Девушка у окна вскинула голову и посмотрела на дверь. Миловидное узкое личико, близорукие серые глаза и непокорная прядка выбившихся из пучка пепельных волос, которую она то и дело заправляла за ухо. Ухо было маленьким и розовым, почти детским.
— Простите, я, кажется, обознался, — стушевался Влас. — Я принял вас за сестру своего друга. Мне показалось, что вы Соня Ригель.
— Она у нас Макарова, — бойко откликнулась сидящая за швейной машинкой девица. — Макарова ни на что не сгодится?
Швеи разноголосо засмеялись, а Влас, окончательно смутившись, убрался прочь. До закрытия он мотался по магазину, поджидая, когда Соня выйдет из мастерской. Если бы она вышла в компании подруг, Влас не решился бы подойти, но девушка, словно угадав его намерение, показалась из дверей одна. Воскобойников сразу же узнал ее, хотя на Соне Макаровой теперь были пальто и шляпка.
— Софья, простите, не знаю, как вас по отчеству, — окликнул Влас, деликатно прикасаясь к локтю ее драпового пальто.
Швея замедлила шаг и слегка повернула голову в его сторону.
— Позвольте представиться, я служу в фотографии фон Ган, это в Царском Селе, моя фамилия Воскобойников, — отрекомендовался Влас. — Влас Ефимович Воскобойников.
— Что же вам угодно, господин Воскобойников? — разглядывая собеседника из-под вуальки, тревожно осведомилась девушка.
— Софья…
Влас снова сделал вид, что не знает отчества девушки, хотя Пиголович отчество Макаровой называл, и Влас его хорошо запомнил.
— Софья Андреевна. — Она остановилась. — Говорите, что вам от меня нужно, я очень устала и хочу поскорее попасть домой.
— Так позвольте, я отвезу вас на извозчике? — воодушевился Влас.
— Благодарю вас, не нужно, — тусклым голосом откликнулась собеседница. — Давайте поскорее покончим с вашим делом.
И Влас, опасаясь, что в любой момент его могут перебить, торопливо пустился в объяснения:
— Вы понимаете, я фотограф и работаю еще и в жанре художественно-постановочной фотографии. Когда я сегодня окликнул вас и вы посмотрели так ласково и кротко, то понял, что лучшей модели для Офелии мне не найти.
— Простите, мне это не интересно. Предложите лучше Ольге Бояриновой или Тане Усиевич. Они наверняка согласятся.
— Но в качестве модели меня привлекли именно вы! Я готов заплатить, сколько скажете!
— Благодарю, я не нуждаюсь в деньгах.
Они стояли в центре зала рядом с фонтаном, обнесенным невысокой кованой оградой в виде плюща, на которую Влас и облокотился. И сделал это не без умысла, ибо понимал, что девица сейчас уйдет, и больше он с ней не увидится. Влас пошел на жертву. Незаметно зацепив правый карман за вьющийся стальной побег ограды, он сделал вид, что собирается уйти, шагнул в сторону, и карман, оторванный, повис на нитке. Девица охнула от неожиданности, а Влас расстроенно проговорил:
— Надо же, какая досада!
— Жалко-то как! — сокрушалась Софья Андреевна, чувствуя свою невольную вину. — Хорошее пальто. Английской шерсти.
— Не знаете, нет ли поблизости ателье? Только мне, Софья Андреевна, нужно самое лучшее, а то так карман отделают, что пальто надеть будет невозможно.
— Полагаю, в такое время все уже закрыто.
— Не могу же я в таком виде ехать в поезде.
— Знаете что? — вдруг решилась девушка. — Пойдемте ко мне, я зашью так хорошо, что будет незаметно.
— Далеко идти? — набивал себе цену Влас.
— Здесь совсем рядом, в доходном доме Шереметева.
Влас знал этот дом. В центральной арке пятиэтажной громады некогда располагался театр с многообещающим названием «Литейный интимный», одно время именовавшийся «Театром ужасов Вениамина Казанского». Влас раньше часто там бывал, стараясь затащить и равнодушного к искусству друга Ригеля. Представления у Казанского давались в модной стилистике парижского «Гран Гриньоль», специализировавшегося на жанре кошмаров с неизменными вампирами, злодейскими убийцами, леденящими душу монстрами и прочими щекочущими нервы зрелищами. Однако пару лет назад Воскобойников утратил к нему интерес — амплуа театра сменилось, и теперь в репертуаре «Литейного интимного» преобладали фарсы и миниатюры, совершенно Власу не близкие.
Расчет на профессиональную гордость девицы Макаровой оправдался. Воодушевившись, Софья Андреевна решительно направилась по галерее к выходу из пассажа, искоса поглядывая, следует ли за ней ее новый знакомый. До парадного добрались за считаные минуты, поднялись по широкой лестнице на пятый этаж и очутились в уютной квартирке.
— У меня есть чай, но не с чем его пить, — скидывая в прихожей пальто, сообщила хозяйка. — Вообще-то я живу с подругой, теперь она уехала в деревню, к родственникам. А мне много не нужно — вполне достаточно чашки чая с баранками. Баранки вчера закончились, а я не успела купить.
— Я сбегаю в кондитерскую, — вызвался Влас, раздеваясь и передавая пальто швее.
— Как, без пальто? — рассмеялась девушка, которой фотограф, несомненно, нравился.
— Ерунда, тут близко. Я приметил в соседнем доме прелестный кондитерский магазинчик.
Влас выбежал за дверь и вскоре вернулся, неся коробку с сахариновыми пирожными.
— Вы поспели прямо к чаю, — сообщила Соня, указывая на две дымящиеся чашки.
Воскобойников водрузил на стол перевязанную ленточкой коробку и, согреваясь, энергично потер руки.
— Вот и отлично! Я голоден, словно зверь. — И без перехода выпалил: — Так вы согласны?
— На что я должна согласиться? — растерянно заморгала Макарова.
Усевшись за стол, Влас отхлебнул горячий чай и невинно пояснил:
— На то, чтобы я запечатлел вас в образе Офелии.
— Какая из меня Офелия? — развязывая коробку и придвигая к гостю пирожные, улыбнулась Софья Андреевна. И, взявшись за работу, игриво добавила: — Да и почем я знаю, что вы на самом деле фотограф? Может, вы просто девушкам голову морочите?
Влас смотрел, как иголка в ее руках проворно снует туда-сюда, возвращая испорченному карману первоначальный вид, и злорадная радость переполняла его. «Ишь, овечкой прикидывается! А сама такие вещи творит, что подумать страшно. Не веришь, что я фотограф? А вот я сейчас тебе, голубушка, докажу!»
Он выбрался из-за стола, отправился в прихожую, откуда вернулся с кофром, вытащил и сунул швее под нос пачку фотокарточек, прихваченных в архиве у Пиголовича. Соня впилась в снимки глазами, пытаясь разобрать, что же она видит перед собой.
— Кто это? — чуть слышно проговорила она.
— Это Лизавета Лукьянова. Узнаете ридикюль? Если плохо видно, пожалуйте лупу.
Для большей наглядности Влас вложил в руку растерявшейся Соне прихваченную у архивариуса лупу, и та завороженно стала через нее смотреть на фотографию. Влас дал ей время проникнуться ужасом увиденного и сухо осведомился:
— Признайтесь, Софья Андреевна, Тадеуш фон Ченский прислал к вам князя Зенина с просьбой вшить в сумочку погибшей карту висельника.
Девушка дернулась, как от удара, и испуганно произнесла:
— Поверьте, я не знала! Он не сказал, для чего.
Влас торжествовал.
— А для того, душа моя, — вкрадчиво проговорил он, низко склоняясь к хозяйке, — чтобы красивая молодая женщина попала под колеса мотора и лежала на дороге, как раздавленная кошка. А также для того, чтобы князь Зенин, который заказал ее смерть, не перенес утраты и застрелился.
Соня всхлипнула и, выронив фотографическую карточку, закрыла лицо ладонями.
— Я никогда не думала, что это так страшно, — глухо звучал ее голос сквозь прижатые к губам ладони. — Если бы знала, ни за что не стала бы помогать фон Ченскому!
— Конечно, со стороны все выглядит гораздо романтичнее, — хмыкнул Влас. — Магические обряды, карты Таро, заговор на смерть и таинственная сила, вершащая людские судьбы. А на деле, голубушка, все именно так. Трупы выглядят на редкость омерзительно. Да и денег вам, должно быть, заплатили немало. Оттого вы в них и не нуждаетесь.
Спрятав лицо в ладони, Макарова молчала. Тогда Влас вынул из кофра пачку снимков, предназначенных для завтрашней аудиенции во дворце, и протянул одну из фотографических карточек Софье.
— Будьте любезны, взгляните. Что вы можете сказать о книге в руках Ее Императорского Величества? Ну же, берите лупу и смотрите как следует, не стесняйтесь!
Девушка убрала руки от лица, навела стеклышко лупы на Александру Федоровну и застыла как громом пораженная, не отрывая исполненного ужасом взгляда от фотокарточки.
— Вам знаком этот молитвослов? — напирал Влас.
Швея молча кивнула. А потом залепетала быстро-быстро:
— Этого не может быть! Когда служанка Великой княгини Милицы делала мне заказ золотом расшить муаровый переплет, она говорила, что ее госпожа преподнесет молитвослов подруге императрицы! Жаловалась на Вырубову и ее приспешника Распутина. Раньше, говорит, не бывало дня, чтобы императрица не пригласила сестер-черногорок во дворец, а когда появилась Вырубова — Александра Федоровна переменилась к черногоркам. Служанка Великой княгини глумилась, что Милица Николаевна подарит Вырубовой бесовское в святом. Смеялась — к одному молитвеннику Вырубовой — неказистому мужику Гришке Распутину — прибавится молитвенник другой, роскошный, богатый — из черного муара, да с золотом! Выходит, служанка меня обманула? Молитвослов предназначался императрице?
Влас закурил и задумался. Это что же получается? Милица черногорская из злого чувства мести преподнесла роковой подарок с заговоренной картой Анне Александровне, а Вырубова, желая угодить подруге, без сожаления отдала красивую и дорогую вещь? И ведь как хитро придумано! Ни один здравомыслящий человек не заподозрит опасности в сборнике святых молитв. Сердце Власа защемило от умиления. Аннушка Вырубова, простая душа, бессребреница, преданная подруга, готова последнее Александре Федоровне отдать, так ее любит.
Полина рассказывала, что императрица ни дня не может прожить без Вырубовой. Поселила в дачном домике рядом с дворцом и посылает за ней чуть что, а вечерами тайком проводит в свои покои. В народе разное говорят, и может, в этой дружбе и нет ничего, кроме душевной привязанности, но для чего же напускать столько таинственности? Весь дворец знает, что Анна тайно бывает у Александры Федоровны, но императрица все равно делает из этих встреч секрет.
При воспоминании о Полине на душе заскребли кошки. Нехорошо он с ней поступает. Морочит девушке голову, хотя никогда на ней не женится. Он вообще никогда не женится. Ибо та, кого он боготворит и с кем хотел бы никогда не разлучаться, недосягаема, как солнце. Как луна. Как звездная россыпь в ночном небе. Это секрет, который Влас бережно хранит и никому не поверяет. И тайну его зовут Анастасия. Великая княжна Анастасия Николаевна Романова. Нет, она, конечно, не так красива, как Великая княжна Ольга Николаевна, и не так рассудительна, как Татьяна, и женственного обаяния Марии Николаевны у нее нет. Зато Анастасия похожа на рыженькую озорную лисичку, шаловливую и резвую, охочую до игр и шалостей, и по характеру гораздо ближе Власу, чем ее уравновешенные сестры.
В первый раз Влас увидел Анастасию в конце лета. Он пришел во дворец в качестве ассистента Магельского, вызванного заснять развлечения царской семьи, да так и просмотрел всю съемку на младшую Великую княжну, резвящуюся у «американских гор», воздвигнутых посреди просторной залы.
Несомненно, Настенька — так он ее про себя называл — невероятно одарена артистически. Ей бы блистать на сцене, а не прозябать в ветхом, триста лет не знающем перемен дворце под душным надзором Александры Федоровны. Из рассказов Полины Влас знал о Насте все. Он и с Полиной познакомился только ради того, чтобы быть в курсе событий жизни Настеньки. А жизнь его рыженькой лисички была до обидного не похожа на общепринятое представление о существовании принцесс.
Немка по крови и англичанка по воспитанию, Александра Федоровна была бережлива до жадности и целомудренна до ханжества. Бабушка, королева Виктория, вырастила будущую российскую императрицу в твердой уверенности, что открытое проявление чувств — это непозволительная слабость, и Александра Федоровна часами сидела в детской, глядя в одну точку и никак не реагируя на тихие игры детей, опасающихся неосторожным шумом потревожить впавшую в задумчивость родительницу.
Царские дети получали игрушки-развлечения только в праздники. В остальное время у них были игры полезные. Полина своими глазами видела картонные наборы для изучения языков и запоминания царских династий. У наследника был еще бумажный театр «Жизнь за царя». Таким образом, рассуждал Влас, укреплялось их самосознание как представителей монаршей семьи.
Великие княжны совсем не в царском духе донашивали друг за другом платьица и обувь и спали на походных кроватях, застеленных по-солдатски. На дни рождения Александра Федоровна, рассуждая, что готовые ожерелья стоят слишком дорого, дарила своим дочерям по три жемчужины, чтобы к тому моменту, когда девочки вырастут, у них набралось по ожерелью. Князь Оболенский однажды, не выдержав подобной скаредности, купил четыре ожерелья и подарил их Великим княжнам, чем вызвал раздражение императрицы.
А история о каминных решетках до сих про шепотом передавалась старыми слугами новичкам для примера, чтобы понимали, с кем придется иметь дело. Едва переступив порог Александровского дворца в качестве хозяйки, Александра Федоровна была неприятно поражена плохо начищенными каминными решетками. Вызвав служанку, императрица при ней собственноручно натерла решетку графитом и потребовала, чтобы и впредь все каминные решетки во дворце выглядели точно так же.
Императрица ассоциировалась у Власа с героями Диккенса, пресными и добропорядочными настолько, что даже негодяи в произведениях английского писателя повинны лишь в том, что вовремя не платят по счетам и выпивают вместо двух положенных кружек эля четыре. И поэтому будоражащие Петроград слухи о противоестественном романе государыни и Анны Вырубовой казались Власу невероятным бредом. Фотограф видел в этой дружбе совершенно иные корни. Александру Федоровну в России не любили, а Вырубова, открыто демонстрировавшая свое преклонение перед царственной подругой и готовность по первому требованию выполнить любое приказание, помогала той поднять самооценку.
Не любить императрицу было за что. Ее Императорское Величество сама все сделала для того, чтобы заслужить народную неприязнь. Алиса Гессен-Дармштадтская приехала в Россию сразу после смерти императора Александра Третьего и, не выдержав положенного траура, через неделю после похорон затеяла венчание. Позже переименовавшись в Александру Федоровну, сама шутила по поводу своей свадьбы, что похороны словно бы и не прекращались, только из черного платья ее переодели в белое. Путая причину со следствием, народ начал шептаться, что новая царица принесла с собой беду.
Затем была коронация и кровавая трагедия на Ходынском поле. Погибло множество людей, но вместо того, чтобы объявить траур по погибшим и отменить визит на бал к французскому послу, Александра Федоровна настояла на их с мужем присутствии, объясняя это тем, что для праздника француз заказал живые розы, и будет нехорошо, если бал не состоится и цветы завянут. Все тут же отметили, что государыне гораздо важнее живые цветы, чем мертвые подданные.
«Кровавое воскресенье» только укрепило всех в мысли, что немка приносит России одни лишь несчастья. А мракобесные увлечения Александры Федоровны «святыми людьми» — блаженными, юродивыми и чародеями, не переводящимися во дворце, окончательно разрушили сакральный ореол вокруг венценосной семьи, сделав членов императорской фамилии предметом издевательств и насмешек. Рачительная хозяйка, достойная жена и заботливая мать, владычица Земли Русской была набожна до суеверий и после принятия православия видела во вновь обретенной вере лишь внешнюю лубочную атрибутику, не пытаясь понять ее глубокий философский смысл. Особенно раздражал обывателей так называемый «старец» Распутин — Святой Черт, как именовали Григория Ефимовича злые газетчики. Его влияние на императрицу усиливалось тем, что только один отец Григорий был способен облегчать страдания наследника, получившего от матери наследственную гемофилию, страшную болезнь, передающуюся в ее роду по женской линии.
Влас никак не мог взять в толк, отчего императрица так жаждала родить наследника, если была осведомлена о родовом недуге. В осведомленности государыни невозможно было усомниться, ибо брат Алисы Фридрих умер от гемофилии. И именно по этой причине, из-за имеющейся в роду Гессен-Дармштадтских, болезни расстроился брак будущего императора Вильгельма Второго и красавицы Эллы Дармштадтской — старшей сестры Алисы. Немецкий принц, хоть и любил старшую внучку королевы Виктории, руководствовался соображением, что будущее Германской империи не должно пострадать из-за болезни наследника.
О будущем Российской империи отчего-то никто не задумывался, когда наследник Ники благодаря своей настойчивости все-таки женился на Алисе Гессенской. Выходя замуж за будущего Императора Российского, невеста знала, что с большой долей вероятности подарит престолу мальчика, обреченного на тяжкие страдания и раннюю смерть. Неужели виной ее маниакальной потребности иметь сына являлось прагматическое желание любой ценой сохранить за собой трон, не допустив к короне дышащих в затылок конкурентов из мужниной родни?
Вот и вышло, что, родив нежизнеспособного наследника, Александре Федоровне только и оставалось уповать на Господа и прибегать к помощи Святого Черта. А Анна Вырубова, страстная поклонница отца Григория, кроме всего прочего, служила посредницей между царской семьей и Распутиным, что делало ее особенно ценной в глазах императрицы. Донесения полиции и придворных о разврате и пьянстве «старца» царица с негодованием отвергала, подозревая окружающих в злокозненном желании уморить цесаревича.
Николай Второй любил жену и закрывал глаза на ее слабости, разделяя опасения супруги за здоровье их единственного сына. Он и сам мечтал проводить как можно больше времени с семьей, а не заниматься скучными государственными делами. Охота, прогулки, чтение книг, езда на велосипеде, работа в саду — эти занятия были императору одной шестой части суши гораздо больше по душе, нежели унылая рутина управления страной, и, если верить записям в дневниках, император в любой ситуации — даже во время войны — уделял прогулкам, лаун-теннису и художественной литературе изрядное количество времени. Заметки эти были презанятнейшие, и, слушая новости от Полины, Влас не раз думал, что, попади царские тетрадки в руки Зигмунда Фрейда, австрийский психиатр мог бы многое рассказать про характер их автора.
Надо сказать, что дневники Николая Александровича у дворцовой челяди вызывали немало интереса, и время от времени кто-то из прислуги в них заглядывал. А заглянув, пересказывал содержание другим. Так, от Полины Влас узнал, что царица с первых дней семейной жизни взяла супруга под каблук, вписывая в дневники царя горячие советы и энергичные поощрения. В его же записях не встретишь эмоций, одни лишь сухие отчеты о прошедших днях. Катался на велосипеде, убил двух ворон, принял иностранного посла. Даже гибель собственных подданных не пробуждала в государе глубокого чувства, о чем свидетельствовали сухие заметки, общий смысл которых сводился к тому, что императору горько и тяжко, но так, видно, угодно Богу.
Придворные замечали, что письма личного характера, впрочем, как и государственного, император писать не любил, в то время как государыня писала часто и помногу. По большей части недомогая и проводя время в постели, Александра Федоровна строчила корреспонденцию лежа, удобно расположившись на специальном приставном бюро. Слуги недоумевали, отчего находящемуся в соседних покоях мужу императрица сочиняет романтичные, полные любви и нежности письма, не проще ли заглянуть в соседнюю комнату и донести свои чувства устно? Зато стоит супругам оказаться вместе, они отчего-то все больше молчат и смотрят в разные стороны.
Во дворце шептались, что за триста лет правления рода Романовых монаршая династия разрослась дальше некуда, и теперь на все наиважнейшие государственные посты по негласному правилу неизменно назначаются члены августейшей фамилии. В силу специфичности образования и воспитания редко когда царские кузены и дядюшки оказывались способны к настоящему государственному делу, да и желания особого не испытывали тратить на это время и силы. Ввязываясь в мировую войну, командовавший армией Великий князь Николай Николаевич обещал скорую победу, однако война непозволительно затянулась, увлекая Россию в трясину разорения и нищеты.
Император Николай, видя, что скорой победы не получается, неожиданно для всех принял на себя командование армией и отбыл в ставку. Влас не переставал удивляться — как может человек, ничего не смыслящий в военном деле, руководить сражениями? Страной же управлять осталась Александра Федоровна, а советчиками при ней выступали Распутин и Вырубова. Процесс управления выглядел так — императрица в письмах описывала мужу государственные дела, настоятельно рекомендуя сместить того или иного министра, упирая на то, что Бог поставил Николая на царство и не допустит неправильных решений.
Влас испытывал к государыне двоякие чувства. С одной стороны, он не мог не видеть, что эта узколобая, склонная к ипохондрии и бесконечным истерикам женщина толкает Россию в пропасть, и, как патриот своей страны, не мог не разделять общего мнения, что без Александры Федоровны России будет только лучше. Но в то же время знал, как любит Настенька мать, и, как влюбленный, готов был жизнь положить на то, чтобы из глаз его возлюбленной не выкатилось ни единой слезинки.
— Перестаньте реветь! — прикрикнул Влас на швею. — Дошейте наконец карман и напишите мне рекомендацию к Тадеушу фон Ченскому.
Москва, май 2018 года.Больных полагается навещать с гостинцами, поэтому сначала я заехала в магазин. Когда мы жили с Волчанским, я покупала продукты в «Монетке». Брала не самое дешевое, но так, чтобы было бюджетно. Женька в еде неприхотлив и праздничным блюдом считает отварную картошечку с укропом и лучком, к ней селедочку и свеклу под майонезом. Детям, конечно, перепадали овощи-фрукты, но большей частью это были парниковые огурцы, целлулоидные помидоры и кислые польские яблоки. Теперь я делаю покупки исключительно в «Азбуке вкуса» — Эмманул приучил меня покупать только самое лучшее.
В магазине я первым делом отправилась к стеллажу с соками и минералкой. Поставила в тележку литровую бутылку апельсинового сока и двухлитровую — гранатового. В Интернете недавно видела, что гранат способствует кроветворению. Волчанскому не повредит. Взяла упаковку минералки. Пусть пьет, в больнице наверняка пить нечего. Затем отправилась к овощам и фруктам, набрала пластиковых коробочек с клубникой, смородиной, малиной, ежевикой. Отдельно взяла полкило рамбутанов, штуки три питахайи, крупную папайю и сетку с маракуйей. В молочном отделе набрала разнообразных йогуртов и перешла в колбасный. Нарезки в тележку кидала не глядя — в больнице сгодится все. Закончила в хозяйственном — щетка, расческа, зубная паста, туалетная бумага и так, по мелочи — бумажные платочки, освежитель воздуха, зубочистки и пара глянцевых журналов, чтобы не скучал.
В приемном покое меня предупредили, что в ровно в девять часов вечера посетители должны покинуть палаты, и дали тележку, ибо донести гостинцы я бы не смогла. Погрузившись в лифт, я двинулась на четвертый этаж.
Женя лежал в коридоре, в самом дальнем его конце, и если сравнивать с местами у санузла, можно даже сказать, пребывал в относительном комфорте. Прямо в джинсах расположившись поверх одеяла, Волчанский сосредоточенно черкал в блокноте карандашом. Громыхая тележкой по неровному линолеуму, я подошла и села рядом на краешек кровати. Он оторвался от записей, мельком взглянул на сумки и сделал страдальческое лицо.
— Это еще зачем? — вместо приветствия осведомился он. — Заберешь домой, мне это не нужно. — И тут же спросил: — Мира, припомни, чья была идея пригласить американцев для участия в выставке?
— Идея принадлежала американцам. А почему ты спрашиваешь?
— Кто конкретно с вами связался?
— Майкл Смит.
— Конечно же, Майкл Смит! — криво усмехнулся бывший муж. — По-другому и быть не могло.
Я не выдержала и повысила голос:
— Ты можешь говорить нормально или так и будешь изъясняться загадками?
— Этот парень, Майкл, он не тот, за кого себя выдает, — тихо пояснил муж. — Может показаться странным, но я видел его фотографию в журнале «Знание — жизнь» за шестьдесят четвертый год. Парень совсем не изменился!
Женька в своем репертуаре. Фантазер и выдумщик.
— Бывают люди, — осторожно сказала я, — поразительно похожие друг на друга.
Но Волчанского было не переубедить. Возбужденный, раскрасневшийся, он с напором произнес:
— Это он, я уверен. Выглядит абсурдно, но факт остается фактом. В «Знании — жизни» американец фигурирует как журналист В. Воскобойников, автор статей на актуальные научные темы, такие как червячные переходы и временные парадоксы.
