Вещий сон

— Не нас, а только тебя, Вениамин, — сказал Петр Петрович. — Прибытие «Кривого Серпантина» снималось видеокамерой, поэтому на пленке зафиксирована субмарина и ты крупным планом. «Серпантина» на пленке нет, меня, естественно, тоже. Твои фотографии имеются у каждого оперативника, а мой фоторобот похож на кого угодно, только не на меня. Так что ты зря обо мне беспокоишься, Вениамин.

Петр Петрович снова подошел к зеркалу и гордо поднял голову — государственный муж да и только.

— А как же я? — заволновался Редькин. — Уничтожь видеофильм, фотографии. Я желаю этого.

— А что делать с этим? — Петр Петрович постучал себя по голове. — У них профессиональная память на внешность.

— Сотри, — сказал Редькин.

— Этично ли? — засомневался Петр Петрович.

В этот момент дверь распахнулась и в гостиную стремительно вошел человек в черном кожаном плаще и черной шляпе, отбрасывающей на лицо густую тень.

— Ничего не выйдет, господа, — сказал он противным гнусавым голосом, на сей раз без акцента.

Последовавшие вслед за этим события не отложились в редькинском сознании, так как произошли слишком быстро. Он лишь увидел результат: «Кривой Серпантин» исчез, всё в комнате, затянутой сизым дымом, оказалось перевернутым, а Петр Петрович переместился от зеркала к противоположной стене и озабоченно разглядывал прожженный рукав.

— Мда, — пробормотал Петр Петрович наконец. — Недооценил, недооценил.

Вслед за чем щелкнул пальцами — на нем появился новый костюм. Одновременно с этим в гостиной восстановился прежний порядок, а дым рассеялся.

— Как он сюда попал? — озадаченно спросил Редькин, — Мы же в другом пространстве. Или нет?

— В другом, — ответил Петр Петрович. — Он не человек, видишь ли.

— Это что же творится-то? — возмутился Редькин. — Он не человек, ты не человек. А эти, которые за мной охотятся, может, тоже не люди?

— Люди, — сказал Петр Петрович. — Просто у них такая работа: ловить, выкручивать руки и запугивать.

— Вот я и говорю: сотри ты у них из памяти все, что касается меня, — предложил Редькин. — Им же работы меньше.

— Это неэтично, — произнес Петр Петрович на сей раз твердо. — Я могу морочить голову, но уподобляться Создателю — нет, не имею права. Мораль шулундюев…

— Тьфу на твою мораль, — разозлился Редькин. — Сам меня подставил…

Он замолчал, озаренный внезапной мыслью, затем сказал:

— Давай его сдадим. Что он тут между людьми трется? Глядишь, от меня отстанут. Говоришь, тебя не помнят? Вот ты и сдай.

— Сложно, — с сомнением произнес Петр Петрович. — Разумеется, он не шулундюй, но в пространствах ориентируется недурно.

— Но ты же сильнее, — подзадорил Редькин.

— Ладно, — сказал Петр Петрович. — Подсунем им такого «Серпантина», что сам Ломброзо не отличит.

Глава 7

Утром во время редькинского завтрака (куриные котлетки с картофельным пюре, омлет, бутерброды с красной икрой, какао) Петр Петрович щелчком пальцев сотворил «Кривого Серпантина». «Знаменитый шпион» хищно озирался, прятал голову в воротник, сдвигал шляпу на нос, прикрывал лицо то правой, то левой рукой, короче, суетился как шестерка.

— Не верю, — сказал Редькин, набивая рот горячим омлетом.

Петр Петрович снова щелкнул.

«Кривой Серпантин» еще больше втянул голову в плечи и начал позыркивать из-за воротника блестящими глазами.

— Козел какой-то, а не шпион, — заметил Редькин, — Ну, ты веди его, гада, куда надо, а я поскакал на работу.

— Нет, пойдем вместе, — возразил Петр Петрович.

— Дудки, — сказал Редькин. — Сам расхлебывай. Заостри на том, что Вениамин Редькин с детства ненавидел шпионов, особенно «Кривого Серпантина».

— Ладно, — согласился Петр Петрович. — Заострю.

И превратился в хмурого сутуловатого замухрышку, что очень не понравилось Редькину, так как в замухрышке он узнал самого себя.

— Возражаю, — заявил Редькин. — Категорически.

— Нормально, Веня, — успокоил его лже-Редькин. — Я дам такие показания, что они от нас на всю жизнь отстанут…

Выслушав вполуха лже-Редькина, сидевший на вахте лейтенант доложил в телефонную трубку:

— Товарищ капитан, тут какой-то Редькин с пойманным шпионом… Куда?.. Есть.

Положив трубку, он сказал:

— А ну, кыш отсюда.

— Вы не поняли, — возразил лже-Редькин. — Моя фамилия Редькин, шпиона зовут «Кривой Серпантин». Позвоните полковнику Серикову, он в курсе.

— Что, сам поймал? — усмехнулся лейтенант, но, посмотрев на шпиона, вздохнул и набрал номер.

— Товарищ полковник, здесь Редькин с «Кривым Серпантином»… Первый тощий, примет не имеет, второй в черном кожаном плаще, лица не разгляжу… Понял, товарищ полковник.

Он зажал трубку ладонью и спросил:

— Где поймали шпиона?

— На крыше, — ответил лже-Редькин. — Во время фотосъемки закрытого объекта.

— Говорит, на крыше, товарищ полковник, — доложил лейтенант. — Есть. Товарищ полковник интересуется: вы уверены, что это «Кривой Серпантин»?

Петр Петрович, он же лже-Редькин, слышал, что из трубки идут частые гудки, но, не моргнув глазом, продолжал отвечать на глупые вопросы блефующего лейтенанта. Минуты через три подоспели люди в штатском и молча заломили лже-Редькину и лже-шпиону руки. Лже-шпион, потеряв равновесие, повалился на пол, увлекая за собой схвативших его людей. Один из оперативников почему-то оказался под ним. Лже-Редькина в это время держали двое, от их могучего напора он скрючился до такой степени, что уткнулся носом в колени.

Оперативник с помощью сослуживцев выкарабкался из-под лже-шпиона, пнул его ногой в кожаный бок и ушиб ногу.

— Жилистый гад, — прошипел он.

— Вот и я говорю: как это такой мозгляк смог поймать такого амбала? — сказал лейтенант, вешая ненужную трубку…

Лже-Редькина и лже-шпиона, у которых, как водится, на глазах были плотные повязки, провели в уже знакомое нам помещение с выложенными белым кафелем стенами. По дороге сопровождающие сделали им по три подножки и отвесили по паре обидных лещей. В помещении повязки с глаз сняли.

— Ara, попались, — сказал сидевший в зубоврачебном кресле спиной к вошедшим седоватый человек. — Давненько я за тобой, «Кривой Серпантин», гоняюсь. Даже постарел малость.

Он хохотнул, после чего строго спросил:

— А ты, Редькин, каким образом в прошлый раз отсюда улизнул? Кашпировского начитался?

— Кашпировского, — смиренно подтвердил лже-Редькин, — Кашпировского, товарищ полковник.

— Ты меня знаешь? — притворно удивился седой.

— Нет, не знаю, — ответил лже-Редькин. — Откуда ж мне знать? Я и этого-то, шпиона, знать не знаю.

— Врешь — знаешь, — укорил седой. — Зачем же ты его тогда поймал, если не знаешь, что он шпион?

— Иду я по крыше, а он фотографирует, — объяснил лже-Редькин. — И не просто фотографирует, а как-то исподтишка. Гляжу, а он закрытый объект по производству спецбоеприпасов фотографирует. Тогда я его цоп.

— Цоп, — усмехнулся седой, — И за что же ты его цоп?

— А я его как-то сразу за всё — цоп, — сказал лже-Редькин. — Откуда только силы взялись? Он же вон какой, паразит, здоровый.

— Жилистый, — подтвердил оперативник, побывавший под лжешпионом.

Седой вдруг смачно шлепнул ладонью по подлокотнику и рявкнул:

— Ты мне зубы не заговаривай, сморчок. Этого шельмеца десять разведок ловят — и никак. А он, видите ли, идет по крыше и цоп обученного агента, который один роты стоит. Где врать научился?

— В школе, — пролепетал лже-Редькин. — А потом в институте.

— Как узнал, что он «Кривой Серпантин»? — отрывисто спросил седой.

— Сам признался, — промямлил лже-Редькин. — Когда я его скрутил, он сразу сказал: «Я — „Кривой Серпантин“. Чистосердечное признание сделаю только полковнику Серикову, остальным шиш». Отпустите меня, товарищ полковник, я ведь вам привел шпиона.

— Что-то тут не то, — пробормотал седой и приказал. — Нефедьев, готовь инструменты…

Глава 8

Редькин еле дождался конца рабочей смены.

Петр Петрович сидел в своем любимом кресле и быстро листал толстенную книгу — изучал свод законов.

— Когда древние шулундюи разработали самый первый шулундюйский закон, а это был закон о наказании за занятие астрономией, то он был коряв, — произнес Петр Петрович, едва Редькин возник в дверях. — Но по сравнению с вашими тот закон — вершина мысли, перл.

— Плевать мне на эти законы, — сказал Редькин. — Сдал «Серпантина»?

— «Серпантин» сидит в одной камере, твой дубль в другой, — буднично ответил Петр Петрович. — Оба дубля запрограммированы на чистосердечное раскаяние и дачу показаний. «Серпантина» ждет вышка, тебя через трое суток выпустят.

— Все не по-людски, — разозлился Редькин. — Поди теперь докажи, что ты не верблюд.

— Так вышло, Вениамин, — миролюбиво сказал Петр Петрович. — Три дня дома посидишь.

— Дома, посидишь, — передразнил Редькин. — А кого с работы попрут? Дядю Васю?

— Не попрут, — Петр Петрович сотворил огромный желтый банан, — На-ка вот съешь и успокойся.

— Покупаешь? — спросил Редькин, — На инстинкты давишь? Нашел мартышку.

Но банан съел, после чего и впрямь успокоился.

Петр Петрович в двух словак объяснил, что страшно не любит уколов и пыток, и как только дело дошло до шприца и варварских пыточных инструментов, он предпочел оставить вместо себя редькинского двойника, которому все равно что с ним делают: гладят по голове или дергают за волосы. Где надо он будет исправно орать «Ой, больно», но лишнего не скажет, так что беспокоиться не о чем.

Однако не это главное. Главное заключается в том, что от полковника Серикова Петр Петрович прямиком направился к мэру, где выяснилось, что вакантно место найденовского пресс-секретаря, а посему в отделе кадров «Росмыла» лежит редькинское заявление об увольнении в связи с переходом на работу в городскую мэрию.

— Не потяну, — засомневался Редькин.

— Поможем, — уверил его Петр Петрович. — Зайца учат папиросы курить, а ты все же человек.

Редькин согласился с этим умозаключением, но усомнился в том, что бывшего арестанта возьмут на такую престижную работу.

— А это на что? — Петр Петрович похлопал по ладони пухлым сводом законов. — Ты — жертва насилия и произвола, узник совести. Ты исполнил свой гражданский долг — поймал шпиона и привел его в органы правосудия. И что ты за это получил? Благодарность? Не-ет. Ты получил специальный укол в мягкое место, после которого должен был оклеветать себя. Но и тут не вышло. Ты оказался выше укола и говорил правду, правду и только правду. Ты — герой и твое место в пресс-секретарях…

Впереди у Редькина было три дня свободы. Можно было спать сколько влезет, смотреть телевизор сколько вздумается, есть когда захочется. Ковыряться в железяках, чем он так любил заниматься до встречи с Найденовым, что-то не тянуло. Да и зачем? Рыться на свалках и помойках в поисках нужной детали, отмывать ее от жирных отбросов, подтачивать, наваривать, расклепывать, подгонять — ради того, чтобы, в конце концов, собрать кургузый, чадящий, оглушительно стреляющий мотороллер, который к тому же полдороги придется тащить на собственном горбу? Удовольствие сомнительное, особенно если учесть, что Петр Петрович одним левым мизинцем может сотворить роллс-ройс, кадиллак и даже лучший в мире автомобиль «Запорожец».

Да, что там роллс-ройсы, зачем они, когда Петр Петрович может запросто устроить вояж в любую точку Земли?

— А не катануть ли нам, Петр Петрович, куда-нибудь в Индонезию? — предложил Редькин, усаживаясь на диван. — Или куда-нибудь в Голландию, сыру пожевать голландского?

— В Австралию не желаете? — отозвался Петр Петрович. — Кенгуру отведать по-австралийски? Ты-то в КПЗ сидишь, а мне завтра к 9.00 на работу.

— А без тебя ехать опасно, — продолжал рассуждать Редькин. — А здесь сидеть — с тоски помрешь. Ты вот что, Петр Петрович, сделай так, что если вдруг запахнет жареным, то чтобы я сразу же очутился на этом диване.

— Хорошо, — согласился Петр Петрович. — Прямо сейчас? Куда послать?

— Завтра пошлешь, — сказал Редькин, разваливаясь на диване. — А сейчас желаю рябчиков с ананасами да чавычи малосольной в баночке. И квасу с хреном.

— Сочетание, однако, — прокомментировал Петр Петрович, но заказ выполнил безукоризненно.

Глава. 9

Пока Редькин путешествовал по странам и континентам, Петр Петрович проявлял себя на деловом поприще. Работал он без перерыва на обед, и к концу рабочего дня, который у государственных служащих, как известно, не регламентирован, запустил в производство все документы, переданные утром секретаршей, решил вопросы 153-х посетителей, ответил на 699 телефонных звонков и лично проконтролировал, чтобы бабушке Пелагее Митрофановне выдали в кассе пенсию, которую старушка с нетерпением ожидала три года…

Зашедший на огонек мэр, известный своей нечеловеческой трудоспособностью, с одобрением сказал:

— Мне доложили, что вы тут пашете, как трактор.

Увидев на столе кипу заявлений от граждан, испещренных резолюциями Найденова, он удивился:

— Вы что же, всех этих посетителей приняли? Ну, знаете, батенька, нет слов.