Помоги проекту - поделись книгой:
Ночь опустилась на Москву. Накрапывал мелкий дождик, на черном подносе неба лимонной долькой белела луна. Такси привезло меня к Измайловскому парку, и я, сгибаясь под тяжестью сумок с гостинцами, поднялась на верхний этаж обшарпанной панельной пятиэтажки, в которой обитала матушка Волчанского. Когда-то в ней жил и Женькин отец, но Вера Сергеевна сжила его со свету. Иван Олегович был кроткий безвредный пьяница. Пять дней в неделю исправно ходил на работу, а в законные выходные тихо напивался и укладывался на диван. Лежа на диване, завладевал пультом от телевизора и, гоняя прибор по всем каналам, находил приятных собеседников. На одном канале беседовал с ведущим «Вестей», на другом — с футбольным комментатором. А то принимался разговаривать с героиней мелодрамы, ласково называя ее дурехой и открывая глаза на негодяя-жениха.
Не знаю почему, но Веру Сергеевну тихое пьянство супруга страшно бесило. Стоило только Ивану Олеговичу прилечь на диван, как вредная тетка тут же принималась к нему цепляться, грозя разводом и требуя прекратить безобразие. Наблюдая за их скандалами, я страшно жалела свекра, злясь на свекровь и от всей души желая, чтобы Вера Сергеевна когда-нибудь на самом деле увидела, что такое настоящее безобразие. Милый Иван Олегович пытался перевести все в шутку, но злобная фурия не давала ему житья. Она демонстративно принималась собирать на расстеленную в центре комнаты простыню пожитки, изображая готовность немедленно уйти от мерзкого пропойцы. Не желая лишать жену дома, старик покорно поднимался и сам уходил на улицу. Однажды в январе Иван Олегович ушел и не вернулся. Наутро пришел участковый и сообщил, что гражданин Волчанский Иван Олегович найден замерзшим на лавочке в сквере.
Эта стальная женщина не проронила ни слезинки. Мало того, она искренне недоумевала, отчего все знакомые перестали с ней общаться. Как ни в чем не бывало Вера Сергеевна продолжает ездить на дачу, вспахивать огород, растить клубнику и огурчики сорта «Три танкиста».
Когда я ушла от Евгения, она тут же забрала Сережу к себе. Катю она не любила. А вот в Сергуне души не чает. Иногда мне кажется, что она даже рада, что все так славно устроилось. Постылый муж умер, мы развелись, и любимый внучок целиком и полностью в ее распоряжении. Я, конечно, даю им денег на расходы, но все равно встречаю крайне нелюбезный прием.
Глядя на Веру Сергеевну, удивляешься, откуда что берется. Энергичная и властная, в свои шестьдесят пять дама способна в одиночку сделать ремонт в квартире, чем она и занималась, когда я позвонила в дверь. Почти в ту же секунду дверь распахнулась, и на пороге возникла великанша в бейсболке козырьком назад. Тигровой расцветки майка и обрезанные по колено джинсы сидели на ней так, будто Вера Сергеевна в них родилась, босые ноги были перепачканы побелкой.
— Сергуня, к тебе мать пришла! — окинув взглядом сумки, пробасила бывшая свекровь и скрылась в кухне, откуда сразу же послышался звук катаемого по потолку валика.
В открытую дверь была видна спина склонившегося над планшетом сына. Сережа не пошевелился. Я занесла гостинцы в коридор, приблизилась к чужому, давно забытому мальчику и потрепала его по светлым мягким волосам. Он дернул головой, сбрасывая мою руку, и я почувствовала легкий укол совести. Если Сережа и виноват, то уже сполна испил горькую чашу моих упреков. Но тут же одернула себя — с бабушкой сыну в любом случае лучше, чем со мной и Эммануилом, а тем более с родным отцом, пребывающим слишком далеко от реальности, чтобы ухаживать за самим собой, не говоря уже о ком-то еще. И направилась на кухню, где бывшая свекровь орудовала длинной палкой с валиком на конце, размазывая побелку по потолку. Непонятно, зачем ей нужна была палка. По моим наблюдениям, палка ей только мешала, ибо рослая дама вполне могла обходиться без нее, легко доставая до потолка вытянутой рукой.
— Вера Сергеевна, я к вам, — проговорила я, заранее настраиваясь на неприятный разговор.
— Чего тебе? — нелюбезно осведомилась Женина мать.
— Евгений попал в больницу, у него сотрясение мозга, — начала я издалека.
— А я при чем? — шуруя валиком, пробурчала она.
— Перед этим Женя отправил на ваш адрес срочную бандероль.
Вера Сергеевна перестала белить потолок, и, посмотрев на меня, спросила:
— И дальше что?
— Нужно, чтобы мы с вами ее вместе получили. В бандероли экспонат из Архива, и его необходимо вернуть. Вы же знаете Женю. Ваш сын отчего-то решил, что эта вещь ему нужнее, чем государству, и самовольно забрал с готовящейся выставки. Вы же не хотите, чтобы у Жени были неприятности?
— Сейчас-то у него одни приятности, — иронично хмыкнула бывшая свекровь.
— По сравнению с грядущими проблемами нынешние трудности покажутся детским лепетом, — пригрозила я.
Она наморщила лоб и принялась считать.
— Так, сегодня суббота. Если бандероль срочная, в понедельник утром будет на почте. Подходи к десяти часам к отделению связи у метро. Знаешь? Вместе получим, вместе откроем, и если в посылке окажется не архивная вещь, не обессудь, Мирослава, ничего не отдам. Передам только Евгению.
Я с облегчением вздохнула и улыбнулась:
— Договорились.
— Извини, чаю не предлагаю. Как видишь, мы с Сережей ремонт затеяли.
И хотя справедливости ради меня так и тянуло сказать, что Сережа, судя по всему, к ремонту имеет самое опосредованное отношение, я благоразумно промолчала. К чему дразнить и без того разъяренного тигра?
Стояла глухая ночь, когда я приехала на Стромынку и в приподнятом настроении направилась к черному ходу. Поднялась на нужный этаж, отперла дверь, шагнула в коридор и наступила в лужу. Сложившись пополам и высоко подняв худой зад, незнакомый азиат старательно мыл полы. Погруженную в собственные мысли, меня это не насторожило, а напрасно. Руководила азиатом Людмила Николаевна, громогласно указывая, где еще не помыто.
— Вот здесь еще. И здесь грязи налипло. Лучше оттирай. Лучше.
Увидев меня, соседка мрачно сообщила:
— Человек за вами, между прочим, дерьмо отмывает!
— Это его личное дело, — не вникая в происходящее, сухо откликнулась я, стараясь выбирать на паркете, где налито не так много воды, и наступать на места посуше.
В сверкающей чистотой кухне Майкл стоял у плиты и помешивал в кастрюльке какое-то варево, судя по запаху — глинтвейн. Он широко улыбнулся и помахал мне рукой.
— Хелло, Мира! How are you?[9]
Не скрою, меня снедало любопытство — все-таки не каждый день видишь перед собой человека, способного регенерировать собственные ткани и органы. И прожившего более ста лет. Застыв в кухонных дверях, я во все глаза смотрела на его удлиненное лицо, правильный короткий нос, широко посаженные серые глаза и вьющиеся до плеч волосы, убранные назад со лба стальным обручем. Спущенные на бедра джинсы, в джинсы заправлена красная футболка с Бартом Симпсоном, поверх — расстегнутая клетчатая рубаха. И вьетнамки. Он же самый обыкновенный! Ему же не больше тридцати! А может, Женя ошибается? Может, Майкл — простой американец, по зову сердца примчавшийся в Россию с подготовленными для выставки царскими вещичками? Много их сейчас развелось, одержимых монархистов, снедаемых непонятно откуда взявшимся чувством раскаяния. Нет, никакой Майкл не урядник Воскобойников. Не забирал он под видом журналиста расчеты физика Амбарцумяна и потому понятия не имеет о том, как попадают в прошлое.
Внутри больно сжалось, и я решительно отринула кощунственные мысли. Передо мной Варфоломей Воскобойников. Совершенно точно. Даже не сметь сомневаться! И я решила, что из принципа буду разговаривать с ним только по-русски, называя настоящим именем. И сказала:
— Привет, Варфоломей. Глинтвейн варишь?
«Варфоломея» американец невозмутимо пропустил мимо ушей, точно не услышал. Если парень и был тем самым урядником, о котором говорил Евгений, то его хладнокровию оставалось только позавидовать. Майкл таращил на меня удивленные глаза, словно ничего не понимал, но я гнула свою линию, продолжая по-русски:
— Зайди потом ко мне, разговор есть.
— Mira, speak English. I don`t understand Russian[10].
И под изумленным взглядом Людмилы Николаевны я сдалась.
— Please, come to me. We need to talk[11], — проговорила я, открывая дверь Жениной комнаты, и только сейчас поняла, что, убегая в больницу, в спешке забыла ее запереть.
— Почему Варфоломей? — удивилась соседка, делая шаг в сторону, прижимаясь к стенке и освобождая азиату фронт работ. — Он же вроде бы Майкл?
Оставив вопрос без ответа, я закрыла за собой дверь и подошла к компьютеру. Хотелось еще раз перечитать письмо жрицы Изиды, чтобы лучше разобраться в ситуации. Я отлично помнила, что компьютер оставляла работающим, но он отчего-то оказался выключен.
Нажав на клавишу включения, я некоторое время смотрела в темный экран, потом экран ожил, засветился мертвенным синим светом, и по нему, стремительно стягиваясь в точки, побежали забитые буквами и цифрами исчезающие окна. Процесс был стремителен и непрерывен и продолжался до тех пор, пока все окна не закрылись, оставив передо мной на экране светящуюся синеву. Я перезагрузила компьютер. Безрезультатно. Ничего не изменилось, синева пустого экрана.
В дверь громко постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату заглянул Майкл. Американец лучезарно улыбнулся и, оценив ситуацию, участливо осведомился:
— Any problems?[12]
— Не то слово, — откликнулась я, и Майкл, должно быть, догадался по интонации. Подошел к столу, склонился над клавиатурой и принялся бегать пальцами по панели управления. Постучав по клавишам так и эдак, выпрямился и вынес вердикт:
— Troyan.
— Да ладно? — съехидничала я. — Кто бы мог подумать?!
И тут меня прорвало — должно быть, бацилла паранойи от Евгения перекинулась на меня. Я почти кричала, не помня себя от ярости и злости:
— А может, это ты тут все снес? Дверка-то была открыта! Для чего ты поселился в соседней комнате? Кто ты? Что тебе нужно?
Он смотрел на меня долгим внимательным взглядом, а затем оглянулся и отступил в сторону, давая кому-то дорогу. В дверном проеме появился Эммануил. Тут уж мне стали понятны и чистота на кухне, и трудолюбивый парень, надраивающий в коридоре пол. Только Эммануил мог заказать клининговую службу в загаженную квартиру, нимало не беспокоясь, чья это квартира, а просто стремясь сделать место моего обитания максимально пригодным для житья. Муж обхватил меня за плечи и проникновенно сказал:
— Девочка моя, поехали домой.
— Убери от меня руки! — прошептала я. — Ты предатель.
Эммануил зарылся лицом в мои волосы и тихо выдохнул:
— Я так по тебе соскучился, Мира! Обещаю, больше не буду приставать с неприятными разговорами про больницу. Ну, больше не дуешься?
Майкл бочком-бочком, стараясь не мешать семейной сцене, покидал комнату, а я, уткнувшись в плечо Эммануила, не отрываясь, смотрела на американца. Воскобойников или нет? Как узнать?
— И правда, поехали отсюда. Я так устала, — проговорила я, выходя из комнаты и запирая ее на ключ. Эммануил протянул несколько купюр заканчивающему уборку азиату и свернул к черному ходу. Надо же, помнит, что я не могу проходить по двору! Мы вышли на лестницу и спустились вниз. И как я не заметила его машину? Должно быть, из-за темноты. Личный шофер мужа выбрался из-за руля и услужливо распахнул дверцу с моей стороны. Я откинулась на сиденье, Эммануил устроился рядом, сгреб в охапку и чуть слышно застонал.
— Давай родим свою маленькую Катю, — прошептал он мне в ухо.
И тут я поняла, как выяснить интересующий меня вопрос. Геронтолог доктор Белкин — вот кто мне нужен! Женя говорил, что врач упоминал в своей книге бессмертного Воскобойникова. Значит, владеет так необходимой мне информацией. Отстранившись от Эммануила, я смущенно пробормотала:
— Я сама об этом думала, но мне уже тридцать восемь лет.
— Какая ерунда! — покусал он мочку моего уха.
— Это может быть проблематично, — еще больше отстранилась я. — Нужно проконсультироваться со специалистом. Организм все-таки изношен, велик риск рождения ущербного малыша.
— Обязательно проконсультируемся. Ты знаешь, к кому обратиться, или лучше навести справки?
— Можно бы было съездить к доктору Белкину. Правда, он в Питере.
— Завтра и полетим.
— У него очередь на два года вперед.
— Это не твоя забота, любовь моя.
Эммануил достал смартфон и принялся разговаривать с разными людьми. Мы уже подъезжали к дому, когда он в очередной раз нажал клавишу отбоя, обнял меня и проговорил:
— Ну вот, договорился. Завтра в три часа дня нас ждут на Набережной Мойки. Будь готова к полному осмотру.
Я даже не сомневалась, что он может все, мой консерваторский кавалер.
Лет с двенадцати у меня появлялись самые разные «кавалеры», как называла парней моя старорежимная бабушка. Виталик был кавалер из секции фигурного катания. Андрей — кавалер из художественной школы. Еще были Валерик и Шурик. Эти кавалеры из соседнего подъезда отчаянно матерились, с утра до ночи глушили пиво, по очереди стерегли меня во дворе и бились из-за меня не на жизнь, а на смерть. Мне это, разумеется, льстило, и время от времени я ловила себя на мысли, что готова стать девушкой того, кто победит.
И также был «консерваторский» кавалер Эммануил Коган, с которым в начальных классах музыкальной школы мы сидели за одной партой на сольфеджио. Тогда еще никто из нас не знал, что толстый мальчик, над которым потешались все кому не лень — только я не изводила его своими насмешками и называла исключительно Эммануилом, — что толстый мальчик Эммануил Коган станет пианистом мирового уровня. Тем самым Эммануилом Коганом, который собирает полные залы и за кем по городам и весям двигается неизменный обоз восторженных поклонниц, к которым он совершенно равнодушен.
В четвертом классе Эммануил перешел в музыкальную школу при консерватории, но меня не забыл и продолжал осыпать знаками внимания. Я посещала все его концерты и выступления. Честно говоря, мне и самой было приятно слышать за спиной шепот «осведомленных» зрителей: «Видите девочку в первом ряду? Ну да, беленькую, хорошенькую, в бархатном платье. Гениальный Коган играет для нее».
С музыкой у меня не сложилось, и я поступила в историко-архивный. Где и познакомилась с кавалером из института Волчанским. Эммануил хоть и был приглашен, на свадьбу не пришел, прислал корзину орхидей с вложенной запиской: «Что бы ни случилось в твоей жизни, Мирослава, я всегда буду тебя ждать. Просто приди и позвони в дверь. Если меня не окажется дома — ключи у консьержки».
Я приехала к нему после больницы. Приехала и позвонила в дверь. Никто не открыл, и я отправилась вниз за ключами. Консьержка, отдавая ключи, долго сравнивала меня с прилагавшейся к ключам фотографией десятилетней давности, должно быть ища и не находя сходства, но все-таки прониклась драматизмом ситуации и ключи отдала.
Когда я вошла в квартиру, меня поразило, что Эммануил действительно меня ждал. Уезжая в гастрольный тур, он не мог знать, что в моей семье случится несчастье и я приду к нему жить, однако холодильник был забит едой, а спальня выглядела так, точно была приготовлена для принцессы. На трюмо стояли разноцветные коробки нераспечатанных духов, баночки с кремами, стопки косметических средств, а в выдвижном ящичке дожидались своего часа наборы французской декоративной косметики. Шкаф был заполнен одеждой моего размера, а в прихожей высились коробки с обувью.
Вот и теперь Эммануил сделал то, что никому другому не под силу — договорился о приеме у знаменитого доктора Белкина. В благодарность за предоставленную возможность выяснить, кто такой Майкл, я была необыкновенно нежна с Эммануилом, осыпая его ласками и внушая уверенность, что и в самом деле мечтаю зачать от него ребенка. И он, наивный, верил. Пару раз во время горячих признаний во мне принималась буянить совесть, требуя прекратить издеваться над человеком, которого с трудом переношу, хотя уверяю в обратном. Но я надевала на совесть смирительную рубашку материнской любви. Я готова на все во имя моего котенка. Я мать и ради Катюни имею право на любую ложь. Кто подобное не пережил, все равно не поймет.
Поделиться книгой: