Сотник. Позиционные игры

– Да, сильный оберег. Потому вы и Великую волхву не страшитесь? Что же тем, кто летом у нас тут ходил, не помогло? Да и не видел я такого у них…

– Это не мои ходили, – презрительно скривился Медведь. – Вернее, не все мои. Мирон своих людей захотел «лешачей» науке выучить. Только как лягуху не подкидывай, она все одно соколом не обернется, а только обгадится…

Ладно, пора мне, а то и так засиделся. И людей своих я из леса заберу, у вас теперь сил на охрану хватает, а у меня каждый человек на счету. Бабы придут – Славко узнает, его мать у них за большуху. Когда ответ принесу от боярина – утром на дереве, на этом берегу, супротив ваших ворот бабье лукошко увидите – тогда на эту полянку и подходите. И хорошо бы с десятником Егором, мне с ним поговорить надобно. А если я до того понадоблюсь, так Макар место знает – там на кусте, под которым он в прошлый раз чуть моего бойца не затоптал, тряпицу белую привяжете – через два дня и меня там ждите.

– Не дело так… – Мишка кивнул в сторону крепости. – Ты теперь нам не чужой – зайди, хотя бы греку скажи….

– Лишнее это, боярич, – покачал головой Медведь. – А греку передашь – мол, велел Медведь при бояриче Тимофее обретаться и из крепости носа не высовывать. Ты ему своих отроков учить поручи – и он при деле будет, и тебе подмога. А чем ещё заняться, он от скуки сам придумает. Только приглядывай, чтоб не увлекался. На, передай ему. Только не все сразу, а то присосется, не оттянешь, – он протянул Макару объемную сумку, в которой угадывались очертания нескольких сосудов. Наверняка не березовым соком наполненных.

«Ну ни хрена себе поворот на крутом вираже! Вот и чешите теперь, сэр, во всех местах, где у вас мыслительные процессы происходят… Что же это за Журавль такой, прости господи? Не лезет его новый облик в привычные рамки типичного уголовника-садиста, перековавшегося из сапога-сержанта с афганским синдромом, поехавшего крышей в результате внутреннего конфликта с носителем? Да, конечно, страсть к штампам и понтам и стремление воплотить их в жизнь просматриваются отчетливо – от Феофана-грека до оберега своему элитному подразделению спецов-«леших»…

Хотя последнее и вас неожиданно проняло чуть не до слез, словно из дома аукнулось. И ведь не уголовная какая-нибудь фенечка, а символика, которая для банального уголовника с понтами, мягко говоря, не типична, более того, в тамошнем обществе считается «западло»… Хотя это по «правильным» тюремным законам, которые в последнее время сильно разбавлены хлынувшим в криминалитет «пополнением», в том числе из «скурвившихся» силовиков, но и они обычно пиетета к преданным ими символам отнюдь не испытывают… И все это в сочетании с номерами на руках, сажанием на кол, звериной жестокостью… И школой для детей в закрытом элитном поселке с греком в качестве учителя до кучи!»

Ратников неоднократно видел изделия златоустовских мастеров, читал про них и даже раза два в руках держал, но и под угрозой страшной смерти ничего подобного не то что сам сделать не сумел бы – посоветовать мастерам здешним чего-то путного в этом направлении не смог бы. Да и нездешним – тоже. А сосед – «сержант с уголовным прошлым» сумел, что говорило о наличии у него весьма специфических знаний и умений. В местах лишения свободы, конечно, попадались уникальные мастера, откуда только талант брался. Наверное, проявлялся по принципу сублимации, когда преступные наклонности не находят выхода. Отдельные шедевры впечатляли, хотя откровенного кича в стиле «сентиментального шансона с пьяной воровской слезой» среди «внезапно озаренных» генерировалось на порядок больше. Но в случае с Журавлём просматривалось наличие отнюдь не таланта-самородка, судя по тому разнообразию сугубо специальных знаний, применявшихся – что особенно важно! – с умом. Плюс, недюжинные организаторские способности.

«То-то и оно, что не лезет эта сова на глобус, как ее ни натягивай. Поддались вы эмоциям и жутковатым аналогиям с концлагерем и не сообразили, что бандит – он бандит и есть. Даже самый талантливый из них максимум, что может, это банду организовать и округу грабить, определяя свою крутость только масштабами этих самых грабежей и сложностью организации бандформирования. А вот создать на ровном месте почти госструктуру, запустить производство и наладить торговые связи… Ну не так у них мозги заточены, не под это, не могут они ничего создавать – вот в чем дело. Разве что отдельные уникальные личности, сиречь воры в законе, с коими вы тоже встречались, увы… Вот среди них попадаются очень незаурядные господа, к тому же не чуждые организаторских талантов. Но ведь и у них в конечном итоге не вышло реализоваться в качестве государственных деятелей! Любая самая сложная схема или организация, иногда уникальная и результативная вплоть до гениальности, все равно в конечном итоге заточена у них только на отъем и разрушение, в крайнем случае – перепродажу, и никогда – на созидание. ТАМ они заводики, а то и целые комбинаты и города с уникальными производствами и готовой структурой отжать-то отжали, но смогли только ограбить и разорить; ну, торговую империю создать, а развития, увы, не вышло.

Ладно, не хочет сова на глобус, натянем на ёжика. Как вариант, этот самый Мастер Данила все наладил, запустил производство и прочее, а когда, судя по рассказу Медведя, у него крышу снесло до полной невменяемости, то Журавль, оставшись один, все это удержать не смог, ударился в террор – то есть перешел на знакомые ему методы, и… Что и? А то, что вследствие потери управления система начала рассыпаться, пришлось усиливать репрессии, но регресс, тем не менее, продолжался и сейчас дал о себе знать грызней среди ближников, которой вы и стали свидетелем… Мирон, видимо, почувствовал это раньше всех или оказался самым ловким в команде и решил сыграть свою игру и перехватить в личную собственность то, что возможно.

Медведь же пытается систему спасти или хотя бы стабилизировать, но сам уже справиться не в состоянии и вынужден выбирать меньшее из зол. В данном случае этим меньшим злом стала сотня, несмотря на лихой рейд по тылам, который санкционировал лорд Корней, надо думать, опираясь на разведданные Аристарха. Значит, Мирон имеет выход на Аристарха или Аристарх на Мирона?

Положим, выйти на старосту каким-то образом он мог, но ни Аристарх, ни дед не поверили бы на слово и очертя голову в авантюру не кинулись – ведь это и ловушкой могло оказаться. Или именно поэтому дед и послал вперед Младшую стражу? На живца… Тоже вариант вообще-то. Но, вероятнее всего, эти данные были получены из такого источника, которому имелось основание доверять. Уж не от Ионы, само собой – Иона, скорее, просто подтвердил то, что они и так уже знали… Похоже, вам того Иону на поиграть отдали – натаскать волчонка на подранке. Или экзамен устроили… Не бабушка ли Нинея тут с самого начала руку приложила? Что ж, возможно. Но пока не важно. Просто учтем на будущее, как факт…

В конечном итоге рейд оказался удачным, если не считать некоторых косяков, добыча богатой, но… Вот именно – но… Лоханулся Аристарх – не он, а Мирон на этой доске партию разыгрывал. Но скорей всего, даже не Мирон, а тот, кто за его спиной. Дед с Аристархом позволили Мирону использовать сотню в его игре, а значит, подставились. Ну, или просто сделали ход к проигрышу всей партии, если рассматривать этот рейд не в отрыве от общей картины, а как первый ход в большой игре, потому что продолжение совершенно неизбежно… И не важно, что в итоге могли никогда и не узнать, ЧТО именно потеряли – ещё бы и радовались, что опасного соседа черти забрали, а Ратному с его разорения объедки перепали. Ну, может, сколько-то ещё скотины, рухляди, да, если бы повезло, серебра к рукам прибрали…

Так что если бы боярин Данила каким-то образом не сумел преодолеть свою «болезнь» и не начал действовать, а товарищ Медведь вовремя не влез в эту партию, то вы бы вскоре поимели под боком весьма проблемную территорию, скорее всего, разоренную и озлобленную.

Медведь производит впечатление честного генерала или, по меньшей мере, полковника, вынужденного заниматься несвойственным ему делом – политикой. Впрочем, это вы погорячились, насчет несвойственного: свою партию он отыграл красиво. Признайтесь, по большому счету он вас сделал. Но впечатление на него вы таки произвели, раз с сопляком договор начал составлять. Теперь ваш ход. Что ж, сэр, влезайте-ка в шкуру гроссмейстера, который проводит сеанс одновременной игры. Только гроссмейстеры обычно этот сеанс проводят с любителями на несколько уровней ниже собственного класса, а тут мало того что противники попались с квалификацией не слабее, так ещё и манера игры у всех разная, а кое-кто, похоже, и вовсе в нарды играет. Или в вышибалы? Не суть.

Тем более что кое-какие партии ваши дражайшие коллеги норовят выиграть с применением приемов типа «через бедро с захватом» или «ход конём по голове», как лорд Корней давеча, а некоторые и вовсе приходится на ходу перехватывать у выбывших по ранению товарищей и наверстывать вслепую, как вот с Медведем. Аристарх с дедом эту партию начинали и, скажем прямо, чуть было не профукали.

Ну а мы зайдем с другой стороны теории игр, и, пока наши противники будут строить свои позиции, исходя из двух вероятностей – все проиграть или все выиграть – мы можем края нашей доски расширить и привлечь дополнительные ресурсы. Главное, потом другому игроку донести мысль, что в выигрыше могут оказаться все стороны, а значит, и позиции лучше занимать исходя из этого: белым и черным сообща, против игрока серого.

А пока Макара бы не потерять – как бы его Кондратий не приобнял – от счастья-то…»

Мишка покосился на наставника и с облегчением констатировал, что недооценил бывалого ратника: Макар вполне справился с давешним обалдением и за то время, пока они шли к крепости, даже успел наладить контакт со своим внезапно обретенным зятем. Ратников невольно прислушался к их разговору.

– В крепости тебя в десяток определят, в казарме с отроками будешь жить, – объяснял Макар внимательно слушавшему Медвежонку. – Тимка тоже к десятку приписан, но к младшему, по возрасту. У нас все учатся: даже Любава – и та в девичьем младшем десятке. На посаде-то мы с теткой Верой не каждый день бываем, но теперь там и твой дом, так что в воскресенье на пироги вместе с Тимкой и Любавой прибегайте. Отец тебя чему-то учить уже начал?

– У нас тоже все учатся, – пожал плечами Славко. – С семи лет в школу слободскую определяют, а с восьми начинают воинскому делу обучать – ну, что по силам. Мастеровые после общих занятий в школе у себя в слободе своему учатся, а мы – своему. Меня новиком через год должны были… – Отрок в последний момент мужественно сдержал тоскливый вздох, но скрыть огорчения не сумел.

– Не горюй, за год много чего случится, – утешил его Макар. – Да и не спеши, навоюешься… Вон, наши отроки, хоть и не новики, а наравне со взрослыми воями свое уже отмерили. И не все вернулись… Это я сейчас в рать не годен стал… – Мишка уловил досаду уже в голосе наставника, – но чего сам умею, тому научу. Отец твой воин, конечно, хороший, но и моя наука лишней не будет.

– Отец тоже говорит, лишней никакая наука не бывает, – согласно кивнул медвежонок. – Тем более в воинском деле. Больше знаешь – дольше живешь.

– Умен у меня сват! – усмехнулся Макар. – Это он правильно… Вон, нас уже ждут, – обернулся он к Мишке, кивая на запертые ворота крепости.

И правда, на воротной башне мелькнул платок Анны, которая, видимо, так и простояла там все время, пока их не было, а сейчас спускалась вниз, к воротам.

– Ну, командуй сотник, – Макар хмыкнул и посторонился, пропуская боярича вперед.

Глава 4

Декабрь 1125 года Михайловская крепость

Несмотря на крайнюю степень серьезности сложных и срочных вопросов, которые им предстояло обсудить, оглядывая собравшееся у него в кабинете на экстренный совет общество, Мишка с трудом удержался от усмешки – уж очень неожиданным оказался состав высокого собрания. Неожиданным прежде всего для его ближников, но и для него самого тоже.

Только сейчас до Ратникова дошло, насколько он отвык за последнее время от того, что женщины могут быть допущены к вопросам стратегического управления и выработке решений, если дело не касалось исключительно области их ответственности. Допущены наравне с мужчинами. Теперь придется привыкать.

Мать, разумеется, он позвал сам. К тому, что боярыня в крепости тоже является властью, причем властью Лисовинов, понемногу привыкли, а вот появление Андрея Немого в сопровождении Арины стало сюрпризом. Впрочем, только для отроков: ни Филимон, ни Макар даже бровью не повели, только кивнули, приветствуя Немого и его спутницу. Да и сама молодая женщина чувствовала себя на удивление свободно, словно ей не раз уже доводилось сидеть за одним столом с мужчинами. Мишка не смог не восхититься про себя.

«Во, бабы дают! До эмансипации, слава богу, дело дойти не должно – исторические реалии не располагают, но каков прогресс за время вашего отсутствия! Наставники и те, похоже, привыкли, что совещание проходит, так сказать, в смешанном коллективе.

Ну да, давние и устоявшиеся обычаи изменяются, если перестают работать на то, из-за чего возникли, тем более, если начинают мешать. Перед необходимостью глобального выживания общины никакое самое упертое в своем консерватизме общество не устоит. Или будет сметено с дороги истории. Так что не за эфемерное равноправие и возможность наравне с мужиками шпалы укладывать тут бабы борются, а как раз за это самое выживание. Крепость-то на них оставалась, пока сотня воевала, вот и пришлось им впрягаться. Раз мужики их взашей не вышибли – а тут с этим не задержится – значит, справляются и дурь не несут.

Тем более Тимофею Арина крестная, и с этой точки зрения ее слово тоже не лишнее. И Андрюху она понимает. Вот и пусть переводит».

Но философствовать на тему внезапно наметившихся ростков, или, скорее, эмбрионов эмансипации во вверенном ему коллективе было некогда. Тем более, Совет в его отсутствие начался сам по себе. Вернее, началось спонтанное «производственное совещание»: Дёмка, вспомнив о своих обязанностях коменданта, сцепился с Роськой.

– …Молитвы-то со своими урядниками хорошо затвердил – от зубов отлетают, – язвительно выговаривал он красному от злости Роське. – А службу они у тебя не знают!

– Это как это не знают! Получше некоторых…

– Я этих некоторых не видал, а даже сыновья Ильи Фомича лучше, чем твои тетерева, понимают, что такое воинский порядок! Может, их урядниками в восьмой и девятый десятки определить? Вместо Ионы с Максимом? Сегодня с утра эти соколы на склад заявились, целую связку бересты потребовали – это ж на неделю учебы всей Академии! Ее и так мало осталось – заготовить[3] надо, да пока придется обходиться тем, что есть: дел неотложных и так полные руки – едва справляемся… Мальцов они хотели застращать, что ли? Ну, так те не заробели и без моего разрешения отказались выдавать. А я уж нашел, чего этим умникам сказать, раз ты не удосужился. Извиняй – не божественное.

– Это ты мастер – богохульствовать. Только сам на чем будешь рапорты писать? – наконец вставил и свое слово в его тираду Роська. – Вон, ещё и от Дмитрия придут. Или забыл про рапорты? Там много получится, за весь поход. Михайла велел в три дня управиться. А испортят сколько, пока хоть что-то путное сформули… – он покосился на Мишку и поправился. – Ну, в смысле, складно напишут пока – грамотеи ещё те.

– Так писать велено, а не бересту переводить! – возмутился Демьян. – На складе взять каждый дурень сумеет. А нету там лишней. А та, что есть – только для занятий. Я-то своим велел родить к сегодняшнему вечеру, на чём и чем писать, а дальше пусть сами догадываются.

Мишка с интересом слушал перепалку своих поручиков, но вмешиваться не спешил. Накануне он в самом деле поставил перед ближниками задачу посадить всех урядников писать рапорта по итогам действий вверенных им десятков во время похода, кои и подать ему в течение трех дней. Тема сочинения – «Где в походе Младшая стража облажалась, а где не очень, и почему». Для чего предварительно следовало опросить личный состав на ту же тему, с особым упором на вопрос «каких умений мне в походе недоставало».

Он прекрасно понимал, что в процессе анализа девяносто пять процентов написанного окажется бредом и отсеется, но, тем не менее, некоторое количество косяков удастся выявить. После чего можно ознакомить с итоговым документом наставников, дать им время на обдумывание, а потом собирать совещание и устраивать мозговой штурм на тему: «Что требуется изменить в обучении с целью исправления выявленных недоработок и предотвращения косяков в будущем». В итоге можно будет попробовать разработать письменную инструкцию по обучению.

Помимо несомненной пользы от такого действия, это должно было стать первым методическим документом Академии Михаила Архангела. Понятно, что он получится сырым, как пользованный подгузник, но лиха беда начало.

То, что при решении этой глобальной задачи из-за дефицита бересты на складе совершенно случайным эффектом станет ещё и развитие у урядников навыков находить выход из безвыходной ситуации и постижение ими великого дзена готовки щей из топора, только утвердило Мишку в собственной правоте, ибо верное управленческое решение всегда дает выигрыш по нескольким направлениям.

«М-да, классика жанра. Вечные ценности, так сказать. Вспомните, как сами на действительной службе два сарая оставили без железной крыши, когда вам сержант вот так же велел к утру родить двадцать лопат для чистки снега, при том, что в каптерке имелось только пять штук. Надо усилить охрану всего ценного, что можно оторвать и приспособить для письма, а то они и у девок подолы рубах обкорнают до полного неприличия…»

Наставники, не догадывавшиеся о том, что данная проблема в будущем не минует и их, прятали ухмылки и смотрели на перепалку отроков снисходительно.

«А вот фиг вы угадали, господа наставники – и вам осваивать придется… Приказать не могу, ну так сами поймете, никуда не денетесь. И вообще надо развивать как у младшего, так и у старшего командного состава навыки письменного анализа своих действий. Конечно, эксплуатационные свойства бересты не позволят сохранить все смысловые оттенки старой доброй поговорки про «больше бумаг – чище задница», но стремиться к этому будем…

Впрочем, это всё потом. Сейчас другая поговорка для вас актуальнее: про грудь в крестах или голову в кустах».

На этом, выбросив из головы посторонние мысли, Мишка остановил увлекательный диспут поручиков о тонкостях добывания их бойцами канцелярских принадлежностей из воздуха и открыл совет.

– Что ж, господа, приступим. Начну с описания того, что мы на данный момент имеем… – будничным, немного скучным голосом проговорил он, опускаясь на свое место за столом и понимая, что сейчас если не огорошит большинство присутствующих, то уж озадачит наверняка.

– Во-первых, в холопском бунте, о котором все, на тот момент отсутствовавшие, уже слышали, оказались замешаны семьи трех наших отроков из четвертого десятка урядника Климента – Константина, Серафима и Феодосия. Воевода Кирилл Агеевич требует их выдачи для суда в Ратном, – Мишка остановил взглядом возмущенно дернувшегося Дмитрия. – Воевода в своем праве. И, хотя свое слово он ещё не сказал, я знаю о его решении достоверно. Но Младшая стража своих не выдает. Что с семьями отроков – пока не известно, надеюсь, живы. На то, что боярин передумает и от своего намерения откажется, надеяться нам не следует, но пока слово его не сказано, у нас есть ещё время что-то предпринять. Потому что когда он его скажет, а мы не подчинимся, это будет бунт против воеводы… – Мишка обвёл глазами построжевщих и нахмурившихся при этих словах наставников и, чуть помедлив, продолжил: – Наставникам, а тем паче своим старшим родичам я приказывать никак не могу, а и мог бы, в таком деле не стал бы. Но полагаюсь на их мудрость и жизненный опыт и прошу о посредничестве и совете, чтобы избежать кровопролития в лисовиновском роду. Да и сотня с Младшей стражей в бою породнилась, Ратное для нас – свое, и мы ему не чужие. И негоже нам друг против друга железо поднимать. Не хочу даже думать, что такой грех придется на душу брать. Это наша первая забота, но не единственная.

Во-вторых, на землях за болотом вовсю идет раздор между ближниками тамошнего боярина, который давно уже пребывает в отъезде. У нас в крепости находится их боярич, вы все его уже знаете – Тимофей. Нам он теперь родня, а наставнику Макару – крестник и приёмный сын. По возвращении боярина Журавля мы будем заключать с ним договор о том, чтоб он признал над собой воеводу Корнея и пришёл под руку туровского князя. Ему это выгодно, ибо тогда и боярство его подтвердится, и промеж нас вражды не останется.

Не по закону и не по совести допустить, чтобы власть боярская была свергнута обманом и предательством. Не прав боярин в чём-то, виноват ли перед богом и людьми – про то разбираться надо княжьему суду, а не самовольно расправу творить. На наших землях того допустить никак невозможно. Так что теперь и это – забота рода лисовиновского и воеводы Погорынского.

И, наконец, в-третьих. Через два дня к нам из-за болота прибудут семьи воинов. Тех, которые держат руку своих бояр и намерены не допустить полного разорения земель, а с нами хотят породниться. Их начальный человек с Макаром сговорился о женитьбе детей, прислал к нам своего сына и попросил определить его на учебу в Академию. Так как Макар наставник, то его родича примем без платы, но отрока надо крестить, отец его на это согласие дал. Я уже распорядился приписать его к десятку разведчиков и поселить с ними же, в казарме. Окрестим, как только до нас доберется новый священник, который прибыл в Ратное с обозом.

Мишка посмотрел на мать:

– А вот беженцев встретить надо будет уже тебе, матушка, как положено, разместить и оказать помощь.

Анна молча кивнула.

– Ну, что скажете, господа совет? – Мишка обвел взглядом напряженные лица своих ближников и наставников, отметил, как коротко переглянулись мать с Ариной и неожиданно споткнулся о насмешливую Кузькину физиономию, резко контрастирующую с остальными. Двоюродный братец глядел с таким видом, как будто уже знал ответы на все вопросы и только хотел дождаться, пока и остальные догадаются.

– Говори, Кузьма, – предложил он. – Вижу, ты ответы на все вопросы знаешь.

– А чего тут говорить, Минь, – Кузька поднялся и тряхнул чубом. – С дедом… С боярином Корнеем нам сейчас воевать не с руки. Но и ему с нами – тоже. Боярин Федор, да и ратники Егора про то, что в Турове было и какова княжья воля, ему уже рассказали, небось. Ты верно решил – я только сейчас понял: не дал возможности Корнею Агеичу отдать нам приказ, потому и Илья в воротах застрял, так? Воевода за нами следом не послал никого. Значит, уже и сам это понял.

Поговорить с ним надо и по-хорошему решить согласием. За троих отроков Младшую стражу положить, тем более, если виноваты их родные и кровь на них есть… Оно того стоит? Потому как у прочих тоже родня – вон, тетка Дарена погибла, и ещё Лисовины. И среди ратнинских есть убитые – из родни наших же отроков. Они тоже им кровники. Если бы вчера да при всех заставили Младшую стражу разоружиться и своих сдать – тогда хоть распускай отроков да коров пасти отправляйся. А так… Отдадим их, остальным разъясним – и по закону это. А тогда и со всем остальным проще разбираться будет.

«Про Игру они сейчас, разумеется, и не вспомнят – эмоции через край прут. Ничего, пусть выговорятся, потом и теорию подтянем к решению проблемы».

– Обозник! – Дмитрий не сделал даже попытки встать и голоса не повысил, но сказал – словно плюнул.

– Что?! Это ты про кого?! – Кузька было рванулся в сторону старшины, но тяжелая рука Немого, оказавшегося у него за спиной так стремительно, что Мишка не заметил, как он это проделал, припечатала парня к скамье. Глядел при этом Андрей на Дмитрия. Да так, что тот, казалось, вот-вот сам сползет под стол – взгляд у наставника был не менее тяжел, чем рука. Впрочем, убедившись, что порядок восстановлен, Немой не спеша вернулся на свое место и кивнул Мишке, мол, продолжай.

– Кузьма, у тебя все? – подчеркнуто спокойно спросил Мишка.

– Не все! – запальчиво вскинулся братец. – Не на казнь отдать, а на суд… Они головой за родню не отвечают, да и вышли из своих родов. Теперь Младшая стража их семья, ты сам говорил, а значит, и отвечать не за что. А за родню их… Мы поручимся, если надо – виру можно заплатить из добычи, там и их доля есть. Про это с сотником сразу и условиться – Корней Агеич не дурнее нашего, и сам поймет, что нельзя их смерти предавать – остальные потом верить не будут, а нам всем ещё воевать предстоит. Но и оставлять их нельзя… Теперь все. Если кто может что лучше предложить – пусть предлагает… – он покосился на играющего желваками Дмитрия. – Или лучше всю Младшую стражу дуром положить?

– Не по-божески против своих идти. Выступать против воли воеводы всё равно что против княжьей воли, – хмуро проговорил Роська. – А княжеская власть от Бога. И бунтовать нам в таком случае – против Божьей воли и против совести подниматься. Тем более, кровь своих проливать. Нельзя. Но и выдать отроков – не по-божески. И тоже – против совести идти.

– И тут свое заладил, святоша! – скривился Артемий. – И без тебя понятно, что хоть так, хоть эдак – а все одно в дерьме. Ты нам что, предлагаешь, всеобщий молебен тут всей Младшей стражей устроить? Вдруг полегчает или Господь вразумит…

– И не помешало бы! – насупился поручик Василий. – Может, с того и тебе ума прибавилось бы… А главное, отца Меркурия, что с нами из Турова прибыл, для этого сюда вызвать. И просить его быть в этом деле судьей и посредником. Воевода Кирилл его послушает…

– Послушает! Ещё как послушает! А потом велит отроков казнить и Младшую стражу распустить. А нас припишет к десяткам новиками… В лучшем случае! – оскалился Дёмка. – Ладно, поручик Василий у нас давно на голову уроненный – хлебом не корми, дай помолиться. Но ты-то деда знаешь! – Он смерил Кузьму презрительным взглядом. – А туда же, «условимся с воеводой!» Как же! Дед по-своему сделает и прав будет! Да, прав! – хмуро обвел он совет взглядом. – И я бы на его месте так же… А потому – вначале спрятать надо отроков, а потом уже договариваться. И не тайно, а чтобы при всех воевода свое слово сказал – тогда обратного пути не будет.

Я так думаю, все одно не отсидимся тут, так что придётся нам с Кузьмой завтра домой съездить. Родителей повидать все равно надо, а то не по-людски получается. Матери подарки отвезем, привет передадим от крестников, посмотрим, что и как, и где семьи бунтовщиков содержатся. И что нам ещё там дед скажет, послушаем. Виноватить нас ему не за что: это Михайла велел в крепость идти, не заходя в Ратное, если бы мы приказа своего сотника ослушались, воевода бы первый нас пришиб за такое. А потому и задерживать не станет, а что надо – через нас передаст.

– Куда отроков спрятать-то хочешь? – нахмурился Дмитрий. – Плаве за печку, что ли?

– Да чего за печку? – неожиданно оживился Артемий. – Они у нас не за мамкиными юбками сидят – в походе уже побывали. Вон, Михайла говорит, за болотом неспокойно. Раз к нам семьи отправляют, стало быть, воевать собрались, им там вои лишними не будут, хоть и новики. Отослать туда наших. Мить, как думаешь, не опозорят же?

– Не опозорят, отроки дельные, – кивнул Дмитрий и с надеждой посмотрел на Мишку. – Может, и правда, Минь? Примут их там? Мы поручимся, а если помочь надо, так и ещё кого с ними отправим…

– Сдурели вы, что ли? – возмущенно встрял молчавший до сих пор Мотька. – Их родню и так обвиняют в том, что они в бунт пошли, а бунт как раз из-за болота и затеяли. Если парни туда подадутся – и вовсе решат, что они там с кем-то повязаны. Ратнинские сейчас долго разбираться не станут, и отец Меркурий тогда может не вступиться – за болотом-то язычники, а мы с ними в союз… Нет, спрятать – это правильно, только тут с умом надо…

– Так, может, их торговать отправить? – предложил со своего места Никола. – Товаров на складе хватает, а из-за ляхов мы торговать не ходили, как вернулись. Дядька Осьма и приказчики в Ратном, но мы и сами соберемся. Вон, Гринька говорил, у них дед Семен приказчиком был в молодости, не откажет, небось, советом, а то и с нами подастся. А охрана лишней не будет. Главное – мимо Ратного пройти…

– Так отец же в Ратном сейчас, – напомнил Петька. – К нему надо – он придумает, как… И потом к себе взять попросим – Михайле он не откажет, да и охрана караванов нам не лишняя, а они выученные уже.

Сыновья Никифора, не сговариваясь, переглянулись и дружно уставились на Мишку с одинаковым выражением на лицах, сделавшим их на мгновение неотличимо схожими, словно близнецов.

«Похоже, братишки спелись, хотя сами этого ещё не поняли. Вот будет сюрприз Никеше, а главное, кузену Павлуше! Но Никола хорошо помнит, что ему придется самому пробиваться, потому и выход придумал – самим торговать отправиться, а Петька себя наследником ощущает, потому решение проблемы склонен взвалить на отца.

Но пацаны-то высказались, а старшие молчат – думают. Ну да, их слово последнее, а потому весомое».

Мишка оглядел ближников и кивнул:

– Стало быть, в том, что выдавать своих нельзя, все согласны. Осталось решить, как убедить в этом воеводу и не довести дело до раздора. Что скажете, господа наставники? – он повернулся к старшим и зацепился взглядом за напряженное лицо матери. – Что думаешь, матушка? Ты же боярыня. Скажи свое слово.

Брови Анны слегка приподнялись, но не от удивления, а скорее от напряженного внимания. Она коротко кивнула ему и пожала плечами:

– А что тут говорить? Коли я для отроков матушка-боярыня, то как мать и судить буду: что хотите делайте, а мальчишек погубить не дам. И воеводе Корнею то же самое скажу, если потребуется. Материнское слово за детей всегда весомое.

Мишка перевел взгляд на Андрея, привычно не ожидая от него ничего, кроме короткого знака, но тот неожиданно показал глазами на сидевшую рядом Арину, с которой, кажется, уже давно обменивался знаками, плохо понятными посторонним. Молодая женщина, не дожидаясь повторного обращения, заговорила со спокойной уверенностью, причем чувствовалось, что такое «толмачество» уже привычно и для наставников, потому как ни Филимон, ни Макар при этом даже бровью не повели.

– Ты, Михайла, уже свое слово сказал, когда вчера решил отроков не выдавать и в Ратное не пошел. Воевода Корней тебя услышал. Но он решал не за себя, и даже не за род – за всю сотню, а потому нельзя его судить за то, что безжалостен: он не по жалости, не по злобе решает – по обычаю. И ни бабьей жалостью, ни угрозами его не переломить – будет надо, так и силой на своем настоит. Сотня по его слову поднимется. Но если сможешь ему доказать, что есть другое решение, и оно обычаю не противоречит и более верное, может и послушать. Но вначале надо, чтобы он вообще слушать стал.

«Вот это да! Немой бабьим голосом заговорил! Маленький штрих во всеобщем бардаке, так сказать. Интересно, сколько тут от самого Андрея, а сколько – от его «переводчицы»? Вы же не зря ей тогда про их священника распинались – неужто запомнила и усвоила?»

Между тем Макар, внимательно слушавший Арину (или Андрея – тут уж не до того, чтобы разбирать), согласно кивнул:

– Это верно – надо ещё, чтобы сотник слушать стал. Может, Филимон с ним поговорит? Полусотника он выслушает… Но вернее всего – Аристарха. Вроде пора ему уже в память прийти, раз не помер. Встанет не скоро, но говорить сможет.

«Ну час от часу не легче! Вот тебе и «дядька Филимон»! Полусотник?! И никто никогда ни полсловом про это не помянул, а мне подобное и в голову не пришло. То, что остальные наставники к нему всегда относились с уважением, списывал на возраст – он ведь ненамного младше деда – да, видно, не так все просто, недаром Макар именно сейчас это вспомнил. И, похоже, если понадобится, именно Филимон всех тут построит и именно его послушают, а не Леху… Интересно, мать-то знает?»

– Для начала самому Аристарху надо Михайлу выслушать. Беляну-то его убили, и как бы он сам крови не потребовал… – и опять Арина привычно встряла в мужской разговор, а Макар с Филимоном совершенно спокойно это восприняли. Впрочем, сразу же стало понятно – почему, так как Филимон, согласно кивнув, ответил не ей, а Андрею.

– Как раз Аристарх и послушает! – Мишка смотрел на дядьку Филимона и не узнавал его: сейчас на совете слово держал начальный человек, а не знакомый увечный старик. – Крови-то он потребует, но он всегда понимает, когда остановиться надо – потому и староста. И он лучше всех знает, на ком кровь ратнинцев, а кто ему помог село от беды уберечь. Сколько Аристарх того Медведя, как девку, обхаживал и вываживал? То-то и оно. Да и не одной своей волей он с ним сговаривался – сотник, перед тем, как на ляхов уйти, ему на это свое согласие дал. И село стоит, потому что Медведь свое слово сдержал. И ещё… – Филимон задумчиво пожевал губами, – теперь понятно, какого боярича он в бреду поминал все время – мол, за ним из-за болота шли и ещё придут – беречь надо. И какого боярина убить хотят. Мы все тогда на Михайлу и Корнея подумали, а оно вот что, оказывается… А если сейчас промеж крепостью и Ратным раздор случится, то все договора его порушатся. Не может этого староста допустить.

Макар, внимательно слушавший Филимона, хлопнул ладонью по столу.

– Он не может, и нам не должно! Ратному выгодно с соседями по-хорошему решить. Потому как если по-плохому, то за болотом полыхнет, а тушить нам. И не дай бог, на нас перекинется – и там, и здесь только пепелище останется.

«Однако, сэр, как наставник Макар заговорил! Не иначе, на мужика статус приемыша подействовал. Видно, потому Аристарх ему доверил и мальчишку, да и все остальные дела тоже. А ведь до сих пор ничем и не выделялся».

– Так-то оно так, – кивнула Арина, быстро обменявшись с Андреем новой порцией только им двоим понятных знаков. – Но не Корней крови потребует – сотня. Староста про свои дела с Медведем никому не говорил, а вот то, что холопам подмога из-за болота шла, все знают. А если ещё бабы про Тимофеево умение вспомнят, и вовсе ратники на сотника насядут. Захотят не только кровь за кровь взять, но и посмотреть, что там за мастера, если малец-подмастерье такое умеет. Всего они не видели, но ведь бабы-то ещё и приврут, как водится…

– Верно говоришь, Андрюха, – озабоченно покивал Макар. – Только дело ещё хуже… ТАК даже моя Верка приврать не сумеет! – он оглядел присутствующих и полез за спину. Достал подарок Медведя и принялся его бережно разворачивать. – Вот что мне мой сват подарил…

То, что чудо-меч никого не оставит равнодушным, Мишка, конечно, предвидел, но одно дело предполагать, а другое при этом присутствовать. Пожалуй, вытащи сейчас Макар из мешка Жар-птицу, и то бы эффекта сильнее не произвел. Ладно, отроки – взрослые воины при виде того, что держал в руках наставник, похоже, забыли про все на свете и замерли в немом потрясении.