Помоги проекту - поделись книгой:
— Алекс, прости… — вдруг скомкано произнесла Козетта. — У тебя ведь дядя умер… а я тут вся такая… красивая и бесчувственная…
Однако вместо вины на ее лице была видна лишь пролитая вредность.
— А там, у развалин Сагзавы, действительно произошло нечто кошмарное? — невинно поинтересовалась Козетта. — Если что, я запросто буду твоим персональным ангелочком правды. Я же собственными очаровательными ушками слышала, как тобой и твоими галлюцинациями заткнули все дырки в этой мутной истории!
— Нет! — твердо сказал я, стиснув зубы.
— Но ведь нам еще та-а-ак долго лететь! — жалобно протянула Козетта. — Давай хоть тогда просто поговорим, м-м? Я вот сейчас надрываюсь на «Лазурный Грот» — паршивенький такой журнальчик про всякие там путешествия. В Легаспи была в выстраданной командировке — языческое паломничество к Майону на свои булочки примеряла. А у тебя что?
— А у меня — два ваших трека в «любимых»: «La Mer» и «Non, je ne regrette rien»[13]! — с сарказмом сообщил я.
— О-ля-ля! Суровые русские мужчины, оказывается, еще и романтики!
— Приходится равняться на суровых французских женщин, — наигранно вздохнул я.
В проходе показались стюардессы со столиками, и Козетта сразу же вытянула шею, пытаясь по запахам определить блюда. Толстяк, в чьей необъятной голубой рубашке потерялся диктофон Козетты, немедленно проснулся и довольно заелозил.
— Так, девушки, — строго начала Козетта, когда наступил наш черед выбирать ужин, — мне набор с рыбкой. Моему кавалеру из России — с мясом. Вина нет?.. Ждите отзыв! Тогда мне два двойных виски — с кучей льда доверху. А еще давайте водку — всю, что есть.
Заученные улыбки стюардесс тотчас слегка подгнили.
— Вы что, никогда настоящего русского не видели? — притворно удивилась Козетта. — Водка — ему! Им же нельзя уровень алкоголя в крови понижать!
После этого уголки улыбок стюардесс окончательно обвисли.
— Странная месть за диктофон, — наклонился я к Козетте.
— Это — твой алкогольный пряник общительности, — самодовольно улыбнулась Козетта, передавая мне семь маленьких бутылочек водки. — Так ведь у русских заведено — кнут и пряник, м-м?
— На голодный желудок — не беседую! — буркнул я, беря следом бокс с ужином.
Толстяк с тоской посмотрел на мою водку и заказал себе бутылку коньяка.
— Кози, — еще раз очаровательно представилась Козетта и изящно подняла тумблер[14] с виски.
— В России «кози» только в деревнях и на дискотеках, — философски заметил я и галантно чокнулся с ней бутылочкой водки.
Козетта возмущенно сверкнула глазами, сделала глоток виски и со злым хрустом сгрызла кубик льда. Я уважительно передернулся, без энтузиазма выпил и приступил к ужину.
— А правду говорят, что русские могут залпом выпить бутылку водки и не поморщиться? — любознательно поинтересовалась Козетта, аккуратно разделяя золотистое рыбное филе на частички.
— А правду говорят, что француженки ноги и подмышки не бреют? — язвительно спросил в ответ я, принюхиваясь к веточкам приправ на мясе.
Козетта подняла правую руку и продемонстрировала мне гладко выбритую подмышку.
— Может, тебе ее лизнуть еще? — поморщился я и отстранился от Козетты. — Я же ем всё-таки!
—
— Хах! Ну ты… — И я одобрительно засмеялся, оценив ее шутку.
Козетта опустила руку и отвесила мне поклон, едва не попав своими удивительными волосами себе же в еду.
Неожиданно толстяк испуганно замер, а потом торопливо полез жирными руками себе куда-то под рубашку. Через мгновение он вынул диктофон. Диктофон, к моему удивлению, действительно был в крошках.
— Нр-р-р! Это еще что за хреновина?! — недовольно проорал толстяк, поднимаясь во весь рост. — Кто это сделал?! Чье это, а?!
— Извините, это мое, — робко произнесла Козетта и, вынув из виски кубик льда, начала чувственно водить им себе по груди через разрез майки. — Ах, сама не знаю, как так получилось…
Бешено вращавшиеся глаза толстяка мгновенно стали маслеными, когда он увидел, как после кубика льда на чистой коже Козетты остаются влажные следы и дрожащие капельки. Внезапно лед выскользнул из пальцев Козетты и упал прямо в ложбинку между ее грудей. Козетта звонко взвизгнула, вскочила, лихорадочно вытряхнула из-под майки лед и со злостью посмотрела на толстяка.
— Багет мне в зад! А ну, быстро отдал мне мой диктофон, пока я из твоих свиных боков холестерина не нацедила! — разъяренно рявкнула Козетта.
Толстяк перепуганно затрясся, словно холодец на допросе, и несмело протянул Козетте диктофон. Пассажиры обеспокоенно загалдели.
— Это всё из-за беременности! Сама не своя из-за нее! — объявил я всем, усаживая Козетту на место и обнимая ее. — Давай просто
Козетта странно взглянула на меня — а затем жадно поцеловала. Ее язык проворно скользнул мне в рот и нагло попытался вытеснить мой.
— Даже и не надейся на «шахматную доску»! — вредно шепнула затем Козетта.
— А ты — на подтверждение байки из протокола! — язвительно шепнул я в ответ.
Мы недовольно отстранились друг от друга и брезгливо вытерли рты салфетками. Толстяк непонимающе присел на свое место, сломав задом брошенный веерок, и сконфуженно вернулся к еде и коньяку.
В дальнейшем ужин прошел в сосредоточенном молчании — под аккомпанемент повсеместного чавканья и придыханий после алкоголя.
Выставив на столике Козетты оставшиеся бутылочки водки, я поудобнее устроился в кресле и приготовился ко сну. Козетта недовольно фыркнула, захрустела льдом, но мешать мне не стала.
«Вот и славно», — умиротворенно подумал я.
Вскоре я уснул, однако даже во сне мне не давала покоя навязчивая мысль о том, что этим рейсом летели не только люди…
Глава 4
Турбулентность
По громкой связи объявили о скором прибытии в Нью-Йорк, и по салону прокатился шепоток облегчения.
— О-ля-ля! — с наслаждением потянулась Козетта. — Надо бы припудрить свой любопытный носик.
Большую часть полета она нагло проспала на моем плече. Лишь иногда, когда я пытался посмотреть какой-нибудь фильм, она вновь бралась за безуспешный обстрел вопросами.
— Про прищепку на нос не забудь — чтобы не совать его куда не следует! — поддел я Козетту, коварно ожидая ее ухода.
Козетта манерно изобразила пальчиками ножницы, отрезающие ее элегантный носик, и отправилась в туалет. Я натянуто улыбнулся ей вслед и быстро схватил ее портфель.
— С кем поведешься… — процедил я, ища протокол. — Конец полета, конец соседства, конец бдительности… В конце концов, у меня на эти бумажки больше прав!
— У т-твоей половинки потрясающие в… волосы-ы, — неожиданно одобрительно изрек толстяк. — Шах и мат, мужик. Однозначно.
После ужина он не прекращал заказывать коньяк, из-за чего теперь был похож на покрытую потом лиловую картофелину, на которую нельзя было без содрогания смотреть.
Не найдя в портфеле протокол, я стал глупо таращиться на остальные вещи Козетты, усиленно пытаясь сообразить, куда она могла спрятать бумаги. Тут я заметил, что толстяк пьяно изучал меня.
— Ну чего? — нахмурился я, беря фотоаппарат Козетты. — А, ты про эту. Она мне не жена и не «половинка». Так что шах и мат на другую доску, приятель.
— Хох! Я св… своа… свою тоже на л-людях так никогда не наз… ы-ы-ы… ваю! — промычал толстяк и меланхолично сделал глоток коньяка. — Но твою — можно.
— Да уж, повезло шахматистке, — отстраненно бросил я и, включив фотоаппарат, начал просматривать сделанные Козеттой снимки.
«Так вот как в тихом омуте черви возятся… — подумал я и изумленно уставился на один из кадров. — Это же мой телефон!»
На снимке некие невзрачные личности копошились в пакетах с разноцветной мешаниной из фотоаппаратов, камер и смартфонов. В холеных руках одного из неизвестных был мой поцарапанный телефон — включенный. Судя по цвету стен, темные делишки проворачивались в одном из кабинетов полицейского участка.
«Божья роса мне в глаза! Козетта — французская ты моя красотка! — Я возбужденно поежился. — Вся техника была рабочей! Бальтасар — лживый хрен! Надурить меня хотел, филиппинский пес?! А это еще что?..»
На следующих фотографиях было видно, что вся аппаратура поочередно помещалась в серый чемоданчик с электронным табло на боку.
— Эй, любопытный воробушек! — внезапно гаркнула мне в ухо Козетта. — Ты что там ищешь?! Может, мне тебе карту боли составить, м-м?!
Я зло взглянул на нависшую надо мной Козетту и рывком посадил ее на место.
— Где ты сделала этот снимок, Кози?! — свирепо спросил я, показывая Козетте ее фотоаппарат. — Что ты видела?!
— Пусти, багет тебе в зад! — прошипела Козетта. — Я сняла это в участке, где из тебя так
Неожиданно Козетта побледнела и с удивлением зевнула. Вокруг ее красивых глаз явственно проступили черные круги, отчего она стала похожа на озабоченного макияжем енота.
— Только не говори, что тебе вдруг поспать приспичило!.. — встревожился я.
— Со мной… а-а-ангх… со мной всё… нормально… — изящно прозевала Козетта. — Что-то… что-то спать захотелось… Странно, м-м?..
— Не то слово, — мрачно согласился я.
Бегло осмотрев Козетту, я обнаружил на ее запястье знакомый укус. Точно такой же был у меня и у экскурсовода с помощником, словно всех нас облюбовало одно и то же исключительно циничное насекомое.
— Откуда это?! — схватил я Козетту за руку. — Когда ты получила этот укус?!
— Дура-стюардесса чем-то уколола меня, когда я в туалет заходила, — вяло ответила Козетта, сонно запрокидывая голову. — А что там? Третья вишенка?
— Какая еще, к черту, «вишенка»?! Те твари здесь — в самолете! — взволнованно прошептал я, суетливо доставая пакетик со стронгилодоном. — Подобный укус был у меня и у тех горемык — с экскурсии! Похоже, нас таким образом как-то
— О-ля-ля! Так ты всё-таки подтверждаешь эту дивную историю, м-м? — довольно прошамкала Козетта и закатила глаза. — Тогда, будь добр, включи диктофон. И… и не дублируй меня без моего согласия…
Козетта мотнула своими удивительными волосами и затихла.
— И не мечтай, чтобы я тебя «отдублировал без твоего согласия»! — огрызнулся я и вскрыл пакетик.
Бережно оторвав когтеобразный цветок стронгилодона, я с надеждой сунул его Козетте под нос. К моему облегчению, щеки Козетты тотчас налились румянцем, а ее глаза словно выплыли из черных прудов.
— Что это?.. — Козетта подслеповато прищурилась и забрала у меня листик. — Это та самая отравленная дрянь, провонявшая вулканом, м-м?
— Уваж-ж-жаемые пас-с-саж-жиры! Нап-напоминаем! З-з-запрещ-щается трогать з-з-замок и ру-у-учки вых-х-ходов!.. — вдруг раздался шипящий женский голос.
Я испуганно вздрогнул: в середине салона стояла та самая стюардесса, что в начале полета так грубо и бесцеремонно лишила мою сумку формы и, похоже, девственности.
— Ос-с-сновные вых-ходы рас-с-сположены сле-е-ева!.. — И стюардесса угловато взмахнула рукой.
Из-за взмаха с ее кисти сорвалась кожа. Пролетев через весь салон, словно резиновая тряпка, кожа липко шлепнулась на лоб одной из пассажирок и противно свисла с ее носа. Через мгновение она слякотно сползла с перепуганного лица пассажирки, и та истошно завопила, начав истерично бить себя по щекам.
— Такж-ж-же вых-ходы с-с-снабжены н-н-надувными тра-а-апами!.. — противно прогнусавила стюардесса.
На ее теле с треском надулись мутные пузыри, натянув ее униформу и обезобразив ее покрасневшее лицо. Затем коротко тренькнуло, звякнула пуговица — и кожа стюардессы лопнула, разлетевшись по всему салону облаком из бесцветных липких лент и капелек. Стюардесса сосредоточенно вытряхнула из промокшей униформы остатки кожного покрова и подняла голову. У нее было лицо Козетты — хмурое, тревожное, с глубокомысленно отвисшей челюстью.
Повисла гнетущая пауза — а затем все пассажиры разом заорали, заглушив своими воплями на разных языках гул турбин.
— Трутень… — прошептал я, с дрожью вставая.
Между тем каштановые волосы стюардессы-трутня жутким париком сползли на пол, и пассажиры завопили еще истошней, увидев ее лысину, на которой тончайшими нитями заколосились новые волосы — раскрашенные под шахматную доску.
— Бла-а-агодарим за внима-а-ание! — зловеще протянула стюардесса-трутень. — А тепе-е-ерь верни-и-ите предполе-е-етные конф-ф-фетки обра-а-атно!
— О-ля-ля! А я в форме та еще штучка! — мгновенно оценила Козетта и схватила свой фотоаппарат. — Вот она — моя долгожданная сенсация! М-м-м! И со мной же на главных ролях!
Я лихорадочно поднял остатки стронгилодона в пакетике и неуверенно наставил их на стюардессу-трутня. Та плаксиво поморщилась и жеманно поправила отросшие волосы — совсем как Козетта. После этого из-под нижней челюсти стюардессы-трутня с противным чавканьем показались мандибулы, а ее глаза выскользнули из орбит, став желтовато-белесыми, словно у сваренной в униформе рыбины.
Толстяк растерянно перевел взгляд на свою бутылку коньяка и обреченно закрыл ею лицо.
— Багет мне в зад… — потрясенно произнесла Козетта, судорожно фотографируя трутня.
— Отойди, «багет»! — Я оттолкнул Козетту и с готовностью выступил в проход. — Если сейчас будет то же, что и у Сагзавы, — разобьемся!..
— Что? Почему? — не поняла Козетта, выходя за мной следом и продолжая снимать.
Стюардесса-трутень раскрыла на щеках жаберные щели, и они характерно затрепетали, распыляя некий токсин. По салону сейчас же пошел удушливый и сладковатый запах меда.
— Вот почему! — крикнул я Козетте, делая острожный шаг вперед. — Только стронгилодон от лица не убирай! Начнешь засыпать — ешь его! Правда, от него околеть можно!
— «Коколеть»? — растерянно переспросила Козетта, неверяще посмотрев на цветок в руке. — А, поняла: сдохну, как говорят русские! В протоколе об этом еще была смешная такая пометка! — И она жадно принюхалась к стронгилодону.
Пассажиры тем временем притихли, обмякли — и безмятежно потеряли сознание. Я со странным безразличием посмотрел на захрапевшего толстяка, чей открытый рот по-детски выдул пузырь из слюны, и с удивлением почувствовал, как мои веки многократно потяжелели, словно на них оказалось по свинцовой капле.
— Глупый цветик не помогает!.. — вяло ужаснулся я.
Неожиданно двигатели самолета обиженно взвыли, а сам он начал уходить в ленивое пике. Нас тряхнуло, и несколько пассажиров безвольно ударилось об потолок. Меня, в свою очередь, швырнуло вперед — прямиком в объятия стюардессы-трутня, проворно поймавшей меня за уши. Стюардесса-трутень цыкнула — и потянула мои уши в разные стороны.
— Ай-ай-ай! Блин, п-пусти! — растерянно прохрипел я, роняя пакетик со стронгилодоном. — Г-г… гах… гадина! Да я тебе сейчас сам… с-с-сам…
Пытаясь сделать стюардессе-трутню что-нибудь неприятное, я глупо схватил ее за мандибулы и постарался их с корнем выломать. Стюардесса-трутень на миг замерла — а затем с аппетитом клацнула своим кошмарным вторым ртом.
Поделиться книгой: