Начало войны
Нельзя сказать, что обстановка на литовско-русской границе накалялась из года в год, поскольку относительно спокойные годы чередовались с напряжёнными. В период перемирия 1509–1511 гг. неоднократно происходили нападения и грабежи. И та и другая сторона заявляла об «убытках». Первым со стороны Литвы приехал в Москву «дворянин Станислав Довгирдов с грамотою о порубежных обидах».[81]
Согласно королевским финансовым записям 1510 г., «в день св. Триниана» (21 мая) в Краков прибыло «первое московитское посольство князя Ивана Семеновича» (Путятина), а через три месяца — второе посольство «князя Бориса» (Микулина), на содержание которых было потрачено 37 флоринов. Московские послы, в свою очередь, привезли жалобы на чинимые со стороны Литвы пограничные «обиды». В начале 1511 г. в Петроков, где проходил сейм, прибыло большое посольство М. Захарьина и В. Долматова в составе 364 человек (в финансовых документах отмечено, что на содержание посольства потрачена большая сумма — 395 флоринов и 15 грошей!).[82] В «Обзоре внешних сношений» Н. Н. Бантыш-Каменского указано, что русские прибыли «изъявить королю неудовольствие» на притеснения «от поляков российским пограничным людям»[83]. На аудиенции у короля со стороны ВКЛ выступил Иван Сапега с аналогичными претензиями, «что государевы люди королевским чинят обиды и убытки великие, и волости, и земли, и воды заседают».
Необходимо отметить, что помимо ведения дипломатических переговоров послу В. Долматову было дано указание съездить к сестре государя, великой княгине Елене (вдове короля и великого князя литовского Александра Казимировича), и завести разговор «о государевых и о своих делах». Ранее Елена неоднократно жаловалась на притеснения со стороны литовских воевод.
Итак, 1509–1511 гг. прошли в пограничных спорах. Вооруженные люди с той и другой стороны нападали на порубежные села, захватывали скот, секли крестьян и уходили на свою территорию. И всё же эти споры не могли стать поводом для нового широкомасштабного конфликта.
Серьёзно обострили русско-литовские отношения известия о подстрекании Сигизмундом крымских татар напасть на южные рубежи России. В мае 1512 г. татарские набеги опустошили российские уезды за р. Окой. Одновременно с этим из Литвы были получены сведения о «безчестьи» литовскими властями сестры государя, великой княгини Елены.
В дипломатических документах объявление войны изложено следующим образом: «Лета 7021, учинилася весть к великому князю Василъю, что Жигимонт король, через свое докончанъе и через крестное целованье, посылал к Минли-Гирею царю, чтоб он государеву землю воевал и с ним на государя стоял; и царевичи де крымские, по его наводу, и на государевы украины приходили; а на другой год итти на государя царю, или детем его, а королю сойтись с ним же. И князь великий, с своею братьею и з бояры, приговорил, что пригож ему, не дожидаясь приходу царева и королева в свою землю, дело делати с королем по зиме. И вышел князь великий с Москвы на Литовскую землю ратью, да послал к королю с складною грамотою подьячего Васюка Всесвятцкого, а в грамоте писал свое имя с титлы, а королево без титлы. А в грамоте писал про обидные всякие дела и о том, что королеве паны безчестье учинили, и людей, и казну, и имение ее поймали, и бесерменства на государеву землю наводят…»[84](выделено мной — А. Л.).
Таким образом, официальным поводом новой вспыхнувшей войны 1512–1522 гг. послужил арест сестры государя Елены Ивановны. Арест происходил в церкви; княгиню хватали за рукава и силой вывели на улицу. Этими действиями был попран закон о неприкосновенности в храме («безчестье учинили»). Сложно сказать, пыталась ли великая княгиня действительно выехать в Бряславль, или всё же бежать в Москву под защиту брата. Е. И. Кашпровский[85] обратил внимание на то, что высылка казны в пограничный город, доклад её дворецкого Войтеха Клочко и выдвижение русской рати М. Ю. Щуки Кутузова, М. С. Воронцова и А. Н. Бутурлина с Великих Лук[86] к Бряславлю свидетельствуют о будто бы готовящемся побеге. Однако это всего лишь догадки исследователя. Решение Елены выехать в Бряславль может объясняться желанием найти защиту в стенах своего замка. Королева писала ранее, что «Жигимонт король ее не во чти и не в береженье держит, да и сила от короля и от панов рад чинитца великая, и городы и волости выпустошили».[87]
В том, что казна Елены была отправлена в её же имение, дворецкий В. Клочко усмотрел признаки подготовки побега, после чего виленский и троцкий воеводы М. Радзивилл и Г. Остикович особо не церемонились и выволокли сестру московского государя из церкви.
Выдвижение русской рати к Бряславлю относится уже к началу боевых действий и могло преследовать цель перехвата казны королевы. Так или иначе, но в этом «безчестии королеве» Василий Иванович нашел серьезный повод пойти войною на обидчика. Наконец, ещё одним поводом для войны были постоянные подстрекания («накупки») крымских царевичей Ахмет-Гирея и Бурнаш-Гирея напасть на южные рубежи России.
Первый поход на Смоленск
По описаниям того времени, крепость была защищена «самим потоком [Днепра], болотами и также человеческими усилиями, укреплениями и дубовыми бревнами, сложенными четверной стеной и наполненными смолистой глиной, и даже лишенной покрытых площадей, рвом и высоким валом обнесена вокруг, так что виднеются только крыши домов. И ни ударами бомбард, ни стенобитными орудиями, ни различными подкопами, ни огнем или серой нельзя их ниспровергнуть, ни взоити на них»[88].
Описание укреплений Смоленска подтверждается «Новым известием о Литве и московитах» («New Zeytung auff Litten vund von den Moskowitter»), составленным в 1513 г.: «…крепость не имела каменной стены, но только была окружена дубовыми загородками, наполненными очень толсто для сопротивления камнями и землею; через эти перегородки не проникло ни одно ядро…»[89]. В псковских летописях замечено, что город имел «твердость стреминами гор и холмов высоких затворенно и стенами велми укреплен».[90]
Позже (в 1517 и 1526 гг.) имперский посол так описывал укрепления города: «Смоленск… имеет на том берегу реки к востоку деревянную крепость, в которой, словно в городе, очень много домов. Эта крепость… укреплена рвами, сверх того, острыми кольями, которые защищают от нападения врага».[91]
Русской артиллерии предстояло испытать себя при осаде крепкой цитадели. Прекрасно осознавая роль огнестрельного оружия в будущей войне, государь велел собрать «с городов пищалники, и на Пскович накинута 1000 пищальников, а псковичем тот рубеж не обычен, и бысть им тяжко велми».[92] Таким образом, Псков в будущий поход выставил максимальное количество воинов с ручными пищалями.
В конце осени 1512 г., с началом «санного пути», когда дороги промерзли, русское войско с большим количеством артиллерии двинулось на Смоленск. Первым к городу шла мобильная дворянская конница с задачей блокировать гарнизон. Длинной вереницей потянулись обозы с посохой и новой артиллерией, а также пехота.
«Наперед своево походу» для блокирования крепости была послана рать И. М. Репни-Оболенского и И. А. Челядина (всего 10 воевод).[93] На северо-западном направлении — в районах Бряславля и Дрисвята — действовали небольшие отряды Ф. Ю. Щуки Кутузова, М. С. Воронцова, А. Н. Бутурлина, В. С. Швих-Одоевского (также 10 воевод). К Холмскому городку выдвинулась рать В. В. Шуйского (5 воевод). К Киеву пошел вассал Василия III Василий Шемячич с новгород-северской дружиной. Этот удар так же, как и поход В. Шуйского, носил вспомогательный, отвлекающий характер. Летописи сообщают, что окрестности упомянутых населенных пунктов подверглись опустошению.[94] В декабре к Смоленску выдвинулся и сам государь с большой ратью. В январе, когда были установлены артиллерийские батареи, началась первая осада Смоленска.
Уже под Смоленском войско Василия Ивановича пополнили военные специалисты, нанятые X. Шляйницем в Европе. На этот раз приказ Сигизмунда, запрещающий пропускать военные отряды, отправляющиеся в «Московию», запоздал. В письме от 21 февраля 1513 г. король отмечал, что европейские пехотинцы-наёмники («pedites stipendiarii») продвигались через Ливонию («versus Livoniam») и беспрепятственно шли к московитам.[95] В «Хронике» М. Стрыйковского говорится не только о пехотинцах: «Глинский Михаил послал немца Шлейница к силезцам, чехам и немцам, которые за деньги очень много всадников и кнехтов наняли и до Москвы через Лифлянты препроводили».[96]
Согласно письму Сигизмунда венгерскому королю, «коварный московит» сильно громил Смоленск, «и сто сорок бомбард непрерывно стреляли»[97]. Количество задействованных орудий, если и преувеличено, то ненамного. «Наряд» из 140 осадных орудий — это артиллерия очень крупного похода, вполне сопоставима с Казанским 1552 г. (150 стволов, не считая «полъных многих») и Смоленским 1632–1634 гг. (156 стволов). Не исключено, что в реальности пушек было намного меньше, поскольку к 1512 г. пушечные избы, еще не преобразованые в единую государственную мануфактуру, Пушечный двор, вряд ли могли подготовить такой колоссальный «наряд».
Навстречу московскому войску не вышла ни одна хоругвь. Король в это время был в Польше, где он и узнал от А. Гаштольда и А. Ходкевича о начале боевых действий. Мероприятия по сбору войска явно запоздали.
«И того же лета приехал под Смоленск к великому князю Василью Ивановичю от Жигимонта короля гонец его Миколай з грамотою, а в грамоте писано о том, чтоб государь людей своих из его земли вывел, и городов не добывал, и меча и огню в его землю не посылал; а учнет так делать, и он, взяв Бога на помочь, хочет о том отпор чинити. А грамота писана с титлы»[98] (выделено мной — А. Л.). Несмотря на то, что грамота московского государя об объявлении войны была написана без надлежащего королевского титула, Сигизмунд предпочёл найти дипломатический компромисс и написал титул московского правителя полностью.
Под городом русские стояли «6 недель», после чего Василий Иванович решил попытать судьбу приступом. Для ночного штурма сформировали команду из пищальников во главе с сотником Хорузой. В псковских летописях этот момент описан следующим образом: «и князь великий дал Хорузе сотнику, псковским пищальником с товарищи, 3 бочки пива да 3 бочки меду». Указание на количество хмельных напитков очень важно для вычисления того, сколько могло человек принимать участие в атаке городских стен. Большая бочка вмещала тогда до 40 ведер (492 л). Следовательно, воинам было выдано по 120 ведер того и другого напитка. Если принимать во внимание, что каждый мог выпить в среднем по литру пива и меда, то Ориентировочные расчеты показывают: на штурм пошло максимум до 1500 пищальников — очевидно, все 1000 псковских и 500 «с городов». Но в тексте определенно говорится, что напились «допьяна», следовательно, если допустить другую пропорцию хмельных напитков (3 л на человека), то реальное число штурмующих может быть снижено всего до 1000 человек.
Рассказы участников того неудачного штурма записаны в Псковской летописи: «И напившися полезоша на приступ ко граду, и иных городов пищальники, а посоха примет понесли, а полезоша в полнощ да и день той маялися из за Днепра реки совсех сторон, и ис туров пушками биша. И много побита пскович, зане же они пьяни полезоша, всяких людей побита много…».[99] «Как нам писали, — позже сообщал Сигизмунд архиепископу Яну Ласскому, — под Смоленском легло более двух тысяч московитов», а «вся их сила разбилась о стойкость крепости», несмотря на то, что штурм «был ночью, когда люди обычно ищут место для отдыха».[100] Данные о потерях, несомненно, являются завышенными, как и то, что во время всей осады «московиты» потеряли якобы 11 000 человек.
В первых днях марта, перед началом весенней распутицы, государь Василий Иванович снял осаду и отступил. Вместе с ним с литовской земли из-под Орши, Полоцка, Витебска и с Киевщины отошли отряды, действовавшие на вспомогательных направлениях. Великий князь Литовский поспешил уведомить венгерского короля Владислава, будто бы «Московит бежал в страхе, узнав о приближении нашего грозного войска».[101] Никакого «грозного войска», шедшего на помощь Смоленску, естественно, не было. Нет никаких сведений о выдвижении «посполитого рушения» и наёмных отрядов навстречу русским. Контрмеры со стороны Литвы явно запоздали.
4 декабря 1512 г., когда русские отряды были уже под Смоленском, с Петрокова к Менгли-Гирею было отправлено посольство в составе Станислава Скиндеры и Яцка Ратомского. Послы везли 15 000 злотых — поминки хану, в соответствии с договором.[102]
К началу 1513 г. со стороны ВКЛ рассматривался вариант привлечения к союзу Ордена. 13 февраля магистр получил первые предварительные известия, «что король польский намерен просить помощи от Ордена против москвитян».[103] Но переговоры с ливонцами так и не состоялись.
Королю было впору учесть ошибки, связанные с медленным сбором денежных средств и созывом посполитого рушения. Смоленск устоял только благодаря своим укреплениям и гарнизону. Однако в деле обеспечения безопасности границ практически ничего не было сделано. Очевидно, в Вильне полагали, что Смоленск всё равно отобьётся от московитов, так как последние не обладали практикой ведения долговременных осад. Единственное достижение, которое было сделано на дипломатическом фронте, — договоренность с Крымом о нападении на южные рубежи России, чтобы отвлечь её главные силы.
Второй поход на Смоленск
Вскоре по возвращении великий князь стал готовиться к следующему походу. Вести о заключенном союзе Литвы и Крыма вынудили русское командование выделить силы для борьбы с последним. К марту на Туле, «береженья для», была сосредоточена рать А. В. Ростовского в составе пяти полков (12 воевод), на рубежи Угры вышла рать М. И. Булгакова-Голицы[104] (6 воевод). Позже из её состава были выделены силы («ис тех воевод послал князь великий в Стародуб») в помощь к своим вассалам — Василию Шемячичу и Василию Стародубскому, которые отбивались от татар.
В русских источниках сведений о нападениях татар в это время нет. Тем не менее 29 июня 1513 г. Сигизмунд поделился новостью с Николаем Каменецким, воеводой краковским, полученной с письмом от воеводы киевского: «армия татар совершила опустошение на территорию врага Московита, около Брянска, Путивля и Стародуба».[105]
Получив сообщения о находящихся на южных рубежах русских войсках, крымский хан пошёл с ордой поживиться в Валахию. Татарская угроза миновала.
Великий государь с главными силами выступил 14 июня в Боровск («пошол с Москвы в Боровеск своево для дела смоленского»), С конца XV столетия этот город являлся местом сосредоточения армий во время походов.[106] От Боровска шли пути как на Литву, так и на Крым.
В сторону Смоленска «наперед себя послал воевод своих, боярина и воеводу своего князя Ивана Михайловича Оболенского Репню, да окольничего своего Андрея Васильевича Сабурова, да иных своих многих воевод со многими людми».[107] Согласно Разрядной книге, 17 июля эта передовая рать из одиннадцати отрядов поместной конницы (11 воевод) и одного отряда служилых татар выдвинулась к литовской границе[108] (табл. 1).
Таблица 1. Командный состав передовой рати И. М. Репин Оболенского | Полк | Воевода |
| Большой полк | боярин князь Иван Михайлович Репня Оболенский |
| Передовой полк | Андрей Васильевич Сабуров |
| Юрий Иванов сын Замятнин; «да с ними с служилыми тотары Гридя Офонасьев сын Дровнин» |
| Правая рука | боярин князь Иван Андреевич Микулинской Лугвица |
| князь Андрей Семенович Мезецкой |
| «да князь Юрьев воевода Ивановича с людьми князь Давыд Данилович Хромой» |
| Левая рука | Михаил Андреевич Плещеев |
| князь Василей Васильевич Чулок Ушатый |
| Сторожевой полк | Петр Семенов сын Романовича Ярославский |
| Федор Микитич Бутурлин |
Рать Репни Оболенского подошла к Смоленску «и оступиша град». Вперед обычно отправляли еще и артиллерию, так что вполне возможно, что в этой группировке еще была и артиллерия. Затем 11 августа выступили главные силы, которые соединились с передовой ратью. В итоге командный состав стал выглядеть следующим образом (табл. 2).
Таблица 2. Командный состав армии под Смоленском | Полк | Воевода |
| Большой полк | Боярин Данила Васильевич Щеня, «да с ним быти боярину князю Ивану Михайловичю Репне Оболенскому» |
| Передовой полк | князь Михаил Львович Глинский |
| окольничий Андрей Васильевич Сабуров |
| Юрий Иванович Замятнин |
| Правая рука | боярин князь Михаил Данилович Щенятев |
| Федор Микитич Бутурлин[109] |
| Левая рука | боярин князь Андрей Иванович Курака Булгаков |
| Михаил Андреевич Плещеев |
| Сторожевой полк | боярин князь Борис Иванович Горбатой |
| Григорий Фомич Иванова Квашнин |
Если сравнить два списка, то получается, что осадная рать Василия Ивановича насчитывала 11 главных воевод и еще 6 «воевод с людми». Формировавшаяся в Великих Луках рать под командованием В. Шуйского (всего 8 воевод) направилась к Полоцку.[110]
Под стенами смоленской цитадели навстречу русским воеводам за городской вал в поле с нагорной стороны вышел сам наместник Юрий Глебович, а также «князи и бояре Смоленский и гетманы жолнырьскые с желныры». Как оказалось, напрасно: в ходе боя «смоленьских людей многих побили, а иных князей, и бояр, и желнырей живых, переимав многих, послали в Боровеск к великому князю».
Артиллерия была обеспечена позициями для стрельбы, а сам город был обложен. 11 сентября перед Смоленском появился государь Василий Иванович, «и граду Смоленску великие скорби и бои пушками и пищалями по многу дни сотвори». Однако обстрел ничего не дал: «и что разобьют днем, а в нощи все зделают».
О второй осаде Смоленска сохранилось весьма тенденциозное сообщение под названием «Новое известие о Литве и Московитах». Анонимный автор, по его признанию, получил письменные сведения от короля «и других знатнейших при дворе лиц».
Согласно донесению, осада, во время которой московит «безпрерывно штурмовал день и ночь», длилась четыре недели и два дня. Перед крепостью было расставлено «до двух тысяч штук пищалей (в немецком тексте: «у 2 tausenth stuk buchen» — А. Л.), больших и малых, чего никогда еще ни один человек не слыхивал. Все это ему отлили итальянцы и немцы, между ними большое орудие, заряжающееся двумя снарядами: одним каменным и одним железным ядром». После осады в крепости якобы нашли 700 ядер.
Позже Сигизмунд Герберштейн упоминал в Москве «очень большую пушку», которая могла разрушить «и свод, и стены ворот»[111] Вероятно, в осаде принимала участие гигантская мортира Паоло да Боссо 1488 г. или же одна из бомбард, отлитых немецкими мастерами в начале XVI в.
Иоасафовская летопись отмечает: «…князь великий пушки повеле уставити и по граду из пушек и пищалей повеле бити по многи дни, и стрельницу Крышевскую разбиша и града Смоленска людем многие скорби нанес»[112] Помимо артиллерийского обстрела, пишет автор донесения, «коварный Московит» использовал и нестандартные способы осады: «он имел более 400 живых кошек, которых с привязанным огнём пустил в крепость, точно также пытался посредством летающих голубей внести огонь в крепость: всё это не помогло»[113] Как известно, последнее средство применяла ещё княгиня Ольга при осаде древлянского Коростеня в 946 г. Скорее всего, это легенда. В отличие от первой осады Смоленска, воеводы не испытывали крепость штурмом — в русских источниках о какой-либо неудачной атаке сведения отсутствуют.
В тексте сообщения мы встречаем завышенную в несколько раз численность «московитов» — 80 000 человек, их колоссальные потери («более 20 000 человек»), огромное число орудий (1000 штук). Автор «известия» неоднократно и сознательно прибегает к гиперболе для того, чтобы показать значение одержанной над врагом победы.
Польско-литовские источники распределяют русские силы следующим образом: большое войско, «более 80 000 человек», стояло под Смоленском, перед Полоцком — 24 000, у Витебска — 8000.[114] Двумя последними отрядами, по сведениям анонимного автора «Нового известия», командовал князь Михаил Глинский. Но разрядные данные этого не подтверждают: ратью, направляемой под Полоцк, как известно, руководили В. В. Шуйский и М. Кислица. Обращает на себя внимание цифра в «80 тысяч», которая является неким «стереотипным стандартом» численности русской армии в польско-литовских источниках.
Помимо этих группировок, есть упоминание о 14 000 московитах под Оршей.[115] Возможно, Глинский возглавлял один из небольших отрядов, посланный либо под Витебск, либо под Оршу.
Все перечисленные сведения о размерах русских войск являются многократно преувеличенными. Так, 8 воевод, действовавших под Полоцком, могли возглавлять рать максимум в 3000 всадников,[116] но никак не в 24 000. О том, что отряды (по-видимому, «загонные») на данных направлениях играли вспомогательную роль, свидетельствует Устюжская летопись: «А в загон (выделено мной — А. Л.) ходили под Оршу, под Мстиславль, под Кричев, под Полотен, полону бесчисленно, а города не възяли ни одного»[117] «Загоном» в разрядах назывались небольшие мобильные отряды, действовавшие на оперативных просторах для разведки либо отвлечения противника.
Как и в первую осаду, Литва не сразу отреагировала на новое нашествие. Сигизмунд Казимирович жаловался, что «Литва ограничена в средствах», «нет времени на сборы войска», «московит воспользовался внезапностью» (?!) и «с неистовством принялся осаждать замки» и проч.[118] Мы видим, что состояние обороны границ ВКЛ было неудовлетворительным: денег на войну не хватает, народное ополчение («посполитое рушение») собирается медленно, дисциплина в войске низкая, крымский союзник, несмотря на договоренность, войну против Василия III не начинает.
Что в это время делает Сигизмунд? Из Польши король прибыл только 27 июня. В Мельнике и Вильно на совещаниях с панами-радой было принято решение нанять «служебных» из 10 000 конницы и 2000 пехоты.[119] Но денег в казне не хватало, удалось нанять лишь четвертую часть от планируемого числа. Среди тех наемников, кого удалось нанять в октябре, были Януш Сверчовский и Якуб Сецигновский со своими отрядами. Через год эти лица примут активное участие в «Великой битве» под Оршей. В сентябре 1513 г. вновь поднимался вопрос о выплате Менгли-Гирею по прежнему договору «15 000 золотых» («anno XV milia florenorum») и открытии со стороны Крыма боевых действий против Василия III.[120]
Для деблокады литовских городов в Вильне начала формироваться армия, которую возглавил князь Константин Острожский. Но ополчение, за исключением Троцкого и Виленского воеводств, собиралось очень медленно. Только в конце сентября литовские войска выступили с Вильны. Противники распускали слухи о мощи своих армий. Так, в армии короля якобы «собралось около 40 тысяч; он имел хорошее войско и отпустил его с Богом в поход, снабдивши (свое войско) хорошим порядком».[121]
Даже в осадной армии Василия Ивановича не могло набраться столько воинов. Такое большое войско мог собрать в благоприятные годы, в пик развития поместной системы, только его сын Иван Васильевич Грозный в Полоцкий поход 1563 г.[122] Вряд ли вообще армия короля была большой — в 1513 г. финансовые средства ещё окончательно не были собраны, наёмников было мало, а хоругви ополчения на войну вышли только с центральных поветов. Шляхта и жители восточных приграничных поветов оборонялась собственными силами.
В актах королевской канцелярии сохранилось письмо епископу Вармскому Фабиану ещё от 20 июня, которое король закончил следующим предложением: «… Ваше Преосвященство, сегодня принесли нам приятную новость, что с помощью Божией воевода Киевский разбил пять тысяч московитов».[123] Итак, Сигизмунд пишет о каком-то крупном военном столкновении, хотя по русским сведениям каких-либо значительных сил в районах приграничья не было ещё почти месяц. Да и польсколитовские войска в июне только-только начали собираться. Скорее всего, имела место какая-то «шкода» одного из небольших отрядов приграничного уезда (возможно, от Василия Шемячича), численность которого была, по обыкновению, на словах увеличена в несколько раз. Вплоть до августа никаких сообщений о стычках в «эпистолах» короля более нет.
Первые серьезные бои с полевыми войсками начались не раньше осени. 4 октября, пишет анонимный автор «Новых известий», «в день святого Франциска московиты были разбиты и прогнаны перед Витебском».[124] В письме Сигизмунда говорится лишь о вылазке: «Литовцы с Витебска в день святого Франциска на рассвете атаковали, пятьсот москов перебилив».[125] Русский отряд был вынужден снять осаду и соединиться с главной армией.
Не втягиваясь в полевые бои с приближающейся армией К. И. Острожского, псковско-новгородская рать, блокировавшая Полоцк, также отступила для соединения с главными силами «октября в 26 день, на Дмитриев день».
Уловка с преувеличением собственных сил и несколько успешных сытчек сделали своё дело. На этот раз настораживающие вести о приближающейся литовской рати побудили государя снять осаду Смоленска. Для организации осады нужны были более крупные силы и средства. В итоге армия вынуждена была отступить.
Несмотря на прекращение боевых действий, мир так и не был заключен, хотя великий князь Литовский отправлял в Москву гонца, но «грамоты приимали у него в набережной полате, а у государя он не был».[126] С посланником от панов-рады было передано также письмо к московским боярам о мирном урегулировании конфликта.[127]
В результате великий князь «наряд весь отослал к Москве, а сам после пошол, погодя мало, не учинив ничтоже». По словам немецкого осведомителя, среди смолян «погибло не много более тысячи человек», а противник якобы потерял «в своих сильных штурмах более 20 000 человек».[128] Однако на самом деле русская армия, несмотря на две неудачные осады, в которых «силы пало с обе стороны», сохранила свои резервы, и уже через три месяца начался готовиться третий поход на Смоленск.
Третий поход на Смоленск
После отступления русских литовцы тут же принялись чинить и укреплять стены и валы своих замков. Казна нашла дополнительные средства на закупку боеприпасов (пороха, свинца, селитры) и крепостных орудий (гаковниц и тарасниц) в Гданьске и Кракове. Хорунжий Михаил Бася с отрядом виленских татар доставил несколько телег в Смоленск. Артиллерийское вооружение города пополнилось 100 пищалями-«гаковницами»[129] и 5000 ядрами к ним.[130] Деревянно-земляные укрепления были существенно подновлены.
Кроме того, опасно было бы вести войну без союзников. Поэтому 2 февраля 1514 г. с крымским ханом Менгли-Гиреем был заключен договор, по которому последний должен был отправить войско на опустошение российских окраин. То ли русские дипломаты опередили литовцев, то ли хан не хотел войны с соседом, но крымский царевич Адрагман выдвинулся к южным рубежам России и… встал с войском в ожидании дальнейших распоряжений от Менгли-Гирея.[131] Тем временем великий князь в третий раз двинулся на Смоленск.
Сигизмунд учёл ошибки предыдущей кампании 1512–1513 гг., когда сбор армии шёл очень медленно. На Петроковском сейме в начале 1514 г. был утвержден набор «служебных» на деньги, которые выделялись казной. Ещё одно постановление, принятое на сейме, касалось строгих мер в отношении уклонистов от военной службы. Вместо Юрия Глебовича на должность смоленского воеводы назначен Юрий Сологуб, ранее (1503–1507 гг.) уже руководивший крепостью. Мера эта, как считали позже, оказалась неправильной — боевого коменданта Смоленска, сумевшего организовать оборону во время двух осад, сменил человек, не имеющий достаточного опыта обороны города. 9 апреля Сологуб на смоленской площади, в присутствии владыки Варсонофия, торжественно обещал «замок Смоленский на себе держати» и «боронити».[133] Текст присяги был утвержден королем и прислан Федором Сапегой.
Несмотря на то, что ещё только начались мероприятия по сбору войска, 31 мая король поспешил уведомить хана Менгли-Гирея о первых успехах литовского оружия. Как стало известно, пишет король, что «великий князь московский люди свои под замок наш Смоленск прислал», то тут же якобы все паны «на конь всели» и на «неприятелеви потягнули». К Орше был отправлен передовой отряд («а наперед отправили есмо некоторую суму войска нашого»), которому удалось разбить передовой отряд «неприятеля нашого московского» численностью якобы в 2000 чел.[134]
Самое интересное, в письме перечисляются имена убитых московских воевод: «Василя Ивановича Шадрина, а Игнатя Салтыкова, а Андрея Ивановича, и инъших многихъ языков поймали». После сражения к Сигизмунду был прислан знатный пленник «на имя Ратая Иванова сына Шираева».[135] Постельничий Ратай Ширяев, командир новгородского отряда, действительно попал в плен. В ходе расспроса (не без применения пытки) Ратай рассказал о переписке Василия Ивановича с ногайскими татарами с целью якобы нападения на Крым. Конечно, крымскому хану имена убитых воевод ничего не говорили — Сигизмунд привел их для иллюстрации значимости победы, не задаваясь вопросом о знатности командиров.
На самом деле успехи передовых королевских отрядов были значительно скромнее. Был разбит один из «загонов», отправленных под Оршу с разведывательной целью. Воеводы, упомянутые в письме, занимали низкий ранг в иерархии (на вторых и третьих местах). Воевода В. И. Шадрин ранее упоминается в полку правой руки на Вошанах, а затем в тульской армии: «В сторожевом полку князь Василей Ондреевич Оболенской да Василей Иванович Шадрин Вельяминов».[136] Игнатий Салтыков не был ни убит, ни пленен — в 1514 г. он действительно числился как второй воевода правой руки в рати, отправленной к Мстиславлю. Но в 1519 г. его имя упомянуто в числе воевод передового полка, шедшего на Витебск.[137] Андрей Иванович (Булгаков) также не был убит, ибо спустя три месяца принимает участие в битве под Оршей, где ему чудом удалось избежать плена. Либо Сигизмунду принесли ложные сведения о гибели воевод, либо он сознательно приувеличил, просто обозначив, как убитых, имена известных по разведсводкам воевод.
О стычках у Орши неясно до конца. Из послания Сигизмунда Менгли-Гирею следует, что «наперед отправили есмо некоторую суму войска нашего, который ж люди наши на Ръши (Орши — А. Л.) положилися». Но какие подразделения участвовали в боевых действиях — «почты» литовских панов, отправленные после совещания с сенаторами 23 мая, или же наёмники? Среди «Томицианских» бумаг сохранилось письмо Перемышльского епископа, написанное между 12 и 23 апреля, в котором говорится о планах направить к Смоленску отряд «служебных» под командованием Спергальдта. Если Спергальдту не удастся пробиться в город, писалось в послании, он должен будет засесть в Орше и оттуда делать вылазки на врага.[139] Во второй половине мая наёмники уже были под Оршей. Никаких других крупных военных отрядов в это время там не было. Таким образом, русский отряд разбили наёмники, только что прибывшие к месту службы. Сам по себе этот факт не вызвал бы большого удивления, если бы не одно обстоятельство: в документах упоминается «Спергальдт с пехотой» («cum peditibus suis Spergalldt»), т. е. говорится только о пеших воинах! Сложно понять, каким образом пехотинцам-«драбам» удалось нанести ощутимые потери конным подразделениям. Возможно, в лесистой местности близ Орши была сделана засада, либо же беспечных всадников захватили в одной из деревень.
Удивляет также оперативность подопечных Якоба Спергальдта. 2033 «жолнера» 29 апреля получили жалование в Кракове,[140] и меньше чем через месяц первые роты пехотинцев уже подошли к Орше. Под городом в ходе непродолжительного боя русские ретировались, а захваченные пленные рассказали о своих командирах, которые в посланиях Сигимунда превратились в убитых.
В письме С. Ходасевичу от 26 июля Сигизмунд пишет о еще одной победе: «Князь Мстиславский выиграл славную победу, разбив и тенив более трех тысяч московитов, напавших на его владения».[141] Опять же сомнительной выглядит победа над 3000 московитов роты «служебных» и несколько сотен обороняющихся жителей Мстиславля. В актах Литовской Метрики есть жалованная королевская грамота Мстиславскому князю Михаилу Ивановичу Жеславскому, датированная 29 декабря 1514 г. В ней нигде не упомянута в качестве заслуги победа над «московитами». Наоборот, говорится о том, что «бояре его и люди мстиславскии ему к обороне помочи бытии не хотели».[142]
Анализируя «Томицианские акты» и акты Литовской Метрики, можно заметить интересную деталь: Сигизмунд постоянно уверяет своих адресатов в том, что его армия вот-вот соберется, что посланы передовые полки, которые уже добились ряда значительных успехов, и что в ближайшее время ожидается деблокирующий смоленскую крепость удар. Явный политический окрас таких посланий вынуждает историка постоянно перепроверять содержащуюся в письмах информацию. Мы видим типичное бахвальство в ситуации, когда обороноспособность ВКЛ оставляла желать лучшего. Московские войска безнаказанно осаждают Смоленск, их отряды хозяйничают у Друцка, Минска, Борисова, Орши и Мстиславля. Тем не менее, небольшие стычки с русскими «загонами» возводятся в ранг значительных военных достижений.
Наиболее реально в литовских источниках изложены результаты рейда отряда В. А. Полубенского, который, согласно донесениям, разбил отряд московитов в 300 человек, захватив при этом 30 пленных.[143] Бой произошел не ранее 10 июня — именно тогда был сформирован и отправлен в район боевых действий отряд Полубенского из 315 «коней».[144] Победы в небольших стычках были, по сути, «комариными укусами» и, естественно, не могли воспрепятствовать движению главных сил русских.
В середине апреля со стен крепости жители и гарнизон вновь увидели передовые части русской армии. Первым к стенам крепости подошёл Передовой полк под командованием князя Михаила Глинского. О численности его отряда сохранилось два иностранных свидетельства; разрядная книга позволяет уточнить командный состав его полка:
Письмо П. Томицкого, апрель 1514 г.
«Тогда же пришел князь Михаил с тысячей всадников, с коими встал под Смоленском» [145]
Письмо мемельского командора, 3 сентября 1514 г.
«А герцог Михаил рано утром, 2-го дня от св. Петра, с отрядом, насчитывавшим тысячу коней, пришел к месту осады» [146]
Разрядная книга 1475–1605 гг.
«В передовом полку бояре князь Михайло Львович Глинский да князь Михайло Васильевич Кислой Горбатой, да Ондрей Васильевич Сабуров» [147]
На каждого воеводу передового полка приходилось, таким образом, в среднем по 330 всадников. Естественно, Глинский не мог с такими незначительными силами осадить город — были перерезаны сообщения, а с осажденными начались переговоры, ибо князя в городе хорошо знали.
Вслед за Глинским к городу подошли более крупные части под командованием «князя Бориса Ивановича Горбатова да князя Михаила Васильевича Кислова Горбатова да боярина и конюшева Ивана Ондреевича Челяднина. Они же, пригиед, град оступили».[148] Дата полного обложения крепости устанавливается по сообщению королевской окружной грамоты: «люди неприятеля нашого Московского, пришедши под замок наш Смоленьск, по святом Николе о тыждень, замок наш облегли».[149] Т. е. Смоленск был окружен 22 мая (день св. Николая)
Когда все полки собрались под Смоленском, в военной канцелярии великого князя был составлен разряд («А под Смоленским были бояре и воеводы в смоленское взятье по полком») (табл. З).
Таблица 3. Состав осадной армии в 1514 г. | Большой полк | Боярин и воевода князь Данила Васильевич Шеня |
| Боярин Иван Андреевич Челяднин |
| Передовой полк | Боярин князь Михаил Львович Глинский |
| Князь Михайло Васильевич Кислой Горбатый |
| Андрей Васильевич Сабуров |
| Полк Правой руки | Боярин князь Михайло Данилович Щенятьев, Боярин князь Никита Васильевич Оболенский Хромой |
| Князь Иван Федорович Бородатой Хромой. |
| Полк Левой руки | Боярин князь Андрей Иванович Булгаков |
| Князь Иван Иванович Щетина Стрига Оболенский. |
| Сторожевой полк | Боярин князь Борис Иванович Горбатый |
| Дмитрий Васильевич Китаев |
О том, что в разряде указан состав именно главной группировки, свидетельствует высокий местнический ранг воевод: из 12 командиров соединений было 7 бояр.
Для усиления осадной армии в Туле воеводам велено сформировать ещё один корпус: «А с Тулы князь великий велел ититъ за собою к Смоленску воеводам князю Ивану Михайловичю Баратынскому да князю Ивану Семейке князь Семенову сыну Романовича Ерославского, да Ондрею Микитичю Бутурлину, да Григорью Фомичю Иванова Квашнину. Да с Тулы же велел государь за собою ититъ в головах писменых з детьми боярскими з городовыми князю Василью князю Ондрееву сыну Нохтеву да князю Александру князь Федорову сыну Сицкому, да Ивану Ондрееву сыну Шереметеву, да Ивану Васильеву сыну Сабакину; а съезжать велел им себя в Дорогобуже».[150]
На этот раз с осадой крупной крепости было решено покончить раз и навсегда. Но хотя под Смоленск были стянуты большие силы и средства, всё же часть войск решено оставить на Туле (10 воевод в 5 полках) и на Угре (3 воеводы)[151] во избежании татарской угрозы.
На второстепенное направление — под Оршу — из Великих Лук 7 июня направилась новгородско-псковская рать боярина и воеводы В. В. Шуйского (10 воевод, 5 полков), но до цели он так и не дошел — уже под Смоленском произошли переформирование корпуса и перемена воевод. Именно здесь, на основе великолуцкой рати, был сформирован направляемый к Орше корпус М. И. Булгакова-Голицы, который позже примет участие в битве 8 сентября 1514 г.
С армией на Смоленск двинулась и прибыла артиллерия. Её сопровождали европейские специалисты огнестрельного дела. «Московит, — написано в одном из донесений, — имея большую силу, двинулся к Смоленску, и для осады замка послал пушки (Buchsen), чтобы отчаянно бить по нему…».[152] Под руководством иностранных инженеров были возведены артиллерийские батареи, с которых начался обстрел крепости. Сам великий князь для руководства осадой выехал из Москвы 8 июня.
После продолжительной осады гарнизон и жители решили сдать крепость. Дату капитуляции источники называют разную — то 30, то 31 июля. С. Гурский отмечал, что защитники открыли ворота «XXX die Julii, anno Christi MDXIV», т. е. 30 июля 1514 г.[153]
Почему же пал Смоленск? Надо сказать, что на этот вопрос еще современники не дали однозначного ответа.
