Дикарь

Один из дней выдался ясным и солнечным. Накануне я проявила чудеса трудолюбия и выносливости, расчистила двор от снега. Теперь в моем распоряжении была приличная площадка перед домом с высившимися вокруг нее сугробами. Честно гордилась собою и считала, что первый экзамен на выживание в суровых условиях сдала на отлично. Заскучав в доме, я вышла подышать хвойным морозным воздухом и погреться в лучах блестючего зимнего солнца. И тут я увидела ее. Это была медведица из моего сна. Пусть он мне не снился после того как вернулась память, но я сразу поняла, что это она. А еще я опять не сомневалась, что это самка.

Она стояла возле ближайшей сосны и смотрела на меня, не мигая. Глаза ее казались слишком умными для такого дикого животного. Я точно знала, что невидимая стена вокруг участка никуда не делась. А это значит, что проникнуть на мою территорию самка не сможет. Да и она вела себя странно, не делала никаких попыток приблизиться. Лишь наблюдала, словно изучала меня. Тогда и я решила проявить не меньшее упрямство, хоть и читала когда-то, что медведям нельзя смотреть прямо в глаза, что столь пристальное внимание их нервирует, злит. А учитывая, что в это время года все нормальные медведи спят в берлогах, то эта самка – шатун, а значит, особенно озлобленная и голодная. Но и я упрямая, а поэтому скрестила с ней взгляды, все больше погружаясь в нереальность происходящего.

Сколько длился наш поединок, не знаю. Только сдаваться первая не собиралась, чувствуя, как в душе разрастается упрямство. Наконец, зверюга не выдержала, встала на задние лапы и утробно заревела, тряся головой. При этом она продолжала смотреть на меня, и во взгляде ее явственно читалось предупреждение, даже угроза. Я отказывалась это понимать, потому что такого не могло быть. Не может медведица так осмысленно смотреть. Она разве что не говорила по человечьи. А хотелось бы… Я желала знать, о чем она меня предупреждает. Очнулась я, только когда медведица скрылась в лесной чаще. Захотелось поскорее спрятаться в доме от животного страха, что завладел мною в тот момент. Сидя возле очага и грея закоченевшие руки и ноги, я решила непременно поговорить об этом с Андреем, когда он вернется. Если он вернется… Прошло уже пять дней с момента его исчезновения, и надежда на возвращение становилась все более призрачной. В тот момент я отчетливо поняла, что не хочу тут оставаться одна, что привыкла к его обществу, пусть оно и было довольно специфичным.

Андрей вернулся через два дня после моей встречи с медведицей. Я уже почти перестала его ждать и готовилась к зимовке в одиночестве, когда он появился на пороге дома. Не успев обрадоваться, я испытала настоящий шок. Одежда на нем была изодрана в лохмотья. В прорехах повсюду зияли страшные раны, из которых обильно сочилась кровь. Он держался за косяк, с трудом оставаясь на ногах. В глазах его плескалась боль, но с губ не срывался ни единый звук.

Моя реакция была инстинктивной, сообразить я не успела. Подлетела к нему и поддержала, чтобы не упал. Каким-то непостижимым образом его боль передалась мне, словно это я была вся изранена.

Кое-как я довела его до топчана и уложила поверх одеяла. Все так же молча метнулась за ножницами и принялась срезать с него одежду. Все это время он, не отрываясь, смотрел на меня, словно собрался хорошенько запомнить перед смертью.

Глава 6

– Не вздумай умирать!.. – как заведенная твердила я, отдирая от него лоскуты одежды.

Взору моему открывались раны, каких я раньше не видела даже в страшном кино. Одна глубже другой. Сколько же он потерял крови? Как вообще не умер по дороге?

– Андрей, очнись, – тряхнула я слегка его, когда заметила, что он уже с трудом держит открытыми глаза.

Откуда-то пришли знания, что если он сейчас впадет в беспамятство, то я уже не смогу его вывести из этого состояния.

– Ты должен помочь мне. Что делать дальше? – спросила я, поймав его затуманенный болью, но вполне осмысленный взгляд.

– Промой раны, – с усилием получилось сказать у него.

Быстрее ветра я помчалась в баню, тихо радуясь, что незадолго вскипятила воды, хотела помыться. Оторвав кусок ткани от собственного чистого комплекта белья, я принялась промывать раны на его теле, борясь с дурнотой. Очень боялась сама бухнуться в обморок, не вынести вида его истерзанного тела. Да кто же такое мог сотворить?!

Он морщился, но терпел, с губ его по-прежнему не срывалось ни звука. Железный человек, не иначе.

– Дальше что? – спросила я, когда промыла все многочисленные раны. Неослабевающая боль помогала ему оставаться в сознании, и я была этому рада, хоть и страдала вместе с ним.

– На полке, возле входной двери возьми банку… Там мазь… – вновь велел он. – Смажь раны и наложи повязки. Это остановит заражение.

Я нашла нужную банку по запаху. Сразу вспомнила его – именно этой мазью он лечил мою ногу, когда я только появилась тут. В ход снова пошла моя сорочка. Пришлось всю ее изорвать на бинты. Ничего, о смене белья я подумаю позже. Гораздо важнее сейчас сделать все, что в моих силах, для его спасения.

Я трудилась долго, до ломоты в спине и темных кругов перед глазами. Пот стекал по мне градом, то ли от слабости, то ли еще от чего. Чувствовала я себя ненамного лучше Андрея, когда обработала все его раны и наложила повязки.

– Что дальше? – вгляделась я в его глаза, пытаясь определить, стало ли ему хоть немного легче. – Сильно болит? – не удержалась от вопроса, чувствуя, как задрожали губы.

Только этого еще не хватало – разрыдаться у него на глазах! Неужели я до такой степени испугалась, что он умрет? Да я почти на гране истерики нахожусь! Или это крайнее утомление на меня так действует?

– Легче… – пробормотал он. – Спасибо!

Это было первое слово благодарности, которое я от него услышала. Черт знает почему, но мне стало приятно. Я даже заставила себя слегка улыбнуться.

– Ты еще поил меня каким-то отваром. Как его приготовить? – вспомнила я.

Этой нехитрой премудрости Андрей меня тоже научил. Через полчаса я уже поила его отваром, подмечая, как к щекам его возвращаются краски жизни. Неужели у меня получилось отвоевать его у костлявой старухи с косой?

– Мне надо поспать, – сказал он, допивая отвар и откидываясь на подушку.

– Конечно! – устроила я поудобнее его голову и накрыла до подбородка одеялом. – А потом ты мне все расскажешь…

Последние слова я хоть и произнесла вслух, но тот, кому они были адресованы, их не услышал. Андрей уже крепко спал. На меня же навалилась такая апатия, будто я пережила величайший стресс в жизни.

Я уселась на пенек возле очага и привалилась к каменной стенке, нагретой огнем. Даже жар, исходящий от нее, не мог прогнать дрожь, что прокатывалась по моему телу крупными волнами. Слезы сами полились из глаз. Рыдания душили меня, но я старалась делать это молча, захлебываясь слезами. Мамочки родные! Такого ужаса я не испытывала ни разу в жизни. Один на один с израненным до такой степени человеком. Одна в глухом лесу. Кругом снег и дикие звери. Что если он умрет? Вдруг у меня не получилось оказать ему своевременную помощь?..

Мне стало так страшно в очередной раз, что слезы высохли сами. Вместо них появилась потребность постоянно видеть его лицо, прислушиваться к неровному дыханию, следить за мимикой. Я поняла, что не могу выпускать его из виду, чтобы вовремя оказаться рядом. Недолго думая, я подкатила пенек к топчану и уселась на него. Какое-то время сидела прямо, как натянутая струна, не отрывая взгляда от его лица. Резкая боль в натруженной спине заставила меня согнуться и положить голову на край ложа. Но и из этой позы я не переставала пристально разглядывать Андрея.

Одежда его уже давно сгорела в огне. Ее я, не раздумывая, бросила в очаг, как только срезала с него. Наверное, если он выживет, то потребует отчитаться за такое варварство. Если выживет… «Боже, помоги мне. Не оставляй тут одну. Пусть он поправится». Первый раз я до такой степени сознательно возносила молитвы всевышнему. Если пока он пропадал где-то, я наивно думала, что смогу перезимовать одна, то, увидев его еле живого, я поняла отчетливо, что умрет он, умру и я. Откуда пришла эта мысль, не знаю, но она сверлила мозг безостановочно.

Я сидела возле постели больного, как самая добросовестная сиделка, пока глаза не начали слипаться. Как уснула, даже не заметила. Проснулась от непонятных звуков. Не сразу сообразила, что слышу голос Андрея. Да и звучал он как-то непривычно – глухо, невнятно, монотонно.

– Сонно… Молодо… Ветрено… – бормотал Андрей.

Слова чередовали друг друга, но смысла я не улавливала. Он словно молился или колдовал. Стоило взглянуть на его лицо, как я снова покрылась липким потом. Черты заострились, рот обметало, дыхание срывалось с губ рванными порциями.

Дрожащей рукой я прикоснулась к его лбу и сразу же отдернула руку. У Андрея был сильнейший жар. Он не молился и не колдовал. Он бредил!

Я заметалась по комнате, заламывая руки от бессилия. Что можно сделать? Как сбить жар? Думай, Ната, думай. Что делала мама, когда я болела? А болела я каждый раз неслабо, с высоченной температурой. Прохладное обертывание! Точно! Вряд ли я найду у него аптечку и медикаменты, значит, на жаропонижающее рассчитывать не приходится. А так я собью жар на целый градус, не меньше.

Снова в ход пошла моя сорочка. На этот раз пришлось снимать ту, что была на мне. Да и бог с ней, сошью новую… Я разорвала ее по швам и смочила в прохладной воде. Сдернула с Андрея одеяло. Он даже не пошевелился, продолжая бормотать в бреду. Лицо было почти такое же бледное, как ткань, что я накладывала на него, смачивая водой. Кусок влажной материи приложила ко лбу, где-то слышала, что так тоже делают при сильном жаре.

Спала ли температура? Я щупала его лицо, шею, но они мне по-прежнему казались ужасающе горячими. Что еще можно предпринять, пока он не сгорел?

В котелке оставался целебный отвар. Я не знала, помогает ли он при жаре, но влила Андрею в рот полную кружку, поддерживая голову и следя, чтобы жидкость не выливалась, а глоталась.

Дальше я сделала то, на что никогда бы не решилась в нормальном спокойном расположении духа. Я разделась до гола и легла рядом. Накрыла нас обоих одеялом, подоткнула его со всех сторон и прильнула к разгоряченному телу. Жар охватил моментально и нестерпимый. Я сразу же начала потеть, но терпела, не раскрывалась. Казалось, что пара градусов с Андрея сразу же переметнулось на меня. Даже дышать стало трудно из-за испарений, вырывающихся из-под одеяла.

Так я и заснула, страдая от жары и не соображая уже, у кого высокая температура, у него или у меня.

Пробудилась я от внутреннего толчка. Сначала ничего не могла сообразить, а потом наткнулась на внимательный взгляд. Андрей лежал рядом и рассматривал меня. Машинально я протянула руку и коснулась его прохладного лба. Движение было скорее инстинктивным, чем осознанным. Оно явилось продолжением минувшего дня. И только потом я сообразила, что лежу голая в его постели. Вот тут я оцепенела, вцепившись в одеяло и натягивая его до подбородка. В глазах Андрея мелькнула насмешка, а мне сознание подсказало, что кризис миновал.

Не говоря ни слова, он откинул одеяло и встал с постели. Не стесняясь наготы прошелся по комнате, покопался в большой корзине в углу и достал целехенькие рубаху со штанами. Вот те раз! Я, значит, извела на него всю одежду, а он… И сколько еще у него запасных комплектов? Но все это мелькнуло в голове и исчезло. Гораздо более пристально я рассматривала его обнаженную фигуру. Да он настоящий атлет. С такими идеальными пропорциями ему бы красоваться на каком-нибудь анатомическом плакате. По нему можно изучать строение мужского тела. Каждая мышца на месте, ни грамма лишнего жира.

Тьфу ты! И что за мысли лезут в голову?! Я в раздражении отвернулась к стене, соображая, как сказать ему, что мне нечего надеть. Не валяться же целый день в постели. Да и потом… что я надену потом?

Хлопнула дверь. Ну вот, он ушел. Конечно, зачем уделять внимание человеку, который всего-навсего спас ему жизнь?

Не успела я расстроиться по-настоящему или придумать, как встать с постели и не опозориться, как вернулся Андрей и протянул мне какие-то вещи.

– Из этого можешь смастерить себе одежду, – сказал он и отвернулся, направился к очагу, который давно погас. Только тут я сообразила, что в комнате холодно, а он разгуливает с голым торсом (срамное место он прикрыл, а вот торс даже не потрудился одеть).

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я, и голос мой прозвучал, как у раненного мышонка.

– Отлично!

– Но вчера…

– На мне все быстро заживает, – перебил он меня. – Раны уже затянулись, повязки скоро можно снять. И… спасибо тебе.

Я боролась с разочарованием и попранной гордостью. Получается, что все мои переживания и слезы были напрасны?

Тем временем Андрей накинул полушубок и остановился в дверях. Обернулся и ничего не выражающим голосом произнес:

– Я на охоту. Справишься тут без меня?

– Где ты пропадал? – вырвалось из меня. Исчезнуть ему снова без объяснений я не позволю.

– Лучше тебе об этом не знать.

– Да что ты говоришь!

Я была так возмущена, что даже села в кровати, буравя его сердитым взглядом.

– Считаешь нормальным, что пропадаешь на неделю, бросаешь меня тут одну?!

– Ты под защитой.

Он говорил спокойно, не повышая голоса. Орала я и ничего не могла с этим поделать.

– Под чьей?

– Моей, конечно, – пожал он плечами и снова собрался выйти.

– Вокруг медведи бродят!.. – снова выкрикнула я, хватаясь за эту мысль, как за спасительную соломинку.

Андрей снова обернулся.

– Ты видела медведей? – спросил он, и в голосе его я расслышала напряжение.

– Да! – воинственно вздернула я подбородок, в самый неподходящий момент сообразив, что нахожусь не в самом выгодном положении, сидя голой в постели. – Она была какая-то странная, пятнистая. Сроду о таких не слыхала…

Мой монолог остался без ответа. Андрей замолчал и о чем-то думал, а потом все так же спокойно произнес:

– Звери тебе не страшны. На границе стоит защита, ни одна тварь не сможет проникнуть на нашу территорию.

С этими словами он ушел. А я задумалась. И почему я довольна? Усиленно анализировала мысли, что безостановочным потоком бурлили в голове. От того что он медведицу назвал тварью или что территорию назвал нашей? Чем дольше думала, тем больше склонялась к мысли, что и то, и другое.

Тут вдруг я сообразила, что нельзя терять времени. Проворно выскочила из кровати и размотала куль с тряпьем, что он принес. Моему взору предстали (естественно!) вещи Андрея – огромные и бесформенные. Времени в запасе у меня было не так уж и много, поэтому я немедля занялась портняжным делом. Второпях исколола себе все пальцы, но к тому моменту, когда он вернулся с корзиной полной рыбы, мой новый наряд уже был готов. Пусть и не такой «элегантный», как прежние, но вполне себе приличный, а главное, прикрывающий наготу.

Все вернулось на круги своя. Как и прежде Андрей молча принялся чистить и разделывать рыбу. Потом долго жарил ее на вертеле. Единственной фразой, что он произнес, стала приглашение к ужину. Но в тот момент я уже была до такой степени голодная, что задавать вопросы не стала. Вместо этого накинулась на вкуснющую рыбу, как на самый изысканный деликатес.

Ближе к ночи меня серьезно озаботил вопрос, где он собирается спать? Проводить ночь с ним в одной постели не собиралась. Вчера он был болен, и я серьезно опасалась за его жизнь. Да что уж там, я спасала его от смерти, как думала сама. А сегодня он здоров как бык, а поэтому пусть убирается спать туда, где спал до этого. А где он, кстати, спал?..

Только я собиралась вынести эту тему на обсуждение, как Андрей заговорил первый:

– Ложись спать, – кивнул он на топчан. – В сарае спать холодно. Сооружу себе ложе тут.

С этими словами он вышел. Вернулся через несколько минут, неся охапку соломы. Таких ходок он сделал несколько, пока не соорудил себе возле противоположной стены что-то вроде ложа. Я задалась вопросом, чем он будет укрываться, а потом подумала, что с его здоровьем покрывало ему ни к чему.

На улице властвовала ночь, огонь потрескивал в очаге, а у меня было ни в одном глазу. Нагромождение мыслей вытеснило сон. Я ворочалась в постели, пытаясь думать о чем-то приятном, как привыкла делать с детства, но ничего не получалось. Все время возвращалась к одному – как так случилось, что я попала в такую дурацкую ситуацию? Понимала, что жизнь моя изменилась безвозвратно. Даже если Андрей выполнит обещание и выведет весной меня из лесу, я не смогу жить так как раньше.

Почему-то вспомнился Руслан. Конечно же я думала о нем все время, с момента возвращения памяти. Но сейчас мне показалось, что я будто вижу его со стороны, причем, глазами постороннего человека. Что-то изменилось, но что именно я понять не могла. Во мне теплилась любовь. С каким бы удовольствием я сейчас оказалась рядом с ним, прильнула бы к его надежной груди, выслушивала бы его добродушно-сердитое бурчание… Наверное, со временем все бы вернулось на круги своя, и мы снова бы стали близки, как раньше. Но это время убегало в другую сторону. Именно! Время работало не на нас.

От всех этих мыслей разболелась голова. Я больше не могла лежать в постели. Тихонько встала, сунула ноги в бурки, накинула шубу и вышла на улицу. Привычно глянула на небо и в который раз поразилась, что созвездие Большой медведицы неизменно остается на месте – ровно у меня над головой. В какое бы время ночи я не смотрела на небо, оно было там. Конечно, я не была сильна в астрономии, но обрывочные воспоминания из школьной программы подсказывали, что так не должно быть. Земля крутится, а значит звезды и созвездия должны менять свое расположение. Не иначе как это место заколдованное, не такое как все остальные. Ну да! Так и есть! А чем еще можно объяснить непослушные звезды? Или как может вырасти невидимая стена, что не пускает меня за границы участка? Не было сомнений, что Андрей ко всему этому причастен. Как же мне хотелось разгадать его тайну, в наличии которой я не сомневалась. Но пока он сам не захочет рассказать, вряд ли я узнаю правду. Оставалось только ждать и стараться нормально существовать в условиях установившегося перемирия. Одно уже успокаивало, что он перестал меня насиловать. И кажется, моя ненависть к нему поутихла.

Глава 7

Моя жизнь превратилась в череду однообразных дней. Я словно потерялась во времени. Могла лишь примерно определить, какой идет месяц, но представления не имела о календарных датах или днях недели. Сожалеть о том, что с самого начала не делала какие-нибудь зарубки, было поздно, прошло слишком много времени.

Уже вовсю властвовала зима. Снегу навалило столько, что каждый день приходилось чистить двор. В основном это делал Андрей, но и я ему помогала, чтобы хоть как-то разнообразить свое существование и не терять физической формы.

Как обычно, почти каждый день Андрей уходил на охоту. Возвращался с каким-нибудь трофеем, разделывал тушу, из которой я потом готовила еду. Трапезы наши не блистали разнообразием, но жизнь свою я уж точно могла назвать сытой. Кажется, я даже прибавила пару килограмм, еще и поэтому старалась больше двигаться.

Я ужасно скучала по родителям, друзьям… по прежней жизни. Всем сердцем рвалась к ним, но понимала, что нужно ждать. Оставалось надеяться, что Андрей выполнит свое обещание, отпустит меня домой.

Мне не хватало обычного человеческого общения. К слову сказать, с Андреем мы практически не разговаривали. Складывалось впечатление, что он меня старательно избегает. Если только была возможность не оставаться в доме, он обязательно ее использовал. В те редкие минуты, когда мы находились в одной комнате, он даже не смотрел на меня, занимаясь своими делами.

С каждым днем я все больше хандрила, и хандра моя рисковала перерасти в депрессию.

Как-то раз, в банный день, как я их называла (в такие дни Андрей растапливал баню, и мы мылись по очереди), он находился в бане дольше обычного, а когда вышел, я едва справилась с изумлением. Он сбрил бороду и усы. С влажными, зачесанными назад волосами и гладким лицом он предстал передо мной совершенно другим человеком.

Откуда-то взялась робость. Если раньше я без всякого смотрела на него, пользуясь тем, что он не обращает на меня внимания, то сейчас бросала взгляды украдкой, каждый раз отворачиваясь, стоило нашим взглядам встретиться. Не понимала, что со мной происходит. Его новая внешность смущала. Побритый он выглядел моложе, еще более мужественней и красивее. Особенно последнее обстоятельство выбивала из колеи, потому что раньше я его не находила красивым. А тут невольно сравнила его с собой и понимала, насколько нелепо выгляжу в одежде собственного изготовления, хоть и всячески старалась придать ей элегантности.

Но даже не это меня смущало больше всего, а то что я вообще стала об этом думать, воспринимать его не как лесного дикаря, а как мужчину. И конечно же услужливая память все чаще стала подкидывать мне картинки, каким он был, когда последний раз принудил меня к близости. Лицо заливала краска, стоило вспомнить, как сама я тогда испытала возбуждение. Как бы я ни гнала эти видения от себя, они возвращались, стоило мне только взглянуть на него. Теперь уже я старалась избегать его и тихо радовалась, когда оставалась в доме одна.

Если раньше я делала попытки разговорить его, которые, впрочем, всегда заканчивались одинаково – Андрей замыкался в себе и уходил из дома, то сейчас даже самый безобидный его вопрос мог сбить меня с толку. Каждый раз, когда он обращался ко мне, я ужасно смущалась, стараясь не подавать виду.

Ночи стали тяготить меня. Я подолгу не могла уснуть, прислушиваясь к его ровному дыханию. Просыпалась внезапно в страхе, что он ушел. Тогда потихоньку вставала, подкрадывалась к его ложу и смотрела на него спящего. Только потом возвращалась в постель. А еще мне опять начала сниться медведица. Каждый раз во сне она неизменно протягивала ко мне лапу. Просыпалась я на том моменте, когда она уже готова была коснуться меня. И какое-то время боролась с безотчетным страхом, который испытывала во сне.

В один из дней Андрей принес с охоты тушку молодого кролика. Я решила его зафаршировать сушеными грибами, которых в сарае хранилось видимо-невидимо. Разделала тушку и вскипятила воду, чтобы распарить грибы. И тут случилось непредвиденное. Снимая казан с кипятком с огня, я не удержала его и опрокинула. Часть воды попала мне на ногу. Боль накатила такая, что я едва сознание не потеряла от шока. Андрей, что в этот момент находился рядом, среагировал молниеносно – подхватил падающую меня на руки и отнес на кровать. Не говоря ни слова, он стянул с меня штаны и осмотрел ногу. Ожог был не очень большим, но болел страшно. Я едва сдерживала слезы.

Не мешкая, Андрей принес со двора снега и какое-то время прикладывал его к ноге, охлаждая обожженный участок. Боль постепенно притуплялась, правда ненадолго, пока снег лежал на ноге. Потом снова возвращалась, но уже не такая резкая.

Покончив с охлаждением, он повел себя так странно, что я даже забыла про боль. Склонившись к моей ноге, он принялся что-то нашептывать. Я приподнялась на ложе и смотрела на него во все глаза. Видела только затылок с гладкими черными, как вороново крыло, волосами и слышала приглушенные бормотания. Ни слова не понимала, но ни единого не пропускала.

Закончив бормотать, Андрей поднял голову и посмотрел на меня.

– Больше не болит? – спросил, притрагиваясь к месту ожога.

– Ни капельки, – затрясла я головой.

А потом и вовсе обомлела, обнаружив, что от ожога не осталось и следа, даже покраснения. Нога выглядела естественной и гладкой… И только тут я сообразила, что нахожусь перед Андреем в одной сорочке, задранной неприлично высоко, что его руки гладят мою ногу, поднимаясь все выше.

Волна неконтролируемого возбуждения захлестнула меня. Лицо опалило жаром, даже дышать стало трудно. Я встретилась с его повлажневшими и потемневшими глазами и поняла, что он испытывает те же чувства.