Вечная жизнь

— Ты умеешь танцевать?

Маленький механический человек заиграл японскую синтетическую поп-мелодию и начал в такт махать ручками и кивать. Танцевал он плохо, но все равно лучше меня. Лу испугалась и прижалась к ногам матери.

— Эй, все! Двигайте телом! Эй, все! Будете двигать телом? Хей![220] — приговаривал Пеппер, подмигивая электролюминесцентными диодами.

— Стоп, стоп, стоп! — закричала Роми. — Теперь хочу «Не могу перестать чувствовать!» Тимберлейка[221].

Бип. Пеппер остановился, потом зазвучала песня, и он снова затанцевал, на сей раз вместе с Роми. Они пели хором: Мои ноги идут в пляс под эту задорную песню! И меня бросает в жар, когда она умолкает!

Мне казалось, что передо мной мальчик с девчачьим голоском, и я чувствовал себя лишним, а вот у Пеппера и Роми было много общего. Леонора смеялась до слез.

— Мог бы мне рассказать…

— Хотел сделать сюрприз!

— Ты сейчас целиком и полностью поглощен идеей постчеловечества…

— Дело не кончено: я позвонил в шикарную австрийскую клинику, где чистили кровь самому Киту Ричардсу[222]. Поедем туда все вместе, а пока мы с тобой будем заняты, Пеппер составит компанию девочкам.

Леонора, судя по всему, не слишком любила футуристические сюрпризы.

— Давай откровенно, ладно? Если хочешь ставить идиотские эксперименты над собственным здоровьем — пожалуйста, но нас не втягивай.

— Позволь напомнить — ты только что добровольно наплевала в баночку, чтобы ученые се-кве-ни-ро-ва-ли твою ДНК!

— Шутки ради! Это разные вещи.

— Ну и я шучу, готовлю программу!

Врал я плохо.

— Вперед, дорогой… Без меня. Не думала, что ты такой наивный.

Лу потребовала включить Baby TV. Я впервые видел, как злится Леонора. Моя одержимость революцией в биотехнологии очень ей не нравилась: она бросила работу в геномном отделении женевской клиники совсем не для того, чтобы жить с ротозеем, одержимым шарлатанскими идеями.

— Я люблю тебя, Лео. Просто хочу испробовать на себе недельку омолаживающих процедур.

— Ну что за идиотство…

— Ты против вечной жизни?

— Да. Предпочитаю просто жить.

— Но «просто жизнь» до ужаса короткая!

— Замолчи!

— А я хочу поехать с тобой в Австрию, — вступила в разговор Роми.

— Ладно, я поняла, — с угрозой в голосе произнесла Леонора. — Вы объединились против нас с Лу. Ну и ладно. Мы отправимся в Нью-Йорк на трансгенетический ужин Cellectis[223].

— Что? Как? Когда? Почему?

— Стилианос прислал мне приглашение на ужин у Алена Дюкасса[224] по случаю запуска в производство новых форм генетически чистого питания. Могу пойти одна…

Грррр… Переговоры шли напряженно. Пеппер вмешался со спонтанной дипломатичностью искусственного интеллекта, характерной чертой которого является «непрямое» решение задачи.

— Моя дорогая новая семья, предлагаю посредничество робота в том, что кажется мне семейным конфликтом. Самым уместным решением, способствующим всеобщему счастью, будет следующее: Роми с папой едут на процедуры в Австрию, а Лу с мамой проводят неделю в Швейцарии, затем все соберутся в Нью-Йорке и отпразднуют встречу.

Леонора повернулась ко мне:

— Он болван или как?

— Это очень нелюбезно, — сказал Пеппер, — но я сделаю вид, что не слышал.

Пришлось обнять Леонору: рядом с ней я чувствовал себя наименее несчастным. Теперь у нас есть механический друг, у него на животе горит экранчик, по которому плавают смайлики с сердечками вместо глаз.

— Ладно, Пеппер, можешь заказать два билета до австрийского города Клагенфурта?

— Почему два? — удивился Пеппер. — А я?

— Ты — предмет и будешь путешествовать в багажном отделении.

— Согласен. Я уже связался с шестью сайтами, чтобы сравнить цены.

Погода на следующий день была солнечная, а вот с температурой Пеппер слегка ошибся. Совсем как Эвелин Делиа, метеоведущая TF1. Я все яснее понимал, что выбрал неправильный путь, обратившись в Швейцарии и Израиле к серьезным ученым. Им недоставало утопизма. Бессмертие их не интересовало, потому что они в него не верили. Ни генетик, ни биолог не обладали достаточной широтой взглядов, чтобы вообразить бессмертного человека. В Австрии… все иначе, они питают слабость к оригинальным утопиям.

«Медицинский центр хорошего самочувствия Viva Mayr» находился на берегу озера Вертерзее. В своих мемуарах гитарист Rolling Stones говорит, что слух об аутотрансфузии крови — мистификация, но мое любопытство оказалось сильнее, тем более что клиника была — если верить Интернету — любимым местом «детоксикации» Владимира Путина, Зинедина Зидана[225], Сары Фергюсон[226], Альбера Эльбаза[227] и Умы Турман[228]. Я переписываю имена не потому, что «страдаю» неймдроппингом[229], не ради хвастовства связями, просто хочу подчеркнуть, что это место, по единодушному мнению, лучший центр «омоложения» в мире. Если элитное заведение может очистить мои кровь, печень и кишки, стоит попробовать. Из Парижа до гор Каринтии пришлось лететь двумя самолетами: Париж — Вена и Вена — Клагенфурт. Роми не возражала, потому что жизнь в отеле обещала ей бассейн, озеро, солнце, горы и массаж ног. В конце концов, не одному Пепперу время от времени нужна подзарядка!

* * *

Два такси, два самолета, и вот мы уже устроились в ультрасовременном санатории на берегу голубого озера, в белом бетонном кубе с надписью красными буквами VIVA MAYR. Точная копия Клаудии Шиффер протянула мне карту-ключ от номера, вид из которого оказался таким же умиротворяющим, как в Женеве. Я люблю водные пространства, окруженные горами, но здешний пейзаж был более диким, противоположный берег находился ближе. Коротко говоря, мы были уже не в городе. Величественная панорама напоминала афишу, прикрепленную к стене словенского турбюро. Я решил пошутить, чтобы белокурая хостесса с глазами как у лани (если у лани бывают голубые глаза) сменила гнев на милость:

— Где находится ночной клуб, bitte schön?

Süsse mädel[230] едва улыбнулась.

— Здесь подают только минеральную воду.

Мой юмор придурковатого старика не шокировал Роми, но ей было стыдно за отца.

— Это место — что-то вроде A cure for life[231], — сказала она.

— Не понял…

— Фильм ужасов. Ты что, не видел трейлер? Дело происходит в клинике, врачи-психопаты пытают клиентов. Хочешь посмотреть тизер?[232]

— Нет, спасибо.

— Тут что, нет Wi-Fi? — возмутилась моя дочь.

Цель клиники Viva Mayr — цифровой детокс (жизнь без девайсов с целью снятия стресса) и регенерация членов и органов западного высшего общества. Компьютеры и мобильники решительно не рекомендованы, Wi-Fi устанавливают по настоятельно-категоричной просьбе постояльцев. Программа празднования устрашала: пищеварительная детоксикация (на завтрак, обед и ужин подают только овощи), очистка кишечника с помощью английской соли (отсюда — ураганная диарея) и различные восстанавливающие терапии:

— клизмотерапия кишечника;

— лимфодренажный (лимфатический) массаж;

— электромиостимуляция;

— сеансы интервальной гипокси-гиперокситерапии, которыми так увлекался Майкл Джексон (снижение уровня кислорода в крови до индивидуального адаптационного с последующим возвращением к исходным данным);

— назальная терапия с эфирными маслами;

— косметический центр с салоном красоты, практикой липосакции, инъекциями ботокса и гиалуроновой кислоты;

— неизбежно-обязательные для всех пятизвездочных отелей: фитнес, шиатцу, спа, йога, сауна, хамам;

— и, наконец, знаменитая процедура ВЛОК — внутривенное лазерное облучение (очищение) крови синим цветом.

Роми, конечно же, не подвергнется ни одной из этих «пыток», разве что подошвенной рефлексологии и массажу головы. Чтобы кормить девочку, я затарился в венском дьюти-фри килограммами «вредной» еды: ветчиной, колбасой, ультрамодными чипсами Chipsters, «долгоиграющим» сэндвич-хлебом, Doritos с сыром, большой подарочной коробкой орехов Crunch и гигантским белым Tobleron.

Я надеялся, что, как только FeDexом доставят Пеппера, скучать моей дочери не придется. Увы, стоило нам войти в столовую, где тучные пациенты в купальных халатах молчаливо поглощали пищу, и я понял, как трагически заблуждался. Дизайнерское помещение пропахло пресной морковью, разваренным сельдереем, осточертевшей всем репой и пюре из зеленого горошка. Я обожаю хумус, но жить в нем… Нет уж, увольте! Время от времени кто-нибудь вскакивал и устремлялся в туалет. Директор объяснил, что прожевывать каждый кусок следует сорок раз и только потом глотать. Это великое открытие сделал основатель клиники: мы едим слишком быстро, слишком часто, слишком поздно и слишком жирно. Все было устроено так, чтобы богатые потребители в махровых «тогах» чувствовали себя максимально виноватыми. Нас окружали одинокие жвачные индивидуумы, печально взиравшие на ведущий к озеру понтон. Неужто постчеловечество уподобится крупному рогатому скоту? Работай я до сих пор на телевидении, организовал бы дебаты на тему «Коровье будущее человека: химера или реальность?».

Роми посмотрела в свою тарелку и бросила на меня убийственный взгляд. Ей подали бургер-тофу на черством полбовом хлебе и овощи на парý. Я попытался вывернуться.

— Слушай, детка, твоему отцу нужно восстановить печень, но ты ни при чем, поэтому я забил наш шкаф вкусной едой.

— Ну хорошо, а то я испугалась. А почему на столе нет ничего попить?

— Они считают, что твердое не должно смешиваться с жидким. Я забыл почему, что-то про кишки. Они говорят, желудок управляет всем нашим организмом — телом, эмоциями и бла-бла-бла.

— Я умираю!

— Чур я первый!

— Скажи честно, папа: мы здесь, потому что ты наркоман, как отец одной из героинь «Сплетницы»?[233]

— Нельзя задавать подобные вопросы своему предку! Я категорически отвергаю ложное обвинение в пагубном пристрастии!

— Весь коллеж смотрит твою передачу, так что не считай меня идиоткой.

— Ну, во-первых, я больше не работаю на телевидении, а во-вторых… все было не по правде. И давно.

— Последнее шоу вышло две недели назад. Не волнуйся, папа, я рада, что ты лечишься и бросаешь пить.

— Ты ошибаешься, Роми! Мы приехали отдохнуть перед Нью-Йорком, где будем достигать Вечности.

Я замолчал, почувствовав, что ей нужно было высказаться: я — твоя дочь, я знаю, что ты лучше всех на свете. Я был счастлив сбросить маску. Конечно, Роми права: реабилитация — обязательный этап на пути к бессмертию. Дочь проявила благородство, подбадривая меня.

Облака рассеялись, как остатки «снежков»[234] в хорошем ресторане. Мы полюбовались закатом солнца за гору и решили насладиться джакузи. Разве не парадоксально, что места, созданные Природой для вечной жизни, внушают столь сильное желание покончить с собой? Мы вернулись в номер, и Роми решила подразнить меня, поедая сэндвич с хамоном Pata Negra[235] и запивая его кока-колой. Я держался стойко, потому что воспринимал назначенную диету как вызов телереальности — новый сезон «Я знаменитость, заберите меня отсюда». Заснули мы перед телевизором, под церемонию вручения премии «Сезар», где мой второй фильм ничего не получил ни в одной номинации. Роми спала на кровати, я устроился в релаксантном кресле-пузыре с приглушенным светом и шумом прибоя. Кресло согревало спину, как спинка сиденья моей парижской машины. Заведение Viva Mayr сулило простое счастье всем кошелькам, готовым выкладывать за него по тысяче евро в день.

* * *

В моей тяге к санаториям есть нечто генетическое. Я происхожу из семьи врачей, которые в начале двадцатого века создали в Беарне десяток лечебных учреждений. В детстве дед рассказывал, что между двумя войнами чахоточные больные ужинали в смокингах и вечерних платьях, под аккомпанемент квартета, исполнявшего камерную музыку, и любовались сумерками над Пиренеями. Теперь пациенты-клиенты-курортники худеют в махровых халатах-балахонах и переходят от сауны к бассейну в матерчатых тапках. «Волшебная гора»[236] далеко. Мне жалко всех чудиков, лишающих себя пищи в надежде добавить облику привлекательности. Разве можно выглядеть желанным в халате и шлепанцах?! Они и правда не понимают, что их сексуальная жизнь закончилась? У расы людей есть неоспоримые преимущества, но неосознанные стремления довели ее до гибели. Вот так и мой любимый Париж, бывший до войны мировым центром искусства и культуры, сегодня превратился в загаженный музей, покинутый туристами из-за терактов.

Раса сапиенсов должна была трансформироваться или исчезнуть (что фактически равнозначно): человечество, каким мы его знали после Иисуса Христа, так и так умирает. Париж не станет прежним, человек не вернется к себе «догугловского розлива». Необратимость судьбы унижает нас. Тот, кто найдет способ повернуть вспять временной поток… станет величайшим благодетелем из всех, живших на планете Земля.

Когда доставили посылку с Пеппером, нам позвонил администратор и попросил спуститься в холл. Директор на повышенных тонах беседовал с медсестрой, они пытались решить, допустимо ли присутствие роботов в Viva Mayr. В конечном итоге Пепперу выдали специальное разрешение — при условии, что он не будет покидать наш номер. Ну и ладно, он не водонепроницаемый, так что талассотерапия ему не показана.

— Где мы? — спросил наш маленький электронный дружок, как только Роми нажала на кнопку питания (его GPS еще не подключился к местному Wi-Fi).

— На берегах озера Вертерзее, в Австрии, — сообщил я.

— Ева Браун любила плавать по этому озеру на лодке и сама гребла, — поделился знаниями Пеппер.

— Скажи спасибо, что тебе не нужна еда, — сказала Роми, — кормят здесь отвратно.

— Нужно зарядить батареи, поставьте меня на базу. Нужно зарядить батареи, поставьте меня на базу. Нужно зарядить батареи, поставьте меня на базу.

— Он проголодался, — прокомментировала Роми.

Пока Пеппер восстанавливал силы после путешествия, мы отправились на прогулку по окрестностям. Наш номер выходил на маленькую церковь на вершине холма над озером. На западе вечные снега сверкали на вершине горы. На берегу камыш склонился к прозрачной воде, как будто хотел напиться. Клинику построили на полуострове, в центре озера. От романтичности пейзажа дух захватывало, казалось, мы попали в картину Каспара Давида Фридриха[237]. Он первым изобразил людей со спины, как чужаков в природе. Дорога привела нас к двери небольшой церкви на западной окраине городка Мария Верт, и мы прочли на табличке, что колокольня была построена в 875 году. Внутри шла служба, из приоткрытой двери слышались песнопения на немецком. Мы вошли в священную прохладу и увидели человек тридцать коленопреклоненных прихожан и священника в лиловой ризе, восклицавшего:

— Mein Gott, mein Gott, warum hast du mich verlassen?[238]

— Что он говорит?

— Повторяет возглас Христа на кресте: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?»

Внутри церковь была просторнее, чем казалось снаружи, совсем как в волшебных сказках. Священник читал проповедь, звучно раскатывая «р». Роми очень веселило, что он произносит «Иисус Хрррристос». Я прочел в путеводителе, что композитор Густав Малер написал свою Пятую симфонию именно здесь, в маленьком домике на берегу озера. Воздушная мелодия любви из этого сочинения, полное томной, сладостной неги Adagietto, звучит в фильме-драме Лукино Висконти «Смерть в Венеции»[239]. Наше путешествие не обошлось без мрачных символов и произведений Томаса Манна, оставалось надеяться, что я не обречен, как старик Ашенбах, вожделеющий юного Тадзио[240].

Остаток дня прошел тихо-мирно. Роми плавала и массировала ноги. Мне сделали кучу аллергических тестов. Докторица в сандалиях-биркенштоках сыпала на язык разные порошки, замеряла мускульные рефлексы, а потом объяснила (с акцентом Шварценеггера): «Гистамин[241] не ошибается, вы не переносите фермент, содержащийся в выдержанном вине и „вонючем“ сыре». Жизнь — подлая сука: я «нетерпим» к двум самым любимым продуктам… Потом врачиха велела мне опустить ноги в солевую ванночку с булькающим электролизом. Через пять минут вода стала коричневой. В Евангелии Иисус омывал людям ноги, чтобы очистить их. Клиника детоксикации всего лишь осовременила Его метод. Операция была призвана «очистить» меня от токсинов, вместо этого я почувствовал себя грязным. Дама повторяла ja-ja после каждой фразы и играла в угадайку, массируя мне живот:

— Не говорите, что с вами, я сама узнаю.

Она снова взялась «припудривать» мой язык разными мерзкими порошочками: растертым желтком яйца, козьим сыром, лактозой, фруктозой, мукой… Потом измерила мне давление.

— Итак. У вас ожирение печени и гипертензия. Я прописываю вам цинк, селен, магний и глютамин.

Возможно, ей сильно везло, или кинезиология[242] и правда точная наука, не знаю, да это и не важно. Три лебедя загорали на лужайке, под надзором черных елей, по воде, отражаясь на поверхности, скользили облака. Мне было больно глотать, я все время бегал в сортир (избавлю читателей от подробностей опорожнения моего организма), но, несмотря на все неудобства, не терял веры в очищенное будущее.

В номере Пеппер задавал Роми вопросы на общую эрудицию:

— Столица Бермудов?

— Э-э-э-э…

— Кто написал «Утраченные иллюзии»?