— Настоящего помощника экскурсовода зовут Хосе Корасон, — сообщил Бальтасар, проигнорировав мои слова. — Экскурсии — его хлеб с самого детства. Только вот на этот раз он
— Проспали свой «хлеб»? Всё верно: «проспал» — основа рабочего дня и залог уважения начальства, — философски сыронизировал я. — Вы сами-то в это верите?
— Помимо этого, от них поступило заявление о том, что была украдена их униформа. — И Бальтасар, вновь обмахнувшись фуражкой, поинтересовался: — Вы что-нибудь знаете об этом, мистер Ржа-ной?
— На что это вы так толсто намекаете? — нахмурился я, наблюдая за тем, как Бальтасар с сожалением смотрит на свой потемневший от пота головной убор.
— Что ж, спрошу прямо, хоть это ничего и не меняет, — сказал Бальтасар и отложил фуражку. — Обладаете ли вы какой-нибудь информацией о том, как
— Это у вас от скрипа вентилятора такой юмор? — искренне удивился я. — Здесь вам что, дешевый сериал с кучей однояйцевых близнецов?! Я один в своем роде и яичек у меня пара — спасибо производителям! Просто та штука козлососная была
— Стало быть, вы, помимо прочего, не знаете, как туристический транспорт вернулся обратно в Легаспи — без туристов и персонала экскурсии? — полюбопытствовал Бальтасар. — А также вы понятия не имеете, кто всё это время заменял в пятой группе рабочий персонал?
—
— Что ж, хорошо, — вежливо заключил Бальтасар. — Повторюсь: никаких обвинений вам предъявлено не будет.
— Да я вам сам такие обвинения накатаю! — обозленно бросил я, собираясь встать. — Полгода потом бумажками испражняться будете!
— Как это — накатаете? — не понял Бальтасар. — Это что-то из русских традиций, связанных с катанием на документах с горок?
— Не берите в голову, берите в плечи — шире будут. — И я снова откинулся на спинку стула.
Неожиданно дверь в кабинет распахнулась, и к нам вбежал полицейский. Он наклонился к Бальтасару и что-то перепуганным шепотком сказал ему, едва не лизнув в ухо. Бальтасар тут же нервно вскочил, будто стул под ним дал ему строгого пинка, и стремительно выскочил из кабинета. Коллега Бальтасара, отдав мне честь, выбежал за ним следом.
— Да что происходит-то? — вяло протянул я и посмотрел на запотевавший пакет со стронгилодоном.
Я подвинул себе тарелочку с апельсином и меланхолично его съел. Апельсин был хорош: сочен, душист, сладок. Хмуро взглянув на бутылку с пальмовым вином, я отрешенно отхлебнул прямо из ее горлышка.
— Хорошие вы люди, американцы… — с сожалением сказал я Бену на фотографии и выпил еще. — Ничего, заберу тебя домой, похороню где-нибудь в красивом месте… Только бы ты чудачеств каких посмертных не учудил… Я-то и это, с цветком, не осилил…
Внезапно на пороге кабинета появился Бальтасар. Вид у него был такой, словно в его сухощавое тело его же начальство только что оригинальным способом внедрило раскаленную кочергу, не оставив снаружи даже ее рукоятки.
— Мистер Ржаной, — без запинки невыразительно обратился ко мне Бальтасар, — вы свободны. Вас сопроводят до аэропорта Манилы, откуда вас отправят в Штаты. Документы на перемещение тела вашего родственника будут ожидать вас аэропорту. Наши соболезнования. Всего доброго.
— Что, всё? — удивился я. — Никаких там пыток дня и детекторов частушек? Меня просто выдворят с телом Бена из страны — безо всяких разбирательств и популярной охоты на русских ведьм?
Бальтасар торопливо кивнул и с нетерпением показал мне на выход из кабинета. Я хмыкнул, забрал бутылку с вином и подошел к Бальтасару.
— Как скажешь, друг мой официальный, — язвительно сказал я ему и махнул перед его лицом вином: — Теперь в бутылке — русский дух. А я свой дух всегда забираю! — И я еще раз с чувством выпил.
В коридоре меня уже поджидали двое дюжих полицейских, которые вполне могли подрабатывать колкой гипса в больницах. Выйдя вместе с ними в приемный зал участка, я заметил Адриано и других туристов из злополучной пятой группы. Среди них была и та туристка, чьей груди я случайно коснулся. Я подошел к ним, подмигнул туристке, хлопнул непонимающего Адриано по плечу и нетвердой походкой направился к выходу из участка.
У входных дверей стояли двое — экскурсовод, не так давно превращавшийся в жуткое чудовище, и молодой смуглый парень, на униформе которого был бейджик «Хосе Корасон». Они размашисто жестикулировали, перекрикивали друг друга и иногда обменивались пощечинами.
«А вот и тот самый пропавший Хосе… вместо которого был я, — со злостью подумал я, не решаясь пройти мимо них. — Господи, как бы их не пнуть на дорожку…»
Тут я заметил на руках экскурсовода и его помощника знакомые укусы — серые, плотные и будто бы высохшие. Я непроизвольно вздрогнул и едва не выронил бутылку с вином.
«Надо просто вернуться в Нью-Йорк — без лишнего внимания, — подавленно решил я. — А потом я устрою очную ставку с дневниками, о которых говорил Бен. Надеюсь, они у него не где-нибудь в коробке из-под любимого печенья. Бен… Как же так?..»
— Мистер Ржа-ной! Подождите! — вдруг окликнул меня Бальтасар.
Он взволнованно подбежал ко мне и зачем-то стал обходить меня по кругу, бесцеремонно при этом разглядывая.
— Ну? — насупился я.
— Эм… Мистер Ржа-ной, а вы, случайно, не брали протокол вашего допроса? — осторожно поинтересовался Бальтасар.
Услышав это, сопровождавшие меня полицейские обрадованно положили руки на табельное оружие.
— Ага, сел на него и магнитным железняком из седалища примагнитил его — по вашему примеру, — огрызнулся я. — Ну зачем мне документальное подтверждение моих же галлюцинаций, а? — резонно заметил я. — Взял только это, — показал я бутылку. — Но ее я вам уже не отдам. Слушайте, а как вы нас нашли, если это не я звонил?
— Вызов поступил от кого-то из пятой группы — на полпути к Сагзаве, — отстраненно проронил Бальтасар, продолжая стервятником кружить вокруг меня.
— О, — саркастически улыбнулся.
Бальтасар раздраженно посмотрел на меня, а затем махнул рукой и побежал обратно.
— Слушайте, а у вас апельсинов не найдется? — поинтересовался я у полицейских. — Что, нет? — Я разочарованно зевнул. — Ладно, буду тогда застрявший в зубах доедать. Х-хах!
Полицейские мрачно переглянулись, напористо подвели меня к входным дверям, распахнули их и вытолкали меня наружу.
Поморщившись от яркого солнца, я рассеянно пробормотал:
— Во что же ты меня втянул, а, Бен?..
Глава 3
Шахматная проныра
— Господи, благослови кондиционеры в этом самолете — чтобы в них мышей не водилось, а сами они не обветрились, — пробурчал я, снимая с плеча дорожную сумку. — Только бы не окоченеть теперь от них.
Я зябко поежился и попытался положить сумку в отсек для ручной клади. К моему недоумению, сумка стала за всё подряд упрямо цепляться, слово это было вопрос сумочных жизни и смерти.
— Извините! — озадаченно позвал я стюардессу, шедшую по проходу среди рассаживавшихся пассажиров. — Вы мне не поможете? Что-то я понять не могу: то ли у вас с местом для клади проблемы, то ли у меня руки такие кривые — под «продолговатость»[11] заточенные.
Длинноногая стюардесса в юбке-тюльпане василькового цвета и в белой блузке с бирюзовым галстуком неровно обернулась и заученно подошла ко мне. После этого она угловато откинула длинный хвост каштановых волос за спину и — одним грубым движением вбила мою сумку в отсек. Послышался звук разрываемой ткани.
— Девушка, вы… вы обалдели, что ли?! — растерянно возмутился я. — Вы мою вещь, похоже, порвали! Ну-ка.
Я протянул руку, чтобы осмотреть сумку, но стюардесса грубо захлопнула отсек, едва не отхватив его крышкой мне пару пальцев. Затем она болезненно улыбнулась, показав отбеленные зубы, и как ни в чём ни бывало пошла дальше по салону. Я в немом удивлении развел руки и глупо простоял так несколько секунд.
— Эй! Теперь и я тебе должен что-нибудь порвать! — бросил я ей вслед. — Эй? Требую симметричную компенсацию: или геройски рви на себе блузку, или ставь на сумку заплатку из своего нижнего белья! Эй, куда пошла?!
Однако стюардесса спокойно удалилась, будто я прилюдно должен был признать чрезмерную длину своей раскатанной губы[12].
— Хах! Ну и наглость! — невольно восхитился я, чувствуя, как меня распирает негодование. — Так, где тут кнопка «вызова персонала», а?! Сейчас я ей покажу жертву сервиса, прямо как Бен изображал! Вот же… Бен…
Мой праведный гнев растворился в череде минорных воспоминаний о дяде. Позабыв про сумку, я безрадостно сел на свое место возле иллюминатора и угрюмо стал ожидать взлета.
«Бен — в багажном, я — переодет и переобут, стронгилодон — в пакетике, — мысленно подытожил я. — Чем теперь заняться: самоедством или запасами самолетного алкоголя?..»
На всякий случай я оглядел себя: повседневные кроссовки, бледно-голубые джинсы, глупая футболка с нарисованным куском танцующей говядины и песочного цвета ветровка — в самый раз для ожидаемых в Нью-Йорке двадцати градусов тепла.
— О-ля-ля! Похоже, на этот раз мой полет пройдет
Я недружелюбно обернулся: соседнее место готовилась занять привлекательная девушка с удивительными волосами — раскрашенными в черную и бело-золотистую клетку, словно гибкая шахматная доска, шедшая до плечей.
Девушка была практично и со вкусом одета: чистые дорожные ботинки, удобные джинсы с лаконичными порезами, типичная кепка газетчика и вишневый кожаный пиджачок с синей майкой под ним. У девушки были хлесткие радужно-зеленые глаза, вздернутый любопытством носик, чувственные губы жрицы любви и естественный макияж на живом лице.
Помимо этого, на плече у незнакомки висел потертый портфель, а на груди болтался полупрофессиональный цифровой фотоаппарат.
— Козетта Бастьен, журналист, двадцать три года, — беззаботно представилась девушка с едва заметным французским акцентом и обворожительно подмигнула. — Люблю интриги, сплетни и прочую пикантную возню — особенно на мою камеру!
Я с неохотой привстал и иронично представился в ответ:
— Алекс, двадцать пять лет, типичный русский — пью, сплю в снегу, дружу с медведями.
— О-ля-ля! А еще говорят: у русских чувство юмора молотом отбито и серпом подрезано! — звонко рассмеялась Козетта, разбирая свои вещи. — Хотя мне кажется, это про ваших мужчин и их
— Вот как? — поднял я бровь, слегка задетый ее словами. — Пф! Так ведь это не мужик русский в причинных местах измельчал, а бабы зарубежные где не надо больше стали!
Козетта мелодично рассмеялась, сняла кепку с пиджачком и уютно расположилась в соседнем кресле. Через разрез майки на одной из ее молочных полусфер была видна прелестная родинка в форме черной звездочки.
— Это интересует, м-м-м? — бесцеремонно осведомилась Козетта и потрясла грудями. — Знаю, могли бы быть и побольше. Да и левая вроде больше правой, нет?
— Что?.. Я просто… — смутился я и стыдливо отвернулся к иллюминатору. — Меня
Козетта схватила меня за подбородок и вредно на меня уставилась; на ее запястье была татуировка в виде двух спелых вишен.
— Мне от тебя кое-что нужно!.. — жарко заявила Козетта. — И это «кое-что» очень и очень важно… М-м?
Я поморщился от ее излишне сладких духов.
— Не могу:
—
После этих слов Козетта вынула из портфеля протокол моего допроса, утерянный Бальтасаром сразу после окончания беседы со мной. И вот теперь «причина» этой самой утраты озорно изучала мою реакцию.
— Откуда у тебя это?! — взволновался я.
— О-ля-ля! Так ты знаешь, что это? — елейно осведомилась Козетта, хихикнув в кулачок. — Это, мой высокий и обаятельный русский с голубыми глазами, — результат моих профессиональных навыков!
— Ну да, сперла! — согласился я. — А ну, отдай сейчас же!
— Хочешь получить, м-м? — с азартом уточнила Козетта, пряча протокол. — Подтверди всё то, что записал тот сухой филиппинец, и он твой! Мне — безумная история про козлососов, тебе — статус инкогнито и дразнилка в ней!
К нам подошел толстяк и грузно плюхнулся на свободное кресло рядом с Козеттой. Он одышливо сопел, обмахивался маленьким веерком и изредка широко открывал мясистый рот, будто собираясь всосать всю шедшую от кондиционеров прохладу. Козетта брезгливо поморщилась.
— Так что скажешь, уроженец снегов и коррупции? — тихо поинтересовалась она и игриво поводила по губам локоном своих эффектных волос.
— Может, сначала в шахматы? — так же тихо осведомился я, кивком показав на ее голову. — Тебе какой фигуркой больше нравится по макушке получать: пешкой или ферзем?
— Только если фигурка очень большая, — вредно улыбнулась Козетта. — Или ты хочешь за свое интервью жертвы поразить меня классическим «Е2 — Е4», м-м? Учти: я перед кем попало свою шахматную доску не раскидываю.
— Я даже не буду пытаться отгадать, что ты подразумеваешь под «шахматной доской»! Ну хорошо, сама напросилась. — И я во всеуслышание громко заявил: — Всё, странная и наглая девушка, я утомлен вашими бесстыдными предложениями! Мои чресла устали! Так что просто позвольте мне провести полет в тишине и покое, молчаливо сетуя на беспутство молодежи!
Толстяк тут же плотоядно приосанился.
— Даже и не мечтай, тюфяк! — недовольно бросила ему Козетта и, повернувшись ко мне, пригрозила: — Впереди восемнадцать часов полета, Алекс из России! И все эти восемнадцать часов я буду ловить каждое твое слово! А потом каждое это слово я…
Вздохнув, я выхватил из рук Козетты диктофон, который она украдкой пыталась впихнуть между нашими сиденьями, и спрятал его в ветровку.
— После полета отдам, — строго сказал я. — И даже не думай доставать смартфон, иначе увидишь его бороздящим сливной бачок туалета!
Козетта надула губки и обиженно отвернулась — к тучному соседу. Увидев его робкую улыбку, Козетта нагло фыркнула ему в лицо и с негодованием уставилась перед собой.
В этот момент по громкой связи объявили о начале взлета, и мы пристегнулись. Когда самолет взлетел, а пассажиры бурными аплодисментами обласкали эго пилотов за успешный взлет, я провалился в тревожный сон.
Проснулся я от того, что кто-то мягко положил голову мне на плечо и бережно погладил мой живот. Я сонно приоткрыл глаза и с недоумением увидел, что на голове, расположившейся на моем плече, была шахматная расцветка, а женская ручка, гладившая мой живот, на самом деле пыталась соскоблить рисунок с моей футболки.
— Ты что задумала? — раздраженно спросил я у Козетты и сердито дернул плечом. — Хочешь проверить, фигурка у меня или фигура?
— Отдай диктофон, м-м? — вкрадчиво попросила Козетта. — А я тогда не начну вопить, что ты меня сейчас к оральным непотребствам склоняешь, пока никто не видит.
— Говоришь, никто не видит, да? — И я через Козетту кинул диктофон за шиворот ее соседу, который в этот момент спал.
Диктофон скользнул за воротник толстяка и прилип где-то к его телу. Козетта сейчас же обозленно стукнула меня кулачком по ноге.
— Ты что себе позволяешь?! — вскипел я. — Я с тобой пиво на полене не пил и детей не крестил, чтобы ты об меня своими грязными ручками барабанила!
— А ты что себе позволяешь?! — шикнула Козетта в ответ. — Как я теперь достану свою коробочку для ловли голосов, м-м-м?! Диктофон уже, наверное, весь в волосах и крошках!
— Каких еще крошках?
— После чипсов, печенья, вафель и прочего, что взрывается во рту с треском и хрустом! — сердито пояснила Козетта. — И вообще — за своим весом следить надо! А вам, мужикам, особенно!
— Это еще почему? — невольно заинтересовался я.
— Ты хоть раз видел жирный мужской лобок, который еще и побрит, м-м? — И Козетта выразительно округлила свои зеленые глаза. — Ужас: словно где-то там, под оползнем из розового сала, свинья спряталась!
— Сомнительный опыт! — заметил я и постарался неприметно втянуть живот.
— Ты-то чего напрягся? На твоем прессе можно хоть морковку тереть, хоть дамскими персиками елозить. — Козетта элегантно закинула ногу на подлокотник. — Кстати, ты оценил тот неоспоримый факт, что я дала тебе эти два часа спокойно поспать, м-м?
— Оценил, — процедил я и посмотрел в иллюминатор.
Снаружи тем временем в бездонном бархате неба серебристыми гвоздиками сверкали звезды, а над розовым океаном холодно умирало закатное солнце.