Помоги проекту - поделись книгой:
— Да, троих, — ответила мисс Балстроуд, — но сейчас нам очень не хватает людей.
— Конечно, сейчас часто те, кто называет себя садовником, как правило, вовсе не садовники, — заметила миссис Апджон, — это или какой-нибудь молочник, пытающийся подзаработать в свободное время, или древний старик. Иногда мне кажется… О! — воскликнула она, по-прежнему глядя в окно. — Как странно…
Мисс Балстроуд почти не обратила внимания на ее внезапный возглас, так как посмотрела в этот момент в другое окно, выходящее на купу рододендронов, и увидела чрезвычайно неприятное зрелище. Не кто иной, как леди Вероника Карлтон-Сандуейз в сдвинутой набекрень бархатной шляпе, покачиваясь, шествовала по дорожке, бормоча что-то себе под нос. Очевидно, она пребывала в состоянии сильного опьянения.
Нельзя сказать, что появление леди Вероники было совсем уж неожиданным… Это была очаровательная женщина, глубоко привязанная к своим дочерям-двойняшкам, и очень милая, когда, как говорится, была в себе. Но, к сожалению, через непредсказуемые интервалы времени она бывала и не в себе. Ее муж майор Карлтон-Сандуейз великолепно с этой бедой справлялся. С ними жила его двоюродная сестра, всегда готовая прийти на помощь и присматривающая за леди Вероникой. В дни спортивных праздников леди Вероника появлялась под конвоем майора Карлтон-Сандуейза и двоюродной сестры — вполне собранная и великолепно одетая, являя собой пример образцовой матери.
Но временами леди Вероника давала отставку своим доброжелателям. Изрядно, что называется, накачавшись, она прямым ходом отправлялась к дочерям, чтобы доказать им свою материнскую любовь. Близнецы уже приехали утренним поездом, и появления леди Вероники никто не ожидал.
Миссис Апджон продолжала говорить, но мисс Балстроуд ее уже не слушала. Она перебирала в уме возможные маневры, коими могла обезопасить стремительно приближающуюся леди Веронику, как вдруг на дорожке появилась, явно запыхавшаяся, мисс Чедвик. «Верная Чедди! Всегда поможет, будь то порезанный палец или нерадивый родитель!» — с нежностью подумала мисс Балстроуд.
— Возмутительно! — тут же воскликнула леди Вероника, поворачиваясь к мисс Чедвик. — Не хотела брать меня!
Не хотела, чтобы я сюда приезжала! Эдит! Умная какая! А я ее все равно обошла… Типичная старая дева… Ни один мужчина не посмотрит на нее дважды… Сказали, что я не в состоянии водить машину… Бре-е-ед!.. Надо сказать мисс Балстроуд, что я забираю девочек — им нужна любовь, материнская любовь! Какое это чудо — любовь матери…
— Леди Вероника, какой приятный сюрприз! — сказала мисс Чедвик. — Мы так рады вас видеть. Я как раз хотела показать вам наш новый спортивный корпус. Вам он понравится!
Мисс Чедвик ловко развернула леди Веронику, направляя ее в противоположную сторону.
— Я думаю, мы найдем ваших девочек там. Такой замечательный спортивный корпус, новые помещения и специальная сушилка для купальных костюмов… — Их голоса отдалялись.
Мисс Балстроуд все еще наблюдала за ними. Леди Вероника попыталась было вырваться и вернуться к дому, но мисс Чедвик сумела ее удержать. Вскоре они исчезли из виду и вновь появились из-за поворота дорожки, направляясь к уединенному зданию спортивного корпуса.
Мисс Балстроуд облегченно вздохнула. Милая Чедди! Вот кто всегда выручит! Пусть она не слишком современна, не слишком способна — во всем, что не касается математики. Зато у нее дар Божий: всегда вовремя приходить на помощь!
Чуть виновато мисс Балстроуд обернулась к миссис Апджон, мило болтавшей на протяжении всего этого времени.
— …хотя, конечно, — говорила миссис Апджон, — никаких плащей и кинжалов не было. Никаких прыжков с парашютами, диверсий или доставки важных донесений, — для этого я слишком труслива. В основном — скучная, бумажная работа. И планы. В смысле, топографические карты, а не планы работы. Но, право, это было увлекательно и порой забавно — один секретный агент шпионил за другим. Женева, все друг дружку знают и ходят в одни и те же бары. Конечно, я тогда еще не была замужем. И вообще, все это было очень весело.
Она внезапно остановилась и посмотрела на мисс Балстроуд с дружеской и немного виноватой улыбкой.
— Простите, я отняла у вас слишком много времени. И это когда столько людей хочет вас видеть…
Она пожала протянутую ей мисс Балстроуд руку, попрощалась и вышла.
Мисс Балстроуд какое-то время стояла в раздумье. Некое шестое чувство говорило ей: она пропустила что-то, что могло оказаться очень важным.
Однако она заставила себя отвлечься от этого ощущения. Все-таки приемный день нового триместра, и многие из родителей действительно хотят поговорить с ней. Никогда еще ее школа не была так популярна, и никогда сама она не была столь уверена в успехе. Медоубенк достиг зенита славы.
И ничто вроде бы не предвещало, что через несколько недель он погрузится в пучину бед: воцарится смятение, страх и смерть, что все это уже неотвратимо приближается. Не предвещало, хотя главные события уже начались.
Глава 1
Революция в Рамате
За два месяца до начала летнего триместра действительно произошло несколько событий, которым суждено было так неожиданно повлиять на уклад привилегированнейшей женской школы Англии.
В королевском дворце Рамата два молодых человека курили, обсуждая ближайшее будущее. Первый, черноволосый, с гладким оливковым лицом и огромными печальными глазами, был принц Али Юсуф, наследник шейха[17] Рамата — одного из самых богатых, хотя и небольших государств на Ближнем Востоке. Другой, светловолосый и веснушчатый, был явно небогат, если не считать приличного жалованья, назначенного ему как личному пилоту Его Высочества. Несмотря на разницу в положении, их связывала глубокая и искренняя дружба, начавшаяся еще в школе, где они вместе учились.
— Они стреляли в нас, Боб! — произнес Али, в некотором недоумении.
— Еще как стреляли, — отозвался Боб Роулинсон.
— Они все рассчитали. Они хотят свергнуть меня.
— Еще как рассчитали, ублюдки, — мрачно согласился Боб.
Али задумался.
— Вряд ли у них это получится.
— Но нам в следующий раз может и не повезти.
— Сказать по правде, — продолжал Боб, — мы дали всему зайти слишком далеко. Тебе нужно было бежать отсюда две недели назад, я же говорил.
— Не хотелось бы бежать! — сказал наследный принц Рамата.
— Да понятно. Но помнишь, что сказал не то Шекспир[18], не то кто-то еще из поэтов — насчет того, кто убегает, чтобы сберечь свою жизнь для новой битвы[19].
— И ведь сколько денег, — произнес с чувством юный принц, — ушло на то, чтобы сделать Рамат государством Всеобщего Благоденствия. Больницы, школы, служба здоровья…
Боб Роулинсон прервал его:
— Слушай, а посольство ничем не может помочь?
Али Юсуф побагровел от гнева:
— Укрыться в вашем посольстве? Ну уж нет! Экстремисты не посчитаются ни с каким дипломатическим иммунитетом. К тому же, если я на это пойду, это будет конец! Меня и так обвиняют в прозападных настроениях. — Он тяжело вздохнул. — Все это так трудно понять… — Али говорил задумчиво и казался моложе своих двадцати пяти лет. — Мой дед был жестокий человек, настоящий тиран. В битвах он беспощадно истреблял врагов. Все бледнели только при одном его имени. И что же? Теперь он — легенда! Его обожают! Им восхищаются! Великий Ахмед Абдулла! А я? Что делал я? Строил школы и больницы… И выходит, все напрасно. Неужели им нужен режим, основанный на страхе, как при Ахмеде Абдулле?!
— Пожалуй, так оно и есть, — подтвердил Боб Роулинсон. — Обидно, конечно, но, видимо, так оно и есть.
— Но почему, Боб? Почему?
Боб Роулинсон вздохнул и попытался, преодолевая собственную косноязычность, по возможности деликатно изложить свои соображения.
— Ну, — сказал он. — Это было такое шоу — думаю, именно так. — В нем самом было — ну, что-то театральное — ты ведь понимаешь.
Боб взглянул на своего друга, в котором не было ничего театрального. Симпатичный, спокойный, воспитанный, искренний и немного застенчивый — таков был Али, и таким он нравился Бобу. Никакой колоритности или пылкого темперамента. Но если в Англии колоритные и неистовые личности вызывают недоумение и настороженность, на Ближнем Востоке, по мнению Боба, дело обстояло иначе.
— Но демократия… — начал Али.
— О, демократия! — Боб взмахнул своей трубкой. — Это слово в разных местах обозначает самые разные вещи. Только одно постоянно — оно никогда не означает того, что под этим подразумевали древние греки. Готов спорить на что угодно: когда тебя вышвырнут отсюда, появится какой-нибудь правитель, который возведет себя в ранг Всемогущего Бога и будет рубить головы всем, кто посмеет с ним хоть в чем-нибудь не согласиться. И, заметь, он будет утверждать, что это и есть истинно демократическое правление — от имени народа и на благо народа. И народу, надо думать, это тоже понравится. Столько впечатлений, столько крови.
— Но мы же не дикари. Сегодня мы цивилизованная нация!
— Цивилизация тоже разная бывает… — многозначительно изрек Боб, — к тому же в каждом из нас сидит что-то от дикаря, — дай ему только волю.
— Может быть, ты и прав…
— Единственное, чего люди по-настоящему не хотят, — продолжал Боб, — так это чтобы к власти пришел нормальный, здравомыслящий человек. Я никогда не отличался особым благоразумием, — сам ведь знаешь, Али, — но я часто думаю, что миру если чего и не хватает, так это здравого смысла. — Он отложил в сторону трубку и сел в свое кресло. — Но какое все это имеет значение?! Сейчас нам надо придумать, как вытащить тебя отсюда. Есть ли в армии человек, на которого ты мог бы положиться?
Принц Али тихо покачал головой.
— Две недели назад я сказал бы «да», но теперь я не знаю, не уверен…
Боб мрачно кивнул.
— Плохо дело. От этого твоего дворца меня оторопь берет.
Али бесстрастно согласился.
— Да, везде шпионы… Все прослушивается — они все знают!
— Даже в застенках. — Боб взорвался. — Старик Ахмед прав. У него шестое чувство. Застукать механика, когда тот выводил из строя самолет, — а ведь мы бы поклялись, что этот человек нам предан! Послушай, Али, если мы хотим бежать отсюда, то это надо делать как можно быстрее.
— Я знаю, знаю. Я думаю, то есть я уверен, что, если я останусь, со мной расправятся.
Он говорил бесстрастно, без тени паники и даже с некоторым любопытством.
— Ну что, что, а попасть на тот свет у нас и так есть прекрасная возможность, — напомнил Боб. — Мы полетим к северу, ты понимаешь — там они нас не перехватят. Но это значит, что лететь придется через горы, а в такое время года… — Он пожал плечами. — Ты должен понять. Это большой риск.
Али Юсуф сразу помрачнел:
— Если что-нибудь с тобой произойдет, Боб…
— Не волнуйся обо мне, Али. Я не это имел в виду. Дело не во мне. В конце концов, таких людей, как я — рисковых, — рано или поздно убивают. Нет, просто я не хочу принуждать тебя к тому или иному шагу… Если часть армии действительно на твоей стороне…
— Мне не нравится вариант с побегом, — честно сказал Али, — но быть растерзанным толпой — тоже мало удовольствия.
Он помолчал.
— Ну хорошо, — сказал он наконец со вздохом. — Мы попробуем. Когда?
Боб пожал плечами.
— Чем раньше, тем лучше. Нам нужно найти подходящий предлог для полета… Как насчет того, чтобы проинспектировать строительство дороги у Аль-Язара? Внезапная прихоть твоего высочества, а? Отправляйся туда сегодня после обеда. Когда твой автомобиль подъедет к взлетно-посадочной дорожке, затормози. Я буду ждать уже там — наготове. Сделаем вид, будто хотим осмотреть строительство дороги с воздуха, понимаешь? Мы взлетим, и… Конечно, нельзя брать никакого багажа. Все должно выглядеть совершенным экспромтом.
— Нет ничего, что я хотел бы взять с собой, кроме одной вещи. — Он улыбнулся, и эта улыбка изменила его лицо до неузнаваемости. В современном чистосердечном молодом человеке западного образца тут же проступила врожденная хитрость и коварство его расы, — качества, которые помогли выжить не одному поколению его предков.
— Ты мой друг, Боб, и ты должен это видеть.
И принц, засунув руку под рубашку, извлек оттуда небольшой замшевый мешочек.
— Что это? — Боб озадаченно нахмурил брови.
Али развязал шнурок и высыпал содержимое мешочка на стол. На мгновение у Боба перехватило дыхание, а выдохнув, он даже слегка присвистнул.
— Боже! Они настоящие?
Али рассмеялся.
— Ну конечно! Большая часть их принадлежала моему отцу. Он приобретал новые каждый год. Я тоже. Их покупали для нашей семьи люди, которым мы могли доверять, — в Лондоне, в Калькутте, в Южной Африке. Это традиция нашей семьи — чтобы было на черный день. По нынешним временам они стоят больше семисот пятидесяти тысяч.
— Три четверти миллиона фунтов. — Боб снова присвистнул, поднял несколько камней со стола и покатал их между пальцами. — Фантастика! Сказка. Из-за них многие на такое могут пойти…
— Да. — Смуглый юноша кивнул. На его лице вновь проступило выражение вековой усталости. — Люди перестают быть самими собой, когда дело доходит до драгоценных камней. От них начинаются сплошные несчастья — смерти, казни, убийства… Но особенно они опасны для женщин, для которых это не просто деньги, но самые вожделенные украшения. Они хотят обладать ими, носить бриллианты на руках, на шее, на груди. Я никогда не доверил бы эти камни женщине. Но я доверяю их тебе.
— Мне?! — Боб испуганно вытаращил глаза.
— Да. Я не хочу, чтобы эти камни попали в руки моих врагов. Я не знаю, когда произойдет восстание. Может быть, и сегодня. Я могу не дожить до сегодняшнего вечера, до побега. Возьми их.
— Но послушай, что я должен сделать с ними?
— Как-нибудь переправить их за границу.
Али спокойно взирал на своего потрясенного друга.
— Ты хочешь сказать, я должен буду вывезти их вместо тебя?
— Можно и так. Но, по-моему, ты сможешь придумать план и получше.
— Но послушай, Али, я ведь и понятия не имею, как с ними обращаться.
Али откинулся в кресле.
— У тебя есть здравый смысл, и ты честен. И я помню, еще со школы, что ты был мастер на разного рода выдумки… Я дам тебе адрес человека, который понимает толк в таких вещах. Но это все понадобится лишь в случае, если я погибну. Не волнуйся, Боб, сделай все, что сможешь. Но никто не осудит тебя, если ничего не выйдет. Значит, такова воля Аллаха… Все очень просто. Я не хочу, чтобы кто-нибудь чужой взял эти камни. В конце концов… — Он пожал плечами. — Да будет воля Аллаха.
— Ты сумасшедший!
— Нет. Я просто фаталист.
— Послушай, Али, ты сказал, что я честен. Но три четверти миллиона… Не думаешь ли ты, что это может сломить любую честность?
Али с нежностью посмотрел на друга.
— Странно, но об этом я просто не подумал.
Глава 2
Женщина на балконе
Проходя по длинным гулким дворцовым переходам, Боб Роулинсон чувствовал себя отвратительно как никогда. Знать, что у тебя в кармане лежит три четверти миллиона, было просто пыткой. Ему казалось, что каждый встречный догадывается о его тайне. Что мысль о драгоценной ноше написана у него на лице. Он почувствовал бы громадное облегчение, узнав, что на его веснушчатой физиономии не было написано ничего, кроме присущего ей добродушия.
Часовые у входа, лязгнув оружием, отдали ему честь. Боб шел вниз по главной, запруженной народом улице Рамата и отчаянно старался что-то придумать. Куда он идет? Что собирается делать? У него не было ни одной идеи, а времени почти не оставалось.
Главная улица была похожа на все главные улицы ближневосточных столиц. Смесь богатства и нищеты. Недавно построенные здания банков кичились собственным великолепием. Бесчисленные мелкие лавчонки торговали дешевой пластмассой. Детские ботиночки вперемешку с зажигалками. Тут же швейные машинки, автомобильные запчасти. Аптеки демонстрировали засиженные мухами дорогие лекарства и пространные аннотации о пенициллине и прочих антибиотиках. Очень редко попадались магазины, где действительно хотелось бы что-то купить, если не считать швейцарских часов последней модели, кучей сваленных в витрине. Ассортимент был столь велик, что одно это удерживало от покупки, — просто разбегались глаза.
Роулинсон с трудом проталкивался между пешеходами как в восточных, так и в европейских одеяниях. Наконец он завернул в обставленное по-восточному кафе и заказал себе чай с лимоном. В кафе царил успокаивающий полумрак. За столиком напротив престарелый араб перебирал янтарные четки. За его спиной двое играли в триктрак[20]. Прекрасное место, тут можно было посидеть и подумать.
Поделиться книгой: