Помоги проекту - поделись книгой:
Кристи Агата
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
ТОМ ШЕСТНАДЦАТЫЙ
КОШКА НА ГОЛУБЯТНЕ
Cat Among the Pigeons 1959 © Перевод под редакцией М. Макаровой, Е. Чевкиной
Пролог
Летний триместр[1]
Подходил к концу первый день летнего триместра в школе Медоубенк[2]. Заходящее солнце освещало посыпанную гравием дорожку, ведущую к крыльцу. Парадные двери были гостеприимно распахнуты, и посреди дверного проема, на удивление гармонично вписываясь в георгианскую[3] архитектуру дома, стояла мисс Вэнситтарт, тщательно причесанная и одетая в безупречного покроя костюм.
Некоторые еще недостаточно осведомленные родители принимали ее за саму знаменитую мисс Балстроуд; они не знали, что мисс Балстроуд имела обыкновение удаляться в свой кабинет — в святую святых, куда допускалось лишь Малое число избранных и привилегированных.
По левую руку от мисс Вэнситтарт стояла мисс Чедвик, общительная, всезнающая мисс Чедвик, без которой невозможно было представить себе Медоубенк. Если б не она, школы просто не существовало бы. Мисс Балстроуд и мисс Чедвик основали Медоубенк вместе. Мисс Чедвик носила пенсне, сутулилась, одевалась довольно непритязательно, держалась очень просто и дружелюбно и была, между прочим, блестящим математиком.
Разнообразные приветственные фразы, с необыкновенной любезностью произносимые мисс Вэнситтарт, плыли в воздухе над домом.
— Как вы себя чувствуете, миссис Арнольд? Ну, Лидия, я думаю, ты была в восторге от твоих эллинских[4] каникул? Как это замечательно! Надеюсь, ты привезла чудесные фотографии?
— Да, леди Гарнетт, мисс Балстроуд получила ваше письмо. Да-да, с занятиями по искусству все улажено.
— Как поживаете, миссис Бэрд?.. Как вы сказали? О, я не думаю, что мисс Балстроуд сможет вас сегодня принять. А мисс Роуэн должна быть где-то здесь, может быть, вы обсудите этот вопрос с ней?
— Тебе покажут твою спальню, Памела. Она расположена в дальнем крыле, рядом с яблоней…
— Действительно, леди Вайолет, весна выдалась в этом году просто ужасная. Это ваш младший? Как его зовут? Гектор? Какой у тебя замечательный аэроплан, Гектор!
— Tres heureuse de vous voir, Madame. Ah, je regrette, ce ne serait pas possible, cette apres-midi. Mademoiselle Bulstrode est tellement occupee[5].
— Добрый день, профессор. Ну как ваши раскопки? Нашли что-нибудь интересное?
В маленькой комнате на первом этаже Энн Шепленд, секретарша мисс Балстроуд, с бешеной скоростью печатала на машинке. Энн, подтянутая женщина лет тридцати пяти, темноволосая, гладко причесанная, умела быть привлекательной, когда хотела, но жизнь научила ее, что работоспособность и компетентность стоят больше, чем женское обаяние и приносят меньше осложнений. В данный момент ее целью было в точности соответствовать образу секретарши директора престижной школы для девочек. Время от времени, вставляя новый лист в пишущую машинку, она поглядывала в окно, внимательно наблюдая за подъезжающими.
«Господи! — испуганно произнесла про себя Энн. — Никогда не думала, что в Англии еще осталось столько шоферов!»
Она невольно улыбнулась, когда место отъехавшего огромного «роллс-ройса»[6] занял крошечный, довольно старенький «остин»[7]. Из него вылез, видимо, изнемогший от забот человек, сопровождаемый дочерью, куда более безмятежной и спокойной. Они на минуту замешкались, но на помощь им уже спешила мисс Вэнситтарт.
— Майор Харгривс? А это мисс Элисон? Проходите, пожалуйста, в дом. Я буду рада показать вам комнату Элисон.
Энн усмехнулась и вновь принялась печатать. «Старушка Вэнситтарт мастерица подражать! — подумала она. — Не хуже самой Балстроуд умеет проделывать все эти штучки».
Огромный, невероятно роскошный «кадиллак»[8], окрашенный в два тона — темно-синий и малиновый, — с трудом уместился на подъездной площадке. Он уперся радиатором в древний «остин» майора Алистера Харгривса.
Шофер поспешно вылез и распахнул дверцу. Из машины вышел смуглый бородатый мужчина, одетый в легкую арабскую накидку, следом — дама, словно сошедшая с обложки парижского модного журнала, а за ней — смуглая тонкая девочка.
«Наверное, принцесса Имярек собственной персоной, — подумала Энн. — Воображаю ее в школьной форме, но это чудо, по-видимому, случится только завтра!»
На сей раз в дверях показались как мисс Вэнситтарт, так и мисс Чедвик.
«Стало быть, эти двое из „кадиллака“ будут допущены к Ее Светлости, — решила Энн. — А все же странно, почему над мисс Балстроуд никогда не подшучивают? Потому, что ежа Личность… Но тебе, моя милая, — перебила она себя, — лучше думать о двоеточиях и запятых и закончить письма без ошибок».
Это вовсе не значило, что Энн когда-либо делала ошибки. Она была специалистом в своем деле. Ей пришлось поработать секретарем директора нефтяной компании, а также личным секретарем сэра Мервина Тодхантера, известного не только эрудицией и умом, но и своей раздражительностью. Среди ее начальников были два министра и один важный чиновник. До сих пор ей приходилось работать только среди мужчин. Энн не думала поначалу, что сможет привыкнуть к исключительно женскому обществу. Но — новизна ощущений!.. Правда, у нее есть Деннис. Верный Деннис! Верный Деннис, возвращающийся из Бирмы[9], Малайи[10] и других стран, неизменно преданный, всегда предлагающий руку и сердце. Милый Деннис!.. Но, наверное, это очень скучно — быть замужем за Деннисом…
Да, в ближайшее время ей предстояло довольствоваться компанией женщин: воспитанницы и воспитательницы, и ни одного мужчины, кроме садовника, которому, разумеется, где-то под восемьдесят…
Однако тут Энн ждал сюрприз. Снова посмотрев в окно, она увидела мужчину, подстригающего живую изгородь у самой подъездной площадки, — садовника, но отнюдь не восьмидесятилетнего! Молодой, смуглый, неплохо сложен. «Сегодня молодые люди готовы выполнять любую работу, чтобы достать денег на осуществление своих целей, — подумала Энн. — Или просто на пропитание. Но стрижет он очень умело. Наверное, он и в самом деле садовник».
Он может оказаться вполне забавным, решила Энн.
Что ж, осталось перепечатать всего одно письмо, а потом можно будет прогуляться по саду.
На втором этаже мисс Джонсон, наставница, распределяла комнаты, знакомилась с новенькими и приветствовала старых учениц.
Она была рада, что начался новый триместр, потому что во время каникул чувствовала себя какой-то неприкаянной. Две ее замужние сестры, у которых она иногда гостила, были заняты своими семейными заботами. Медоубенк их не интересовал. Для мисс Джонсон, хотя она и обожала сестер и племянников, главным делом, главным интересом всей жизни был Медоубенк. Да, это было замечательно, что занятия вновь начались.
— Мисс Джонсон!
— Да, Памела?
— Мисс Джонсон, в моем чемодане что-то разбилось! Боюсь, что это масло для волос. Оно перепачкает все мои вещи!
— Бегу, бегу! — Мисс Джонсон устремилась на помощь.
На лужайке перед подъездной дорожкой прогуливалась мадемуазель Бланш, новая преподавательница французского. Она оценивающе разглядывала молодого человека, подстригавшего изгородь. «Assez bien»[11],— подумала мадемуазель Бланш. Маленькая, похожая на мышку, мадемуазель Бланш была совершенно неприметной, но сама примечала абсолютно все.
Она перевела взгляд на вереницу автомашин у главного входа и прикинула их цену во франках и фунтах стерлингов. Этот Медоубенк — действительно formidable![12] Она мысленно прикинула, какую прибыль получает от этого мисс Балстроуд.
Да, в самом деле. Formidable!
Мисс Рич, преподававшая английский и географию, устремилась к дому, то и дело спотыкаясь, поскольку, как обычно, забывала смотреть под ноги. И волосы ее тоже, как обычно, выбивались из прически. Лицо у мисс Рич было напряженное и некрасивое. Она бормотала вполголоса: «Снова оказаться здесь! Здесь… Какая тоска. Это годы и годы!..»
Мисс Рич споткнулась еще раз, и молодой садовник протянул руку, чтобы поддержать ее.
— Осторожно, мисс.
— Спасибо, — сказала Эйлин Рич, даже не взглянув на него.
Мисс Роуэн и мисс Блейк, две младшие учительницы, шли по направлению к спортивному корпусу. Мисс Роуэн была смуглая и поджарая, а мисс Блейк, напротив, белокурая и полненькая. Они оживленно обсуждали свои недавние впечатления о Флоренции: картины, скульптуры и цветущие деревья… И двух молодых итальянских джентльменов, пытавшихся казаться дерзкими.
— Ясное дело, — говорила мисс Блейк, — чего еще можно ожидать от итальянцев.
— Дикари, — сказала мисс Роуэн, изучавшая в свое время не только экономику, но и психологию. — Зато здоровые, сразу видно. Без подавленных инстинктов.
— Джузеппе был просто потрясен, когда узнал, что я преподаю в Медоубенке, — сказала мисс Блейк. — Сразу стал намного вежливей и заметил, что его двоюродная сестра давно мечтает попасть сюда. Но только у мисс Балстроуд вряд ли найдется вакантное место.
— Медоубенк — это школа, которая в самом деле котируется! — восторженно воскликнула мисс Роуэн. — Смотри, как впечатляюще выглядит наш новый спортивный комплекс! Никогда бы не подумала, что он будет готов в срок.
— Мисс Балстроуд ведь обещала, что будет, — ответила мисс Блейк — как всегда тоном, не допускающим возражений.
Дверь спортивного корпуса распахнулась, и оттуда вышла очень худая молодая женщина с рыжими крашеными волосами. Она окинула подруг неприязненным взглядом и быстро скрылась из виду.
— Это, должно быть, новая учительница гимнастики, — сказала мисс Блейк. — Какая неприятная!
— Действительно, не очень симпатичная, — согласилась мисс Роуэн, — мисс Джонс была гораздо приветливей.
— Она так на нас глянула… — проговорила мисс Роуэн.
Обе почувствовали себя слегка уязвленными.
Одно из окон приемной мисс Балстроуд выходило на дорожку перед домом, другое — на купы рододендронов[13]позади него. Это была очень эффектная комната, а сама мисс Балстроуд была не просто эффектной женщиной — высокая, с благородной осанкой, с прекрасно уложенными седыми волосами, серыми смеющимися глазами и с твердым волевым ртом, — но и безусловно выдающейся. Успех ее школы (а Медоубенк был одной из самых преуспевающих школ в Англии) в значительной степени зависел от яркой индивидуальности самой мисс Балстроуд. Обучение тут было очень дорогим, но суть была не в этом. Иначе говоря, платить приходилось втридорога, но товар того стоил. Вы могли быть спокойны: ваша дочь получит в Медоубенке такое образование, какое вы хотите и какое хочет мисс Балстроуд. Результат, как правило, удовлетворял обе стороны. Благодаря высокой плате мисс Балстроуд нанимала самых лучших учителей, что называется, учителей от Бога.
Хотя школа придерживалась индивидуального подхода к воспитанницам, в Медоубенке все же царила дисциплина. Однако дисциплина без муштры — это был принцип мисс Балстроуд. Дисциплина (она это знала) необходима тем, кто еще очень юн, она дает ощущение безопасности. Муштра же только раздражает.
Ее ученицы были очень разными. Часть приехали из-за границы, из хороших иностранных семей, нередко даже из правящих династий. Были также и англичанки аристократического происхождения или из богатых семей, хотевших дать им гуманитарное образование и знания о жизни и выучить хорошим манерам, чтобы те с легкостью могли поддержать разговор на любую тему. Некоторые ученицы старались изо всех сил, чтобы сдать вступительные экзамены и в конечном счете получить степень бакалавра[14],— им нужны были лишь хорошие преподаватели и усиленное внимание. Другим просто не нравилось учиться в обычной школе. Но у мисс Балстроуд были собственные принципы: она не принимала к себе девочек с неразвитым интеллектом, тупых и с дурными наклонностями. И еще отдавала предпочтение тем, которые казались ей способными и чьи родители вызывали у нее симпатию.
Возраст ее учениц также широко варьировался. Здесь были и вполне сформировавшиеся девушки, и почти дети; для тех, чьи родители находились за границей, мисс Балстроуд разработала специальную систему — чтобы их каникулы и выходные дни были не менее увлекательными, чем у остальных учениц.
В данный момент мисс Балстроуд стояла в своей приемной у каминной полки и слушала миссис Джеральд Хоуп, говорившую высоким срывающимся голосом. Мисс Балстроуд не предложила посетительнице сесть, безошибочно определив, что тогда визит затянется надолго.
— Вы понимаете, Генриетта — очень нервная девочка. В самом деле, ужасно нервная. Наш доктор говорит…
Мисс Балстроуд милостиво кивнула, с трудом удерживаясь от ядовитого замечания, так и просившегося на язык: «Господи, неужели вы не понимаете, что так говорит о своей дочери почти каждая мамаша?!» Вместо этого она произнесла сдержанно-любезно:
— У вас не должно быть по этому поводу никаких волнений, миссис Хоуп. Мисс Роуэн — член нашего педагогического коллектива — великолепный психолог. Вы будете поражены, какие перемены к лучшему произойдут в Генриетте («такой милой интеллигентной девочке, в отличие от вас», мысленно добавила она) после нескольких месяцев пребывания здесь.
— О, конечно, я знаю. То, что вы сделали с дочерью миссис Ламбет, — просто чудо. Настоящее чудо! Так что я очень рада. И… Ах да, забыла. Через полтора месяца мы собираемся в Южную Францию. Я думаю взять с собой Генриетту. Ей придется пропустить несколько недель занятий.
— Боюсь, что это совершенно невозможно, — сказала мисс Балстроуд, очаровательно улыбаясь, как если бы она давала положительный, а не отрицательный ответ.
— О, но ведь… — безвольное лицо миссис Хоуп дернулось, выдав раздражение, — нет, я вынуждена настаивать. В конце концов, это моя дочь.
— Разумеется. Но школа эта — моя.
— Но мне кажется, что я могу забрать свою дочь отсюда, когда захочу.
— О да, — сказала мисс Балстроуд. — Можете. Конечно, можете. Но тогда уже я не возьму ее обратно.
Миссис Хоуп теперь по-настоящему рассердилась.
— Если учесть, какие деньги я тут плачу…
— Разумеется, — мягко перебила мисс Балстроуд. — Но вы хотели, чтобы ваша дочь попала в мою школу, не правда ли? Значит, придется принять ее такой, какая она есть, или покинуть ее. Какая у вас изумительная шляпка! Это такая редкость в наше время — встретить женщину, которая прекрасно чувствует стиль.
Ее рука мягко коснулась руки миссис Хоуп, пожала ее и ненавязчиво подтолкнула посетительницу к выходу.
— Пожалуйста, не волнуйтесь. А вот и Генриетта вас дожидается. — Мисс Балстроуд с сочувствием посмотрела на Генриетту, милую, умную, уравновешенную девочку, несомненно заслуживающую лучшей родительницы, и распорядилась: — Маргарет, отведите Генриетту к мисс Джонсон.
Затем мисс Балстроуд вернулась в приемную и несколько минут спустя беседовала уже по-французски:
— Конечно же, ваше превосходительство, ваша племянница сможет научиться современным бальным танцам. Это необходимо в обществе. И языкам также, это крайне необходимо.
Следующим посетителям предшествовала такая могучая волна дорогих духов, что мисс Балстроуд невольно отпрянула к окну. «На нее, должно быть, выливают каждый день по флакону», — подумала мисс Балстроуд, приветствуя дорого и со вкусом одетую смуглую женщину.
— Madame, vous êtes adorable[15].
Мадам мило захихикала.
Темнокожий бородатый мужчина в восточном одеянии с почтительным поклоном пожал мисс Балстроуд руку и сказал на очень хорошем английском:
— Имею честь представить вам принцессу Шаисту.
Мисс Балстроуд знала все о своей новой ученице, прибывшей из швейцарской школы, но имела весьма смутные представления о мужчине, ее сопровождавшем. Конечно, не сам эмир[16]. Возможно, министр или управляющий делами?.. Как всегда в сомнительных случаях, она прибегла к обращению «ваше превосходительство» и заверила его, что принцесса будет окружена всяческой заботой.
Шаиста вежливо улыбалась. Мисс Балстроуд знала, что принцессе пятнадцать лет, но, как многие восточные девочки, она выглядела много старше, как зрелая девушка. Мисс Балстроуд поговорила с новенькой о предстоящих занятиях и с удовольствием отметила, что та отвечает на хорошем английском и без дурацкого хихиканья. В самом деле, ее манеры выгодно отличались от манер многих пятнадцатилетних английских школьниц. Мисс Балстроуд часто думала, что было бы полезно посылать их на Ближний Восток — поучиться, как себя вести. Множество комплиментов было произнесено с обеих сторон, прежде чем посетительница удалилась. Аромат ее духов был настолько крепок, что мисс Балстроуд пришлось распахнуть оба окна.
Следующими визитерами были миссис Апджон и ее дочь Джулия.
Миссис Апджон оказалась миловидной моложавой женщиной лет под сорок, светловолосой и веснушчатой. Ввиду особой важности события на голове ее красовалась невообразимой формы шляпа, наглядно демонстрирующая, что миссис Апджон принадлежит к числу женщин, которые шляп обычно не носят.
Джулия была простоватая веснушчатая девочка с добродушным выражением лица.
Предварительные переговоры прошли довольно быстро, и будущую ученицу отправили к мисс Джонсон. Уходя, Джулия воскликнула: «Пока, мамочка! Пожалуйста, будь внимательна, когда зажигаешь новую газовую плитку, ведь меня не будет рядом».
Мисс Балстроуд с улыбкой обернулась к миссис Апджон, но на всякий случай не предложила ей сесть. Ведь вполне вероятно, что несмотря на только что продемонстрированное Джулией благоразумие и чувство юмора, мать попробует объяснить, какое нервное и ранимое существо ее дочь…
— Нет ли чего-нибудь такого, на что бы вы хотели особо обратить наше внимание? — спросила мисс Балстроуд.
Миссис Апджон отвечала бодро:
— Да нет, мне нечего сказать. Джулия совершенно обычный ребенок. Здоровая, спокойная, без всяких фокусов. Я думаю, у нее неплохо работает голова, но все матери думают так о своих дочерях, не правда ли?
— Ну, матери такие разные… — возразила мисс Балстроуд.
— Такое счастье, что она будет здесь учиться! — сказала миссис Апджон. — Платить за нее будет моя тетка, я не могу себе этого позволить. Как бы то ни было, я очень рада. И Джулия тоже.
Она подошла к окну.
— Какой у вас прелестный сад! И какой ухоженный. Вы, должно быть, держите уйму садовников?
Поделиться книгой: