Помоги проекту - поделись книгой:
Часть вторая О методе
ГЛАВА I
О правилах, которые следует соблюдать в разысканиях истины ГЛАВА II
Об общем правиле, относящемся к предмету нашего исследования. Философы-схоластики его не соблюдают, и это является причиною многих заблуждений в физике .......................
ГЛАВА 111 О самом опасном заблуждении философии древних .........
ГЛАВА IV
Объяснение второй части общего правила. Философы этого правила не соблюдают, г-н же Декарт соблюдал его с большою точностью ............................................
ГЛАВА V
Объяснение принципов философии Аристотеля, в нем мы покажем, что Аристотель никогда не соблюдал второй части общего правила, а также рассмотрим его четыре элемента и его первичные качества ..............................................
ГЛАВА VI
Общие необходимые указания, чтобы в разысканиях истины и в выборе наук руководствоваться известным порядком ............
ГЛАВА VII
О применении первого правила, относящегося к вопросам частным .................................................
ГЛАВА VIII Применение других правил к вопросам частным
ГЛАВА IX
Последний пример, приводимый для того, чтобы показать пользу нашего труда. В этом примере ищется физическая причина твердости тел или связи между частицами тел ........................ 572
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ТРЕХ ПОСЛЕДНИХ КНИГ ................... 592
Я. А. Слинин. Философия Н. Мальбранша ................. 596
УДК 14 ББК 87.3 М 21
ТП-99-II-Ns 3 ISBN 5-02-026795-3
© Я. А. Слинин, послесловие, 1999 © Л. А. Яценко, оформление, 1999
«Христианские размышления». III. 1.
«L'evidence seule eclaire parfaitemennt l'esprit».
«Христианские размышления», I. 3.
Николай Мальбранш родился 6 августа 1638 года в Париже и происходил из довольно обеспеченной и знатной семьи. Из десяти детей он был младшим, хилым и болезненным от рождения, впрочем, физическая слабость его не препятствовала раннему развитию мысли, как это было с Декартом, Паскалем и другими. Быстрые успехи в науках, особенно в математике, и легкость, с которою они давались Мальбраншу, возбудили зависть в его братьях, но его кротость и доброта скоро обезоружили их. С детства родители предназначали Мальбранша к духовной карьере, и он получил дома тщательное воспитание под непосредственным наблюдением матери, Екатерины де Лозон, о которой немногие сохранившиеся сведения говорят как о женщине незаурядного ума, любящей и набожной. Есть данные предполагать, что она имела на сына немалое влияние и что именно от нее он унаследовал дар слова.
16-ти лет Мальбранш поступил в College de la Marche. Здесь он изучал схоластическую философию, которая в ту пору доживала последние дни, и не нашел в ней, как он сам говорил, «ничего истинного, великого и даже христианского». Затем он слушал богословие в Сорбонне и потерпел вторично полное разочарование. Он предполагал, по словам его биографа, ученика и друга, отца Андре, в богословии встретить науку о божественных вещах, почерпаемую в Священном Писании и непреложных преданиях, но в то время богословие представляло собой собрание мнений отдельных лиц по поводу пустейших вопросов и бесплодных рассуждений для доказательства непостижимых учений, изложенных без всякой системы и последовательности, вдобавок варварским языком. Мальбранш был изумлен нелепостью схоластической методы, которая требовала от него в философии, всецело подлежащей разуму, слепого подчинения Аристотелю, а в богословии, опирающемся исключительно на божественный авторитет, предоставляла ему довольствоваться доводами и рассуждениями, нередко весьма мало рассудительными. Неудивительно, что, хотя Мальбранш и встретил в школьной науке вопросы, которые впоследствии так увлекали его, он не узнал своего призвания.
В 1660 году Мальбраншу было предложено место каноника в Notre-Dame, но он отказался. В это время умерла его мать, а через несколько недель Мальбраншу пришлось пережить новую тяжелую утрату — смерть отца, и, быть может, под влиянием этих горестных событий, он поступил в знаменитую Конгрегацию Ораториан, впрочем, он давно уже тяготел к уединенной созерцательной жизни. Здесь оставался он до конца дней своих, живя на весьма скромные личные средства. Мальбранш вообще отличался бескорыстием и равнодушием к благам мира. Так, впоследствии он без колебаний отказался от своей доли наследства в пользу брата.
Конгрегация состояла из священников и была основана с целью воспитания юношества. В противоположность иезуитскому ордену она не преследовала каких-либо политических целей. Члены Конгрегации пользовались сравнительно широкой для духовной общины свободой, сохраняя за собой право по желанию выйти из нее и не встречая препятствий в выборе занятий, здесь с успехом изучали математику, историю, философию и богословие. Опять-таки в противоположность иезуитам, придерживавшимся аристотельского направления, в Конгрегации господствовало идеалистическое платоновское в духе творений блаженного Августина. Этот величайший из отцов Церкви был для французских писателей XVI и XVII вв. излюбленным предметом изучения. Конгрегация же поставила одною из своих задач восстановление учения блаженного Августина. Ко времени поступления Мальбранша в общину туда успели проникнуть и идеи новой философии. Кардинал Берулль, основатель Конгрегации, был лично знаком с Декартом и покровительствовал картезианцам, при преемнике же его картезианская философия преподавалась в школах Ораторианцев. В деле слияния новоплатоновской доктрины с принципами и методою Декартовской философии Мальбранш имел предшественников, из которых самым талантливым был Андре Мартэн, более известный под псевдонимом Ambrosius Victor.
Среди учителей и товарищей Мальбранша было несколько незаурядных ученых,1 особенно в богословских науках, и философов картезианского направления,2 он приобрел в них друзей, а позже и почитателей. Однако в первые годы пребывания в Конгрегации Мальбранш всецело сохранял свое предубеждение к философии и
1 Ришар Симон, Лонуа (Launoy), Лекуант (Lecointe).
2 Пуассон (Poisson), Лами (Lami). О вероятном влиянии их на Мальбранша см. у
науке, или потому что не распознал под схоластической оболочкой новых течений мысли в теориях своих наставников, или же, как предполагает Олле-Лапрюн, вследствие того что был поглощен подготовкой к принятию священнослужительского сана. Как бы то ни было, он занимался без особого увлечения историей, в частности церковной, и древними языками, греческим, еврейским, что дало ему возможность впоследствии читать тексты в подлинниках. Презрительные отзывы Мальбранша об истории и языкознании, или, как в то время говорили, грамматике, лучше всего свидетельствуют. как мало должны были удовлетворять его эти занятия. «Я предпочел бы, — говаривал он своему учителю, — чтобы книги, трактующие об этих науках, находились в вашей библиотеке, а не в моей голове». Тем охотнее отдавался он молитве, благочестивым размышлениям, самоуглублению, чтению мистиков-богословов и блаженного Августина, стремясь войти в непосредственное и непрерывное общение с Христом и «преисполниться Им». И, ощущая Бога в сердце своем, чувствуя воздействие Бога и размышляя над великими вопросами о Боге, о духе, о конечных целях бытия, он философствовал, не подозревая того, пока случай не указал ему его призвания.
Однажды, проходя по улице Saint-Jacques, а по словам других по Quai des Augustins, он остановился у лавки одного книготорговца, который предложил ему «Трактат о человеке» Декарта. Как известно, трактат этот касается преимущественно физиологии и далеко не принадлежит к лучшим сочинениям знаменитого философа — он даже не закончен — но самый дух его, новизна и оригинальность методы, чисто механическое воззрение на природу поразили Мальбранша, когда он перелистывал книгу, стоя у ларя. Придя домой, он немедленно принялся за чтение и не раз должен был останавливаться: так билось его сердце, так сильно было впечатление! Впервые он встретил истинного ученого и философа, разум холодный и спокойный, судящий о вещах лишь после основательного исследования их, изложение ясное и последовательное, науку, чуждую педантизма, но строгую, освобожденную от силлогистических цепей, методическую. С этого знаменательного в его жизни дня Мальбранш становится философом. Ему было тогда 26 лет. Прежде всего он приступает к обстоятельному изучению трудов Декарта. Он увлечен декартовской методой и усваивает ее вполне, основные положения картезианства, противоположение духа и материи, мышления и протяжения, механическое объяснение всех явлений материального мира представляются ему неоспоримыми истинами. Но когда он обратился к теории познания, то у Декарта она оказалась изложенною слишком общо и неопределенно. Разрабатывая ее, Мальбранш пришел к тому положению, которое он сам называет своим открытием в философии, именно к положению, что мы видим вещи в Боге.1 Теория идей заставила Мальбранша опять обратиться к блаженному Августину, в котором раньше он искал объяснения догмы, пищи для благочестивых размышлений, не подозревая философа, с которым он сошелся в новоплатоновской тенденции, ведущей человека через познание к Божеству. У этих двух мыслителей учится Мальбранш философствовать, не принимая ничего на веру, стремясь собственными усилиями доискиваться истины. Подробный план занятий, который он начертал себе, указан в VI книге «Разысканий истины»,1 явившихся плодом десятилетней усидчивой работы. В них говорится о природе человеческого разума и о том, как он должен поступать, чтобы избежать заблуждений в науке (Recherche de la verite ou l'on traite de la nature de l'esprit de l'homme et de l'usage qu'il doit faire pour eviter l'erreur dans les sciences), — первое и главное сочинение Мальбранша, в котором содержатся все основоположения его системы. Первоначально Мальбранш выпустил один первый том (I—III книги), чтобы узнать мнение публики, а в следующем году (1675) вышло все сочинение в двух, а в позднейших изданиях в четырех томах.
Книга имела громадный успех. В ней ярко отразился подъем духа, который переживался обществом в XVII веке и ознаменовался расцветом литературы, как прозы, так и поэзии, математических и естественных наук и, наконец, созданием новой философии, выдвинувшей на первый план познавательно-теоретические и методологические проблемы. Захваченный общим движением, Мальбранш разделяет оптимизм своего времени: он верит в достижимость цели — отыскания безусловной истины, и убежден в непогрешимости декартовской методы, непреложности некоторых его положений. В духе времени он начинает свой труд не с онтологии, а с теории познания. Он следит за всеми новейшими научными открытиями и сам занимается наблюдениями и опытами, изучает математику и механику, мечтает перенести приемы математических исследований в область метафизики, чтобы из немногих основных положений, имеющих очевидную достоверность, вывести логически вытекающие из них следствия. Вместе с Декартом он требует полной свободы для философии. Он непримиримый враг пережитков схоластики и отголосков того переходного времени, которое предшествовало новой философии, когда изучение древних философов и стремление к чистому естествознанию шли рядом с увлечением каббалою и магией. Целые главы в «Разысканиях истины» посвящены полемике со слепыми приверженцами древних, с эмпириками, не руководствовавшимися твердо установленными принципами и правильным методом. Скептицизм, распространившийся широко и свойственный переходным эпохам, нашедший себе блестящего выразителя в лице Монтеня, встречает со стороны Мальбранша также резкую насмешку, как не имеющий ничего общего с истинно философским сомнением. Мальбранш борется против невежества и суеверия, стоит за прекращение судов над ведьмами и колдунами, их он считает душевнобольными и во II книге «Разысканий истины» дает описание того психического процесса, под влиянием которого мнимый колдун утверждается в своей idee-fixe. Но как ни сильно было влияние Декарта, Мальбранша нельзя поставить в ряд с другими картезианцами: во всех своих умозрениях Мальбранш всегда оригинален, его философская система есть продукт его творческой мысли, и корни ее следует искать в тайниках его личного душевного склада. Эта черта его была отмечена и оценена современниками. Новость и глубина его идей, искренняя любовь к истине, которою дышит каждая строка «Разысканий истины», оригинальность и богатство воображения, прелесть стиля сразу обратили на себя внимание. Книга быстро разошлась не только во Франции, но и в других странах, преимущественно в Германии, Голландии и Англии. С 1674 по 1678 год вышло семь изданий, а также несколько переводов на латинский язык.1
За «Разысканиями истины» последовал целый ряд сочинений,2 но они или повторяют «Разыскания истины» с разъяснениями и дополнениями, или касаются исключительно богословия, в частности отношения философии к религии и церковному учению, — вопроса, сильно занимавшего Мальбранша, как и другого великого его современника Лейбница. В личности нашего мыслителя гармонически сочетались глубоковерующий христианин и философ-ученый, и система его представляет попытку слить философию и религию в единое миропонимание. Подобно Декарту, Мальбранш требует для философии полной независимости от всякого авторитета, но им всегда руководит религиозное чувство и этическая мысль, и он уверен, что настоящая философия в конечных своих выводах неминуемо придет к истинам, лежащим в основе христианства. Вера и чувство говорят ему о непрерывном и универсальном действии Бога в мире, но он хочет познать его рассудком. Не отождествляясь с миром. Бог является для него принципом всякого бытия, всякой жизни, всякого движения, но Он не только необходимое и бесконечное существо, Он еще воплотившийся и искупивший нас Бог, который действует посредством благодати и требует от нас участия в деле нашего спасения. Всеобщий же разум, от которого человек получает свое познание, — это Сын Божий, Иисус Христос, Он — наш единственный учитель, раскрывающий в своей сущности сущность вещей.
1 Лучшее издание парижское 1712 г.
2 Conversations chretiennes в 1676 г.
Meditations pour l'humilite et la penitence в 1677 г.
Traite de la nature et de la grace в 1680 г.
Meditations chretiennes в 1683 г.
Traite de morale в 1684 г.
Entretiens sur la metaphysique et sur la religion в 1688 г.
Traite de Г amour de Dieu в 1697 г.
Entretiens d'un philosophe chretien avec un philosophe chinois в 1708 г.
Reflexions sur la promotion physique в 1715 г.
Укрепляя свою связь с Богом, человек приближается к источнику всякого ведения, что и составляет цель философии, но в противоположность богословию, берущему готовые догмы и лишь развивающему вытекающие из них следствия, философия имеет дело с идеями вещей, и эти идеи подлежат не вере, а разуму, который может успокоиться только на познании ясном и очевидном.
Итак, метафизика и религия для Мальбранша имеют раздельное бытие, но они объединены общим принципом. Назвать Мальбранша богословом, занимающимся метафизикой, как это делает Куно Фишер, ошибочно: он философ в полном значении этого слова и в то же время он христианин, проникнутый деятельною верою, которая ни на минуту не перестает воодушевлять его. В «Христианских разговорах», написанных по просьбе герцога Шеврёза непосредственно вслед за «Разысканиями истины», Мальбранш стремился показать, что основоположения его системы вполне согласуются с главными истинами христианской религии. Однако, когда со своей рационалистической точки зрения он попытался дать новое освещение некоторым чисто богословским вопросам, как-то: благодати, действию Провидения, чудесам, — он навлек на себя ожесточенные нападки и обвинения в ереси и новшествах.
Вопрос о благодати особенно волновал умы в то время, когда не только богословы и духовные вели страстную полемику друг с другом, но и светские люди. В учении о благодати мнения распадались на три школы: томистов во главе с Боссюэтом, представителей строго католического церковного воззрения, молинистов, отвергавших безусловное предопределение и сильно ограничивавших действие благодати, и, наконец, янсенистов, которые отрицали свободу воли, считали спасение человека зависящим не от дел его, а от искупляющей силы божественной благодати, и верили в предопределение. Своей своеобразной теорией Мальбранш не угодил ни одной из партий. Немедленно ополчились на него иезуиты, но особенно ожесточенною была его полемика с известным янсенистом Арно.
Арно, будучи ревностным приверженцем картезианской философии, думал встретить в лице Мальбранша союзника и тем страстнее напал на него, разочаровавшись в своей надежде. На диспуте, устроенном у маркиза Сент-Прёйль (Saint-Preuil), спорящие, как и следовало того ожидать, не пришли к соглашению. Тогда Мальбранш обработал для печати небольшой трактат «О природе и благодати», написанный им для архиепископа Гарлея, а Арно должен был представить свои возражения на него. Но Арно, находясь в Голландии и ссылаясь на неимение под рукою трактата,1 в книге «Об истинных и ложных идеях» подверг критике самую основу системы Мальбранша — учение об идеях, что было весьма ловким полемическим приемом, так как этим Арно переносил спор из области богословской, представлявшей для него наиболее уязвимую сторону, на чисто метафизическую почву.
1 Это обстоятельство отрицается новейшими исследователями, считается доказанным, что Мальбранш озаботился отослать книгу своему противнику. См.:
«Мечтатель» — так называли Мальбранша — не любил споров, считая их пустою и бесцельною тратою времени, и, насколько было возможно, обыкновенно уклонялся от полемики. «Я желаю покоя и упражнения в добродетели», — говорил он. Когда в письмах ему высказывали сомнения, требовали доказательств, разъяснений, нужно было много настойчивости, чтобы получить от него обстоятельный, а не уклончивый ответ, примеров тому немало в переписке его хотя бы с Лейбницем и Мераном. Однако он счел себя обязанным выступить в защиту истины и отвечал Арно. Возражения, разъяснения и новые опровержения следовали почти без перерыва в течение нескольких лет.1 Оба противника постоянно повторяют одни и те же аргументы, прибегают к одним и тем же приемам, особенно Мальбранш. Глубоко убежденный в непреложности своей философии, ее очевидной истинности, он обыкновенно приписывал критику непонимание его, и потому приступал к новому изложению своих принципов. В нападках на противника обнаружились присущие ему тонкая ирония и сарказм.
Появление в печати «Трактата о природе и благодати» встревожило также Боссюэта. Хотя он и не мог указать отдельных мыслей, которые внушили бы ему подозрение насчет ортодоксальности автора, но общее направление книги казалось ему подозрительным. Неоднократно требовал Боссюэт от Мальбранша печатных разъяснений в духе католической церкви, но Мальбранш в свое оправдание отсылал всякий раз Боссюэта к изданным уже трудам и уклонился от полемики, откровенно высказав мотивы, побуждавшие его поступать подобным образом. В одном из писем к могущественному прелату он говорит: «Я не могу вступать с Вами в собеседование относительно данного вопроса: я опасаюсь или нарушить должное Вам почтение, или не отстаивать с надлежащею твердостью воззрений, которые мне и многим другим представляются весьма истинными и поучительными». Тогда Боссюэт поручил Фенелону выступить с опровержением нового и опасного учения.2 Впрочем, дальнейшие труды Мальбранша: «Трактат о любви Божией», и особенно «Беседы о метафизике и религии», совершенно успокоили Боссюэта, так как автору удалось избежать пиетизма, в который он легко мог впасть.
«Беседы о метафизике» — самый значительный труд Мальбранша после «Разысканий истины». Это сочинение представляет собою
1 Полемические статьи Мальбранша частью были приложены к позднейшим изданиям его трудов, частью появились в 4-томном, им самим составленном сборнике в 1709 году.
2 См. его «Reputation du systeme de la nature et de la grace» и знаменитое слово на погребение Марии Терезии.
резюме всей его философии, как философии религии, так и природы. Окончательно уяснив себе в полемике начала системы, убедившись более чем когда-либо в истинности ее и почувствовав свою силу, Мальбранш мог дать новое изложение своих убеждений и найти для защиты их новые, богатые и точные формулы. В лице Теодора он изобразил себя со своими заветными думами и стремлениями. К этому времени относится запрещение Римом его «Трактата о природе и благодати». Мальбранш встретил это спокойно. В одном из писем он говорит по этому поводу: «Неприятна эта новость была для меня только в том отношении, что, может быть, некоторым лицам мои книги были бы полезны, а теперь они не станут читать их. Впрочем, запрещение этой книги в Риме явится для многих, даже в Италии, поводом раздобыть ее. Это не значит, чтобы я одобрял такой образ действий. Если бы я жил в Италии, где случаются подобные запрещения, я не желал бы прочесть книгу, осужденную инквизициею, ибо следует повиноваться законной власти. Но во Франции этого трибунала нет, а следовательно, трактат здесь будут читать. Запрещение побудит даже прочесть его с большим вниманием, так что истина скорее установится, если я, как думается мне, прав. Будем всегда любить истину и всеми своими силами постараемся сообщать ее другим per infamiam et bonam famam».
Если в целом Мальбранш оставался верен выработанным им воззрениям навсегда, он охотно и открыто признавал в частностях свое заблуждение, когда убеждался в нем. Так, свою теорию законов движения Мальбранш впоследствии переработал заново под влиянием Лейбница. Знакомство с Лейбницем началось еще в 1672 году, когда Лейбниц в бытность свою в Париже часто встречался с будущим автором «Разысканий истины» и беседовал с ним. Особенно занимал их в то время вопрос, достаточно ли одной делимости материи для объяснения подвижности ее. Мальбранш видел ошибочность законов движения, данных Декартом, и видоизменил их, но главнейшее из теории Декарта он удержал. Позже между Маль-браншем и Лейбницем шла деятельная переписка, и в своем трактате «О законах передачи движений» («Traite des lois de la communication des mouvements»), изданном в 1691 году, Мальбранш сделал большие уступки Лейбницу.
После напечатания «Бесед о метафизике» для Мальбранша настал период покоя, период неоспоримой славы. В своей скромной келье на улице Saint-Honore, которую, за редкими исключениями, он почти-не покидал с самого поступления в Общину, он видел известнейших ученых и мыслителей и знатнейших лиц — соотечественников и иностранцев, — которые искали беседы с ним, как с одним из величайших людей века. Философские идеи его проникли даже за океан в Китай, где приобрели последователей среди католических миссионеров. Это обстоятельство побудило Мальбранша написать небольшую «Беседу одного христианина-философа с китайским философом» в надежде приобрести Христу новых прозелитов. Так жизнь его, жизнь ученого и монаха, наполняли философско-богословские и научные труды,1 обширная корреспонденция, беседы с почитателями и друзьями, которых у него было немало, так как возвышенная и бескорыстная любовь его к истине и нелицемерное пренебрежение к благам мира, помимо талантливости его, привлекали к нему сердца. В часы отдыха Мальбранш любил заниматься музыкою, игрою на бильярде, но самое большое удовольствие он находил в разговорах и играх с детьми. Суровые отзывы Мальбранша о мыслителях, увлекающихся красотою изложения в ущерб истине, и порицание воображения заставили считать его врагом поэзии, но мнение это ошибочно. Наряду с Гоббсом, Бэконом, Ньютоном в его библиотеке красовались Буало, Мольер, греческие и римские классики, да и сам он, обладая художественным талантом, охотно прибегал к выражениям «трогательным, живым и приятным». Его поэтический дар нашел себе наиболее яркое выражение в «Христианских размышлениях», которые своим воодушевлением и прелестью стиля напоминают Платоновские диалоги.
С течением времени тяготение к душевному покою, чистому созерцанию в уединении, окончательно взяло верх над стремлением пропагандировать истину, и он больше не отвечал на возражения и не вступал в полемику. «В моем возрасте, — сказал он, когда ему сообщили о новом его критике, иезуите Дютертре, — не должно терять времени на диспуты». Как раньше, в молодости, строго научные стремления уступили место метафизическим интересам, так теперь метафизика отошла на второй план перед моралью. Последние годы жизни Мальбранш провел в размышлениях о смерти. В 1704 году Мальбранш перенес довольно продолжительную болезнь и с тех пор заметно слабел год от года. За несколько дней до смерти его посетил Беркли. Мальбранш по слабости уже не принимал посетителей, и знаменитому философу пришлось довольно долго добиваться свидания. Беседа их, слишком живая и страстная, как говорят, вызвала ухудшение состояния здоровья Мальбранша и ускорила конец. Мальбранш умер 13 октября 1715 года.
1 Мальбранш писал сочинения по математике и физике, за каковые был избран в члены Академии Наук.
«При изучении отдельных систем или учений мы должны прежде всего стремиться понять в них именно то, что в них всего дороже для самих их создателей».
Князь С. Трубецкой
Относительно Мальбранша установился взгляд, что в основу человеческого знания он полагает метафизику. Она служит тем фундаментом, считает, например, Жоли,1 на котором Мальбранш воздвигал свою систему, а не крышею, завершающею здание. С метафизики, обыкновенно, и начинают изложение доктрины Мальбранша, выводя из положения: Бог один действует на нас, как следствие теорию видения в Боге и теорию вторичных, или случайных, причин. Этот взгляд правилен лишь отчасти, ибо сам Мальбранш ставил метафизический вопрос о сущности бытия в зависимости от теоретико-познавательного исследования, и, как бы ни казалась слаба с точки зрения современного знания его теория, он исходил всегда из гносеологии и был убежден в том, что важнейшие открытые им истины: видение в Боге и теория вторичных причин — были отнюдь не «метафизические мечтания»,2 а истины, имеющие опору в данных непосредственного внутреннего опыта.
Рассматривая акты нашего сознания, он по примеру своего великого учителя искал в чистом разуме такие «вечные, неизменные, истинные сущности»,3 которые, будучи точными фактами, устанавливали бы, как аксиомы, некоторые строго определенные основные положения. Этот путь представлялся единственно возможным исходом из безнадежного скептицизма и солипсизма, которые казались неизбежными следствиями только что найденной несоизмеримости явлений духа и материи. Различие души и тела, указывает Мальбранш в предисловии к «Разысканиям истины», было ясно познано всего несколько лет тому назад. Эта истина, новизна которой побуждала его подробнее остановиться на ней, в области психологии обязует нас тщательно рассмотреть и отделить то, что принадлежит телу, от того, что принадлежит душе. Детально анализируя все явления душевной жизни, Мальбранш находит, что не только сложные,например волевые движения, страсти, но и простейшие оказываются двойственными: все они слагаются из актов, из которых одни подпадают под категорию духа, другие — материи.
Возьмем, например, ощущение. Оно представляется нам единым, нераздельным актом, но на самом же деле состоит из четырех.
1
2 Entretiens sur la metaphysique. Vol. I.
3 Декарт в письме к отцу Мерсенну (1641 г.).
Воздействие внешнего предмета и состояние органа чувств, два первых акта суть явления материальные, т. е. толчок и движение, состояние же души (собственно ощущение) и ее непроизвольные и сопутствующие им, произвольные суждения представляются психическими явлениями, не имеющими ничего общего с первыми.1 Ведь одно и то же движение материи, различаясь лишь в степени, может вызвать столь различные ощущения по существу, как приятной теплоты и ожога, удовольствия и боли.
Итак, в ощущении, взятом с психической его стороны, нет ничего предметного. «Мир, в котором вы живете, вовсе не таков, как вы думаете, ибо он вовсе не тот, который вы ощущаете и видите».2 Все свойства, приписываемые нами телам на основании показаний внешних чувств, суть наши собственные модификации, которые вовсе не всегда предполагают отвечающий им внешний предмет. «Все эти цвета, радующие меня своим разнообразием и своею яркостью, все эти красоты, восхищающие меня, когда я обращаю взор на все окружающее, принадлежат мне самому».3
Поскольку мы остаемся в сфере одного чувственного познания, черпающего материал свой из ощущений, мы не находим никакого перехода к внешним вещам, мы не узнаем ничего ни об их природе, ни об их настоящих свойствах, и, полагаясь на свидетельство чувств, впадаем в бесчисленные опаснейшие и грубейшие заблуждения.
Противоположение духа и вещества, бывшее основным принципом картезианской философии, признается всецело Мальбраншем. «Ни дух не может воспринять чего-нибудь от тела, ни тело от духа», — говорит Мальбранш. Эта метафизическая проблема решена им раз и навсегда в строго отрицательном смысле. Однако в человеке, т. е. в опыте, непосредственно известном каждому, мы видим теснейшее соединение духа и тела. Отрицание их взаимодействия, по существу, оставляет в полной силе психологическую проблему: связи феноменов и соответствие между ними. По установлению Творца природы, между модификациями обеих субстанций существует соответствие. По поводу известных телесных состояний возникают те, а не иные состояния духа, и обратно. Психофизическая связь охватывает всю сферу душевной жизни, так как нет такого отпечатка (образа) в мозгу, который не сопровождался бы чувством и идеею души, и нет такой эмоции жизненных духов, которая не вызывала бы в душе соответствующих движений. Она объясняет ассоциации идей, наследственную передачу некоторых душевных особенностей, первородный грех. Значение ее не ограничивается
1 Своим указанием, что ни одно наше восприятие не обходится без участия рассудка, Мальбранш предупредил Шопенгауера, который развил эту мысль в положение: всякое эмпирическое воззрение есть воззрение интеллектуальное. Оба мыслителя ищут также причину иллюзий чувств в суждениях рассудка, а не в ощущении самом по себе.
2 Entretiens sur la metaphysique. Vol. I.
3 Там же. Vol. IV. P. 3.
отдельною личностью: в сочувствии, подражании, страстях она послужит связью, соединяющею индивидуумов в общества. Назначение всех душевных способностей,1 имеющих отношение к телу, и заключается в том, чтобы связать душу с телом, а через тело — со всем материальным миром. Внешние чувства, например, даны нам вовсе не для познания истины, ибо сущность вещей им совершенно недоступна, — они даны для поддержания жизни. Посредством приятных и неприятных ощущений они предупреждают нас о том, полезны или вредны окружающие предметы для нашего тела, и этому своему назначению они удовлетворяют вполне.
Сказанное о чувствах относится в полной силе и к другой нашей способности — воображению, ибо все различие между ними сводится к тому, что ощущение является следствием раздражения, происшедшего в нервах органов внешних чувств, а представление (образ воображения) есть результат раздражения центральной части нервной системы — мозга. Воображение разделяется также на «активное воображение души» и «пассивное воображение тела», т. е., с одной стороны, оно предполагает действие и повеление воли, с другой — движение жизненных духов, которые начертывают образы в мозгу.
Независимо от тела нам, как чистым духом, присущ разум. Тогда как чувственное познание относительно, будучи обусловлено устройством и состоянием органа чувства, которое различно у различных людей и у одного и того же лица в различное время, следовательно, имеет ценность только для данного лица в данный момент, — познание рассудочное, или чистое мышление, характеризуется всеобщностью и необходимостью, без которых нет знания в истинном значении этого слова.
Разум оперирует идеями вещей. В идее вещи обобщаются признаки, выражающие сущность вещи, независимо от условий ее мимолетного существования. Каким образом совершается это обобщение? Оно бывает двояким. Отвлекая от вещей общие им признаки и приписывая последним фактическое существование, разум преобразует эти абстракции в существа, обладающие многочисленными свойствами. Заступив место истинных принципов, подобные абстрактные идеи дают науку абстрактную, бесплодную, не отвечающую действительности. Мальбранш называет их идеями логики и так же, как Декарт, сурово изгоняет их из науки и философии. Однако он глубже, чем Декарт, понимает, как возникают они в нашем разуме. Никакая общая идея не может быть объяснена из одной чисто логической функции: чтобы отвлекать и обобщать, нужны рациональные данные. «Возьмите двадцать различных цветов и смешайте их, чтобы составить себе понятие о цвете вообще, и вы увидите, что оно невозможно. Смешивая различные цвета, вы получите зеленый, серый, голубой, всегда какой-нибудь цвет в отдельности».
Мальбранш заимствует у Декарта разделение способностей на три теоретические: чувство, воображение и чистый разум, — и две практические: наклонности и страсти.
Откуда же является идея о цвете вообще? Общая идея предполагает выбор и синтез. Мотивом выбора служат отношения, существующие между вещами: синтезирующее начало представляет собою идея бесконечного. Все, что разум человеческий созерцает, постигается им вне границ пространства и времени, бесконечность он видит и в малом, и в великом. Идея бесконечного присуща разуму, и она служит условием всякого нашего познания. «Когда мы желаем думать о какой-нибудь вещи в отдельности, мы сначала пробегаем взглядом все существа, а затем уже приступаем к рассмотрению предмета, о котором хотим думать. Несомненно, что мы не можем желать увидеть отдельный предмет, если не видим уже его смутно и в общих чертах, стало быть, раз мы можем желать видеть все существа, то одно, то другое, несомненно, все существа представляются нашему разуму».2 Идея бесконечного не может быть модификациею или принадлежностью нашего разума, потому что конечное существо не в состоянии представить бесконечное, она дается нам, следовательно, извне, существует независимо от нас. Бесконечное существует необходимо, потому что в самой идее о нем уже заключается бытие его. Было бы противоречием мыслить о бесконечном и отрицать бытие его, ибо оно может быть мыслимо и усмотрено только в себе самом. Итак, идея о бесконечном или, что то же самое, самое бесконечное есть бытие, бытие без всякого ограничения, бытие бесконечно совершенное, другими словами, Божество. «Все существа могут, как кажется, представляться нашему разуму лишь потому, что Бог ему представляется, т. е. Тот, Кто все содержит в простоте своего бытия».3 Итак, мы обобщаем двояким способом: или разум создает чисто логические понятия, обобщая смутно, неопределенно, ради удобства, ради требований речи, или он обобщает ясно, отчетливо, соответственно истинной природе вещей, когда усматривает множественное в едином, когда постигает вещь в ее сущности, т. е. в Боге.
Самый акт мышления утверждает для Мальбранша не только бытие мыслящего, как для Декарта, но и бытие объекта мысли. Не сущее не имеет свойств, а потому непознаваемо, ибо познание необходимо предполагает непосредственное воздействие предмета познаваемого на познающего. Все, что разум созерцает непосредственно, имеет реальность, и этот непосредственный объект нашего познания, деятельная причина его и получает у Мальбранша название идеи. Идеи имеют весьма определенные свойства, которыми отличаются одна от другой, и если мы вздумаем изменять их, они неуклонно противятся тому.4 Или, быть может, в нашей власти
Поделиться книгой: