Помоги проекту - поделись книгой:
Первые рабы сахара
Сахар и рабство шли рука об руку. Без рабов не было бы сахарной индустрии, без сахара не было бы столько рабов. С другой стороны, рабство существовало задолго до того, как появился сахар. Сегодня часто представляют себе рабство как исключительно американский и карибский феномен, но рабов использовали на сахарных полях Кипра и Крита в XIV в. еще до того, как эпидемия чумы выкосила местную рабочую силу. Это были захваченные во время войны в плен греки, болгары и турки, а также татары. Старые марокканские топонимы, сохранившиеся до наших дней, позволяют ученым считать, что, вероятно, и там, в сахарной индустрии использовали рабский труд уже около 1400 г.
В древности рабство было обычной участью побежденных, что подтверждает судьба евреев, угнанных Навуходоносором. Видимо, рабы были на территории современной Ливии около 6000 г. до н.э., и достоверно известно, что они были в Древнем Египте. В первом своде законов вавилонского царя Хаммурапи был особый пункт, согласно которому любой, кто помог рабу бежать или укрыл беглого раба, подлежал смертной казни.
Вершина нашей западной цивилизации — Афины времен Сократа, Платона и Аристотеля (около 450 г. до н.э.) могли существовать только благодаря множеству рабов, позволявших гражданам посвящать свое время наукам и размышлениям. В Афинах времен Перикла, по-видимому, две трети городского населения составляли различные категории рабов. В первой книге своей «Политики» Аристотель говорит: «Таким образом, очевидно, что некоторые люди свободны по природе, а другие являются рабами, и для этих последних рабство целесообразно и справедливо». В другом месте Аристотель объясняет своим читателям, что бык — это раб бедняка, и в целом он относится к рабству как к естественному феномену.
Римляне тоже зависели от рабов, в огромном количестве пригнанных в Рим из победоносных походов, а также в небольших количествах согнанных с соседних земель. Во времена расцвета Рима, с 50 г. до н.э. до 150 г., в город и империю каждый год пригоняли примерно полмиллиона рабов. А почему бы и нет? Римляне восхищались образованностью греков и следовали их наставлениям, а позже европейцы следовали примеру римлян, рабски им уподобляясь. Когда римляне критиковали рабство, они имели в виду только примеры особенно жестокого обращения с некоторыми рабами, а не институт рабства как таковой. Раз сам великий Аристотель сказал, что рабство — это нормально, значит, вопрос закрыт.
В то время как рабы последнего тысячелетия в основном были африканского происхождения, черные рабы во времена Рима были в меньшинстве, хотя один из них и изображен на мозаике в Помпее. Изображения черных рабов встречаются также на греческих вазах.
Ислам признает пророков Ветхого Завета. Мусульмане, как евреи и христиане, знают, что Хам видел наготу опьяненного Ноя и за это был проклят. В христианской и мусульманской традициях потомки Хама стали черными, и им, хамитам, суждено рабство, во всяком случае так заявляли рабовладельцы. То, что отвечало воле и христианского Бога, и Аллаха и к тому же было прибыльным, уже невозможно было остановить.
Возвышение христианства мало что изменило для рабов, несмотря даже на то, что церковь мягко поощряла манумиссии, т.е. предоставление рабам вольной. Папа Лев Великий в 443 г. провозгласил, что ни один раб не может стать священником. Единственным послаблением был закон 417 г., согласно которому, если еврей приобретал раба мужского пола и заставлял его пройти процедуру обрезания, раб после этого считался свободным. Это указывает на то, что предубеждение против евреев было сильнее предубеждения против рабов.
Рабство оставалось нормой в Европе в Средневековье, но к концу первого тысячелетия наемные работники постепенно вытеснили рабов в большинстве стран Северной Европы. «Книга Страшного суда» в 1086 г. зафиксировала 25 000 рабов в Англии, но к 1200 г. они исчезли, возможно, потому, что усовершенствованные сельскохозяйственные инструменты и способы производства были более продуктивны в руках наемных работников.
Если бы не растущий рынок сахара, рабство могло исчезнуть, но в Средиземноморье в XIV и XV вв. оно оставалось обычным делом. Мусульмане, христиане, евреи и язычники совершали набеги друг на друга и захватывали рабов, где только могли. Казалось, что это какое-то благоволящее божество создало другие народы для того, чтобы людям не приходилось превращать в рабов себе подобных. Африканцы, естественно, были честной добычей для всех.
Вскоре рабы перестали быть побочным продуктом войны, рейды стали устраиваться специально для их захвата. Мусульмане, в частности, захватывали очень много рабов среди язычников-славян, отсюда и произошло английское слово slave, «раб». Рабов-славян продавали по всему Средиземноморью до тех пор, пока мусульмане не взяли Константинополь в 1453 г., что практически закрыло этот рынок для Европы. Впрочем, это не имело большого значения, потому что на другом конце Средиземного моря португальцы уже осмелились выходить в Атлантический океан вдоль африканского побережья, возвращаясь домой с черными рабами.
Рабы из Гвинеи начали продаваться в Европе примерно с 1250 г., доставляемые по суше к берегам Средиземного моря торговцами-маврами. В то же время португальцы продвигались на запад. В 1320 г. генуэзский мореплаватель Ланцаротто Малочелло открыл Канарские острова, известные древним как Геспериды, или Блаженные острова. Жителям этих вновь открытых островов не повезло, многие из них были немедленно превращены в рабов.
В начале 1400-х гг. африканские рабы стали привычны по всему Средиземноморью, хотя их чаще использовали в качестве домашних слуг, а не в сельском хозяйстве или промышленности. Положение вскоре изменилось. Европейская экспансия продолжалась, и когда в 1415 г. пал марокканский порт Сеута, португальцы получили больше информации об Африке из первых рук, от сухопутных торговцев, путешествовавших далеко на юг.
Первый инцидент с участием рабов в эту эпоху произошел, когда португальцы в 1425 г. захватили марокканский корабль с 53 черными мужчинами и 3 черными женщинами на борту, все они были из Гвинеи. Их освободили от мучительного рабства у мавров и продали в доброжелательное рабство у христиан, с большой прибылью для освободителей. Как счастливы должны были быть эти португальцы, одновременно пополнив карманы и выполнив христианский долг! К сожалению, подобные счастливые случаи, религиозно и экономически выгодные, происходили редко.
Не так странно то, что рабы прибывали из Африки на португальских кораблях, как то, что европейцам потребовалось так много времени, чтобы проложить путь вокруг берегов Африки. Впервые морское путешествие вокруг Африки было проделано еще до смерти Геродота в 425 г. до н.э., поскольку он рассказывает нам об этом в четвертой книге своей «Истории», хотя и делает оговорку:
«Эти люди заявили, сам я этому не верю, хотя другие могут и поверить, что они, отплыв в сторону запада, обошли вокруг южной оконечности Ливии, и солнце было справа от них, т.е. к северу. Так мы впервые узнали, что Ливия окружена морем…»
Ливией во времена Геродота называли весь Африканский континент и полагали, что везде южнее Асуана, на Ниле, в середине лета в полдень солнце будет находиться на севере. И если позже читатели Геродота вслед за ним отрицали историю плавания вокруг Африки, то только потому, что не верили самим свидетельствам. Как бы то ни было, безопасным пределом для путешествий португальцы считали мыс Буждур, южнее Канарских островов и почти в тропике Рака. Считалось, что дальше белые моряки становятся черными (что и случилось с местным населением), и в этих водах встречаются монстры, жидкий огонь и змеи. Возможно, те, кто там уже побывал, распространили этот слух, чтобы отпугнуть остальных.
Антон Гонсалвеш был одним из двух капитанов, которые плавали в 1441 г. до Кабо Бранко (Белый мыс, или Рас-Нуадибу), что на пять градусов южнее мыса Буждур и глубоко в тропиках. Привезя ко двору принца Генриха Португальского 12 черных африканцев, он следовал древнему обычаю, существовавшему как минимум со времен римлян, проводивших пленников парадом перед глазами императора. Этой традиции отдал долг и Колумб, доставив в Испанию индейцев-араваков, а также англичане, привезшие Покахонтас на встречу с королем Яковом I, двух австралийских аборигенов Беннелонга и Яммераванни в Лондон на встречу с Георгом III и позже Джемми Баттона на встречу с еще одним королем.
Один из пленников Гонсалвеша говорил по-арабски и выторговал себе свободу в обмен на помощь в захвате новых рабов. В 1442 г. Гонсалвеш привез еще 10 пленников, а в 1443 г. Нуно Тристан захватил 14 человек, плывших в каноэ. Позже он увеличил их число до 29, основа для нового витка работорговли была готова. 8 августа 1444 г. таможенный офицер по имени Лансароте де Фрейташ и его люди высадились недалеко от Лагоса с 235 африканскими рабами, захваченными во время набега на территорию современной Мавритании.
В 1351 г. на карте появились Азорские острова. Португальцы объявили их своими владениями в 1431 г. и колонизировали в 1445 г., как раз вовремя для того, чтобы начать снимать сливки с нового вида торговли — африканскими рабами. В течение нескольких лет около 1000 рабов были перевезены на Азоры и Мадейру, чтобы возделывать сахарный тростник. Таким образом, союз сахара и рабства был заключен не в Индиях, а в Атлантическом океане.
Импорт рабов в Новый Свет начинался медленно. Декрет 1501 г. запрещал перевозить в Индии рабов, рожденных в Испании. Запрет распространялся также на евреев, мавров и «новых христиан» (крещеных евреев). Тем не менее в 1502 г. там появился первый черный раб, а в 1504 г. были привезены пять белых (мусульман). Они были привезены не для работы на полях, а для того, чтобы добывать золото на испанских приисках.
Губернатор Эспаньолы Николас де Овандо был против завоза рабов из-за океана. Основанием для этого была вовсе не забота о ближних; скорее, то, что эти неблагодарные платили своим хозяевам за усилия по их транспортировке тем, что пользовались любым шансом для побега. Хуже того, они подстрекали местных рабов делать то же самое. Они вносят смуту, и их не должно быть здесь, заявлял губернатор.
В 1510 г. на Эспаньоле было всего 25 000 карибов, все еще пригодных для работ, и поэтому около 250 африканцев, в основном, конечно, африканцы из Европы, были отправлены для работ на золотых приисках. В донесении, поступившем в следующем году испанскому королю, утверждалось, что работа одного африканца стоила работы четырех индейцев, а также добавлялось, что многие африканцы были уже привычны к лошадям в отличие от индейцев. С каждого привезенного африканца взимался налог в два дуката, что делало работорговлю прибыльной для испанской короны.
Около 1519 г. у братьев иеронимитов на Эспаньоле возникли проблемы. Большинство их рабов-индейцев умерло, добывая золото или от болезней, а остававшихся было недостаточно для необходимой работы. Они просили о свободном ввозе африканских рабов, и это позволение было вскоре даровано, открыв для всех возможность импортировать африканцев в Новый Свет.
Вначале число африканских рабов было мало. На юге первый корабль с черными рабами прибыл в Бразилию только в 1538 г., примерно в то же время, когда бразильский сахар стал поступать на европейские рынки. Перспективы обогащения в Новом Свете были очевидны всем, но другим народам потребовалось некоторое время на то, чтобы понять, как лучше получить свою долю.
Возьмите галлон кларета или белого вина, добавьте четыре унции имбиря, полторы унции мускатного ореха, гвоздики четверть, сахара четыре фунта; настаивайте в котле как минимум 12 часов, затем перелейте в специально изготовленный для этого чистый бурдюк, так чтобы вино, не спеша, впитало в себя специи.
4. Англичане и сахарный бизнес
Испания и Португалия были первыми странами, начавшими серьезное исследование новых земель за пределами Европы, и первыми, всерьез заявившими на них свои права. После 1493 г. их претензии подкрепились Тордесильясским договором, а Португалия безотлагательно объявила Африку своей собственностью, хотя другие европейские страны были от этого не в восторге. Этим договором папа Александр VI утвердил меридиан, проходящий от полюса до полюса через самую западную точку островов Зеленого Мыса, т.е. примерно 50 градусов к западу от Гринвича. Эта линия разделяла все вновь найденные земли где бы то ни было в мире между Португалией или Испанией, за которыми признавалось вечное владение.
В 1529 г. Сарагосский договор добавил еще одну линию, примерно 145-й меридиан восточной долготы, завершившую разделение планеты на испанское и португальское полушария, и отдал Филиппины Испании. Впрочем, к концу XVI в. в мире уже было много протестантов, которых мало заботили правила, установленные папой, и даже королева Мария не смогла заставить свой Тайный совет признать этот договор. Преданность стране и прибыли взяла верх над верой.
Единственным случаем, когда британцы, французы или голландцы признавали договор, был их спор о том, имеют или не имеют силу европейские мирные соглашения за разделительной линией. Иначе говоря, когда это было им выгодно, линия признавалась, но в любое другое время она словно испарялась, и «за линией не было мира».
Так, во времена королевы Марии Тайный совет строго запретил экспедиции в Африку. Заявив это, он полностью выполнил свой долг, но английские корабли по-прежнему продолжали свои плавания. Англичане знали, что даже католики-французы не обращают внимания на договор. Не далее как в 1523 г. французский капитан Жан Флорентийский атаковал испанский корабль, перевозивший сокровища, чем вызвал возмущение испанского короля Карла I, на протесты которого французский король Франциск II ответил: «Покажите мне завет нашего отца Адама, что отдавал бы все эти земли Вашему Величеству».
Если не было никакой проблемы в том, чтобы сыграть шутку с донами при правлении католической королевы Марии, то при королеве-протестантке Елизавете на троне это уже твердо, хоть и не гласно, поощрялось. Ее Тайный совет также запрещал морякам ходить в чужие земли, но каждый раз закрывал глаза на их плавания. И хотя испанские и португальские шпионы об этом знали, они ничего не могли поделать. Как и с тем фактом, что французские кальвинисты имели колонию Форт-Колиньи на территории современной Бразилии, или с тем, что португальцы и голландцы дрались из-за островов Пряностей и других территорий, не говоря уже о том, что голландцы, англичане и даже датчане — все были готовы отхватить кусок испано-португальского пирога, и все эти страны в конце концов получили свою долю сахара.
В 1598 г. Лондон посетил немецкий юрист Пауль Гентцнер. О своем визите он рассказывает:
«…[англичане] более утонченны в еде, чем французы, они едят меньше хлеба и больше мяса, которое жарят превосходно; они добавляют много сахара в свои напитки; их ложа покрыты коврами, даже у фермеров; им часто досаждает цинга, впервые, как говорят, попавшая в Англию с норманнами…»
Впрочем, сахар имел губительные последствия, как считал Гентцнер, описывая английскую самодержицу Елизавету I:
«…Затем вошла королева 65 лет, как нам сказали, очень величественная; ее лицо продолговатое, светлое, но в морщинах; глаза маленькие черные и приятные; нос немного вздернут; губы тонкие, зубы черные (изъян, который, кажется, свойственен англичанам из-за обильного употребления сахара)…»
Многие из придворных, которых он встретил, наверняка разбогатели на высоких ценах на сахар. Сахар стал более доступным, но выросли и потребности в сладком, так что было обычным делом для придворных зарабатывать на торговле, хотя делали вид, что презирают купцов. Они отправляли корабли в Средиземное море за сахаром, на Мадейру за сладкими винами и сахаром, а также покупали сахар высокого качества в Амстердаме. К тому времени, когда Шекспир в 1609 г. задал задачку с сахаром пастуха, все уже знали, что такое сахар, даже если еще и не пробовали его. Вскоре и это должно было измениться.
Забавно, что большинство изданий путевых записок Гентцнера проиллюстрированы рисунком, изображающим королеву Елизавету, работы некоего синьора Цуккаро (Signor Zuccharo). Учитывая его имя, нельзя не упомянуть, что синьор Цуккаро поступил мило и мудро, не показав зубов королевы.
Пираты и торговцы
Сэр Джон Хоукинс, которого часто называют первым английским работорговцем, был родом из Девона, как и его родственник Фрэнсис Дрейк. Хотя он и в самом деле продал несколько рабов, снятых с португальских кораблей, в его оправдание надо сказать, что это не было его обычным занятием и что сам он рабов не захватывал, но они были ему нужны, чтобы наладить торговлю с испанцами. Все это правда. Но более веское (и более честное) оправдание в том, что священники и прелаты, правители и лорды не видели ничего предосудительного в захвате и продаже рабов. Почему же он должен был отказаться от перспективы обогащения?
В любом случае то была эпоха морских волков, и в море был всего один закон: если ты видел корабль, который мог захватить, то ты так и делал, если же другой корабль мог захватить тебя, ты бежал. Это был мир, где волки пожирали волков, и Хоукинс прекрасно это понимал, как и все девонширцы.
Томас Уиндхэм был отъявленным морским волком. Он плавал с отцом Хоукинса, а позже снаряжал свои экспедиции. В 1552 г. «Лев», на котором командовал Уиндхэм, был вынужден пристать к одному из Канарских островов, где-то между Фуэртевентура и Лансароте, чтобы залатать течь ниже ватерлинии. Его команда перенесла 70 ящиков сахара на берег, чтобы облегчить корабль. Эти ящики увидели местные жители. Они опознали в них груз с корабля, который недавно вышел из порта, после чего Уиндхэм был обвинен в пиратстве.
Вопрос легко разрешился, когда люди Уиндхэма взяли в плен губернатора, «очень пожилого джентльмена семидесяти лет», как его описывают, и создав таким образом выгодные условия для переговоров, спокойно покинули порт. Уиндхэм умер через год по пути домой после плавания на другом корабле к африканскому побережью в поисках золота и перца, но он успел подать пример другим. С донами можно вести переговоры, сказал девонширец, но сначала их надо посадить на бочку с порохом, если вы хотите заключить выгодную сделку. Такова была торговля в те времена, и если Уиндхэм действительно силой захватил те ящики с сахаром, что ж, это тоже было обычным делом.
В 1562 г. Джону Хоукинсу было 30 лет, и он был готов приступить к делу. Он отплыл в Африку, планируя раздобыть золотой порошок и слоновую кость, рынок которых уже сформировался в Англии. В его распоряжении было три корабля, а также финансовая поддержка казначея морского флота (помогло то, что этот чиновник был также его тестем), двух членов городского магистрата, лорда-мэра Лондона, будущего лорда-мэра и, что наиболее важно, самой королевы Елизаветы. Он захватил 300 рабов, в основном с португальских кораблей, следовавших к островам Зеленого Мыса, и, позлив португальцев, ущипнул еще и пару испанских бородок.
Прибыв на Эспаньолу, Хоукинс заявил, что ему необходимо откилевать свои корабли и что заплатить за это он сможет, только продав нескольких рабов. Начав торговлю, чтобы заработать на ремонт, он продолжил ее еще немного и сумел вернуться в Англию с чистой прибылью. Такой поведали эту историю обе стороны, но, похоже, что испанские колонисты, задыхавшиеся под гнетом торговых запретов, наложенных метрополией, были рады провернуть дельце, прикрывшись благовидным предлогом.
В свое третье плавание Хоукинс отправился на шести кораблях, два из которых принадлежали лично королеве. В испанском колониальном порту Рио де ла Ача английский флот произвел несколько выстрелов из пушек и взял город. Испанские сокровища на берегу англичанам помогли обнаружить два раба — один мулат, другой негр — в обмен на свободу.
Хоукинс впоследствии заявлял, что он как честный человек взял из сокровищ только 4000 песо за тех рабов, что оставил в городе, и вернул остальное. Затем, поскольку верность расе и классу ценилась выше, чем верность стране и религии, он отдал испанцам рабов, которые предательски указали на сокровища. Испанцы, также склонные уважать помощь галантного и благородного противника и чуткие к различиям расы и вины, немедленно четвертовали негра и повесили мулата, обоих за предательство.
И снова история может быть подвергнута сомнению, поскольку испанцы заявили, что рабы, которых они были вынуждены купить, были старыми и немощными, больными и умирающими. Возможно, казнь предателей была выдумкой, добавленной к истории ради убедительности, или, возможно, их действительно постигла эта участь для того, чтобы истинные виновные не понесли того же наказания.
Защитники Хоукинса в современной Англии говорят, что рабы, которых он продавал, были нужны для того, чтобы вымогать деньги у испанцев и стимулировать торговлю, — так что он не то чтобы торговал рабами, а, так сказать, использовал их с целью начать торговлю. Впрочем, итогом его третьего плавания стал первый сахар, привезенный из Вест-Индии в Англию, а Фрэнсис Дрейк обрел ценный опыт жесткого обращения с испанцами. Чтобы торговать с донами на равных, нужна непоколебимая решимость, холодная сталь, железные ядра и много свинцовых пуль для мушкетов.
Забавно, что свинец — сквозная тема в истории сахара. Александр VI, папа, одобривший Тордесильясский договор, отец Цезаря и Лукреции Борджиа (среди прочих), проложил себе путь на папский престол взятками и ядом. Умер он, скорее всего, от лихорадки, хотя в те времена многие охотно верили в то, что он случайно выпил отравленное вино, предназначавшееся кардиналу Корнето, и таким образом был справедливо наказан. Такова во всяком случае история, рассказанная Александром Дюма в одном из его романов.
Ядом, который использовали Борджиа, был вероятно ацетат свинца, растворимая соль свинца, известная благодаря своему сладкому вкусу как «свинцовый сахар». Похоже, что им было «подслащено» вино Корнето, если оно действительно было для него. Но правда ли, что папа Александр VI умер таким нелепым образом, мы, наверное, никогда не узнаем.
Была и другая связь между свинцом и сахаром, не считая использование свинцовых труб для перегонки сока сахарного тростника от прессов до котельных. Около 1000 г. ацетат свинца применялся в Египте как средство для очистки кипящего тростникового сока, но такое использование свинца вскоре было запрещено. Подозрительную жидкость обнаружили рядом с туалетами, где сероводород (сульфид водорода), поднимавшийся из выгребной ямы, производил красноречивый черный осадок сульфида свинца в виде жижи.
А в 1847 г. в Британии был зарегистрирован патент, предполагавший использование солей свинца для изготовления сахара. Идея взбудоражила многих, и барон Грей даже был вынужден разослать циркуляр всем губернаторам британских колоний, предупреждавший не допускать этого.
Наемные работники
Пиратские привычки были уже так усвоены, что нет ничего удивительного в том, что «Уильям и Джон», первый британский корабль, прибывший на Барбадос в 1627 г., доставил туда не только 80 английских поселенцев, но также и дюжину негров, захваченных на португальском судне, «встреченном» по пути. На обратной дороге добычей команды стал еще один португальский корабль с грузом сахара. Этот груз был продан за £9600, которые пошли в пользу колонистов. И хотя может показаться, что колонии начались с черных рабов и сахара, на самом деле они начались с наемного труда белых и выращивания других сельскохозяйственных культур.
Через год после того, как британцы впервые высадились на Барбадосе, Генри Уинтроп сообщал по крайней мере о «50 рабах из индейцев и черных», в число которых входили и рабы, подобранные по пути на остров. Между 1628 и 1803 гг. на остров было ввезено 350 000 рабов, из которых 100 000 были женщинами, но когда последние из рабов были освобождены в 1834 г., их уже было всего 66 000. Многие из них родились после того, как корабли с новыми рабами перестали прибывать на остров, — размножение поощрялось. Для сравнения: в Соединенных Штатах между 1803 г., когда ввоз рабов был официально запрещен, и 1865 г. количество рабов увеличилось в десять раз благодаря внутреннему приросту.
Белыми наемными работниками в колониях XVII в. становились те, кто не пригодился у себя на родине. Уже в 1610 г. губернатор Виргинии Дэйл указывал на то, что испанцы значительно увеличили (белое) население своих колоний, отправляя туда бедняков, мошенников, бродяг и преступников. В 1629 г. Генри Уинтроп подсчитал, что ему на его табачной плантации в Барбадосе были необходимы «каждый год по 23 работника». Эти работники не всегда были ему доступны, но тут в Англии началась Гражданская война, и в 1642 г. колонии стали снабжаться партиями заключенных. В это же время появилась банда известная как Духи, которая обманом вербовала или похищала людей, чтобы отправить на Барбадос, где капитан корабля мог, по сути, продать их в рабство.
Многие из этих работников оказались возмутителями спокойствия на новом месте. Шотландцы ценились выше, чем англичане, а ирландцы так низко, что Ассамблея Барбадоса выпустила в 1644 г. закон против увеличения их количества. Но поскольку Барбадосу приходилось брать то, что ему давали, в 1660 г. ирландцы по-прежнему составляли 20 процентов от всех работников.
Тем временем в Новый Свет корабли с африканскими рабами доставили и желтую лихорадку. Она распространяется москитами вида Aedes aegypti, и однажды одному поколению африканских комаров удалось пересечь Атлантику в открытых бочках с грязной питьевой водой. Попав на острова и в Южную Америку, насекомые рассредоточились и дали старт болезни. Для европейского населения это тропическое заболевание стало серьезной угрозой. Тот, кто один раз его перенес, больше не заболевал, и выжившие обзавелись иммунитетом, но новоприбывшие всегда подвергались риску.
Эпидемия желтой лихорадки на Барбадосе в 1647 г. убила около 6000 белых, многие из которых были наемными работниками. Это повысило спрос на черных рабов в 1650-х гг., но в тот момент войны в Британии продолжали снабжать остров свободными работниками. По мере того как число черных рабов увеличивалось, дешевая белая рабочая сила нуждалась в контроле. И Акт 1652 г. предложил решение, позволив двум мировым судьям
«…время от времени на основании своих полномочий… приговаривать к аресту или задержанию всех и каждого, кто был обличен в попрошайничестве и бродяжничестве… чтобы он или они были препровождены в порт Лондона или любой другой порт… откуда он или они могут быть отправлены… в любую заморскую колонию или на плантацию…»
Иначе говоря, магистраты, которые представляли богатых жителей округов и приходов, получили возможность оперативно и регулярно избавляться от бедняков, которые в противном случае были бы для них бременем. Обратите внимание на использование здесь слова «плантация» (plantation) в качестве синонима «колонии». Примерно до 1650 г. под этим словом также понимались поселения английских семей в Уэльсе и Шотландии. И лишь позже плантацией стали называть отдельную (преимущественно монокультурную) ферму. В начале своей колониальной истории Барбадос был поселением (plantation of people), а сахарной плантацией (sugar plantation) он стал, когда туда завезли сахарный тростник и его поля покрыли земли колонии.
Белые рабы
Наемные работники, пережившие желтую лихорадку, вероятно, считали себя счастливчиками, особенно те из них, кто приплыл на острова по собственной воле и мог самостоятельно наниматься на работу. Работники, которые были отправлены туда решением суда на основании сфабрикованных обвинений или похищены Духами и фактически проданы в рабство, могли считать удачей то, что им удалось сбежать из охваченного чумой Лондона (правда, многие из них взамен умерли от островных болезней). Но для некоторых это стало счастливым избавлением. Из-за болезней работников всегда не хватало, поэтому судьи в Англии и Ирландии с радостью выносили приговоры и отправляли заключенных в Вест-Индию. Духи имели возможность промышлять во многих портах: они давали взятки чиновникам, чтобы те закрывали глаза на их махинации, потому что знали, что из-за дефицита рабочей силы им хорошо заплатят за всех, кого они смогут достать.
Духи прибегали ко всевозможным уловкам, тем же, что использовали вербовщики матросов: спаивали и одурманивали, а затем отправляли своих жертв в море с подложными бумагами. По этим документам те были обязаны отработать семь лет на хозяев, обычно мало заботившихся о благополучии работника, который будет потерян для них по истечении срока.
Конечно, не всем работникам удавалось доработать свой срок до конца. По закону 1661 г., устанавливавшему права хозяина и служащего, работник, как и раб, не мог заниматься коммерческой деятельностью, а любая мелкая провинность могла добавить дополнительный год к сроку службы. Чтобы покинуть землю хозяина, работник должен был иметь специальный пропуск, а нечистым на руку нанимателям предоставлялась масса возможностей спровоцировать работников на наказуемые деяния, чтобы их срок службы был увеличен.
Положение наемного работника было так тяжело, что, когда генералы Пенн и Венэйблс остановились на Барбадосе в 1654 г., готовясь к атаке на Эспаньолу и Ямайку, многие работники бежали на их корабли, тогда как команды кораблей, уже знавшие, что такое жизнь в море, бежали на берег. В итоге «Западный план» Кромвеля, имевший целью подорвать влияние католической Испании, привел к гибели на Ямайке 2000 работников с Барбадоса, и в феврале 1656 г. Кромвель ввел войска в Лондон с целью найти 1200 женщин «легкого поведения» для отправки на Барбадос. В течение нескольких дней 400 из них были отправлены туда.
Хозяева плантаций часто были недовольны своими работниками. В те годы Шотландия считалась отдельной страной, хотя во главе ее стоял английский король, и в 1667 г. плантаторы попросили разрешить свободный обмен рабочей силой с Шотландией, а также отправить от 1000 до 2000 английских работников в колонию. Нанимать ирландцев никто не хотел; считалось, что поскольку они католики, то при каждом удобном случае будут помогать французам или испанцам. Но еще больше беспокоила владельцев плантаций пропорция работников и рабов, и они по-прежнему старались заполучить всех белых, которых только удавалось достать.
В 1680 г. на Барбадосе оставалось всего 3000 наемных работников из 13 000 в 1650-х гг. К тому времени на острове было уже так много рабов, что хозяева прибегали к любым уловкам, чтобы сохранить своих наемных рабочих, но те из них, чей срок уже истек, могли сами выбирать, где и как работать.
Когда в 1685 г. случилось восстание Монмута, плантаторы получили передышку. Бастард герцог Монмут предпринял неудачную попытку захватить британский трон, и его сторонники были либо казнены, либо (что было чаще) отправлены на Барбадос. Для Духов выдалось неплохое время, они хватали всех подряд и отправляли их в колонию с документами, подтверждавшими, что они осужденные бунтовщики.
Большинство бывших работников обладало навыками, на которые существовал высокий спрос, так что они могли устанавливать свою цену. Многие прорывы в технологии обработки сахара (как, например, «ямайский станок», о котором речь пойдет в главе 6) были совершены работниками, достигшими статуса специалистов. За свое обучение они должны благодарить испанскую инквизицию и то, как она обращалась с португальскими евреями, которые спокойно жили в Португалии почти до времени похода Великой Армады, когда Испания захватила Португалию и инквизиция взялась за евреев.
Большинство евреев переселилось в Португалию как раз из Испании, бежав от инквизиции одно или два поколения назад, теперь они снялись с места опять, направившись в Голландию, где тепло приняли их знания. Некоторые отправились в Южную Америку, в захваченный голландцами Пернамбуку на севере Бразилии. Евреи, которых считали низшим классом, стали приказчиками на плантациях и, что важнее, на мельницах и прессах. Когда голландцев вытеснили из Пернамбуку, многие евреи уехали с ними в Амстердам, но некоторые переселились на Барбадос и принесли туда базовые знания и умения, которые были так нужны англичанам.
Беженец-роялист
В неразберихе английской Гражданской войны 1640-х гг. роялист Ричард Лигон решил, что для него будет безопаснее уехать из Англии. И в 1647 г. он отправился в мир и покой плантаций Барбадоса, где и оставался до 1650 г., когда жизнь в Англии стала немного более стабильной.
Он провел три достаточно приятных года, изучая среди прочего искусство производства сахара, а все, что увидел, описал в «Правдивой и точной истории острова Барбадос» (A True & Exact History of the Island of Barbados). Поскольку Лигон пробыл там достаточно долго для того, чтобы изучить все вблизи, но недостаточно долго для того, чтобы стать частью местного общества, его отчет дает нам правдивую картину, не испорченную — хотелось бы верить — желанием подкорректировать факты. Например, он объясняет, что:
«рабы и их дети, целиком и навсегда зависящие исключительно от воли хозяина, получают больше внимания, чем работники, которые принадлежат хозяевам только на пять лет в соответствии с законом острова. Жизнь последних тяжелее, поскольку им дают самую тяжелую работу, ветхое жилье и плохо кормят. Большинство из них ирландцы, угрюмый народ, но это может быть из-за дурного обращения, я не знаю. Служба работников настолько тяжела, насколько хорош их хозяин — добр он или жесток. Те, кто милосерден, обращаются со своими работниками хорошо, но, если хозяин бессердечен, его работники обречены на изнуряющую жизнь».
Перед тем как покинуть остров, он рассказывает, что
«…первые люди на Барбадосе сначала пытались выращивать табак, хлопок, индиго и только затем обратились к сахарному тростнику. Фермеры попробовали его и, обнаружив, что он растет хорошо, начали высаживать все больше и больше, а тростник рос и размножался, пока его не стало достаточно много, чтобы соорудить очень маленький ingenio, как мы называем место перемалывания и кипячения при производстве сахара».
В ingenio, как он сообщает, срезанный тростник помещается на платформу, которую называют barbycu, приподнятый настил с двойным ограждением, мешающим тростнику упасть, примерно девять метров в длину и три метра в ширину (несмотря на размер, это очень похоже на современную решетку для барбекю).
Также имеется три колеса; около пяти лошадей или быков крутят среднее, «соединенное с двумя другими по обе стороны»:
«Negre кладет тростник с одной стороны, и колеса протаскивают его до противоположной стороны, где ждет другой negre, который принимает тростник и возвращает его снова на другую сторону среднего колеса, которое крутится в обратную сторону. После того как тростник прошел насквозь дважды, туда и обратно, считается, что весь сок уже выжат, хотя у испанцев есть пресс, которым они выжимают остатки жидкости и после двойной прогонки…»
Но это потому, как он объясняет с простодушным патриотизмом, что тростник у испанцев хуже. Дробленый тростник откладывается в сторону на 120 шагов, а сок:
«…течет под землей по трубе или желобу из свинца, плотно закрытому, и попадает в цистерну, расположенную рядом с лестницей, по которой можно спуститься из мельницы в котельную. Но в цистерне он не может храниться больше одного дня, иначе прокиснет; оттуда он течет по желобу (прикрепленному к стене) в медный котел для очистки… По мере того как на поверхности появляется накипь, ее снимают, как и накипь во втором котле. Это вещество грубое и грязное и не стоит трудов по очистке. Но накипь из трех оставшихся котлов отправляется на дистилляцию, где остается в цистернах, пока немного не скиснет, но не так, чтобы уже переливалась через край, а то получится хороший ром.
…В последние четыре котла добавляют жидкую смесь воды и золы, которую называют смягчителем и без которой сахар останется липкой субстанцией и не превратится в зерна. Когда специалист решает, что сахар в последнем котле готов, туда добавляют две чайные ложки оливкового масла, которым мы поливаем овощи, чтобы сделать салат, и вычерпывают получившееся вещество, похожее на сироп. Кроме всего прочего, важно добавить туда немного холодной воды, чтобы остатки сиропа не загорелись, поскольку котел находится над открытым огнем. Как только он становится пуст, в него должны перелить содержимое предпоследнего котла.
…И так работа продолжается с часа ночи понедельника до вечера субботы (когда тушится огонь в печах), 24 часа в сутки, посменно для людей, лошадей и скота. Жидкость теперь надо охладить, чтобы ее можно было перелить в горшки. Их помещают рядом с камерой охлаждения и сначала затыкают носик (который находится снизу) листьями банана (а отверстие там не толще человеческого пальца), затем наполняют горшки и помещают их между стойками в разливочном отделении, где они остаются до тех пор, пока не остынут, что занимает два дня и две ночи; после чего, если сахар хорош, его переносят в сушильное отделение, но сначала вынимают пробки в нижней части горшков, чтобы меласса (черная патока) могла вытечь.
В хорошей ingenio из мелассы делают пенелес (peneles), сорт сахара уровнем ниже, чем мусковадо (неочищенный тростниковый сахар)… И это весь процесс производства сахара мусковадо, который бывает лучше или хуже, как и сам тростник, ведь из плохого тростника невозможно сделать хороший сахар.
Плохим тростником я называю тот, что собран недозрелым или перезрелым, поеден крысами и подгнил, испорчен побегами ползучих растений или побит непогодой и ветрами — все это повредит сахару, который сделают из такого тростника».
Большим подспорьем для фермеров стал ром как часть сахарной индустрии. Он сделал затратную процедуру прибыльной, убыточные плантации приносящими доход, и плантаторы, до сих пор терявшие деньги, обрели надежду. В бродильный чан можно было бросить все что угодно, кроме разве что накипи из двух первых котлов. И снова Ричард Лигон — один из наших лучших свидетелей:
«После того как он отстоялся в цистернах… пока немного не скис (но пока еще не забродил в перегонном кубе), получается первый спирт, слабоградусная жидкость, которую мы называем легким вином. Его мы помещаем в дистиллятор и снова перегоняем, после чего получается такой крепкий напиток, что, если поднести свечу близко к пробке в бочке, он загорится… и будет большой пожар».
Летучие пары рома делали его очень опасным, а Лигон рассказывает, как они «потеряли превосходного негра», когда ром взорвался из-за свечи, которую использовали для освещения, переливая ром из бака в большую бочку:
«…Спирт, потревоженный движением, взлетел, подхватил пламя свечи, и все загорелось, а бедный негр, который был превосходным работником, обгорел до смерти. И если бы он в момент возгорания ударил рукой по пробке, ничего бы не случилось; но он не знал этого средства, и мы потеряли целую бочку спирта и его жизнь в придачу…
Этот напиток, хотя он случайно и погубил одного негра, излечил многих; ведь когда они больны, простужены (а это с ними часто случается)… они идут к аптекарю плантации, которого мы называем доктором, и он дает каждому глоток этого напитка, это настоящее лекарство. Этот напиток имеет огромную пользу, лечит и придает силы бедным неграм, о которых мы должны особенно заботиться и чей труд приносит нам прибыль; и нашим работникам христианам он тоже приносит пользу…»
Различие, которое здесь делается между работниками, может показаться странным, но Лигон объясняет и его:
«Однажды я встретил раба, который хотел стать христианином, но, когда я обратился к его хозяину, тот мне сказал, что на острове имеют силу законы Англии, а по этим законам нельзя сделать христианина рабом. Я сказал ему, что моя просьба в другом и что я хочу, чтобы он сделал раба христианином. Он ответил, что это действительно не одно и то же, но, сделав раба христианином, он не сможет считать его рабом, т.е. потеряет власть над рабами, делая их христианами. Если бы он открыл такую лазейку, все плантаторы острова прокляли бы его».
Если верить плантаторам, они сталкивались с массой сложностей. Это единственный вопрос, в котором Лигон полностью согласен с более поздними авторами, писавшими об образе мышления плантаторов.
Доза Дерби
Плантатор мог получать хорошую прибыль, но всегда были риски плохой погоды, бунта или войны, не говоря уже о болезнях, уносивших жизни, и налогах. Плантатор должен был купить, очистить и засеять землю, купить гвинейское просо для животных, разбить сад для рабов, а также обустроить места для работы и жилья. В число покупок входили: инструменты, гвозди, ободья и доски для бочек, навоз, варочные котлы, строительный материал, еда для рабов, оборудование для мельницы и котельной. Еще нужен был квалифицированный персонал. Даже если это тоже были рабы, им все равно надо было отпускать больше довольствия, а многие из них были свободными людьми, бывшими наемными работниками, отбывшими свой срок.
Надсмотрщик, винокур, плотник, кучеры и возницы, бондарь, старший лесоруб, кочегар, сторож, нянька для детей рабов, гончар и «черный доктор» — всем им надо было платить, как и домашним слугам. И кроме всего, рабов надо было кормить, а поскольку покупать еду было дорого, ее выращивали, на что требовалось много рук как раз тогда, когда пора было собирать сахар!
Временами рабов кормили хорошо, хотя большую часть времени плантаторы старались сократить расходы, используя свои ресурсы. Участки между посевами тростника могли использоваться под пищевые культуры: ямс, эддо, бананы, привезенные из Африки на невольничьих кораблях. Одной из немногих неудач была попытка Уильяма Блая выращивать хлебное дерево — рабам не понравился вкус его плодов, и на Карибах люди стали есть их только в XIX в.
Для тяжелого физического труда нужны были белок и соль, ведь рабы много потели. И вскоре не слишком разборчивый рынок для себя нашли здесь предприимчивые рыбаки из Новой Англии. Их бракованный товар — плохо разделанная рыба, пересоленная или, наоборот, недосоленная, — мог быть реализован как «помощь Вест-Индии», предназначенная для кормления рабов. В течение XVIII в., во времена неограниченной торговли из Бостона в Вест-Индию выходило в среднем по кораблю в день с грузом некачественной рыбы. Около 1650 г. Ричард Лигон увидел, что рыбу можно найти и ближе к дому. Он написал в своей «Точной истории» (Exact History):
«Индийцев у нас работает немного. Из других мест — с соседних островов, с материка — к нам привозят рабов. Женщины лучше разбираются в обращении с маниоком и приготовлении хлеба, чем негры, которых мы также используем для этого. Из мужчин получаются лакеи или рыболовы. В этом они хороши: своими приспособлениями они за день могут наловить столько рыбы, сколько достаточно, чтобы прокормить семью из дюжины человек в течение двух или трех дней, если вы сможете хранить рыбу так долго».
Остальная еда для рабов отличалась от острова к острову. На Ямайке было больше свободной земли, чем на Барбадосе, и рабы могли разбивать сады для выращивания еды. Барбадос поневоле был более зависим от внешних источников: маиса и риса, импортировавшихся из Америки, и конских бобов из Британии. Достоверные цифры сложно найти, но есть одна запись о только что купленных рабах без обеспечения землей, которые получали одну рыбу, а также девять бананов, или две пинты риса, или три пинты маиса в день. Рацион, как видно, был минимальный и однообразный, что вносило свой вклад в непродолжительность трудовой жизни большинства рабов.
Поделиться книгой: