Петля. Черные вороны. 4 книга

Когда выбрали, сам не знаю, как в баре оказались. Нажрались вусмерть. Я проснулся в полдень на диване у него дома в какой-то розовой повязке с бантиком на голове и с выражением ужасом на лице от количества неотвеченных от Дарины.

Она приехала к брату вместе с нашей трехмесячной дочерью, едва я успел умыться и пригладить торчащую дыбом челку. Когда Дарина вошла в дом и устремила на меня яростный взгляд, Граф одну бровь по-семейному приподнял, а я истерически затребовал подтвердить мое алиби. Через час мы оба оправдывались перед Дариной, которая в наказание оставила нам Таю на целый день и уехала с Кариной на шоппинг.

О-о-о-о — это была высшая мера. Пытка. Врагу не пожелаю. Мы прокляли все на свете, по очереди звонили моей жене и обещали никогда так больше не косячить, но она оставалась непреклонна. Садистка. Тиран. Деспот во плоти. Мы с братом тогда чуть не поседели. Это прелестное, дьявольское, орущее создание довело нас до истерики. Мы даже вспомнили детские песенки и стишки… но это мало помогло — нам то улыбались беззубым ртом, то снова орали на высоких частотах так, что уши в трубочку заворачивались и сердце останавливалось. И когда Дарина вернулась, я был готов на что угодно, лишь бы она успокоила наше орущее счастье. После слезных просьб, клятв и обещаний я отделался неделей домашнего ареста, завтраком в постель и ночными дежурствами у детской кроватки.

Брату пришлось месяц покупать памперсы и лично привозить к нам домой. Но я думаю он, как и я, был согласен на что угодно, только не оставаться наедине с этим белокурым монстром с пушком вместо чуба. Ума не приложу, как женщины с ними ладят. У меня получалось прескверно. Я старался. Честно. Я из кожи вон лез, чтобы поладить с ней, но меня беспощадно посылали к дьяволу и выматывали мне нервы.

Я только мог на руках сытую качать, крутить козу двумя пальцами и вставать к ней ночью… эм-м-м… я хотел получить свою порцию счастья, между прочим. Потому что, если Дарина хотела спать, я мог только слюни ронять на ее роскошное тело под шелковой ночнушкой и смотреть на довольное, сосущее ее грудь, деспотичное создание, хмурить брови и ждать, когда на моей улице будет праздник.

"Ты, — я тыкал пальцем в толстый животик, пытаясь укачать ее ночью, чтобы получить свой десерт от жены, — ты должна соблюдать очередь. Сначала я, потому что я старше, круче, умнее, а потом ты — так как ты маленькое и бесправное существо и… Не-е-ет, нет, нет, нет. Не надо. Вот не надо. Все ж так хорошо начиналось. Даже не вздумай… Хорошо, договорились. Ты самая крутая, самая главная и ты первая. Вот черт. Даша-а-а-а… она плачет".

В общем мы с Андреем пришли к выводу, что все женщины становятся манипуляторшами с самого рождения. Но мне казалось, моя — самая главная из них.

А где-то внутри снова кольнуло, что не бывает так. Слишком счастлив. Нельзя. Никогда нельзя быть слишком счастливым — судьба, сука, позавидует и что-нибудь отнимет.

ГЛАВА 7. Лекса

Прежде чем привязать к кровати, меня переодели в какие-то джинсовые штаны и свободную кофту с длинными рукавами. Интересно, специально гардеробом запасались, или это были непредвиденные расходы? Хотя вряд ли у Воронова было что-то непредвиденное.

Я смотрела в потолок, полностью расслабившись. У меня сейчас не осталось сил на сопротивление, на ярость и на попытки освободиться. И я не хотела их тратить. Они мне точно пригодятся. Я решила успокоиться и принять ситуацию. Если я до сих пор жива — значит, нужна им именно живой. Не им — ЕМУ. Этому холодному, ледяному психопату, выкравшему меня прямо у самолета, а возможно, вообще подстроившему весь этот спектакль с конкурсом.

Вспомнила, как восхищалась им, разглядывая в новостной ленте, и аж передернуло от злости на саму себя. Не зря отец тогда разозлился — они явно не обменивались любезностями и были врагами. А я, как идиотка, представляла, какой он вблизи и какой на самом деле у него голос.

Когда увидела там, в подвале, сначала подумала, что у меня галлюцинация. Из-за шока, из-за паники. Когда немного совладала с лихорадкой и в висках перестал эхом отдаваться звук выстрела, я наконец-то поняла, что мне не кажется. Надежда, которая появилась вместе с бешеным восторгом увидеть здесь того, о ком так недавно много думала, сменилась каким-то ужасающим оцепенением от понимания — он и есть мой похититель. Их хозяин. Вот этих уродов, которые схватили по его приказу и пытались меня изнасиловать. Пренебрежительно швырнул мне свой пиджак и прошелся по помещению, сложив руки за спиной.

Его красивое, словно высеченное из мрамора лицо с пронзительными черными глазами, полными высокомерного презрения, слегка расплывалось из-за слез и жжения в глазах от яркого света. Он возвышался надо мной, как гора, и теперь, когда я все поняла, внушал мне панический ужас. Не знаю, почему, но в отличие от тех, кто всего несколько минут назад рвал на мне одежду и грубо держал за руки, от него исходила вязкая аура мощной силы, он подавлял как меня, так и своих плебеев. Они его боялись, от них воняло страхом, когда они выносили своего окровавленного и стонущего, как девка, дружка. И я знала, почему он его подстрелил — не потому что тот хотел меня отыметь, а потому что Воронов (или как они его там называли — Граф) приказал не трогать меня, а его ослушались. Вот почему. Возможно, это временная отсрочка. Я уже давно в своей жизни не верила в человеческое благородство. С того самого момента, когда поняла, чем занимается мой отец и на что способны люди, которые его окружают.

Но я не хотела, чтобы этот Воронов понял, насколько страшно мне самой. "Никогда не давай противнику почувствовать твои слабые места".

Мужчина словно занял все пространство в подвале, теперь помещение казалось просто жалкой каморкой и… этот взгляд. Я никогда не испытывала такой тяжести от мужского взгляда. Чувствовала себя ничтожно маленькой рядом с ним. Пылинкой. Я могла ненавидеть его как угодно, но, несомненно, в нем чувствовалось величие, которое порабощало. Он умел показать свое превосходство даже взглядом.

Я ни секунды не сомневалась, что он оставит меня гнить в этом подвале. Это не было блефом, я по глазам прочла, что не будет никакой пощады. Это враг. Самый настоящий, опасный, умный и хладнокровный враг.

А потом в комнате сжимала пальцами стекло и смотрела в его глаза, ощущая, как от ярости клокочет все внутри и хочется воткнуть этот осколок ему в сердце. За это высокомерие, за это отношение ко мне, как к умственно отсталой идиотке или дряни. К мерзкому насекомому, которое посмело жужжать и мешать его превосходительству. Он смотрел именно так — безэмоционально, с тонной презрительного омерзения и брезгливости. Мне кажется, он мог бы столкнуть меня с окна, пойти вымыть руки с мылом и вернуться в свой кабинет, на его лице не дрогнул бы ни один мускул. Он бы спокойно распорядился отодрать меня от асфальта и закопать где-нибудь в темном лесочке.

Но я, наверное, слишком ему нужна, и он придумал иное унижение. Связать меня как конченую психопатку и запереть в комнате. Думал, я буду спокойно это терпеть? Кушать то, что мне таскала эта старая идиотка с пучком седых волос на затылке? Лежать тихо-мирно, связанная по рукам и ногам, и мочиться под себя?

Я орала там как резаная, пока мне не заклеили рот. Я плевалась едой и укусила одного из его ублюдочных псов за руку, когда он пытался меня накормить, а я отказывалась пить. Не дождетесь. Дочь Ахмеда не станет ходить под себя и есть, связанная как бешеное животное, тоже не станет. Лучше сдохнуть. Поэтому если я ему нужна, пусть освобождает меня, иначе я тут помру от голода и жажды.

Охранники с опаской подходили ко мне. Они не решались даже прикоснуться, потому что я взглядом давала понять — только троньте, и я подниму такой ор, что у вас барабанные перепонки лопнут. Они уходили ни с чем, и именно тогда я поняла одну весьма занятную вещь — им приказано меня не трогать. Не только не убивать, а не прикасаться вообще.

Это было странным щелчком в моем сознании, каким-то переломным моментом, когда панический ужас от происходящего сменило трезвое мышление. Я должна придумать, как мне отсюда выбраться и как дать понять отцу, где я. А для этого нужно для начала встать с этой постели с кожаными ремнями и выйти из комнаты.

Я вспомнила, как любила пугать свою тетку в детстве, ту самую, что растила меня. Когда она серьезно наказала меня и заперла в дальней комнате в полной темноте, я легла на пол и отключилась. Точнее, я каким-то образом заставила всех в это поверить. Лежала на полу, не шевелилась, почти не дышала и не реагировала на зов, пинки и даже легкие пощечины. Когда перепуганная тетка вызвала врача, он даже нашел у меня пониженное давление, аритмию и приступ астмы. Я, конечно, хотела заявить ему, что притворялась, но потом решила, что это сыграет мне на руку, и не раз. Манипулировать теткой стало намного проще, когда она вдруг всматривалась в мое лицо во время очередного спектакля с мнимым приступом. Мне даже выписали ингалятор, и я исправно выбрызгивала его, когда оставалась одна в спальне, в воздух, чтобы на следующий месяц получить новый.

Я тогда поняла одно — если в болезнь поверить самой, она обязательно тебя настигнет. Ничем иным я не могла объяснить то, что врачи реально находили у меня все симптомы заболевания, которого на самом деле не было. И лишь спустя несколько лет один молодой профессор меня раскусил, но мы умолчали о моем секрете. Он ведь тоже не дурак. Отец платил ему за каждый вызов кучу денег и помог открыть собственную частную клинику в самом центре столицы. Пока я "болею", у него есть богатый и постоянный клиент. Мы с ним прекрасно друг друга поняли, когда я сказала ему, что если он не выпишет очередной рецепт и не подтвердит диагноз, я прямо сейчас закричу и обвиню его в том, что он меня лапал, и его карьере придет конец. Стоило тогда увидеть его лицо. Округлившиеся глаза, вздыбленный чуб, капли пота над верхней губой и дрожащие руки. Потому что он прекрасно знал, что конец придет не только его карьере, но и ему самому. Он явно не ожидал от белокурого ангелочка такого коварства, и напрасно — я превосходно умела испортить жизнь кому угодно.

Теперь я неподвижно лежала на кровати, закатив глаза, и не шевелила даже ресницами, очень тяжело дыша. Я знала, что они периодически смотрят в глазок. Через несколько минут дверь открыли и походили вокруг меня кругами. Через полчаса их пришло уже несколько, и они явно были взволнованы. Позвали Тамару Сергеевну, а вот она уже испугалась. Я с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться, когда услышала панические нотки в ее голосе, как она бросилась из моей комнаты и приказала двум ублюдкам глаз с меня не спускать.

Побежала докладывать. А как иначе? С нее три шкуры спустят, если я тут сдохну.

— Что с ней? — один из охранников кивнул на меня.

— Черт ее знает, эту припадочную. Я к ней не приближаюсь. В прошлый раз она мне руку прокусила, до сих пор нарывает. Да и ты знаешь, что он со Стрижом и с остальными сделал за то, что тронули ее. Ну нафиг. Я от этой сучки подальше держаться буду.

— А что Стриж?

— Да подохли они все. Я слышал, Русый приказ отдавал своим церберам тела в лесу закопать. От потери крови подохли. Стрижу яйца отстрелил, а остальным ноги, и заставил ползти к трассе. Вот там по дороге и сдохли, а может, добили их. Черт его знает. Я в это не лез и не спрашивал. Меньше знаешь — дольше живешь.

Я насторожилась. Странно. Почему из-за меня так жестоко своих наказал?

— Я так и не понял, чего он так вызверился, как с цепи сорвался. Никогда Графа не видел в такой ярости. Можно подумать, эта сучка ему родная. Ну потрогали бы пацаны, и все. Отпустили бы, от нее б не отвалилось.

— Он приказал ее не трогать, Кабан. Они этот приказ нарушили.

— Да ладно, они ж ее не убивали. Так, отыметь слегонца, попугать.

— У Графа свои взгляды на этот счет. Пока не приказал — никакой самодеятельности. Ты, Кабан, если надолго здесь задержаться хочешь, запомни один самый важный закон — слово Графа и есть весь свод законов. Ничего не надо учить — просто выполняй, и будешь в шоколаде всегда. Граф своих не обижает.

Прибежала Тамара Сергеевна, запыхавшаяся в очередной панике. Вот есть такие люди, которые всегда впадают в истерику, если их что-то беспокоит. Она напоминала мою тетку, как две капли воды. Я прям чувствовала, как она вся дрожит от ужаса. И самое главное — не от ужаса, что я тут сдохну, она хозяина своего боится. Немного иным страхом. Не таким, как эти плебеи. Она боится его разочаровать. Боится, что он сочтет, что она не справилась, и заменит ее, или уволит. Я это в ее голосе услышала. Нотки преданной своему хозяину фанатички.

— Андрей Савельич сказал развязать, перенести в другую комнату и окна пооткрывать. Только осторожно, ради бога. Она так тяжело дышит, что у меня самой одышка начинается и сердце колотится.

— Может в сумочке ее покопаться? Если больна чем — лекарства могут быть. Или рецепты какие-то?

— Ну ты башка, Кабан, гений прям. Давай, дуй вниз. Ее вещи закрыли в гардеробной в черном шкафу. Сумка такая, темно-бордовая с разводами. В общем, увидишь там. Я сам ее туда положил. А я пока перенесу ее в сиреневую спальню.

Я тут же расслабила все тело и притворилась спящей. Когда расстегнули все ремни, от облегчения с губ вырвался стон и даже этот придурок от ужаса вздрогнул, а мне захотелось открыть глаза и сказать ему "Бу". Как только перенесут, надо сворачивать спектакль и сходить в туалет, а то у меня скоро лопнет мочевой пузырь.

В другой комнате пахло свежестью, были раскрыты все окна, и меня уложили на мягкую постель. По телу тут же прошла волна удовольствия, и я решила, что пора открыть глаза и начинать дышать потише.

— Деточка, ты как? Тебе легче?

Я внимательно смотрела в лицо Тамаре Сергеевне.

— В туалет хочу. Сильно.

— Дима, проведите девушку в уборную… — сказала так, словно я ее шокировала своим заявлением.

— Не хочу с ним. Я его боюсь, я начну задыхаться. Вы проведите.

— Не велено, я должен следить.

— Ну что она уже сделает слабенькая такая. Вы лучше кровать ближе к окну передвиньте.

Сердобольная? Это хорошо. Просто чудесно. Пока она меня вела, я быстро оглядывалась по сторонам, не забывая покашливать и дышать со свистом, придерживаясь за стены. Дом небольшой — два этажа. На окнах решетки. Наверняка есть ограда под током и охрана по всему периметру. Черт. Жаль, что я не в квартире где-то в городе, было бы проще выбраться.

Когда мы вернулись из туалета, тот, кого назвали Кабаном, притащил мою сумочку.

— Я там ингалятор видел, но рыться не буду, мало ли. Не люблю трогать, а то скажут потом, что взял чего.

— Ссыкло.

— Да че ты, Мойша? Не хочу. Может, из тех кто-то что-то стырил, а я потом отвечай.

— Сюда давай.

Мойша выдрал у него сумку и вывернул все содержимое на стол. Подал мне ингалятор, и я, демонстративно кашляя, попшикала себе в рот. Можно было прекращать разыгрывать спектакль и избавляться от этих идиотов. Своего я добилась, так или иначе. Я вообще решила сейчас вести себя по-другому и исследовать дом. Я должна найти способ свалить отсюда или дать знать отцу, где я. Через пару минут под пристальным взглядом всей троицы я обернулась к Кабану.

— А сотовый мой не стырил случайно? Его тут нет. Между прочим, айфон последней модели. И кольцо там было.

Тот прям глаза округлил от ужаса, повернулся ко второму, которого называл Мойша. Черт его знает, почему — он на еврея он похож, как я на негритянку.

— Я не брал. Отвечаю. Не притронулся даже. Это Стриж с его уродами. Это не я.

— Угомонись. Сотовый Граф забрал. Насчет кольца вообще ничего не знаю. Значит его там не было. Все, пойдем отсюда. Граф распорядился здесь ее закрыть. Пусть сидит. Вроде получше ей.

Я бросила взгляд на сумочку — они ее оставили, как и все содержимое. Вот и отлично. Едва за ними закрылась дверь и щелкнул замок, я бросилась к сумке. Пересмотрела все, что там есть, и радостно всхлипнула, когда нашла шпильку для волос. Зажала в кулак и решила дождаться, когда в доме все стихнет. Меня проверили пару раз, но я притворилась спящей. Больше я их не пугала закатанными глазами и тяжелым дыханием. Пусть расслабятся уроды.

Для начала исследовала комнату, но в ней явно никто не жил. Все чисто, как в гостиничном номере. Подошла к окну и, увидев решетки, разочарованно вздохнула.

Как в тюрьме, блин. Сжимая в руках шпильку, приблизилась к двери.

Конечно взломщик замков из меня никудышный. Я сидела на коленях и ковырялась там чертовую тучу времени, от усилий даже испариной покрылась.

Ничего не получалось, и мне хотелось разрыдаться от бессилия. Снова нахлынула паника. Какой-то дикой волной безумия, аж в холодный пот бросило.

Я боялась ЕГО. Как огня. Только вспоминала ледяные черные глаза, и мороз пробегал по коже. Мне казалось, если бы мог — он бы убил меня на месте, там, в комнате, когда я стояла на подоконнике, содрал бы кожу живьем. Я просто нужна ему живая. Пока. Надолго ли? Вернет ли он когда-нибудь меня отцу?

А потом я успокаивала себя, что непременно найду, как отсюда выбраться. Я же не идиотка. Я всегда умела придумать что-то эдакое.

— Проклятая тварь, ну открывайся же, — оцарапала палец о замочную скважину и в бессилии закрыла глаза.

Сама не заметила, как слезы навернулись, ткнула шпилькой посильнее, и в замке что-то щелкнуло. О да-а-а. Вот так. Прикусив кончик языка, встала с колен и медленно повернула ручку. Только не скрипи, пожалуйста, не издавай ни звука. Пальцы чуть не соскользнули, но я все же отворила дверь. Высунула голову в коридор — тихо и темно. Только внизу горит свет. Приглушенный, с голубым отливом. Интересно, ублюдки пошли спать или опять должны ко мне наведаться?

Осторожно, на носочках, прокралась по коридору и начала спускаться вниз по лестнице, вздрагивая от каждого шороха. Услышала голоса и юркнула в одну из дверей.

— Надеюсь, она спит.

— А что ей там еще делать в темноте и за закрытой дверью?

— Черт ее знает. Я когда смотрю на нее, мне кажется, что она может вцепиться мне в лицо, как сиамская кошка.

— Ну вот пусть и сидит там взаперти. Так всем безопаснее. Никуда она оттуда не денется. А я хоть посплю, в прошлую ночь на дело ездили.

— Спи. Я телек включу. Новости гляну. Выборы скоро. Интересно, что там происходит.

— Включи. Только тихо. А то мымра старая донесет потом, что не дежурили у двери.

— Гля-я-я-янь, нихрена себе. Кто-то дом Баранова поджег. Кандидата в депутаты. Полыхает все.

— И что? Сгорел кто?

— Нет, там никого не было.

— Так неинтересно. Поджигатели — дилетанты.

Они заржали, а я медленно выдохнула и осмотрелась — кажется, я в очередной спальне. Этот дом — как сплошная спальня. Осторожно прикрыла за собой дверь и прошлась по помещению. Глаза уже привыкли к темноте, и теперь я различала предметы мебели и картины на стенах. Обычная комната. Ничем не отличается от всех остальных. Спальня как спальня. Большая кровать, зеркала, шкаф для белья. Я прошла по мягкому ковру и остановилась около трюмо, заставленного коробочками, флаконами с парфюмами. Понюхала несколько из них, поставила на место. Наверное, он привозит сюда свою любовницу. Ту, которую я видела с ним на фото. Это загородный домик для интимных встреч, чтобы папарацци не пронюхали. Или скрывает своих пассий от дочери. Как и мой отец. Никогда не видела его с женщинами, хотя прекрасно знала, что они есть. Чувствовала их присутствие в его жизни. Но мимолетное. Отец вряд ли задержится на какой-то одной.

Внимание привлекла записка, написанная на какой-то квитанции из магазина. Но в спальне слишком темно, чтобы я могла ее прочесть. Подошла к окну и осторожно плотно задвинула бордовые шторы, включила ночник у трюмо, взяла записку двумя пальцами и прочла.

"Милый, я еду в магазин, забрать платье вместе с Кариной. Ты можешь присоединиться к нам — мы вначале заскочим перекусить в "Рандеву". И твой телефон выключен".

Лена"

Я повертела записку в руках. На обратной стороне прочла название магазина и дату… Странно — почти трехлетней давности. Здесь явно тщательно убирают, тогда почему не выкинули этот мусор? Я положила записку обратно и подошла к постели. На тумбочке стоял небольшой портрет в серебристой рамке, взяла его в руки и на секунду замерла. На нем Воронов обнимал светловолосую женщину, он улыбался, и она тоже. Странно, никогда бы не подумала, что такие, как он, умеют улыбаться.

Повернула портрет обратной стороной и прочла аккуратно выведенную строчку: "Минуты счастья. Никогда не думала, что буду настолько счастлива с тобой".

Я поставила портрет обратно на тумбочку. Значит, это и есть его жена, которая погибла три года назад, а это по всей видимости их общая спальня, в которой он теперь не остается на ночь. Или комната-музей. Бывает, люди создают себе подобие склепа, чтобы вечно там скорбеть и окунаться в прошлое.

Я снова бросила взгляд на женщину — красивая. Очень утонченная, ухоженная. На фото Воронов крепко обнимал ее за талию… Так странно… словно там он совершенно другой. Не тот, которого я видела, его взгляд — он какой-то теплый, мягкий. В нем светится любовь… Я не уверена, что точно поняла эту эмоцию. Отец всегда говорил, что любви не существует. Есть любовь к детям и к семье. Все остальное — бред идиотов. Люди вообще помешаны на этом никому не нужном чувстве. Я никогда не задумывалась о значении этого слова по отношению к мужчине или парню… скорее, я могла понять любовь к музыке. Но почему-то, глядя на фото в рамке, я вдруг поняла, что это именно оно. Какая-то невидимая связь между ними, больше чем просто дружба, привязанность. Их улыбки, у женщины такая радость в глазах, а Воронов… он явно счастлив.

Что их связывало? В нашем мире браки политиков всегда заключались по расчету, но их отношения не походили на сухое общение отдаленных друг от друга супругов. Ее записка ему, и то, что он хранит ее до сих пор. Рядом стоял портрет девочки лет шестнадцати. Похожа на них обоих. На него больше. Глаза такие же карие, огромные. Интересно, если бы его дочь вот так выкрали? Если бы над ней издевались, как надо мной, чтобы он делал?

Внутри опять поднялась волна яростной ненависти. Мне ужасно захотелось домой. Именно в эту секунду.

Я снова прошлась по комнате и на тумбочке обнаружила бутылку виски с бокалом, пачку сигарет и зажигалку.

"— Гля-я-я-янь, нихрена себе. Кто-то дом Баранова поджег. Кандидата в депутаты. Полыхает все.

— И что? Сгорел кто?".

А если дом Воронова загорится, об этом передадут в новостях? Если отец увидит, он сможет понять, где я.

Я взяла бутылку в руки, спрятала зажигалку за пазуху. А вот теперь мы поиграем по моим правилам. Всем здесь будет весело.

ГЛАВА 8

Слава (Изгой)

Открыл глаза, всматриваясь в очертания знакомых предметов, и потянулся правой рукой к будильнику. Даже не глядя на него мог точно сказать, что на часах ровно пять утра. Каждый раз заводил, и еще ни разу не пришлось проснуться именно от его звонка — на протяжении многих лет я просыпался в одно и то же время. Словно внутри — свой часовой механизм, который никогда не дает сбоев. Душ, стакан воды, упражнения и пробежка. Как четкий алгоритм или ритуал, без которого не проходил ни один день. Когда-то муштрой все это считал, ненавидел и клялся, что выберусь. Добился своего, только до сих пор, когда бегу через лес, между лопатками жжение чувствую — именно в это место прикладом получали те, кто отставал во время марша-броска. Тогда же и имя свое второе получил — Изгой. Одним его дают при крещении, мне же его подарили, когда чуть не подох в лесу от потери крови. Никого к себе не подпускал, выл, как собака, от боли, но приблизиться не давал. Сказал, что сам оклемаюсь, если нет — значит, так тому и быть. Они ушли, и правильно сделали, я бы на их месте даже не приблизился. Когда твое единственное задание — выжить, все свое благородство и сочувствие нужно засунуть куда подальше.

С того времени много воды утекло, а привычка осталась, словно срослись мы с ней. И позже я понял, почему не могу уже иначе. Потому что смог выжить тогда благодаря этой жесткой дисциплине и самоконтролю. А еще я научился быть незаметным. Маленький неприметный домик за городом, одежда неярких тонов, покупки в разных магазинах, чтобы ни в одном из них не стать постоянным клиентом. Минимум вещей, чтобы в любой момент можно было их собрать и сорваться с места. Никаких фото, кредитных карт и банковских счетов. При себе всегда наличка на первое время и пакет документов с новым именем и фамилией.

Даже когда Граф нашел меня, в моем жизненном укладе ничего не изменилось. Я не переехал в шикарные апартаменты, не сменил толстовку на костюм от Армани и не передвигался в сопровождении охраны. Охрана — это вообще бесполезная опция. Так, разве что ради статуса. Ни один телохранитель не сможет тебя защитить, если за твое убийство заплатили настоящему профи. Я не знаю, сколько таких вот, уверенных в своей неприкосновенности, погибли от пули из моей винтовки. Не считал… вернее, перестал. В любом задании интереснее всего была подготовка — когда ты на какой-то период времени словно живешь чужой жизнью. Проживаешь ее вместе с тем, кому всадишь пулю в лоб или затылок. Изучаешь привычки, распорядок дня, маршруты, продумываешь самое удобное место, с которого легко скрыться и остаться незамеченным. А дальше — все уныло и неинтересно. Каждый раз одно и то же. Выстрел, паника, страх, удивление в глазах, растерянная охрана, которая мельтешит возле своего уже бывшего работодателя, задирая головы вверх, вертя ими по сторонам и размахивая пистолетами. Скучно, господа, вы на удивление предсказуемы…

* * *