Петля. Черные вороны. 4 книга

— Здесь на три штрафа сразу.

Он судорожно сглотнул, а я усмехнулся снова, отсвистел ему "наша служба и опасна и трудна" и ударил по газам, оставляя позади себя ошарашенного мальчишку с четырехмесячным окладом в руках.

Мало платите ментам, господа. А пока мало платите, всегда найдутся те, кто заплатят больше, и срать они хотели на ваши гребаные законы. У такого мудака, как я, права отобрать надо, тачку отогнать на штрафстоянку за сто двадцать по городу, а мент не может — ему детей кормить надо или мать пенсионерку. Вот и весь закон. На меня он будет всегда работать, а не на государство, потому что Я его кормлю, а кто кормит, тот и заказывает музыку.

Охранник без слов пропустил меня внутрь заведения. Еще бы попробовал не пустить. Напрягся, когда я пристально посмотрел ему в глаза. Коксом, видать, опять торгуют втихаря. Расслабься, шкаф, я за своей личной наркотой приехал. Мне не до вас сегодня. Хлопнул его плечу.

— Все ништяк, не нервничай. У меня тут свои дела. Дане привет передавай пламенный.

Зашел в зал, и по глазам резко ударили прожекторы, крутящиеся под потолком в бешеном темпе, и неоновые сверкающие вспышки. В стороне, утопая в дымке, пара столиков, и на сцене мужики извиваются. Накачанные лоснящиеся красавчики у шестов в бабских трусах. Усмехнулся еще раз, уже зло, отыскивая взглядом жену и сбрасывая куртку, усаживаясь за барную стойку.

Заметил ее возле столика справа от сцены, танцует, взгляды бросает на красавчиков. Знал бы — не пустил. Нехрен на мужиков пялиться.

Осмотрел ее с ног до головы, и в горле пересохло. Бля***ь, никогда не привыкну к этой красоте. Каждый раз вижу, и стопорит. Зависаю на доли секунд и думаю о том, что все МОЕ. Вот это роскошное тело в коротком платье с блестками, длинные ноги, полная грудь и шикарные волосы, манящий рот. В паху тут же прострелило, и перед глазами картинки замелькали, как обхватывает ногами мои бедра пока я яростно долблюсь в ее тело.

Неделя — это дьявольски много. Облокотился о барную стойку спиной и уже через секунду сделал глоток ледяного виски. Не видит меня, танцует с подружками, а я голодный, как зверь. из аэропорта сюда сразу. Увидеть немедленно. Ломка дикая все эти дни сжирала. Сорвался к ней, послав все сделки к чертям. Потом разберусь. С ней хочу, хоть на одну ночь, не то загнусь.

Она изменилась, моя девочка. Подростковая угловатость пропала. Вся округлая, сочная, превратилась в женщину. Смотрю на нее, и в горле драть начинает, дыхание учащается и взгляд скользит по роскошному телу, затянутому в блестящую ткань, по ногам в черных чулках и тонким лодыжкам, и снова вверх к груди. Скулы свело от желания сдавить ее ладонями. Смеется, запрокидывая голову и потягивая шампанское из бокала. Ревниво просканировал периметр — кобелей поблизости не заметил и снова на нее взгляд перевел, глотая холодный напиток, чувствуя, как обжигает нервы. Давай, детка, обернись, хочу твой взгляд, когда ты меня увидишь.

Заметила меня, и глаза округлились, замерла, убирая растрепанные волосы с лица, насторожилась. Знает, что мне это может не понравиться. Отсалютовал ей бокалом и отправил смску.

"Продолжай. Я посмотреть хочу. Ты в чулках?".

Улыбнулась уголком рта. Бестия. Поняла, что я голодный. По взгляду вижу. Она уже меня изучила, моя малышка. Отпила из бокала, продолжая извиваться в танце, намеренно разворачиваясь ко мне спиной и вращая бедрами. Маленькая ведьма знает, как меня возбуждает ее округлая попка. И кровь начинает закипать в венах, пальцы сильнее сжимают бокал. Смотрю на нее, и все тело простреливает адреналином, в штанах становится тесно, когда вижу, как ее руки скользят по тонкой талии, по бедрам, слегка приподнимая блестящий шелк по бокам, показывая мне резинку чулок. Твою ж мать. Бокал с грохотом на стол.

— Повтори. — Бармен наполнил его снова, а я глаз с нее не свожу. Сексуальная до безумия. Знает, как довести до озверения. Уже ее подружки обращают на нас внимание. О-о-о-о, малыш, да они, оказывается, меня не знают, а ты и не торопишься говорить, да? Наслаждаешься ситуацией? О, она наслаждалась, продолжая меня дразнить, опуская пальчики в бокал и призывно их облизывая, проводя ладонями по груди, потряхивая волосами, не отрывая от меня манящего взгляда. Соблазняет и уже видит реакцию. Чувствует на расстоянии. К черту игру. Хочу ее сейчас.

Сделал жадный глоток, поставил бокал и пошел к ней, протискиваясь между танцующими. Рывком развернул к себе, заставляя танцевать со мной, удерживая за затылок и за талию. Подружки присвистнули, а я уже наклонился к ее уху.

— Разогрелась, малыш?

Ее колено между моих ног, и она слегка приседает в танце, слегка разворачиваясь, намеренно касаясь бедром моего паха, глядя на меня блестящими глазами с расширенными зрачками. Голод и возбуждение — поплыла, маленькая. Поднимается вверх, потираясь о мою плоть животом и разворачиваясь спиной ко мне, прижимаясь ягодицами к уже окаменевшему члену. Сжал за талию и придавил к себе, скользя по ягодице жадной ладонью и шепча ей в ухо.

— Я тебя разорву на части, девочка. Слышишь? Я порву тебя.

В ответ легкий стон и наглое трение о мой член. Все. Хватит. Доигрались.

Схватил за руку и потащил за собой. У выхода в служебные помещения сунул охраннику пару купюр и, глядя на нас, тот мгновенно понял, чего я хочу — бросил мне ключи.

— Там бильярдная. За углом, дверь слева.

Я усмехнулся, сдавил ладонь Дарины и потащил жену за собой.

Не дошли до комнаты, впечатал ее в стену и с рыком набросился на ее рот, впиваясь в распущенные волосы обеими руками, сатанея от ее стона. Обвивает мое бедро ногой, извиваясь в ответ, а я проталкиваю язык ей в рот, кусая губы, сильно сжимая за ягодицы, просунув руки под платье. От бешеного возбуждения трясет. Схватил за талию и к двери потащил, продолжая дико целовать. Пока отпирал замок, почувствовал ее пальчики на своем члене. Выдохнул с шипением. Втолкнул Дарину внутрь комнаты, запирая за нами дверь, подхватывая ее за ягодицы и поднимая вверх, заставляя обвить себя ногами, впиваясь губами в ее грудь через материю, кусая соски. Никакой нежности, я голоден до такой степени, что готов ее грубо насиловать. Бросил на бильярдный стол, разводя ей ноги в стороны, сжимая за лодыжки и набрасываясь на ее плоть через трусики. Слышу жалобный стон, выгибается, впиваясь в мои волосы пальцами, а я отодвигаю шелк в сторону зубами и жадно скольжу языком по лепесткам. Бл***ь, девочка, как же охренительно ты пахнешь. Сладкая, невыносимо сладкая.

С рычанием войти в нее средним пальцем, жадно посасывая клитор, обводя его языком и ухмыляясь ее громким стонам и всхлипам. Да-а-а-а, маленькая, сначала я сожру тебя, ты покричишь для меня. В ответ на мои мысли — пульсация плоти под языком. Течет мне на пальцы, заходясь в крике, сжимается и содрогается от оргазма так мощно и жадно, а меня трясти начинает. Представляю, как она так же сожмет мой член. Сдернул со стола, развернул спиной к себе и плашмя уложил обратно на стол животом, задирая платье на пояс, поставил ее ногу коленом на столешницу, сдирая трусики одной рукой, а другой лихорадочно расстегивая ширинку, чтобы заорать, когда вошел в нее одним ударом. Все еще сокращается от оргазма, а я с первым толчком почувствовал, как искры из глаз посыпались, обхватил за горло, поднимая к себе, заставляя прогнуться в пояснице, сдирая вниз корсаж платья и обхватывая груди ладонями, кусая ее за затылок и сжимая соски, жестко вбиваясь в нее на бешеной скорости. Да, детка, я голоден, а ты дразнила. Слишком сильно дразнила меня. Она заводит руку назад, впиваясь в мои ягодицы ноготками.

— Голодная малышка, — вдалбливаясь в нее все сильнее, — хотела, чтоб ее трахнули прямо здесь?

И чувствую, как от моих слов она сжимается. Да, моя девочка любит, когда я ее грязно имею словами.

— Говори, хотела?

— Дааааа, хотела. Ма-а-а-акси-и-им.

Бля***ь, когда она вот так выстанывает мое имя, я с ума схожу. Обхватить ее попку ладонью, насаживая ее на себя и жадно кусая ее затылок, шею. Оставляя голодные засосы, пока не почувствовал, как она снова сильно сжимает меня изнутри и кричит, так сладко и громко кричит, утягивая меня за собой. С рычанием изливаюсь в нее, продолжая двигаться и сжимая одной рукой сочную грудь, а другой шею. Музыка заглушает наши вопли и стоны.

Последний раз толкнуться в нее, уже нежно поглаживая сосок большим пальцем и разжимая ладонь, сжимающую ее горло, поворачивая лицо к себе и целуя дрожащие губы.

— Здравствуй, малыш. Я соскучился.

И мы рассмеялись, жадно целуясь.

Чуть позже она лежала у меня на руках, пока я сидел в кресле, курил и тянул виски из бокала. Провел ладонью по ее голове, приглаживая длинные растрепанные волосы, привлекая ее к себе на плечо.

— Твои подружки не обидятся?

— Неа. Я уже написала им, кто ты. Они, скорее, испугались, что незнакомый красавчик сделает что-то нехорошее.

— Например, что?

— Например трахнет меня на лестнице.

— Или в бильярдной?

Повернул ее лицо к себе, поглаживая скулу большим пальцем, вытирая размазанную тушь под глазами.

— Как Тая?

— Оставила с няней, — бросила взгляд на часы, — скоро надо вернуться, кормить пора.

Сжал ее грудь, дразня сосок.

— Потерпит. Я тоже голоден.

— Ты только что поел.

— Я перекусил.

— Озабоченное чудовище.

— Только я озабоченное чудовище? — скользнул ей между ног, трогая влажную плоть.

— Только ты.

— Точно только я?

— Да.

— Неужели? А так тоже только я? — проталкивая в нее палец и видя, как изогнулась, закатывая глаза. — Тц-ц, как же нехорошо врать, Воронова.

— Накажешь? — задыхаясь, глядя мне в глаза пьяным взглядом, а у меня от ее красоты дух захватывает и от любви бешеной дышать нечем, как и всегда с ней.

— Конечно. Выбирай…

— Нет. Я не хочу выбирать. Я все хочу, — и сама на мои губы набросилась, но я оторвался от ее рта.

— Кстати, — кивнул на бильярдные шары, рассыпанные после нашего беспредела по всему столу, — ты в бильярд умеешь играть?

— Да, — она облизала губы и сунула руку мне в ширинку, — вот так.

— Какая по-о-ошлая… плохая девочка. Ну давай… поиграем.

И жадно впился в ее рот, направляя руку, ощущая, как снова встает член под ее тонкими пальчиками, и рывком прижал ее к себе.

* * *

Мы ехали домой, и я думал о том, что все идет не совсем так, как мы планировали с братом. С алмазами все еще не ясно ничего. Видно, что партнеры в замешательстве, и я не исключаю, что кто-то дает им более выгодные условия. Но я займусь этим через день. У меня мозги без моего наркотика плохо работали. Бросил взгляд на Дарину — потягивается, как сытая кошка. Люблю, когда она такая расслабленная. Внутри идиотское чувство триумфа. С ней никогда не было самоуверенности, всегда присутствует долбаный страх потерять ее, усомниться, потерять веру, и страшно становится. Лучше пулю в висок сразу, чем… так, как тогда.

Сегодня утром в ее объятиях проснусь. Это самое охренительное, что может произойти с человеком — проснуться с любимой женщиной в одной постели. Правда, ей не понравится, что завтра я опять улетаю, теперь уже в Африку, пробивать новые каналы закупки товара. Придется менять бельгийцев на эфиопов.

— Кто из этих трех куриц выходит замуж? — делая музыку погромче, спросил я.

— Мои подружки не курицы.

— Так кто из них?

— Снежана.

— Мне это ни о чем не говорит.

— Хорошо, твоим языком — грудастая, полноватая, рыжая.

— Оо-о-о, я заметил. Особенно первый критерий.

— Ах ты ж, — впилась мне в затылок ногтями.

— Что? Ну если это единственное, что сразу в глаза бросается.

— Ты ж вроде был голоден по мне, нет?

Посмотрел на нее и расхохотался — ревнует, дурочка маленькая.

— Я потом заметил. Не сразу. Чессслово.

— Кобелина.

Стукнула меня сумочкой, отворачиваясь к окну.

— Да ладно тебе. Смотри, что я привез… у меня в кармане куртки. Достань.

Женщины… их ничего не изменит. С блеском предвкушения в сияющих глазах сунула ручку мне за пазуху, и я слегка прикусил ее запястье, глядя на дорогу и улыбаясь сам себе.

— О Боже-е-е. Макси-и-и-им. Это та-а-ак…

— Моей самой красивой девочке, — посмотрел, как она застегивает колье на тонкой шее, прихорашиваясь в зеркале, и почувствовал, как внутри что-то сжалось, и стало больно дышать. Когда-то она вот так сидела со мной в старой куртке и радовалась шоколадной конфете. Маленькая, испуганная птичка. Моя птичка, моя девочка. Меня тогда уже и накрыло. Сам не понимал, а попал сразу же, на взгляд этот и на губы капризные, на дерзость и наглость малолетнюю. Себе захотел и в тот же момент себя же и испугался.

— Оно такое красивое… и камни. Это же так дорого. Спаси-и-ибо.

Она даже не представляет насколько. Я купил их на аукционе в Женеве. Камни привезли из ЮАР, и когда я их увидел, сразу вспомнил ее глаза. Не удержался. Потом мне изготовили колье для нее на заказ. Сейчас смотрел, наслаждался ее радостью и знал, что оно ей нравится не потому что дорогое. Она и понятия не имеет о цене. Моя девочка в восторге, потому что это я ей подарил. Когда первый раз привез подарок из поездки, у нее слезы по щекам потекли… Я не знал почему, а она сама сказала.

— Ты обо мне думал, когда выбирал, покупал, вез… что может быть более ценным.

И я верил. Ей можно было привезти что угодно, и она радовалась, как ребенок любой безделушке.

— Я рассмотрю дома, когда ты будешь одета только в него и расплатишься за подарок, — приподняв бровь усмехнулся ее восторженному выражению лица.

— Ты сумасшедший, — жадно обцеловала мою шею, — спасибо-о-о.

— Просто чертов придурок, повернутый на собственной жене.

Когда я скажу ей, что уезжаю, и теперь скорее всего на месяц, она расстроится. Но я сделаю это завтра. Сегодня я еще не насладился ею и ее улыбками.

Каждый день нашего счастья казался бесценным и каким-то скоротечным. Мне хотелось опутать время цепями, чтоб не дергалось, а стояло на месте. Какой-то паршивый страх внутри, что все это ненадолго. Слишком хорошо, чтоб длиться вечно. Вспомнил, как тяжело все выравнивалось, как еще несколько месяцев не разговаривал с Графом, а потом сам к нему с бутылкой вискаря приехал. На стол поставил, откупорил, глядя на брата.

— Дочь у меня родилась, брат. Хочу, чтоб крестным был. Больше нет у меня никого.

Он молча откинулся на спинку кресла. Нет, мы ничего больше не обсуждали. Я не извинялся, он не прощал. Мелко это все. Не простится и вряд ли забудется. Вопрос в другом — мы живем с этим и прикрываем друг другу задницы или становимся чужими навечно. Для меня это был момент откровения. Если б сейчас сказал, чтоб я убирался — я бы его понял.

— Отказываться нельзя, кстати.

Андрей тогда долго мне в глаза смотрел, потом усмехнулся и бокал пальцами подтолкнул, так, что тот по столу проехался ко мне и я, накрыв его ладонью, остановил.

— Так когда крестины, Зверь?

— Через три дня.

Он пальцем переносицу потер.

— Не знаю, что там покупают в таких случаях, вместе поедем.

— Не-е, ты крестный, ты и покупаешь.

— А чего это, как попадалово, так я один?

Мы с ним тогда весь день, словно два идиота, по торговому центру лазили, подарки выбирали. Продавщицы приторно нам улыбались, когда мы разглядывали розовые вещички, погремушки и соски.

"Это мой брат" — буркнул я одной из них. Еще не хватало, чтоб нас за педиков приняли.