новых самолётов приостановлено; утрата технологий литья топливных баков из магниевых сплавов заставляет ставить на МиГ-29 более тяжелые клепаные баки, что резко ухудшает их боевые качества. Авиационный парк был пополнен в 2010 году за счет забракованных из-за низкого качества и возвращенных Алжиром летательных аппаратов МиГ-29 СMT.
По официальному заявлению Минобороны, в 2010 году нельзя было поднять в воздух до 200 единиц МиГ-29 – почти треть всех истребителей. Современный же бой по своим тактико-техническим характеристикам могут вести только МиГ-31. Так называемая «глубокая» модернизация авиатехники затягивается: за год удается модернизировать 1 Ту-160 и 15–17 Су-27.
Радиоэлектронные средства безнадежно устарели.
С 1994 по 2010 годы армия не получила ни одного комплекса С-300 (они производились только на экспорт). Сегодняшние системы ПВО произведены в 70-е-80-е годы и полностью исчерпают свой ресурс к 2015 году, но даже их модернизация не позволит им вести бой с современным противником.
Темпы развертывания С-400 пока недостаточны для прикрытия ими значительного воздушного пространства – в 2007–2012 году ВВС получили 6 дивизионов этой системы.
Военно-морской флот также находится в плачевном состоянии. К 2015 году в его составе сохранится примерно 60 подводных лодок и кораблей I-го и II-го ранга, все устаревших образцов. Черноморский флот уже, по сути, представляет собой не флот, а эскадру.
В последние годы ситуация, тем не менее, улучшается.
В частности, в 2012 году российская армия получила от промышленности 40 боевых самолетов (Су, МиГ и «Як-130») и 127 вертолетов (средний Ми-8 в транспортной и транспортно-боевой модификации, тяжелый Ми-26, боевые Ми-28Н, Ка-52 и легкий учебный «Ансат»).
В рамках поставки техники ПВО армия получила в 2012 году 34 локационных станции. Выполнены также поставки автомобильной техники марки «КамАЗ» и «Урал». Промышленность выполнила свои обязательства по модернизации танка Т-72 и по поставке оперативно-тактических ракетных комплексов «Искандер».
Зенитно-ракетные войска ВВС получили в 2012 году также 12 комплексов «Панцирь-С1» двумя партиями по 6 машин.
Однако заметен и объем недопоставок: в 2012 году Минобороны выставило за срыв условий госконтрактов претензии на общую сумму 14,5 млрд. руб. Среди «должников» – пресловутый «Оборонсервис» и его дочерние «Спецремонт» и «Авиаремонт», Оборонно-промышленная компания, ОАО «Туполев», ОАО «Амурский судостроительный завод», «Янтарь» и «Севмаш».
В 2014–2015 годах Минобороны предполагает получить первые два «Мистраля» и на основании опыта их эксплуатации принимать решение о развитии сотрудничества с Францией.
Тем не менее, простое ознакомление с дореформенными (2007 года) планами поставки вооружений свидетельствует об их катастрофическом провале.
Так, предполагалось, что к 2015 году ВВС получат 50 модернизированных стратегических ракетоносцев Ту-160 и Ту-95 МС (хотя и допускалось, что в это время они в силу технологического прогресса уже будут не нужны). На боевое дежурство намечалось поставить несколько десятков шахтных пусковых установок и свыше 50 грунтовых подвижных ракетных комплексов «Тополь-М». Было обещано наладить серийное производство стратегических подводных ракетоносцев проекта 955 «Борей» (ракета для него – «Булава» – так и не освоена), которых будет построено более 6, осуществить в основном превращение российского флота в океанский, создать космические системы разведки, связи и ретрансляции. В 2015 году государственная программа вооружения предусматривала закупку 12 вертолетов «Черная акула» к трем (по некоторым данным – 5) имевшимся в строю в 2007 году.
В армии и на флоте к 2015 году предполагалось заменить 45 % имевшейся в 2007 году боевой техники, что должно было обойтись в 5 трлн. рублей.
«Новые» планы, зафиксированные в Государственной программе вооружения на 2011–2020 годы, также вызывают сильнейшие сомнения (что наряду с засильем посредников и управленческой дезорганизацией уже привело к намерениям ее полной переделки).
Прежде всего, эта программа исходит из неправдоподобно оптимистичных макроэкономических оценок, согласно которым федеральный бюджет будет продолжать купаться в деньгах до 2020 года включительно, цены в реальном секторе экономики будут расти незначительно, а разработка новой техники и ее запуск в производство будут осуществляться беспрецедентно быстро. Плачевное состояние оборонно-промышленного комплекса России, не имеющего внутренних резервов и на глазах утрачивающего способность к производству все новых видов оружия игнорируется полностью.
Нереальность всех этих предпосылок превращает программу вооружений из нормативного документа в пропагандистское заклинание.
Принципиально важной является несбалансированность программы по времени: в первые пять лет (2011–2015 годы) ее расходы должны быта равны 5,4 трлн. руб., а во вторые (2016–2020) – уже не менее 15 трлн. руб… Вряд ли Государственная программа вооружения исходит из срыва России в гиперинфляцию; в противном случае усиление военного бремени на экономику мирного времени станет для нее (даже при продолжении умеренного экономического роста) заведомо непосильной и из локомотива развития превратится в тормоз.
В этой связи существенным представляется практическое отсутствие экономического обоснования величины расходов, предусмотренной Государственной программой вооружения. По имеющимся данным, расчет стоимости гособоронзаказа проводился на основе данных финансового блока Минобороны, неадекватность которых представляется очевидной, так как уже после принятия программы привела к жесточайшим конфликтам с предприятиями ОПК по поводу цен, доходившим до публичных скандалов.
Уже говорилось о том, что весьма сомнительными выглядят многочисленные программы создания новых вооружений и военной техники, весь цикл разработки и освоения выпуска которых должен уложиться в рамки действия госпрограммы, а то и ее второй половины. В условиях, когда Минобороны демонстрирует неспособность оценить контрактную стоимость даже давно выпускаемой продукции, прогнозы стоимости еще не существующей продукции выглядят заведомо неправдоподобными.
Надо отметить, что в развитых странах (включая США и Великобританию) существенное удорожание программ создания перспективных вооружений является обычно практикой. В нашей же стране, с практическим отсутствием финансового контроля и несовершенной политикой госзакупок, это удорожание может быть кратным. По крайней мере, именно таким оказывается удорожание таких проектов, как атомные подлодки проектов 885 и 955, пресловутая «Булава», ракетный комплекс «Искандер», С-400, некоторые космические проекты и гражданский «СуперДжет», изготовляемый ООО «КБ Сухой».
При этом плановые сроки реализации проектов, предусмотренных Государственной программой вооружения, вызывают сильнейшие сомнения.
Так, уже в текущем, 2013 году для войсковых испытаний должно быть поставлено 14 истребителей пятого поколения Т-50, а произведенные серийно машины должны поступить в ВВС в 2015 году. При этом на конец 2012 года существовало лишь четыре «прототипа ПАК ФА». В США время от первого полета прототипа до поступления в войска первой серийной машины оставило 14 лет; российские военные, по непонятной причине, считают возможным сократить этот срок до 3 лет.
Прототипы боевой платформы «Армата», БМП «Курганец-25» и БТР «Бумеранг» намечено создать в 2013, а начать серийное производство – в 2015 году, что также выглядит нереальным. Стоит напомнить, что колесный БТР-90 отрабатывали с 1994 года, но за эти годы так и не смогли довести до серийного производства.
Более того: уже в 2015 году предполагается начать крупное серийное производство новых вертолетов, у которых нет даже летающих прототипов!
В настоящее время в состав флота введена только одна атомная ракетная подлодка проекта 955 «Юрий Долгорукий», еще две проходят испытания, – однако к 2020 году таких подлодок планируется иметь в строю уже восемь, в том числе пять – улучшенного варианта. Продолжаются испытания головной атомной подлодки проекта «Северодвинск», но к 2020 году лодок этого проекта предполагается построить еще семь, причем по модернизированному проекту[8]. Осуществимость всех указанных выше проектов (кроме разве что «Арматы») весьма проблематична.
Поделиться книгой: