Сопротивление бесполезно!

От такой лихой кончины врага Спинов растерялся, зато вурдовампы еще больше озверели. Враз отхлынув от клетки, клыкастой оравой бросились на Сашку. Вперед вырвался Гриценко, вид его был ужасен и мерзок — подлинно нелюдь! — в особенности глаза: не красные, наполненные кровью, а матово-черные, цвета застоявшейся таежной воды, заживо захороненной в дремучей чаще… Глаза Гриценко приобрели громадную шарообразную форму, вмиг напомнив Спинову шарики от «мышек», встроенных в ноутбуки.

Увидев, как его дружно атакуют, Спинов не на шутку струхнул, даже пукнул нечаянно и, позабыв про второй кол, кинулся наутек. Но тут же споткнулся о порог и едва не параллельно бетонному полу вылетел на лестничную площадку. К счастью, приземление 36-летнего Александра Спинова прошло более-менее удачно: прямо на вздымавшуюся волнами (по всей видимости, от бушевавших внутри душевных циклонов) грудь Валентины Сидоровны. Соседка по обыкновению как бы невзначай оказалась перед дверью Гриценко. В качестве оправдательного документа или, точнее, улики в правой руке Валентины Сидоровны был зажат веник. Якобы Валентина Сидоровна подметала лестничную площадку, а тут на нее налетел хулиган… Но когда вдове на грудь упал еще довольно молодой мужчина, она, не раздумывая, отшвырнула прочь веник и с чувством дернула Спинова за руку, как это обычно делает при вывихах ортопед. От резкой боли у Сашки случился обморок…

Очнулся Спинов уже в душных объятиях Валентины Сидоровны в ее большой, давно не мятой телами любовников постели. Вампир Валентина Сидоровна пила из Спинова любовь.

13

Машку, с лицом белым, как факсовая бумага, со странными красными полосами на лбу и щеках, всю трясло и лихорадило. Девушка беспрерывно плакала и икала. Сейчас Машка была в безопасности. Поджав к подбородку колени, уронив на руки голову, тихонько скуля, она пыталась спрятаться в углу старого уютного дивана. Оба Спинова нежно хлопотали над ней: отец укрыл вздрагивающие плечи девушки теплым пледом, сын принес стакан чаю с лимоном. Напротив мирно бубнил телевизор: шли утренние новости.

Маша жалостно всхлипывала. Почти час назад, чудом сбежав из своей квартиры, она примчалась к Спиновым. Сейчас она не могла внятно объяснить, почему она вдруг осталась одна в своей комнате, в жуткой стальной клетке, спасшей ей жизнь. В тот миг, когда сознание, высвободившись из тисков страха, вновь вернулось к ней, Машка увидела сквозь бурые, покрытые грунтовкой, прутья решетки разгромленный свой дом: вокруг разбросаны клочки бумаги и обломки кухонного стола, густо витает пух, будто распотрошили все разом подушки, на ковровом покрытии у входа в комнату растеклось громадное, повторяющее контуры человеческого тела пятно. Оно было грязно-черным, словно выжженное утюгом. А рядом кол деревянный валяется…

Отомкнув ключом, спрятанным под сердцем, замок, она осторожно шагнула из клетки, но уже в следующую секунду, подгоняемая новым приступом страха, сломя голову кинулась из ада.

Таксист, лет пятидесяти дядька в синей сатиновой капелюхе, согласился под честное слово отвезти к Спиновым. Глянув на бледнючую, явно напуганную до смерти девушку, спросил со вздохом: «Шо, мабуть, пацаны силком взяли? Вот кляты подростки!» На что Машка испуганно промолчала.

И вот сейчас, обливаясь сладким чаем, она медленно успокаивалась в кругу близких друзей отца. А сама о нем говорила такое:

— Вампирище!! Господи, он чуть не загрыз меня! Если бы не вы, Александр Васильевич!..

Спинов-старший, сам не так давно вернувшийся домой (нелегко было вырваться из хищных объятий Валентины Сидоровны; казалось, она лишила Сашку на ближайшую пятилетку не только мужского семени, но и жизненных сил) устало успокаивал девушку:

— Ладно, чего там. Все позади уж, Маша…

— Он больше мне не отец! Вампирище проклятый! Его надо колом проткнуть!.. Александр Васильевич, убейте отца!

— Ну что ты, Маша! — Спинов-старший машинально отстранился от девушки, отрицательно покрутил головой. — Сергей… Мы столько с ним пережили…

— Нет! Вы сделаете это!! — Маша истерично взвизгнула и едва не кинула в Вовку стакан с недопитым чаем. Юноша сидел на полу у Машиных ног, с нежностью глядя на нее снизу вверх.

— Погоди, Маш, не кипятись, — вытерев рукавом рубашки лицо, обрызганное чаем, Володя постарался как можно теплей улыбнуться. — Есть шанс спасти твоего отца. Правда, шанс очень слабый и я не уверен в окончательном результате.

— Если не уверен, зачем обнадеживаешь? — недовольно нахмурил брови Спинов-старший. Он хотел поправить плед на плечах девушки, но та неожиданно зло скинула его руку:

— Господи, о чем это вы?! Мой отец — вампир!! Я его так ненавижу, а вы тут… Осиновый кол — вот какое лекарство ему нужно!

— Перестань, Маша! Послушай хоть минуту и… и пожалей отца, — Вова встал и, протянув девушке руку, заставил ее подняться с дивана и повел в свою комнату. Та по-прежнему была напичкана электроникой, завораживала взгляд, точно змея, красно-желто-зелеными огоньками, путалась под ногами плетьми черных проводов… Но Машке было наплевать на Вовкины компьютерные джунгли.

— Ну? — она недружелюбно уставилась на парня. А тот, захваченный пока одному ему известной идеей, включил компьютер и набрал что-то на клавиатуре.

— Помнишь, я взял анализ вашей крови? Твоей и твоего папы? — Вовка поднял на девушку глаза. Они были желто-зеленые, как лампочки в его странных приборах.

— Ну? — Маша подозрительно следила за действиями приятеля.

— Ваша кровь почти идентична! Совпали и резус-фактор, и группа крови… Поэтому я подумал: чтобы спасти твоего отца, его кровь нужно вернуть в первоначальное состояние. Сейчас у него кровь вурдовампа, это мертвая кровь, а нужно, чтобы она стала по меньшей мере как у тебя.

— Так ты хочешь сделать переливание крови? — воскликнула Маша. Она впервые с интересом смотрела на Вовку.

— Что-то вроде этого. Маш, наберись терпения, я попытаюсь по порядку объяснить тебе свою идею.

— Валяй.

— В общем, я создал веб-поляризатор крови. Уже и имя придумал — Поляриз. По идее, он должен превращать кровеносную систему любого теплокровного существа в некую сеть. Условно я назвал такую поляризованную кровеносную сеть Гемоглобов…

— Гемоглобов? Почему Гемоглобов?

— Какая разница?! Слушай дальше! — неожиданно раздраженно отмахнулся от вопроса Вовка, будто спросили его о чем-то слишком сокровенном. — Слушай, Машка, и не перебивай, — уже спокойно повторил он. — Волнуюсь я. Тебе ведь первой рассказываю.

— Ладно, ничего, проехали уже.

— Ну тогда… Короче, придумал я веб-поляризатор довольно давно, около года назад, когда шел на экзамен по химии.

— Ты хоть покажи его. А то я и представить себе не могу, о чем идет речь, — Машка, подбоченясь и слегка пританцовывая (в комнате из невидимого источника едва слышно доносилась музыка), расхаживала по компьютерному миру Спинова-младшего, этого странного чудака, собравшегося спасти ее отца. Ненавистного ей вурдовампа.

— Хорошо, — Вовка подошел к низкому стеклянному столику, стоявшему в изголовье кушетки, заправленной пушистым вишневым одеялом. Со столика Вовка поднял не замеченный девушкой плоский серебристый предмет. Вещица была невелика, чуть больше машинописного листа, и имела пятиугольную форму. На нее параллельно друг другу были натянуты, точно струны, пять золотистых нитей, продетых одним концом в черные, размером с крупную пуговицу кружки.

— На гусли похоже, — неожиданно сравнила Машка. — В древности с ними былинники по Руси ходили, народ поучали. А когда праздник какой наступал, скоморохи за гусли брались, танцорам подыгрывали.

— Надо же! — с неподдельным восхищением воскликнул Вовка. Неясно было только, чему он больше удивился — не то Машкиному знанию, не то той манере, с которой она сейчас говорила. — Откуда знаешь?

— А! Я историей немного увлекаюсь, — Машка с нарочитой небрежностью махнула рукой. — Расскажи лучше, как им пользоваться. Что это за струны?

— Это нерводы. Их столько же, сколько у человека органов чувств, — пять. Нужны они…

— Да, для чего эти… как ты их назвал, нерводы?

— …Нужны они для того, чтобы привести мозг человека в специальное гармоничное состояние. Это очень важно. В противном случае веб-поляризатор не сработает или, что гораздо хуже, кровь может свернуться, как прокисшее молоко…

— И ты тогда не сможешь сделать из моего отца Интернет?

— Да. Молодец, быстро схватываешь, но…

— …Никаких «но»! — Машка капризно надула губки. — Немедленно расскажи, как управлять твоими «гуслями»! — и вдруг девушка закричала не своим голосом: — Я хочу забыть отца!! Ненавижу его, ненавижу!!

У Маши была истерика. Закрыв руками лицо, безутешно всхлипывая, вздрагивая худенькими плечами, она встала посреди комнаты. Со всех сторон на нее равнодушно смотрела мертвая техника. Точнее, совершенно чужая, такая же чужая, каким предстает перед нами любой, даже очень близкий покойник… А ведь это была техника пока еще безымянного будущего!

— Ты че это, Маш? — пришел наконец в себя Вовка. — Сказал же тебе: я постараюсь спасти твоего отца. Расслабься, а я… Да, я ж так и не рассказал, какой номер выкинул тогда на химии! Так я продолжу?

— Валяй. Только скажи сначала… Что это еще за «специальное гармоничное состояние», в которое ты собираешься привести папин мозг? На что оно похоже? На кайф?

— Ну ты спросила!.. Когда я впервые попробовал… Это как раз был экзамен по химии, — Вовка ухмыльнулся, отчего-то невесело так ухмыльнулся. — Жара стояла бешеная. Не помнишь ту весну, Маш? Короче, жарища, а мне так кайфово! Я чувствовал… нет, я сам был источником прохлады, которая находилась внутри меня, точнее, в моей башке. Это была нирвана!

— Нирвана?! — с явной завистью в голосе воскликнула Маша.

— Вот как это было, — Вовины глаза опасно заблестели, голос зазвенел высоко, грозя сорваться на фальцет. — Сначала я разместил шпаргалки в Интернете, на своей страничке. Потом… — Вовка осторожно, будто боясь обжечься, коснулся гуслевидного веб-поляризатора. — Когда мне в первый раз удалось поляризовать свою кровеносную систему, я скачал экзаменационные билеты из Интернета в кровь. И что ты думаешь! Кровь мгновенно разнесла «шпоры» по всему телу! Естественно, информация попала и в мою непутевую башку. Зато… зато — ха-ха-ха! — я отбарабанил экзамен по химии не хуже Менделеева! Кровь, Машка, это идеальная сеть! Мой Гемоглобов — это вау!

— Ну а я тут причем? — Машка недовольно насупила брови, тут же опустив на землю разошедшегося не на шутку Спинова-младшего.

— Как «причем»? Но это же так… Прости, я так долго рассказываю, чтобы ты поняла, как я хочу спасти Сергея Иваныча. Вчера мне удалось записать цифровую модель твоей молекулы ДНК. Она станет основой довольно простого вируса, который я назвал гемовирусом. Теперь, если я запущу гемовирус в заранее поляризованную кровеносную систему (иначе говоря, Гемоглобов), он, по идее, должен переструктурировать кровь. Разумеется, «под себя». То есть прежние молекулы ДНК исчезнут, а на их месте… Они как бы мутируют после обработки их гемовирусом. В итоге человек обретет новую кровь.

— Это не опасно?

— Не знаю, но… Если бы речь шла о совершенно чужой крови, но у твоего отца кровь хоть и отравленная, кровь вурдовампа…

— Мы с ним одной крови, — тихо произнесла Маша и отвернулась.

— Вот и я об этом же. Наверняка в крови твоего ужасного папаши сохранилась прежняя структура, ну хотя бы ее отдельные фрагменты. А у того гемовируса, который мне удалось создать, твои молекулы ДНК. Значит, если вирус закачать в Сергей Иваныча… Короче, Маш, есть шанс!

— Надо сейчас же позвонить отцу!

— Подожди, не гони лошадей. Не забывай: твой отец как-никак вурдовамп. Точнее, им он становится лишь после полуночи. До этого он вроде как нормальный. Ненормальна лишь его кровь. Она настоящий оборотень.

— Кровь — оборотень?!

— Очень на это похоже. Днем кровь у Сергея Иваныча нормальная, а ночью превращается в кровь вурдовампа. Могу предположить, что это основное преимущество вурдовампов, укусивших твоего отца, перед, так сказать, классическими вампирами, не один раз описанными в литературе.

Это качество позволяет вурдовампам не бояться дневного света и многих других вещей, перед которыми бессильны вампиры… Но сейчас я хотел сказать о другом. Только после того как пробьет полночь и кровь Сергея Иваныча вновь станет кровью вурдовампа, я смогу подключить к нему вебполяризатор. А днем — без толку!.. На поляризацию кровеносной системы и превращения ее в Гемоглобов уйдет, думаю, не больше десяти минут. Затем я закачаю гемовирус. Еще, наверное, минут сорок-пятьдесят понадобится, чтобы по полной программе обработать зараженные молекулы ДНК, перестроить их на свой лад. На твой лад, Машка. И тогда неясно будет, кто кем рожден: ты отцом или он тобой.

— Боже, как страшно! — девушка вдруг оступилась, зацепилась ногой за какой-то провод — в тот же миг в комнате погас свет. — Вовка, обними меня скорей! Чувствуешь, как я вся дрожу?

Может, и во мне уже течет кровь вурдовампа?

— A-а! Какого черта ты меня укусила?!..

14

Под вечер, словно притянутый магнитом, Гриценко снова оказался на Первомайке, поблизости от фирмы «Бокс Лтд». Как бы гуляя, совершенно бесцельно фланируя по залитому августовским теплом центру города, Серега забрел в знакомую арку в жилом доме, стоявшем наискосок к полуподвальному офису. Зашел как бы от нечего делать да и остался торчать в арке на добрых полтора часа.

Справа садилось грузное красновато-лиловое, будто вобравшее в себя всю жизненную силу, всю кровь уходящего дня солнце. Слева в красно-оранжевой палатке торговали «Ахтырским». Пиво было на разлив.

Чтобы не вызывать у жильцов дома подозрения (чего это, мол, мужик чужой встал в проходе, как маньяк какой-то?), Гриценко время от времени покупал прозрачный полулитровый полиэтиленовый стакан чуть водянистого «Ахтырского светлого». «Странное дело, но днем мне вовсе не хочется крови, — лениво потягивая пиво, размышлял Гриценко. — Вот пива — совсем другое дело!» И злости у дневного Сереги совсем не было, не токмо жажды крови. Он, в общем-то, давно простил Артема-«Маруани», этого засранца… Зато не простил другой Гриценко, ночной — вурдовамп. У Гриценко-вурдовампа злости и ненависти было хоть отбавляй!.. Но время его еще не пришло.

А пока в ставшей уже привычной засаде притаился дневной Гриценко, предпочевший человеческой крови «Ахтырское светлое», пусть даже такое разбавленное, каким сейчас торговала в красно-оранжевой палатке усатая толстая тетка. Дневной Гриценко выглядел обычным мужиком, безразличным, казалось, абсолютно ко всему и даже к тому, кто мог бы посягнуть на его свободу. Оттого-то был дневной Серега Гриценко таким беззащитным.

Переминаясь с ноги на ногу в пахнущей сырым кирпичом тени арки, Серега рассеянно поглядывал на противоположную сторону улицы, на стеклянную дверь, ведущую в офис «Бокс Лтд». Еще полчаса назад из нее должен был выйти злейший враг ночного Гриценко. Но Артема все не было, а пиво уже давало о себе знать. Черт бы побрал это «Ахтырское»!

Сейчас Гриценко не радовало даже отсутствие «жигуленка» Приходько. В самом деле среди припаркованных авто не видать было «тачки» Савелича. В этот вечер мастер почему-то не приехал за племянником. Может, бдительность ослабил, а может, Приходько не было в городе. А, один фиг!..

Вдруг, беззвучно хлопнув стеклянной дверью, показался Артем. Чтобы убедиться, как сильно напуган парень, Гриценко понадобилось пару секунд. Семимильными шагами перемахнув через улицу, Серега схватил Артема за грудки. Тот побелел, как анальгин.

— Ну, засранец, шо мне с тобой робыть?

Серега поднял за ворот дорогого, вызывающе пахнущего пиджака обидчика и… теперь не знал, что с ним делать. «Впиться что ли в горло да высосать кровь?..» Нет, такие мысли могли прийти только больному на голову. Серега чувствовал себя совершенно здоровым. Здоровым!

— Был бы ты девкой, я б тебя трахнул. Люблю черноволосых…

— Пидор… — едва слышно выдавил из себя Артем. Он продолжал беспомощно дрыгать ножками, повиснув в сильных, соскучившихся по тяжести руках Гриценко.

На странную парочку начали обращать внимание. Кто-то крикнул охранника. Серега поймал на себе уже не один гневный взгляд, но никто из прохожих не рискнул вслух выразить негодование или тем более поносить и пугать милицией здоровенного мужика. А того вдруг начал разбирать пьяный смех: сколько ждал этой встречи, представляя во всех подробностях, как расквасит нос этому ублюдку, и вот на тебе!.. Бить Артема по-прежнему не хотелось.

Зато тот внезапно изловчился и, оставаясь в подвешенном состоянии, ударил коленом в переполненный пивом мочевой пузырь Гриценко. Серега только ахнул!

На свое счастье, Артем мгновенно поймал такси и, испуганно оглянувшись из-за заднего стекла, укатил.

Серега хохотал во всю глотку. Стрельнув сигарету у щуплого охранника (пока Гриценко держал на весу своего обидчика, охранник неуверенно подпирал двери офиса), Гриценко вернулся в арку. Там он минуты три поливал тугой струей грязный камень. И опять ему никто не посмел сделать замечание. Серега весело кончил мочиться, и солнце с облегчением провалилось за горизонт. Спустились теплые августовские сумерки.

Но Гриценко уже знал, где живет Артем. Как знал и то, что молодой человек не рискнет выйти из дома до самого утра. Поэтому в начале первого ночи, вооруженный коротким ломом, завернутым в кухонный Людкин фартук, Гриценко стоял возле дома Артема. С таксистом Серега успел расплатиться за две минуты до полуночи, поэтому желания перегрызть водиле горло у Сереги не возникло.

Семья Артема Бойко жила в элитной трехэтажке на Новоместинской. Напротив подъезда в тесной компании «опелей», «дэу» и «шкод» стоял знакомый приходьковский «жигуленок». К его крыше прижался пятерней почерневший в ночи кленовый лист.

На пути всерьез настроенного Гриценко встала дверь с кодовым замком. Снисходительно хмыкнув по поводу надписи «Новые арии — в аду и раю!», красной краской (видимо, из пульверизатора) выписанной прямо над замком, Гриценко ломиком взломал дверь. Даже в коротком тамбуре подъезда, вылизанном по последним причудам евроремонта, был установлен подвесной потолок. Молочный свет лил с него светильник, напомнивший Сереге перезрелый огурец.

Гриценко, словно юноша, легко взбежал на третий этаж. Дверь под номером «18». Даже не удосужившись нажать кнопку звонка, Серега принялся деловито высаживать шикарную, цвета вишневого варенья дверь. Раз ломик сорвался и грубо свез фрагмент вычурной резьбы, оставив глубокий шрам на лакированном теле двери…

Наконец дверь поддалась и неуклюже повалилась набок. В ярко, до рези в глазах, освещенном коридоре стоял угрюмым истуканом мастер Приходько. Савелич был бледнючим, с черными мешками под глазами. Наперевес, нацелив в грудь Гриценко, он держал черную охотничью двустволку. Глядя на замешкавшегося Серегу неподвижным взглядом, Приходько дал залп одновременно из двух стволов. Крупная дробь (может, даже картечь) пробила насквозь грудную клетку Гриценко, щедро прыснув алым соком на поваленную красно-вишневую дверь. Мощь выстрела была такова, что Гриценко, словно мячик, выбросило на лестничную площадку. Но ни боли, ни страха, ни жалости к себе он не почувствовал. Запрокинув голову, ощерив черно-желтые, будто вскрытые морилкой, клыки, Гриценко издал истошный грозный рык. Серега снова стал вурдовампом. Чудовищем, жаждущем крови и мести.

У мастера вздрогнул, мелко запульсировал нерв на небритой левой щеке. Судорожным движением Савелич вытащил из брюк патрон, но перезарядить ружье не успел. Гриценко так двинул мастеру в челюсть, что тот, пролетев вдоль длинного коридора четырехкомнатной квартиры, с ужасным грохотом вышиб спиной дверь в туалет.

— Сопротивление бесполезно!! Помоги мне, боже… — вспомнил страшную молитву Гриценко-вурдовамп. С клыков на роскошный желто-синий ковер капала вязкая, концентрированная Серегина ненависть.

Он нашел Артема в комнате с необъятной, как любовные фантазии, кроватью. В спальне сладко пахло духами и уютным грехом. Серега одним рывком вытащил из-под кровати за ногу Артема. Юноша дрожал крупной дрожью, точно отбойный молоток в руках дорожного рабочего. На Артеме был дорогой блестящий костюм «Adidas».

— Кто носит фирму «Адидас», тот родину… — сырым басом загоготал Гриценко и вдруг, доверительно шепнув: «Гляди фокус-покус» — одним движением могучей руки кузнеца насадил на свои крепкие, здоровые зубы чудо-челюсть из сверхтвердого сплава. Напрасно забился в истерике «новый арий» Артем Бойко, фантастически похожий на легендарного Маруани. За семь секунд Гриценко перегрыз стальной браслет на горле обидчика и меньше чем за секунду — тонкое его горло.

Но кровь юноши Серега выпил потом, когда разделался со всем его семейством. А в Артемовом семействе собрались еще те типажи! Да вот они — еще дергают ножками: начальственного вида отец, потрясающе смахивающий на Михал Михалыча Жванецкого (и тоже не лишенный чувства юмора — защищаясь от кровопийцы, папа Артема схватил ножницы и изобразил из них крест), молодящаяся, кокетливая мамочка, эдакая Мерилин Монро с платком пани Солохи на голове (мамочка до последнего дралась раскаленными электрощипцами и отчаянно поливала Гриценко едким лаком для волос, и только тогда, когда зубы чудовища сомкнулись на ее красивой длинной шее, она вдруг с такой страстью прижала Серегу к груди, что едва не задушила) и, наконец, бабушка, кругленькая, крепкая еще старушенция, у которой был шанс проткнуть вурдовампа Серегу клюкой. Гриценко повезло: на конце клюки был надет резиновый колпачок. Он-то и самортизировал удар. Зато Серега действовал без жалости и промаха: так лязгнул зубами по бабкиной шее, что голова ее снегирем слетела со старушечьих плеч и, надо ж, точно в открытую форточку! То-то было веселья слонявшимся под окном от нечего делать подросткам!..

Но что самое удивительное, что так изумило разошедшегося не на шутку вурдовампа Гриценко, так это отсутствие в доме Бойко даже малейшего намека на принадлежность домочадцев к неизвестной элите — «новым ариям». «Ну да, сразу видать, не из бедных, — поглядывая на раскиданных по комнате мертвецов, размышлял Гриценко. — Папаша — начальник какой-нибудь или бизнесмен. Мамка тоже не из простых — грудь как у царицы. Про старуху вообще молчу — ведьма еще та! — Серега погладил грудь там, куда пришелся удар клюкой. Вздохнул почти сокрушенно: — Но какие они, к е… матери, арийцы?! Или, шо хуже, фашисты? Кровь-то у них не чище, чем у бомжа из мусорного бака…»

И тут Гриценко вспомнил про Приходько: «Ах ты! Савелии точно на фашиста похож! Уволил меня, зараза! Не прощу!..» Но в туалете мастера не оказалось — смылся. Бачок унитаза был густо забрызган кровью. «Ты гляди, как мастер долбанулся о дверь! Не иначе как головой…» Оторвав кусок туалетной бумаги, Серега вытер кровь, а бумагу не выкинул — сунул в карман.

15

Гриценко искренне недолюбливал Мица — этого вурдовампа-доходягу без клыков. Ничтожество, коровинский лизоблюд!.. Зато с удивительным, волшебным обонянием. Любая собака могла бы позавидовать остроте его нюха!.. Вот Мицу Гриценко и нес окровавленный кусок туалетной бумаги. Через половину ночного города нес. Шел и боялся наскочить на случайного прохожего или ватагу пьяных подростков. Не их самих, конечно, боялся, а их крови, перед которой наверняка бы не устоял, которую пил бы без остатка… А выпивая из них кровь, мог ненароком запачкать ею кусок туалетной бумаги. Смешалась бы тогда кровь, поди после этого разбери, где кровь ночного козла, а где — мастера Приходько. Вот этого и боялся Серега-вурдовамп.

Но все обошлось, и Гриценко благополучно добрался до двухэтажного деревянного дома с большими клетчатыми окнами. Коровина там не застал — с дюжиной клыкастых гвардейцев он отправился на шальной ужин: пощекотать до смерти чьи-нибудь нервы да досыта напиться жаркой кровушки. Остальные вурдовампы, руководимые писклявым голосом Мица, готовились к какому-то веселью — бегали туда-сюда с красными и желтыми лентами, наобум расставляли на длинном, занявшем место вдоль всей громадной, залитой сумасшедшим светом комнаты столе тарелки с красно-рубиновой пищей, расплескивали на пурпурную скатерть малиновое вино из черных точеных рюмок, уносили прочь алые объедки… Никто ничего не ел. Над пищей просто измывались: крошили, растирали, безбожно смешивали….

Гриценко определенно позабавил вид Мица. В поварском колпаке, все норовящем съехать на крючковатый нос, в идеально накрахмаленном халате Миц с несколько вытянутой, сосредоточенной физиономией — эдакой худенькой мордочкой хорька — готовил бутерброды. Захватив на кончик ножа слой масла из масленки, он ловко растирал на ломте белого хлеба. Потом, зачерпнув тем же ножом из двухсотграммовой баночки оранжевой желевидной массы, он, чему-то улыбаясь, размазывал желе поверх масла. Не проходило и пяти секунд, как оранжевая масса на бутерброде чернела и сворачивалась, как человеческая кровь.

Ягра громко фыркала, наблюдая столь чудовищные метаморфозы, происходившие со смородиновым джемом.

— Миц, в тебе говорит нереализованный вурдовамп. Ха-ха-ха, любая летучая мышь даст тебе фору в сто очков! — смеялась она над неполноценным кровопийцем Мицем. В неизменном парике, облаченная в тугой, цвета мякоти спелой сливы комбидресс, Ягра лениво разминалась на небольшом возвышении, покрытом блестящей черной тканью. Рядом Миц готовил бутерброды со свернувшейся кровью. С проникновенной хрипотцой на тумбочке пел «Аккорд-301», накручивая чей-то незнакомый голос. Ягра садилась в шпагат, делала мостик и вдруг выхватывала из-под себя то красно-желтые ленты, то черных, совершенно прямых, будто одеревеневших, змей с узкими красными языками. Одну из таких змей Ягра в отчаянии метнула в Гриценко, но, тут же смутившись, убежала в дальний конец комнаты.

Как раз в этот момент Гриценко взял в рот сигарету. Серега ловко поймал на лету черную змею и с невозмутимым видом прикурил от ее красного языка. Отбросив ее за ненадобностью в сторону, он уже не видел, как змея, ударившись об пол, разлетелась на сотни мелких черных осколков, точно стеклянная шпага.

— Ягра от тебя без ума, Гриц, — не поднимая глаз от обреченных бутербродов, бесцветным голосом заметил Миц. Гриценко пропустил его фразу мимо ушей.

— Где Коровин, а? — плюнув под ноги, спросил он.

— Тут одна бабка объявилась. Новенькая. Час назад ее кто-то из наших укусил, — нехотя, явно делая над собой усилие, произнес Миц. — Бабка жутко свирепствовала, все грозилась кому-то кровавой расплатой… — Миц боялся взглянуть на Гриценко. — Вот Коровин и повел ее да еще с пяток лохов на боевое крещение. Чтобы старая карга пары выпустила. Негоже нам, вурдовампам, междоусобицы устраивать. Так я говорю, Гриц?