Влас и Ригель мальчишками бегали смотреть на этих удивительных людей — бурятов, попутно забираясь в бадмаевский огород и непонятно для чего нащипывая полные карманы загадочных трав, которыми вокруг мызы был засажен каждый клочок земли. В коровнике переминались с ноги на ногу тучные коровы, как объяснял осведомленный Ригель — чтобы маленькие Бадмаи — многочисленные дети Бадмаева — пили целебное парное молоко.
Мишка знал о чудесном докторе почти все, ибо его отец, профессор Ригель, непревзойденный специалист в области старения организма, водил с Петром Александровичем близкое знакомство. Миша рассказывал, что Бадмаев готовит переворот в медицине — переводит медицинский труд древних восточных мудрецов. Для этого он отыскал в далеких тибетских горах ветхого монаха-знахаря и перевез к себе на мызу. Каждый день в кабинет Бадмаева приходит ветхий монах, раскрывает старинную книгу и принимается читать по-тибетски, в то время как понимающий тибетский язык толмач переводит услышанное на русский, а Бадмаев, в свою очередь, старательно, не пропуская ни единого слова, записывает все, что говорит переводчик. Маленький Ригель вертелся поблизости, зачарованный дурманящим ароматом восточной тайны и верой во всемогущество бурятского целителя.
Он был большой умница, этот Бадмаев. Миша рассказывал, что доктора на самом деле зовут Жамсаран. В молодости он обучался в Петербургском университете на восточном факультете, в то же самое время записавшись вольнослушателем в Военно-медицинскую академию. Искренне уверовав, крестился, взяв при крещении имя своего кумира — Петра Первого. А отчество Александрович досталось Бадмаеву оттого, что крестным отцом его выступил император Александр Третий. Петр Александрович был невероятно энергичен, помимо врачебной практики занимаясь еще и торговлей с бурятами в Забайкалье. Издавал в Чите газету, оказывал содействие миссионерской деятельности Забайкальской духовной епархии и даже разрабатывал золотые прииски.
Миша Ригель Бадмаева глубоко уважал и теперь, заканчивая медицинский факультет Петроградского университета, дежурил у бурята в лечебнице, помогая с больными и ранеными и набираясь опыта.
Башня мызы, светящаяся желтыми окнами, была видна издалека. Подогнав телегу к дверям, Влас и Ригель внесли Раису Киевну в небольшое помещение приемного покоя и положили на лавку.
— Ты с ней побудь, я за дежурным доктором схожу, — задыхаясь, распорядился Михаил.
Влас покорно опустился рядом с Симанюк на край скамьи и взял ее холодную руку в свои ладони. Лицо девушки было почти красиво. Расплывчатые черты приобрели несвойственную им утонченность, нежный румянец покрыл обычно землистые щеки. Влас невольно залюбовался и вдруг заметил, что Раиса на него смотрит. Смотрит испытующе, так, словно хочет сказать что-то очень для нее важное.
— Что, Раечка? — склонился к ней Влас. — Вам что-то нужно?
Раиса разлепила запекшиеся губы и чуть слышно заговорила:
— Мне обязательно нужно… Скажите Ригелю, я согласна… Пусть через сто лет, пусть через двести, но я хочу, чтобы этого дня, когда случился Бессонов, в моей жизни не было.
Рука ее разжалась, и голова дернулась, откидываясь назад.
А по коридору раздавались быстрые шаги — это торопился Михаил, ведя за собой санитаров. Увидев застывшего возле девушки Власа, Ригель кинулся к ней, хватая за широкое запястье и крича недоверчиво и дико:
— Умерла? Умерла!
Он закрыл лицо руками и так стоял, не обращая внимания на двух переминающихся за его спиной санитаров, не знающих, что предпринять. А когда отнял руки от лица, глухо проговорил:
— Отнесите в прозекторскую. Утром ее вскрою. Сам! Слышите? Никому к Раисе не приближаться!
И, обернувшись к Власу, позвал:
— Идем, Воскобойников, помянем нашу Раису Киевну. Ординаторская пустует, дежурный врач сидит с тяжелым больным.
— Что за больной? — чтобы хоть что-то сказать, спросил Влас.
— Мальчишка-вольноопределяющийся, Паша Руденко. Из Купчино. Подорвался на мине. Остался без рук и ног, да еще и ослеп. У Бадмаева такими инвалидами вся мыза заполнена. Даже думать страшно, до чего страну довели.
Оставив санитаров хлопотать рядом с покойницей, приятели отправились в маленькую комнатку с кроватью и столом. Ригель ненадолго отлучился и вернулся с бутылью спирта и кувшином воды. Стаканы нашлись в пыльной тумбочке, в них Михаил и разлил спирт, разбавив водой.
— Ну, не чокаясь. Пусть земля пухом.
Влас глотнул обжигающую жидкость, и вдруг его пронзила потрясающая в своей очевидности мысль.
— А ведь ты ее любил, — тихо проговорил фотограф, расширенными зрачками глядя на друга.
— И сейчас люблю, — чуть слышно откликнулся Миша. Поднял голову, посмотрел Власу прямо в глаза и твердо проговорил: — И всегда буду любить.
Влас недоверчиво рассматривал Ригеля, точно видел его в первый раз.
— Так почему же ты ей не открылся? — с недоумением протянул он.
— Что я ей мог дать? — Молодой врач горестно вздохнул. — Да я и ногтя ее не стою! Она такая! Я даже смотреть на нее боялся, какая она красавица.
Влас перестал что-либо понимать. Кто красавица? Дочь генерала? Дородная девица с монгольским лицом в безвкусной полосатой кофте? Воскобойникову даже показалось, что они говорят о разных людях. Чтобы прояснить ситуацию, он выпил еще спирту и уточнил:
— Подожди, друг Ригель. Ты о ком сейчас говоришь? О Раисе Киевне?
— О ней, конечно. — Друг детства неожиданно разозлился. Побагровел и, смерив Власа уничтожающим взглядом, припечатал: — Это из-за тебя она умерла. Если бы ты приехал раньше, мы бы еще днем отвезли ее на мызу, и она была бы жива!
Разозлился и Влас — должно быть, спирт ударил в голову.
— Ага, с чего бы это? — глумливо осведомился он. — Покойники не оживают.
Ригель долго смотрел на Власа, потом вдруг спокойно проговорил:
— Ты просто не знаешь. Отец много лет работал над вытяжкой из медуз, пытаясь получить их регенерирующие способности. И ему это, похоже, удалось. Я делал инъекции папиным препаратом практически сдохшей собаке, и полутруп ожил. Я ночи не спал, с собакой возился. А ты думал — кокаин. Дурак ты, Воскобойников. Если бы ты только приехал пораньше…
— А что же Воробьев? — смутился Влас.
— Разве вы не встретились? — Ригель вскинул на Воскобойникова удивленные глаза. — Воробьев увидел Раису в таком кошмарном состоянии и сразу выбежал следом за тобой.
— Она что-то говорила о том, что согласна ждать сто лет, лишь бы не было дня с Бессоновым. О чем это она? — подозрительно прищурился Влас.
— Так, ерунда, — стушевался Ригель. — Мне было все равно, что ей говорить. Мне было важно, чтобы она не засыпала. Я уговаривал ее подождать, не уходить, я обещал ей сто лет жизни и даже больше. Я обещал ей вечность. Но она все-таки ушла.
Ригель долил в чашку остатки спирта, опрокинул себе в рот и, свернувшись калачиком на кровати, тихонько засопел. Влас поднялся и побрел по коридору к выходу. Он бы тоже заснул на мызе, но кровать была только одна. Ехать в пустую мансарду дома Монитетти было никак невозможно, и Влас отправился к родителям.
Ночь близилась к концу, на сером небе узкой полосой розовел рассвет. Двигаясь, как автомат, Воскобойников месил желтыми ботинками стылую грязь, уже нисколько не заботясь об их сохранности. Свернув на Московскую, увидел в лучах утренней зари золотой калач булочной Голлербаха и, воодушевленный, ускорил шаг. Окна дома не горели, и Влас, надеясь проскочить незамеченным, тихонько отпер дверь ключом и на цыпочках стал прокрадываться наверх. Ему казалось, что он двигается практически бесшумно, однако, разбуженная грохотом, матушка уже стерегла сына наверху.
— Ночь на дворе, а он все прогуливается! — хриплым со сна голосом проговорила она. И, принюхавшись, всплеснула руками: — Пьяный! Хоть бы уже женился! Полина бы тебя сразу в узду взяла. Отец, ну скажи хоть ты ему!
Из глубины родительской спальни сквозь чахоточный кашель чуть слышно донеслось:
— К Рождеству женится… Никуда не денется.
— Пойди поешь! — причитала мать. — Матрена щей погреет.
— Благодарю, мама, я сыт, — с трудом ворочая языком, выдавил из себя Влас онемевшими с мороза губами.
Мать, махнув рукой, скрылась в спальне, остервенело хлопнув дверью. Влас шагнул к себе, скинул кофр на кресло и, бросив на пол пальто и кепи, рухнул на кровать, с удовольствием вытянувшись. Хорошо-то как лежать и ни о чем не думать! Хотя как тут не думать, когда кругом одни неприятности? Раиса Киевна умерла. Степан вон чуть больше месяца дал, а там прощай, свобода! И черт Власа дернул при знакомстве обмолвиться Полине, что хоть сейчас готов на ней жениться! Интересничал, цену себе набивал. Думал привязать покрепче, чтобы был свой человечек в царских апартаментах. А Полина взяла и поймала на слове. И теперь не вывернешься. Семейка дворцовых лакеев держит за горло мертвой хваткой.
А тут еще нависшая над Александрой Федоровной угроза. Князю Зенину маг сказал, что отмена заклятия возможна? Значит, про эту отмену как можно скорее нужно узнать, пока с императрицей не приключилось несчастье. У Власа и рекомендация от девицы Макаровой к магу имеется. Влас вдруг подумал, что было бы недурно явиться к фон Ченскому и сделать заказ на Полину. Никого не удивит, если Влас подарит невесте дорогую сумочку из магазина Мюр и Мерилиз, которая приглянулась Полине в модном журнале за прошлый месяц. Нет, конечно, потом он обязательно отменит заказ, что же Влас, изверг какой? Хотя… Мысль о свободе приятно защекотала желудок и увлекла в сладостный мир грез.
Пробуждение оказалось вполне прозаичным.
— Одетым завалился! Ни стыда у человека, ни совести! — под аккомпанемент будильника зудело над ухом, Влас открыл глаза.
Мать с ворчанием собирала с пола разбросанные вещи.
— Вот ведь наказание! Вставай, там к тебе пришли.
Влас свесил ноги с кровати и живо поинтересовался:
— Кто же?
— Пиголович твой из полицейского архива, — буркнула матушка.
— Не говорил зачем?
— Мне твои приятели не докладываются!
Заинтригованный, Влас наскоро проделал обязательную сотню атлетических движений, за пару минут покончил с туалетом и побежал на кухню. И застал Соломона Наумовича в совершенно необычном для него виде. Это был уже не нахохлившийся филин, а распустивший перья попугай. Архивариус подобрался, расправил плечи, втянул, насколько возможно, брыли и деликатно вкушал пирожки. Облокотившись на стол и подперев подбородок ладонью, Матрена с материнской нежностью смотрела, как Пиголович опустошает блюдо.
— Вы кушайте, небось не объедите. Я много напекла, глядите сколько, — приговаривала кухарка, похожей на окорок рукой указывая на покрытый чистым полотенцем таз под столом.
— Матрена Васильевна, вы не только ослепительная красавица, вы еще и божественно печете, — тщательно пережевывая последний пирожок и запивая чаем, нахваливал отставной сердцеед.
— Вы еще ее булочек не едали! — подхватил Влас.
— Матрена Васильевна сама как сдобная булочка, — пожирая кухарку глазами, игриво обронил Пиголович. — Так бы и скушал.
Матрена залилась стыдливым румянцем и, закрывшись передником, выбежала из кухни. Соломон Наумович вдруг проделал повергший Власа в немалое удивление кундштюк. Дождавшись, когда кухарка скроется из вида, старик быстро нагнулся под стол и забрал из таза несколько пирожков, припрятав добычу в карман пальто. Заметив изумление в глазах молодого Воскобойников, Пиголович назидательно проговорил:
— Запас провизии не бывает излишним. Никогда не знаешь, как сложится грядущий день.
Влас одобрительно кивнул, неумело наложил горку гречневой каши, сдобрил маслом и, усевшись напротив Пиголовича, принялся за еду.
— Рано утром на Литейном нашли убитой швею из Шереметьевского пассажа, — поигрывая чайной ложечкой, бесцветным голосом сообщил Пиголович. — Софью Макарову.
Каша встала поперек горла, и Влас с надрывом закашлялся. Соломон Наумович услужливо похлопал по спине. Влас справился с дыханием и посмотрел на Пиголовича.
— Как… она умерла?
Архивариус нагнулся, взял из таза еще один пирожок и, откусив, проговорил:
— Стукнули по виску чем-то похожим на кастет.
Мысли Власа запрыгали кузнечиками. Значит, когда он ушел, Софья Андреевна принимала еще кого-то. Того, кто проломил ей голову.
— Дворник видел, как ближе к полуночи от нее уходил господин в коротком пальто и с чудным квадратным чемоданчиком желтой кожи, наподобие как у вас, Влас Ефимович. Там уже полиция понаехала, господина с чемоданчиком ищут. Совсем нехорошо. Это я к чему вам говорю? Если вы, юноша, все еще не оставили мысли избавить сами знаете кого от нависшей опасности, прямо сейчас, не медля ни секунды, отправляйтесь к Тадеушу фон Ченскому. С минуты на минуту к нему нагрянут по поводу смерти Макаровой, и вы лишитесь возможности переговорить с магом с глазу на глаз.
Влас жалобно посмотрел на архивариуса и пробормотал:
— Но я должен прямо сейчас ехать во дворец, чтобы отдать фотокарточки…
— Это уж вы сами решайте, что вам важнее — жизнь сами знаете кого или необходимость отдать фотокарточки.
Из дома вышли вместе, и каждый направился по своим делам. Соломон Наумович устремился на службу, Влас поймал пролетку и поехал на вокзал.
Прибыв в Петроград, сперва отправился в редакцию журнала «Изида», но оказалось, что фон Ченского там нет. Зато по домашнему адресу кудесника застать удалось. Фон Ченский еще спал. Лощеный слуга с оскорбительной вежливостью велел обождать в гостиной и отправился будить хозяина. Маг вышел к ожидающему его посетителю в домашнем халате, восточных туфлях и с сеточкой на голове. Причем усы его оказались идеально подкручены, что на момент пробуждения было поистине волшебством.
— День добрый, — с заметным польским акцентом проговорил хозяин. — Не имею чести быть представленным.
— Влас Ефимович Воскобойников, фотограф.
— Чем обязан, пан Воскобойников? Если по вопросам издательства, то я на дому предпочитаю не принимать.
— Я как раз наоборот, господин фон Ченский. По личному вопросу. Мне, знаете ли, вас очень рекомендовала одна наша общая знакомая. — Влас протянул заранее приготовленную записку от Сони. — На предмет решения пикантных проблем посредством карт Таро.
— И что вы узнали от пани Макаровой? — осторожно осведомился фон Ченский, как видно опасаясь сболтнуть лишнее и предпочитая сначала выяснить степень осведомленности клиента и только потом пускаться в подробные консультации.
— Ну Софья Андреевна говорила, что при помощи карты «висельник» некая дама на днях попала под колеса авто.
Поляк закурил, смерил Власа оценивающим взглядом, как видно прикидывая его платежеспособность, и, удовлетворившись увиденным, любезно проговорил:
— Не угодно ли кофе?
Влас достал портсигар и, тоже закурив, широко улыбнулся:
— Не откажусь.
Точно из-под земли возник лощеный молодец с подносом, на котором дымились крохотные кофейные чашечки, — Влас подумал, что, должно быть, слуга подслушивал под дверью.
— Прошу вас, присаживайтесь. — Фон Ченский папиросой указал на два стоящих друг против друга кресла, элегантно опустившись в ближайшее к нему.
Слуга неслышной тенью скользнул к низкому резному столику между креслами, на который и водрузил поднос. Оттопырив мизинец, хозяин подхватил чашечку и сделал маленький глоток. Задумчиво взглянул на потянувшегося за кофе собеседника и, затушив папиросу в хрустальной пепельнице, заговорил:
— Понимаете, любезный пан, наша с вами жизнь устроена так, что в мире каждую секунду случаются самые неожиданные вещи. Казалось бы, человек здоров, весел, строит планы на будущее. И вот он пошел на приятную прогулку, и вдруг раз — поскользнулся, упал и ударился виском. Или нога запнулась на путях, когда через рельсы перед поездом перебегал. Всякие неприятности с каждым из нас приключиться могут. Так что вы хотите узнать?
— Я могу быть с вами предельно откровенен? — Влас поставил на стол пустую чашку, раздавил окурок в пепельнице и, подавшись вперед, сложил пальцы домиком, придвинувшись на краешек кресла.
— Голубчик, — расслабленно проговорил маг. — Держитесь со мной совершенно запросто, словно с доктором на приеме. Кому же и довериться, как не профессору?
— Так вы профессор?
— О да, — приосанился фон Ченский. — Я — профессор медицины и психофизиологии Парижской Королевской медицинской академии и, кроме того, доктор герметизма Парижской высшей школы. Можете положиться на мою порядочность.
— Мне, Тадеуш Чеславич, только и остается, что целиком и полностью полагаться на вашу порядочность, — горько посетовал Влас, пристально глядя на мага. — В противном случае я пропал.
— Как австрийскому графу, мне довольно странно слышать подобные речи, — обиженно насупился фон Ченский. — Не знаю, как для вас, а для меня, юноша, честь превыше всего.
— Простите великодушно, если обидел, — принялся оправдываться посетитель. — Понимаете, я имею счастье или, вернее, несчастье быть помолвленным с Полиной Степановной Шевцовой, девицей из хорошей семьи. Родственники Полины Степановны ухватили меня за горло и буквально вздохнуть не дают, до Рождества требуют сделать предложение. А я, говоря по чести, пока что не слишком настроен лишаться свободы.
— Пан Воскобойников, — поднял ладони маг. — Дальше можете не продолжать, я уяснил ситуацию. Гарантирую, моментально найдем решение вышей проблемы.
Из кармана хозяйского халата возникли изящный золотой карандашик и крохотный блокнот.
— Сделайте одолжение, Влас Ефимович, назовите полное имя и точный адрес невесты, я запишу.
