Помоги проекту - поделись книгой:
Между тем региональная обстановка, растущая обеспокоенность израильтян и усилия представителей произральского лобби убедили Кеннеди в необходимости дополнительных шагов навстречу интересам Израиля. В своем письме Эшколу от 2 октября 1963 г. президент принял на себя обязательство предпринимать дальнейшие шаги по обеспечению безопасности и независимости Израиля, чтобы исключить возможность любого намерения Насера «играть более опасную игру» в отношении еврейского государства. Это обязательство было подкреплено быстро растущими объемами экономической помощи Израилю. В 1961 г. администрация Кеннеди в качестве жеста доброй воли объявила о предоставлении ему Экспортно-импортным банком займа в 15 млн долл. В 1962 г. общий объем американской экономической помощи составлял около 78 млн долл. Уже в следующем, 1963 г., объем помощи достиг 80 млн долл. С тех пор Израиль стал получателем наивысшей на душу населения (
Ноябрь 1963 г. ознаменовался активизацией диалога, в ходе которого американские и израильские военных специалисты обменялись информацией и оценками относительно широкого комплекса местных и региональных оборонных вопросов. Результатом такого взаимодействия стало принципиальное согласие Пентагона усовершенствовать и усилить бронетанковую систему Армии обороны Израиля. А через год была осуществлена сделка по продаже 210 танков Фатон М-48А[157].
Основной причиной недовольства администрации Кеннеди Израилем было создание ядерного реактора в Димоне. Вследствие острого ракетного кризиса на Кубе в 1963 г. Кеннеди особенно чувствительно относился к опасности распространения ядерного оружия. Президент в последний год жизни поставил вопрос разоружения и нераспространения ядерного оружия в центр американской внешней политики. Кеннеди сформулировал это как некое «внутреннее глубокое обязательство… сделать все возможное для торможения израильской ядерной программы»[158]. При этом он продолжал последовательно гарантировать «обеспечение безопасности и независимости Израиля». В своем письме Эшколу, он предлагал совместно взвесить «наиболее подходящие пути и методы, чтобы справиться с усиленной арабской военной угрозой»[159].
Ядерная программа Израиля раздражала Кеннеди, но эта проблема была каким-то образом выделена и изолирована от общего комплекса взаимоотношений между Вашингтоном и Иерусалимом. Разногласия по этому вопросу не смогли затормозить прогресс развития американо-израильского сотрудничества. Вопрос о том, мог бы этот спор, в конечном счете, сломать всю систему развивавшихся взаимоотношений, если бы не гибель президента, остается открытым до сегодняшнего дня.
Предыстория «ядерного кризиса» в американо-израильских отношениях началась еще в 1960 г., в последний год правления администрации Эйзенхауэра, хотя его администрация с 1955 г. участвовала в израильских научных разработках в рамках президентской программы «Мирный атом». Еще в 1952 г. по инициативе Бен-Гуриона и Переса была создана комиссия по ядерной энергии, контролируемая Министерством обороны. Инициатором ядерной программы был Бен-Гурион, который, по свидетельству ближайших его соратников, всегда опасался, что арабы, благодаря своему численному, территориальному и финансовому превосходству, смогут уничтожить Израиль. Его кошмаром была опасность атаки арабских противников сразу по всем фронтам. В конце 1950-х гг. он признался своему помощнику, что «ночью не может сомкнуть глаз из-за страха перед совместной атакой всех арабских армий»[160]. Единственным способом предотвращения этой угрозы, по мнению Бен-Гуриона, было развитие собственных ядерных возможностей как мощного средства сдерживания любых попыток арабских противников уничтожить Израиль; премьер считал этот путь единственной гарантией выживания государства. Получение ядерного оружия стало его навязчивой идеей. Он лично инициировал начало разработок ядерного оружия, не вынося этот вопрос на обсуждение ни в кабинет министров, ни в парламентскую Комиссию по международным делам и обороне. Бен-Гурион поставил в известность только небольшую группу руководителей своей партии МАПАЙ – А. Эбана, М. Даяна, Ш. Переса, которые в результате парламентских выборов 1959 г стали депутатами Кнессета.
В октябре 1957 г. между Израилем и Францией было подписано тайное соглашение о строительстве ядерных реакторов на территории Израиля и о создании завода по выделению плутония, что свидетельствовало о намерении использовать реактор в военных целях.
Строительство ядерного реактора началось в глубине пустыни Негев, недалеко от города Димона. Согласно подписанному Пересом соглашению, в строительстве участвовало 1500 израильских и французских рабочих, тяжелая вода доставлялась самолетами французской компании из Норвегии. В 1955 г. в ходе объявленной Эйзенхауэром программы «Атом миру» Израиль получил небольшой атомный реактор мощностью 5 МВт, который был смонтирован неподалеку от Тель-Авива, в поселении Нахаль Сорек. Этот реактор имел, главным образом, ценность лишь для подготовки специалистов и использовался в качестве учебного пособия для развертывания масштабных исследований в дальнейшем. Начались эти исследования еще в 1949 г., когда Бен-Гурион вызвал из Парижа одного из виднейших французских физиков Мориса (Моше) Сурдина, который во время войны работал в атомных программах США и Англии, а затем в Комиссии по ядерной энергии, руководившей созданием французской атомной бомбы. Сурдин привез в Израиль достаточно полную информацию о ядерном оружии и технологии его создания. Вскоре была создана Комиссия во главе с выдающимся ученым-физиком Эрнстом Давидом Бергманом, переселившимся в Палестину после прихода к власти Гитлера. Когда была провозглашена независимость Израиля, он основал и возглавил научно-исследовательскую службу ЦАХАЛ. Став главой атомной Комиссии, Бергман принял решительные меры для развертывания не только научной, но и конструкторской работы.
Некоторое время данный процесс не привлекал внимания Соединенных Штатов. Но в феврале 1960 г. стало ясно, что ядерная программа Израиля со всей очевидности выходит за рамки «программы мирного атома». Вашингтон в первый раз потребовал разъяснений от Израиля о характере широкомасштабного комплекса зданий, который был обнаружен американской разведкой на юго-восток от Беер-Шевы. Израиль, который еще не оценил правильно способности самолетов U2 поставлять точные фотоснимки с большой высоты (70 тыс. футов), пытался утверждать, что здания предназначены для большого текстильного предприятия. Только в декабре 1960 г., за месяц до завершения президентства Эйзенхауэра, подозрения окончательно подтвердились: американцы получили достоверную информацию о создании ядерного реактора при французской помощи рядом с развивающимся городом Димоной[161]. Эйзенхауэр начал настаивать на инспекции. Бен-Гурион сразу же согласился принять комиссию экспертов, утверждая, что ядерные разработки носят исключительно мирный характер, Эйзенхауэр предпочел не опровергать эти утверждения, передав проблемы израильской ядерной программы следующему американскому президенту Джону Кеннеди.
В самом Израиле отношение к развитию ядерной программы было неоднозначным. Бен-Гурион пытался убедить депутатов Кнессета, прежде всего, своих соратников по правительственной коалиции, подавших запрос (инициаторами была левая партия МАПАМ) в отношении строительства ядерного реактора в Димоне. Левые партии однозначно выступили против атомного проекта. Бен-Гурион пытался убедить парламентариев в том, что проект рассчитан исключительно на нужды промышленности, сельского хозяйства и медицины. «Как и американский реактор, наш также будет рассчитан исключительно на мирный цели», – заявил Бен-Гурион на заседании пятого Кнессета в декабре 1960 г.[162]
Однако вскоре стало ясно, что правительство намерено, прежде всего, использовать будущий реактор для военных целей. Многие политические деятели в самой правящей партии МАПАЙ протестовали против намерения команды Бен-Гуриона не ориентироваться исключительно на экономическое направление развитие ядерной программы, но и на военные нужды. Противники линии Бен-Гуриона во главе с Л. Эшколом и П. Сапиром считали, что нарушение Израилем режима нераспространения превратит его в объект давления со стороны других членов ядерного клуба. Кроме того, сторонники Эшкола не были уверены, что реактор в Димоне необходим, и указывали на астрономическую цену проекта. Еще одна группировка (Меир – министр иностранных дел, Эбан – министр без портфеля от МАПАЙ) указывала, что реактор можно будет использовать в переговорах с США, побуждая администрацию, выступавшую категорически против нарушения режима ядерного нераспространения, поставлять в Израиль самые современные системы обычных вооружений. В целом многие депутаты относились к ядерному проекту с подозрением. А. Эбан даже однажды высказался про ядерный реактор, что он выглядит «как огромный аллигатор, выползший на сушу»[163]. Однако Бен-Гурион и Перес сумели настоять на своем.
В декабре 1960 г. Бен-Гурион в связи с запросами США о строительстве ядерного реактора для военных целей сообщил, что реактор строится, но цели мирные. Бен-Гурион объяснял Кеннеди, что с помощью развития ядерной программы Израиль намерен решить проблему с водой, используя дешевую ядерную энергию, и что для этого Израиль надеется через три – четыре года запустить процесс переработки плутония[164].
В мае 1961 г. Димону посетили два американских ученых, пришедших в своем экспертном заключении к выводу, что «на данном этапе нет никаких доказательств того, что израильтяне думают о производстве оружия»[165]. Исходя из этого заключения, новое правительство Кеннеди воздержалось от применения каких-либо рычагов воздействия на Израиль по данному вопросу, и до конца 1962 г. «ядерная проблема» упоминалась только в переписке о координации периодического направления ученых для посещения Израиля с инспекционными целями[166]. Встреча Кеннеди и Бен-Гуриона, состоявшаяся в Нью-Йорке 30 мая 1961 г., прошла в абсолютно спокойной атмосфере. Президент, получивший позитивный отчет американских ученых, недавно посетивших Димону, принял без возражений объяснения премьер-министра, что подлинная цель реактора – это получение дешевого электричества из ядерного источника в рамках программы развития Негева. Также спокойно Кеннеди выслушал об упомянутой в этой беседе Бен-Гурионом возможности, что «через три или четыре года, возможно, у нас будет потребность в предприятия для расщепления плутония»[167].
Поворотным моментом в отношении Кеннеди к Димоне стал кризис на Кубе, на протяжении которого две сверхдержавы приблизились к краю пропасти. Этот кризис заставил президента осознать всю серьезность опасностей ядерного века и усилил его стремление предотвратить продолжение распространения ядерного оружия»[168]. Тем более что в соответствии с новым отчетом Пентагона, представленным администрации в феврале 1963 г., Израиль способен «приобрести ядерное оружие и средства его запуска в течение ближайших десяти лет… и провести свой первый ядерный эксперимент в 1965–1966 гг.»[169].
Кеннеди начал настаивать на ликвидации ядерной программы Израиля. Администрация с начала 1963 г. поставила своей целью не только постоянный контроль (инспекции американских специалистов) продвижения ядерных разработок, но и получение однозначного обязательства Израиля об отказе от любой попытки разработать ядерную программу, не говоря уже о реальном производстве ядерного оружия[170]. Еще одну попытку выяснить истинные намерения израильского руководства Кеннеди предпринял в разговоре с Ш. Пересом в присутствии М. Фельдмана в Белом доме в апреле 1963 г. Президент отметил, что Соединенные Штаты постоянно отслеживают ход действий в Димоне, и напрямую спросил Переса, как тот сможет их прокомментировать? Перес не знал, что неделей раньше директор ЦРУ Джон Маккон проинформировал президента о состоянии ядерного проекта в Димоне, после чего Кеннеди дал запрос в Совет по национальной безопасности на тему «Ядерные возможности на Ближнем Востоке», в котором инструктировал свою администрацию отнестись в этой проблеме как к первоочередной и разработать план по сдерживанию гонки вооружений в Ближневосточном регионе[171]. Перес попал в очень неловкое положение: он не мог солгать американскому президенту и в то же время не имел права выдать государственные секреты своей страны. Поэтому он просто повторил слова Бен-Гуриона, сказанные тем в свое время Эйзенхауэру: «Я со всей ясностью могу вам подтвердить, что мы не распространим ядерное оружие в регионе и что мы, конечно, никогда не сделаем это первыми»[172]. К 1964 г. ядерный центр в Димоне был построен.
Позиция президента нашла свое выражение в серии личных посланий Бен-Гуриону, отправленных Кеннеди весной и в начале лета 1963 г. Тон посланий со временем становился все более жестким. Так, например, президент определил в своем письме от 19 мая 1963 г. проблему инспекции ядерного оружия как «наиболее срочный вопрос для всего мира» и потребовал от Израиля открыть реактор в Димоне «для периодических посещений». Отсутствие сотрудничества со стороны Израиля в этой «столь жизненно важной проблеме» и попытка развить ядерную программу, предупреждал Кеннеди, могут повлечь за собой опасную гонку ядерного вооружения и поставить под вопрос американское обязательство по отношению к безопасности Израиля[173].
Интонация ужесточилась в дополнительном письме президента, составленном им 15 июня 1963 г. (оно было задержано американским посольством в Тель-Авиве на три недели после того, как Бен Гурион скончался 16 июня, и передано его наследнику Леви Эшколу 5 июля). Это было самое жесткое послание, когда-либо полученное от Кеннеди. В письме содержалось требование об организации инспекции Димоны уже «в начале этого лета» как части серии периодических инспекций, которые «будут происходить по графику с периодичностью, соответствующими… международным критериям. Цель инспекция – рассеять все сомнения относительно мирных намерений проекта в Димоне». Если Израиль откажется выполнить это требование или не предоставит американским ученым «доступа ко всем частям реактора в Димоне… включая предприятие расщепления плутония», предупреждал Кеннеди Бен-Гуриона, «то поддержка и обязательства США по отношению к Израилю потерпят серьезный ущерб[174].
Несмотря на серьезность угроз и оказанное давление, ни Бен-Гурион, ни Эшкол не ответили на требования президента. После смерти Бен-Гуриона премьер-министр Эшкол неоднократно обсуждал со своим кабинетом создавшуюся ситуацию. Он очень боялся, что кто-нибудь от Кеннеди приедет в Димону и потребует полной инспекции ядерного объекта, а его директор Патт не сможет отказать посланнику президента. Эшкол предлагал даже приостановить программу на несколько лет, хотя она и без того несколько притормаживала из-за нехватки денег. Но это предложение было отвергнуто. Израильское руководство избрало стратегию частичного сотрудничества с Вашингтоном.
Эта стратегия характеризовала отношение Израиля к подобным требованиям и в последующую эпоху президента Джонсона. В основании этого подхода лежало стремление предотвратить прямую и открытую конфронтацию с США посредством демонстрации готовности к частичным уступкам, не принимая при этом никаких четко сформулированных обязательств о прекращении развития ядерной программы. Хотя Бен-Гурион и Эшкол дали свое принципиальное согласие на посещение реактора американскими учеными, они отказались выполнить требование о том, что эти инспекции будут осуществляться каждые полгода. В то же время они снова потребовали от Белого дома официальных гарантий безопасности Израиля (обязательство, данное Кеннеди Эшколу в его письме от 2 октября 1963 г., воспринималось в Иерусалиме как шаг в этом направлении)[175].
Реально Израиль дал возможность администрации Джонсона в 1963–1964 гг. организовывать инспекционные посещения Димоны только раз в год. В январе 1964 г., через два месяца после того как Джонсон въехал в Белый дом, американские ученые посетили реактор и не нашли в нем свидетельств существования установки расщепления для производства плутония. Через год, 30 января 1965 г., состоялось дополнительное посещение, и снова не были обнаружены свидетельства, которые могли бы доказать намерение Израиля развить военную ядерную мощь в ближайшее время[176].
Необходимо отметить, что, несмотря на серьезное давление со стороны администрации, Кеннеди в практическом плане не предпринял никаких конкретных шагов, чтобы остановить развитие израильской ядерной программы. По свидетельству В. Барбура, бывшего в то время американским послом в Израиле, в его задачи фактически входила подготовка такой информации, которая не допускала возможности практических мер со стороны США. «Президент не для того послал меня в Израиль, чтобы я создавал ему проблемы. Он не хотел слышать плохие новости», – так комментировал Барбур свою деятельность[177]. Со смертью президента Кеннеди, проявлявшего «особую чувствительность» к вопросу о возможности распространение ядерного оружия, рассеялась последняя тень, омрачавшая американо-израильские отношения. Во времена Джонсона, в связи с дополнительными соглашениями по поставкам вооружения, вопрос о ядерном потенциале Израиля больше не стоял в центре внимания президента США. При всей остроте разногласий между администрацией Кеннеди и израильским правительством по вопросу об израильской ядерной программе, эта проблема не нанесла большого ущерба крепнувшему американо-израильскому альянсу. При Кеннеди начались поставки американского оружия, и его администрация официально стала гарантом безопасности еврейского государства. Если в 1940–1050-е гг. многие специалисты характеризовали американо-израильские отношения как «неопределенную дружбу» (подкреплявшуюся ограниченными займами, грантами и помощью в переговорах), то в эпоху Кеннеди отношения между двумя государствами приобрели более стабильный характер, который может быть определен как начало «неофициального (неформального) альянса»[178].
Глава 2
ШЕСТИДНЕВНАЯ ВОЙНА 1967 ГОДА НАЧАЛО АКТИВНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА: Израиль – союзник де-факто
2.1. Внешнеполитическая ситуация накануне войны 1967 г.
Вскоре после убийства Кеннеди в 1963 г. новый президент США Линдон Джонсон, заняв Белый дом, сказал израильскому дипломату: «Вы потеряли очень хорошего друга, но нашли еще лучшего»[179]. До сих пор многие израильтяне считают это заявление справедливым.
В мире шло продолжение «холодной войны», когда обе супердержавы – СССР и США – боролись за превосходство на мировой арене, а Ближний Восток был одним из регионов, где сталкивались их интересы. Методы руководства Джонсона резко отличались от стиля ведения дел его предшественника. Кеннеди предпочитал принимать ответственные внешнеполитические решения в ходе коллективных обсуждений со своим ближайшими помощниками из Совета национальной безопасности (так, например, в течение 13 дней вырабатывалось решение во время Кубинского кризиса). При Джонсоне Государственный департамент вновь занял ведущее место в определении международной стратегии Вашингтона. Джонсон не чувствовал особой симпатии по отношению к «парням Кеннеди», выпускникам престижных университетов восточного побережья США, занимавших ключевые позиции в Совете национальной безопасности. Он сократил участие данного учреждения в процессе принятия решений и, напротив, вновь упрочил статус Государственного департамента, мнение которого в израильском контексте не вполне совпадало с позицией предыдущего президента. В целом же новый глава Белого дома сохранил кадровый состав, предпочитая работать с высшим руководством, унаследованным от администрации Кеннеди – госсекретарем Д. Раском, секретарем Совета национальной безопасности Р. Макнамарой и советником по национальной безопасности М. Банди[180]. Как и при Кеннеди, глава ЦРУ Д. Раск продолжал отстаивать сохранение баланса отношений между США, Израилем и арабскими государствами. Он учитывал нефтяные интересы Америки в Ближневосточном регионе и считал, что стратегические задачи США требуют сохранения хороших отношений с арабами, что невозможно при однозначной поддержке Израиля. Это частично противоречило и позиции президента Джонсона[181].
В отличие от ближневосточной политики своего предшественника, который искал пути для сближения и сотрудничества с некоторыми арабскими государствами, «попавшими под советское влияние» (в особенности с Египтом), Джонсон вернулся в эпоху Эйзенхауэра и принял для себя модель двухполюсного конфронтационного противостояния на Ближнем Востоке[182]. Поскольку, по его мнению, еще со времен правления президента Эйзенхауэра, несмотря на все усилия двух американских администраций, президент Насер продолжал связывать свою судьбу с коммунистическим блоком, Джонсон призвал своих сторонников избавиться от иллюзий и рассматривать Египет как «придаток Кремля». Египетское вмешательство в войну в Йемене, декларированная поддержка Насером коммунистического Китая, Кубы и Вьетконга, противодействие продвижению интересов Запада в Адене, Омане, на Кипре и в Ливии, военная помощь, предоставленная им войскам повстанцев при гражданской войне в Конго, и его ответственность за пожар в американском культурном центре и библиотеке в Каире в ноябре 1964 г. – все это воспринималось Джонсоном как доказательства антизападной, антиамериканской политики президента Египта. Администрация Джонсона значительно сократила объемы экономической помощи этой стране, и почва для оказания этой помощи сходила на нет. Последней каплей стала речь президента Насера, произнесенная 23 декабря 1964 г., в которой он предлагал всем, кто не желает смириться с действиями Египта, «испить воды Средиземного моря… и воды Красного моря»[183]. Джонсон даже взвешивал возможность полного приостановления экономической помощи Египту. В конечном счете, он решил воздержаться от этого шага из опасения, что замораживание помощи приведет к дополнительной радикализации египетской позиции. Экономическая помощь Египту предоставлялась теперь в урезанном масштабе и раз в год, а не раз в три года, как при Кеннеди. Усилилась критика действий Египта в американском Конгрессе.
Ухудшение отношений с Египтом дало толчок к активизации развития американо-израильских отношений. В год прихода Джонсона в Белый дом в израильском руководстве также произошли изменения: на смену несгибаемому Бен-Гуриону пришел Леви Эшкол, бывший министр финансов. Он был гораздо мягче и сговорчивее своего знаменитого предшественника. Американская команда надеялась, что новое правительство Эшкола будет более сговорчивым, чем непреклонный Бен-Гурион и его окружение. Эшкол-политик – ветеран левосионисткого движения, глава кабинета министров правящей коалиции лейбористских партий, получившей название Маарах (Маарах был создан в ноябре 1964 г. как союз партий МАПАЙ и Ахдут ха-Авода), был известен как принципиальный оппонент «диктаторских замашек» своего предшественника. Первое, что он сделал, придя к власти, – удалил из руководства МАПАЙ всех сторонников Бен-Гуриона – молодых энергичных политиков и военных. Из правящей партии ушли М. Даян, Ш. Перес, И. Альмоги и др. (Бен-Гурион в июне 1965 г. создал свою партию РАФИ – Рабочий список Израиля.) Сразу же изменился формат двусторонних отношений. Между администрацией Джонсона и правительством Эшкола наметилось некое идеологическое и концептуальное сближение.
Джонсон, по мнению многих специалистов, был приверженцем идеи «особых отношений» с Израилем, превратив ее во влиятельный компонент своей произраильской политики. По мере возрастания стратегической ценности Израиля усиливалась пропаганда общности американского и израильского исторического, культурного и идеологического наследия. В восприятии Джонсона арабский мир был все еще погружен в далекое прошлое и лишен каких-либо признаков модернизации и готовности формировать свое жизненное пространство в духе прогресса и технологических перемен. В то же время, в израильском динамично развивающемся обществе 36-й президент видел отражение наследия тех же ценностей, на базе которых была основана и построена американская нация.
Многие американские и израильские авторы описывают Джонсона как президента, который почитал евреев в качестве «избранного народа». Упоминается даже его прадедушка, ярый фундаменталист, который познакомил его с евангелической доктриной о значении еврейского народа и Святого Иерусалима для Второго пришествия Христа. Американцы-евангелисты считали поддержку евреев своей обязанностью. Президент постоянно подчеркивал сходство между израильским идеалом освоения пустыни и американским освоением пограничных областей, историческую необходимость постоянного преодоления вызовов враждебного окружения, к которому был непосредственно причастен в прошлом его родной штат Техас и т. д.[184] Возможно, это и так. Во всяком случае, накануне и в начале войны 1967 г., принимая в целом линию Госдепа на строгий нейтралитет в оценках ситуации и практически бездействуя, что иногда вело к большому разочарованию израильского руководства, президент всегда находил самые теплые слова о своем «особом отношении» к евреям и Израилю.
При Джонсоне впервые в истории Израиля премьер-министр Л. Эшкол был приглашен нанести официальный визит в Белый Дом. До этого времени все встречи с премьер-министром Израиля Бен-Гурионом, организованные президентами Эйзенхауэром и Кеннеди в Нью-Йорке (а не в Вашингтоне), были неофициальными. Эшкол же два раза посетил (в июне 1964 г. и в январе 1968 г.) американскую столицу как официальный гость президента и был также приглашен посетить его поместье в Техасе, что считалось особенно почетным. С официальным визитом США посетил также президент Израиля З. Шазар. А израильский посланник в Вашингтоне Э. Эврон вообще входил в узкий круг друзей американского президента. Недаром один из ветеранов партии МАПАЙ и будущий мэр Иерусалима Тедди Коллек назвал атмосферу американо-израильских отношений начала 1960-х гг. замечательной[185].
Не следует забывать, что президент Джонсон не только часто публично выражал симпатию к евреям и Израилю. Он был тесно связан с еврейскими активистами и произральским лобби внутри Демократической партии, в частности – с ее председателем Артуром Кримом. Его неофициальным связующим звеном с еврейской общиной был Эйб Фейнберг, спичрайтером – Бен Уоттенберг, а помощником по внутренней политике – Ларри Левинстоун. Все перечисленные были активистами американской еврейской общины, открыто поддерживавшими произральское лобби. При Джонсоне значительно усилилось влияние произральского лобби и активизировалась поддержка президента со стороны американской еврейской общины. Неудивительно, что не менее 90 % еврейских голосов были отданы ему на президентских выборах, состоявшихся в ноябре 1964 г.
При этом необходимо подчеркнуть, что поддержка Израиля Джонсоном, прежде всего, объяснялась его пониманием национальных интересов США. Израиль доказывал вновь и вновь свою роль в установлении регионального баланса сил в пользу США и в противостоянии «египетско-советской оси»[186]. В стратегическом отношении президент определял Израиль как второй Южный Вьетнам – в авангарде конфронтации с «силами радикализма и агрессии, коренящимися в мировом коммунизме»[187].
2.2. Активизация израильско-американского сотрудничества при Джонсоне
Для Израиля годы правления Джонсона были особенно важными. Развивались деловые отношения с Соединенными Штатами. Объем экономической помощи Израилю резко увеличился, от суммы 40 млн долл. в 1964 г, поднявшись всего за два года до 130 млн долл. Как уже указывалось, все попытки Бен-Гуриона оформить союзнические отношения с одним из ведущих западных государств ранее закончились неудачей. США при Эйзенхауэре и Кеннеди отказывались от настойчивых предложений Бен-Гуриона заключить официальный союз с Израилем. С тем же предложением он в мае 1963 г. обратился к Де Голлю, который также ответил отказом, хотя позднее, через год, принес премьер-министру Эшколу официальные заверения, что Франция и Израиль являются «союзниками и друзьями». Впрочем, к тому времени острота вопроса о союзе с западными странами практически сошла на нет.
По-прежнему, одной из наиболее важных проблем для Израиля было получение современных видов вооружений. Основные поставки военной техники в начале 1960-х гг. шли из Франции. Позже, летом 1966 г., между Израилем и Францией был подписан новый договор о поставках 50 самолетов «Мираж-V»[188]. Однако и этого было недостаточно, Израиль остро нуждался в самых современных видах вооружения, которые могли поставить только США. На протяжении пяти лет президентского правления Джонсона удалось подписать три соглашения о продаже оружия Израилю. Впервые встал вопрос о прямых массированных поставках американского оружия. Соглашения предусматривали поставку 210 танков «Паттон М-48А» (оснащенных 105-милиметровой пушкой), затем самолетов «Скайхок А-4» и позже – боевых самолетов-бомбардировщиков «Фантом F-4B».
Вместе с тем, прорыв в области поставок вооружения еще не означал, что отношения между Вашингтоном и Иерусалимом были абсолютно безоблачными. Сам процесс принятия решения о военных поставках Израилю, как и во времена Кеннеди, велся в форме напряженной и длительной дискуссии между Белым домом, Советом национальной безопасности, Госдепартаментом и Пентагоном. В частности, Госдепартамент, как и прежде, резко сопротивлялся самой идее поставок современного оружия Израилю[189]. Несмотря на то что Роберт Комер, координировавший ближневосточное направление в Совете национальной безопасности в администрации Кеннеди и Джонсона и активно поддерживавший в свое время сделку с «Хоками», продолжал играть ключевую роль также при сделках с танками и самолетами «Скайхок», он был вынужден вести жесткие переговоры не только с премьер-министром Эшколом относительно условий продажи, но, главным образом, с собственным Госдепартаментом. Как и в истории продажи ракет «Хок» при Кеннеди, в центре продолжительных переговоров стоял вопрос политической компенсации со стороны Израиля (в те годы во главе правительства стоял Бен-Гурион) за оружие, которое он намеревался приобрести. Джонсоном вновь в жесткой форме было выдвинуто требование к израильскому правительству по решению проблемы палестинских беженцев как необходимое предварительное условие для утверждения сделки. Но, как обычно, электоральные расчеты накануне выборов в 1964 г. и необходимость обеспечения традиционной электоральной поддержки еврейской общины Демократической партии, изменили отношение демократов к данному вопросу. Срыв решения о поставках «Хоков» Израилю мог привести к потере голосов сторонников произраильского лобби и членов еврейской общины. Коалиция сторонников произральского лобби была твердо уверена, что готовящаяся сделка принесет администрации ощутимые политические результаты в виде израильских уступок в вопросе о палестинских беженцах и по проблеме его ядерной программы. Однако никаких уступок не последовало. Правительство Бен-Гуриона снова отвергло американские условия. На уступки пошел Джонсон. В результате, решение о поставках оружия, обещанного Израилю еще при Кеннеди в 1962 г., было представлено администрацией Джонсона как «создающий атмосферу доверия шаг», призванный смягчить позиции Израиля по ключевым вопросам, но непосредственно не связанный с предъявлением Бен-Гуриону какие-либо специфических требований[190].
Выборы Джонсон выиграл с большим преимуществом. После этого на переговорах, связанных с продажей танков «Паттон», а затем и в связи с продажей самолетов «Скайхок» и «Фантом», администрация проявила бóльшую твердость. Переговорный процесс был тяжелым. Роберт Комер, специальный советник президента по вопросам национальной безопасности МакДжордж Банди и его заместитель Карл Кейсон, наученные прошлым опытом, изменили тактику и подготовили специальный план поэтапных предложений и компенсаций за них. Теперь каждое американское предложение больше не ограничивалось абстрактными обещаниями израильтян в будущем «предпринять соответствующие пропорциональные шаги», а должно было быть подтверждено конкретными шагами, предпринятыми до окончательного соглашения о продаже оружия, или эти шаги должны были осуществляться параллельно с поставками и их оплатой. Израиль, по их мнению, теперь должен был заплатить политическую и стратегическую цену за необходимое ему оружие. По выражению израильского специалиста А. Бен-Цви, новая тактика переговоров отошла от модели «туманных будущих обещаний» в пользу решений в «туманном прошлом»[191].
На первый взгляд, дорога к быстрому утверждению сделки с танками должна была быть проложена еще в ноябре 1963 г. За считанные дни до убийства Кеннеди Пентагон признал необходимость усилить вооружение бронетанковых войск Израиля и положительно ответил на просьбу Эшкола, изложенную им в письме к Кеннеди от 4 ноября 1963 г. В конце 1963 г. казалось, что окончательное утверждение сделки продажи танков «Паттон» будет достигнуто в течение считанных недель[192]. Однако при Джонсоне Госдеп энергично воспротивился этой идее, утверждая, что продажа танков Израилю сведет на нет все усилия, предпринятые администрацией Кеннеди, чтобы открыть новую страницу отношений с арабским миром в целом, и с Египтом – в частности. На протяжении последующих месяцев стало ясно, что, несмотря на формальное утверждение Белым домом продажи в январе 1964 г., план еще далек до практического осуществления[193]. Непростые переговоры по военным поставкам значительно осложнились в связи с продолжавшимся «водным кризисом»[194].
Данный кризис был вызван давним спором Израиля с соседними арабскими государствами по вопросу об использовании вод р. Иордан, а также проявлением конфронтации между Сирией и Израилем, обострившейся перед Шестидневной войной. Он был связан с уже упоминавшимся «планом Джонсона». Весной 1964 г. Израиль вновь поставил вопрос об использовании воды озера Кинерет. В 1964 г. закончилась прокладка всеизраильского водовода и началась перекачка воды из Кинерета для орошения земель на юге страны. Эти действия с негодованием были встречены арабской стороной. Израильское правительство заявило, что поскольку о. Кинерет полностью находится на его территории, мероприятия по строительству водовода не затрагивают интересы арабов. Но Каирское совещание глав арабских государств приняло решение воспрепятствовать израильскому плану. Лига арабских стран на своем саммите в сентябре 1964 г. также решила, что, с политической точки зрения такая договоренность не соответствует интересам арабов[195]. ЛАГ выразила готовность защищать план отвод вод военными средствами. На том же совещании была основана Организация освобождения Палестины (ООП), которая была признана официальным представителем палестинского народа. Наиболее влиятельной силой в ООП стал ФАТХ (Движение за национальное освобождение Палестины) под руководством Ясира Арафата, который со временем возглавил всю организацию. ФАТХ сразу же начал вооруженную борьбу против «сионистов» и при поддержке Сирии предпринимал террористические вылазки на территорию Израиля.
Сирия приняла решение отвести от Израиля часть воды р. Иордан. В ответ Израиль усилил военное патрулирование на территориях, прилегающих к иорданским источникам рядом с кибуцем Дан. Сирийцы ответили огнем, повлекшим за собой серию пограничных инцидентов. Израильская авиация разбомбила место проведения работ сирийцами, и затормозила мероприятия по отводу Иордана[196]. Явно неадекватная израильская реакция, приведшая к эскалации напряженности в регионе, обеспокоила даже Комера и его сторонников. В Белом доме открыто заговорили, что действия Израиля и их открытая поддержка со стороны США могут не только подорвать экономические и стратегические интересы Америки в арабском мире, но и нанести ущерб самому Израилю. Однако, невзирая на то, что именно Израиль инициировал эскалацию кризиса, Джонсон безоговорочно поддержал его позицию в ООН.
Реакция арабских государств была настолько резкой, что даже сторонники новых поставок вооружений Израилю стали возражать против прямой продажи ему танков. 28 мая 1964 г. Комер в меморандуме Джонсону подчеркивал: «Если мы настолько открыто встанем на сторону Израиля, что арабы пойдут на союз с Москвой, Израиль потеряет столько же, сколько и мы. Наша сегодняшняя политика дает арабам возможность не отклоняться слишком далеко от Запада. Это просто здравый смысл»[197]. Белый дом опасался, что прямые военные поставки Израилю окончательно подорвут американо-арабские отношения. Была предпринята попытка убедить Западную Германию принять на себя роль «подрядчика-исполнителя» при осуществлении поставки танков (в ответ на поставку Америкой более современных танков самой Германии). Она потребовала долгих месяцев утомительных переговоров между Вашингтоном и Бонном, который, мягко говоря, не выражал особого энтузиазма по поводу идеи оказаться непосредственно вовлеченным в этот сложный и щекотливый вопрос. В конечном счете, инициатива была оборвана на ранней стадии ее практического осуществления, после того как «германский заговор» был раскрыт международной прессой и причинил большое неудобство германскому канцлеру Людвигу Эрхарду. Немцы успели передать Израилю только 40 танков из 120, но после огласки сделки Западная Германия решила 12 февраля 1965 г. приостановить эти поставки[198].
В Вашингтоне считалось, что со «штатскими ветеранами» будет легче работать, чем с военными кругами, близкими к Бен-Гуриону. Однако и на этот раз добиться новых уступок Вашингтону не удалось. Для Джонсона это означало, что, несмотря на растущую зависимость от Вашингтона, израильские политики не будут беспрекословно одобрять все политические решения его администрации по Ближнему Востоку. Поэтому, когда в Белом доме было принято решение о военных поставках Иордании, президент был вынужден послать Фейнберга, который откровенно заявил Эшколу: Израиль получит американское оружие, только если будут осуществлены военные поставки Иордании. Посланцы Вашингтона разъясняли израильскому правительству, что президент готов рассмотреть вопрос о прямых поставках оружия, но танки будут поставляться и Иордании, чтобы не дать возможности Советам занять этот рынок вооружений. Такой ультиматум нужен был Джонсону, который хотел избежать дальнейших бурных публичных обсуждений данного вопроса на заседании израильского правительства. Он предчувствовал, каким громогласным нападкам подвергнется это решение со стороны старой гвардии МАПАЙ[199].
Ультиматум был принят к сведению, в итоге были подписаны компромиссные договоры, предусматривавшие согласие правительства Эшкола на второстепенные компенсирующие уступки, например, на согласие Израиля смириться с продажей 100 танков «Фатон» и 20 самолетов «Старфайтер F-104» Иордании. Однако он не пошел на компромисс в центральных вопросах. В частности, премьер-министр решительно отверг любую уступку по вопросу о беженцах и в области ядерного израильского комплекса.
Наконец, американская администрация выразила готовность поставить Израилю оставшиеся 170 из 210 танков напрямую, без посредников (подвергая при этом опасности статус США в арабском мире), но взамен потребовала от правительства Эшкола заплатить более высокую цену. В центре внимания администрации при вынесении повторного решения по вопросу продажи танков опять стоял реактор в Димоне. Американо-израильский диалог по вопросу продажи оружия можно сравнить (хотя он был менее острым и конфронтационным по своему стилю) с тем, который велся между Бен-Гурионом и Эшколом, с одной стороны, и Кеннеди, с другой, на протяжении третьего и последнего года правления его администрации по вопросу ядерного центра в Димоне.
Вопрос о ядерной программе превратился в основное звено конфликта в процессе принятия решений о продаже оружия, стоявших на повестке дня в течение пяти лет пребывания президента Джонсона в Белом доме, оттеснив проблему палестинских беженцев на второй план.
Хотя лично Джонсон, в отличие от Кеннеди, не был столь же чувствителен к теме ядерной программы Израиля и особенно не интересовался данной темой, Госдепартамент и Пентагон в начале 1965 г. усилили нажим на Эшкола, вынуждая его согласиться с периодическими инспекциями американских ученых в Димоне, а также открыть реактор для режима инспекций Международного агентства атомной энергии. Это требование было вызвано информацией, поступавшей в течение 1964 г. от американской разведки, о намерении Израиля приобрести французские ракеты типа «земля – земля» средней дальности, которые могли быть оснащены ядерной боеголовкой[200].
В ответ на возрастающее беспокойство американцев в связи с планами Израиля приобрести во Франции баллистические ракеты, которые могут представлять собой «значительный шаг к приобретению ядерной мощи»[201], правительство Эшкола – как и в годы Кеннеди и Бен-Гуриона – согласилось разрешить представителям администрации США лишь одноразовое посещение Димоны, без принятия на себя каких-либо обязательств открыть реактор для постоянных посещений американскими специалистами. Такое посещение состоялось 30 января 1965 г., и инспекторы, как ни странно, пришли к выводу, что не обнаружено что-либо, что «могло бы свидетельствовать о намерении развить ядерную мощь в ближайшее время»[202].
Продолжительные переговоры, которые вели в Израиле в конце февраля и начале марта 1965 г. Р. Комер и посол А. Гарриман, не привели к смягчению израильской позиции. Единственной израильской уступкой стало принятое обязательство, что «он не будет первым государством, которое введет в действие ядерное оружие в регионе»[203]. Несмотря на столь жесткую неуступчивую позицию Израиля и острое сопротивление Госдепа, Джонсон самолично утвердил план поставок танков непосредственно из США (что проложило путь для последующего решения о продаже самолетов «Скайхок» Израилю). 10 марта 1965 г. было, наконец, подписано американо-израильское соглашение, в соответствии с которым администрация приняла на себя обязательство поставить Израилю танки, оставшиеся от немецкой сделки, и, в дополнение, предоставить ему возможность приобрести определенное количество боевых самолетов, если не у Западной Европы, то у США[204].
Позднее, в дополнение к этому обязательству, принятому в связи с продажей самолетов «Скайхок» в 1966 г., Израиль в результате сильнейшего нажима американской стороны в процессе переговоров о продаже 50 самолетов «Фантом» в 1968 г. обещал также не пользоваться американскими самолетами для транспортировки ядерного оружия[205]. Однако, как и прежде, несмотря на все усилия американской стороны вынудить Израиль позволить проведение регулярной полугодовой инспекции реактора в Димоне и в дополнение подписать Конвенцию о предотвращении распространения ядерного оружия (второй параграф, которой обязывал присоединившихся не заниматься какой-либо деятельностью, предназначенной для приобретения ядерного оружия или его производства), Тель-Авив остался верным своей традиционной политике и не принял на себя обязательства помимо тех, которые ранее декларировал и которые
Тем не менее, снова с личного благословения президента, 28 декабря 1968 г. было принято окончательное решение о продаже «Фантомов», невзирая на энергичное сопротивление Государственного департамента и оговорки Пентагона. Накал противоречий между Джонсоном, с одной стороны, и Госдепом и Пентагоном, с другой, напоминал по своей остроте ситуацию с решением Трумэна о признании Государства Израиль. Израильский специалист Бар-Он в связи с этим решением Джонсона считает, что в данном вопросе президент «поставил на чашу весов свой личный авторитет», вынудив Государственный департамент и Пентагон смириться с его мягким отношением к Израилю. «Требования, которые предъявили Израилю государственный секретарь и министр обороны, – вынес свой приговор Джонсон, – представляли собой попытку оспорить мой авторитет и мои решения»[206].
В те дни впервые были четко определены параметры соблюдения израильтянами формулы ядерной «непроницаемости», которая с тех пор превратилась в центральный опознавательный знак израильской политики в данной области. Эшкол твердо сопротивлялся любому требованию разрешить присутствие постоянной международной инспекции в Димоне. Он также категорически отказался подписать Конвенцию о предотвращении распространения ядерного оружия. Как справедливо отмечала известный российский специалист И. Звягельская, в вопросах о поставках современных вооружений Израилю Джонсон руководствовался двумя главными обстоятельствами: набиравшим силу противостоянием США и СССР на Ближнем Востоке, усиливавшим роль Израиля как американского союзника, и соображением, что поставки обычных видов оружия могут сдержать израильскую ядерную программу[207]. Время показало, что этот второй расчет американского президента оказался неверным. К концу 1966 г. проект РАФАЭЛЬ – производство атомной бомбы – был закончен.
Фундамент «особых отношений», заложенный при Джонсоне до войны 1967 г., создал предпосылки перехода от отношения к Израилю как к второстепенному клиенту к новому формату «особой системы отношений: патрон – союзник»[208].
2.3. Позиция США в арабо-израильском конфликте накануне Шестидневной войны
Арабо-израильская война 1967 г. (Шестидневная война), без сомнения, занимает особое место в истории Израиля и арабских стран ближнего Востока и Северной Африки. Ее результаты и последствия оказали прямое воздействие на последующую судьбу всего региона и поставили перед мировым сообществом целый ряд проблем, которые не нашли решения до сегодняшнего дня. По общему мнению, война 1967 г. между Израилем, с одной стороны, Египтом, Сирией и Иорданией, с другой, изменила содержание арабо-израильского конфликта. Эта война начала новый этап израильско-американских отношений: она ускорила процесс превращения Израиля в стратегического партнера Америки.
Шестидневная война в Израиле до сих пор окружена ореолом беспримерной победоносности. Однако политические результаты ее далеко не однозначны. Военные результаты этой кампании – серьезный разгром вооруженных сил Египта, Сирии и Иордании – не только не решили основной задачи, которая декларировалась как повод к войне, начавшейся атакой израильских ВВС на египетскую территорию, а именно задачи обеспечения безопасности Государства Израиль, но значительно ухудшили международное и региональное положение страны и вскоре привели к новой арабо-израильской войне. Именно вследствие неоднозначности и противоречивости итогов войны и ее последствий для ближневосточной и мировой истории она до сих пор приковывает интерес специалистов. Изученность данной темы дает возможность не останавливаться подробно на причинах и ходе войны, а сосредоточиться на предмете исследования: какую роль сыграла эта война в развитии израильско-американских отношений[209].
Война 1967 г. стала одним из самых ярких примеров включенности сверхдержав в региональные конфликты в эпоху «холодной войны». Противостояние западных стран, прежде всего США и Советского Союза, на Ближнем Востоке, их политическое и экономическое влияние на отдельные группы стран и разделение их на «проамериканские» и «просоветские» (весьма условное. –
В начале 1960-х гг. резко обострилось противостояние Израиля и соседних арабских стран – Египта и Сирии. Вовлечены в рост напряженности были также Ливан и Иордания. Руководство США, наблюдая за усложнившейся обстановкой на Ближнем Востоке, изо всех сил пыталось сохранить нейтралитет, обращаясь с призывами о мире то к арабской, то к израильской стороне. Однако остановить скатывание к войне им не удавалось. Гамаль Абдель Насер, президент Египта 1956–1970 гг., сразу же после Суэцкой кампании публично поклялся, что отомстит евреям за арабские потери на Синае 1965 г. В ноябре 1966 г. Между Египтом и Сирией был заключен договор о взаимной обороне. Египет с 15 мая 1967 г. начал переправлять войска на израильскую границу. Позднее аналогичные соглашения были подписаны Египтом с Иорданией и Ираком (король Хуссейн подписал военный договор с Египтом 30 мая, а 4 июня к этому военному альянсу присоединился и Ирак).
Египетский президент Насер шантажировал мировую общественность, открыто наращивая антиизраильскую пропаганду и призывая к уничтожению еврейского государства. Весной 1967 г он, в частности, заявлял: «Армии Египта, Иордании, Сирии и Ливана сосредоточены на границах Израиля… за нашими плечами стоят Ирак, Алжир, Кувейт, Судан и весь арабский народ… Сегодня они (весь мир. –
Росло напряжение и на израильско-сирийской границе. Обострившиеся еще в 1964 г. отношения с Сирией во время «водного кризиса» и из-за поддержки террористической деятельности боевиков ООП, действовавших с территорий Сирии и Иордании, привели к росту напряженности на израильско-сирийской границе и на Западном берегу Иордана. Особенно обострила ситуацию неадекватная по масштабам израильская военная акция против фатховцев в районе иорданской деревни Саму, где были применены танки, что вызвало большие людские потери. США были поставлены в неприятное положение: не отреагировать они не могли. На стол президента немедленно лег рапорт из ЦРУ, указывающий на политический и дипломатический ущерб этой операции для ближневосточной политики Америки. В специальном меморандуме подчеркивалось, что израильские действия в Саму ослабили позиции короля Хусейна и позволили оппозиционным силам критиковать его за то, что политика мирного существования с Израилем, навязанная ему Америкой, оказалась провальной. Израильский рейд на территорию Иордании, заключило ЦРУ, нанес вред Соединенным Штатам[215]. Администрация Джонсона довела до сведения правительства Израиля, что его действия способствуют росту напряженности в регионе. Однако такие «одергивания» со стороны американцев все больше и больше раздражали военные круги Израиля. Они пытались оправдаться тем, что государство имеет право отвечать на террористические вылазки с территорий других стран, но при этом израильское руководство понимает, что Иордания в данном случае не несет ответственности за действия ФАТХ с ее территории.
Тем временем участились военные стычки между Израилем и Сирией. Рост антисирийских настроений среди военного руководства Израиля хорошо отразился в интервью, данном начальником генштаба И. Рабином одному из военных изданий. Он заявил, что, в отличие от Иордании и Ливана, которые не поддерживают террористические атаки, организованные с их территорий, Сирия их поддерживает и спонсирует террористов. Поэтому реакция на сирийские действия должна быть иной[216]. Эшкол, сначала заявивший, что Рабин «зашел слишком далеко», через несколько дней, 12 мая, на партийном форуме МАПАЙ также подтвердил, что Израиль имеет право действовать против центров агрессии и тех, кто их поддерживает. А затем, на следующий день, в интервью израильскому радио уточнил: «Государство, поддерживающее саботажников и террористов, не имеет иммунитета, а Сирия инспиратор их действий»[217]. С этого времени Израиль начал концентрировать свои войска на границе с Сирией.
В мае 1967 г. обстановка особенно накалилась в связи с тем, что Насер перебросил большой контингент египетских войск на Синай, а затем обратился с просьбой к Генеральному секретарю ООН У Тану вывести чрезвычайные вооруженные силы ООН с позиций между Газой и Эйлатом и передислоцировать их на базы в Газе. У Тан удовлетворил его просьбу. Тем временем Насер принял решение о выводе войск ООН из Газы, на что У Тан, Генеральный секретарь ООН, которого египтяне заверили, что не начнут войну первыми, ответил согласием. Советский Союз сначала принял это решение с опасением, но воздержался от официальной оценки решения Насера. Однако вскоре СССР официально поддержал египетское решение. В телеграмме министра иностранных дел А.А. Громыко послу СССР в ОАР от 26 мая 1967 г. указывалось, что «правительство СССР считает оправданным требование правительства ОАР о выводе войск ООН из района Газы и Синайского полуострова»[218]. Вместе с тем, у советского руководства не было уверенности, что Насер не предпримет самостоятельной военной акции против Израиля. 27 мая послу СССР в Египте Д. Пожидаеву срочно поручили уговорить Насера не начинать войну первым[219]. Несмотря на заверения египетского президента о том, что он войну первым начинать не собирается, ситуация продолжала накаляться. Как только 18 мая военный контингент ООН покинул Синай, туда вошли части египетской армии. 22 мая Насер объявил блокаду Тиранского пролива и ввел запрет на прохождение израильских судов. Тем самым Египет блокировал единственный путь, связывавший Израиль с Азией, по которому тот получал нефть от своего главного поставщика – Ирана. Еще по соглашению 1957 г. Израиль связывал эвакуацию своих войск с Синайского полуострова с гарантиями свободы навигации по Тиранскому проливу. Для него закрытие пролива для навигации израильских судов стало поводом к началу войны.
Реакция США последовала сразу же. На следующий же день президент Джонсон объявил блокаду незаконной и заявил о своей готовности организовать международную флотилию для охраны и сопровождения израильских судов.
В этой ситуации в Израиле прямо заговорили о войне. Рабин, призывал генералов решиться на превентивный удар с воздуха по Египту, опираясь на секретный план, разработанный еще несколько лет назад, под кодовым названием «Мокед». Однако у политического и военного руководства не было еще единого мнения. Даже Бен-Гурион, всегдашний сторонник жесткой линии по отношению к арабам, учитывая ситуацию противостояния сверхдержав в регионе, считал, что в этом случае Израиль не обеспечит себе поддержки ни у одной из великих держав и поэтому не может надеяться на победу в новой войне. В сложившейся ситуации он резко критиковал позицию Рабина и заявил ему об этом лично, вызвав своего любимца к себе в кибуц Сде-Бокер[220].
Для того чтобы решиться на военные действия против арабских соседей, прежде всего – против Египта, Израилю, конечно, было необходимо заручиться поддержкой своего основного союзника – США. Однако отношение Вашингтона к накаляющейся обстановке и нарастающей решимости военных кругов Израиля начать военные действия было неоднозначным: руководство Госдепа и лично Дин Раск по-прежнему стояло на том, что Вашингтон в своих решениях, прежде всего, должен исходить из интересов, связанных с арабскими странами, а не с Израилем.
Американское разведуправление предсказывало, что в случае войны «для США и других западных держав будет чрезвычайно сложно поддерживать хорошие отношения и с Израилем, и с арабскими странами»[221]. Раск постоянно убеждал Джонсона, что напряженность между Израилем и Сирией нарастает лишь из-за разногласий по линиям границ в демилитаризованной зоне, а не из-за решений Сирии об отводе воды из Иордана. Он также утверждал, что арабские правительства не поддерживают террористскую организацию ФАТХ. Но наиболее последовательно Раск убеждал Белый дом в том, что войны в любом случае не будет, так как ни одна сторона ее на самом деле не хочет[222].
У некоторых арабских специалистов существовало мнение, что США были непосредственно вовлечены в боевые действия во время Шестидневной войны и помогли Израилю разгромить арабов. Это не соответствует действительности. США пытались предотвратить военный конфликт, но не смогли убедить Насера и других арабских лидеров в недопустимости агрессивных антиизраильских заявлений и действий. При этом американцы давали понять, что они не будут вмешиваться в военные действия, что само по себе воодушевляло арабских руководителей. Уже после начала войны Госдеп официально заявлял: «Наша позиция нейтральна в оценках, словах и делах»[223]. Однако со стороны части американского общества, прежде всего, американской еврейской общины и произраильского лобби, нарастало давление в пользу безоговорочной поддержки израильских действий. Израильские дипломаты в Америке развернули активную деятельность в поддержку Израиля среди активистов Демократической партии. Угроза, нависшая над Израилем вследствие введения египетских войск на Синай, и решение Насера закрыть Тиранский пролив для израильских судов вызвали волну солидарности сторонников Израиля в США. Американская еврейская община, Конгресс, пресса выражали Израилю поддержку[224].
Опросы общественного мнения, проведенные Институтом Галопа и Институтом Харриса накануне войны 1967 г. и после ее окончания, показали, что уровень общественной поддержки Израиля в США достиг 56 % в конце мая 1967 г., а после прекращения боевых действий поднялся до 74 %, в то время как уровень поддержки арабской стороны в этот период достиг только 4 %. Подобный опрос, проведенный после завершения военных действий 10 июня 1967 г., «нашел произраильский перевес 41 % против 1 %»[225]. Когда в конце мая 1967 г. отношения с Египтом и Сирией резко обострились, около 800 добровольцев – американских евреев выехали в Израиль. Не менее 100 млн долл. – колоссальный капитал по понятиям того времени – были мобилизованы для Израиля посредством чрезвычайного сбора, организованного еврейскими организациями в период между 27 мая и 10 июня, и до конца 1967 г. общая сумма пожертвований Израилю, собранная американскими евреями, достигла 430 млн долларов[226]. Сам президент лично не скрывал своих чувств накануне войны. «Во мне всегда присутствовало, – писал Джонсон в своих воспоминаниях, – глубокое чувство симпатии по отношению к Израилю и его народу, которые мужественно основали и защищают свою современную нацию… Мое сердце преисполнено сочувствия к решимости сыновей этой нации твердо действовать против вражеских сил, собравшихся у их границы и блокировавших жизненно важные судоходные пути, и против волны угроз разрушить государство Израиль, сопровождавшей этот сбор сил»[227].
В окружении Джонсона усиливались голоса тех, кто выступал за право Израиля в одиночку нанести превентивный удар. Но Джонсон пока не давал прямого ответа. Официальный Вашингтон все еще пытался снизить остроту создавшейся ситуации в регионе дипломатическим путем. Занятая войной во Вьетнаме администрация предпочитала не вмешиваться в арабо-израильский конфликт на стороне Израиля, понимая, что любая поддержка еврейского государства приведет к столкновению США не только с арабскими странами, но и с их мощным сторонником – СССР. Несмотря на все жалобы израильской стороны на обострение ситуации и военную угрозу со стороны Египта, Госдепартамент отвечал, что США «считают, что нет практически никакой возможности» того, что Насер атакует или предпримет какую-либо провокацию против Израиля в обозримом будущем».
Утром 23 мая 1967 г шло чрезвычайное заседание кабинета министров и высшего командования ЦАХАЛ. Речь шла о начале военных действий. Мнения разделились. Доклад с оценкой ситуации сделал генерал Ярив. Обрисовав ситуацию как «угрожающую», Ярив, между тем, подчеркнул, что его военные коллеги не рекомендовали немедленные военные акции[228]. Затем выступил Рабин. Он напомнил, что во время Суэцкого кризиса в 1956 г. у Израиля было два сильных союзника, а противостоял ему один Египет, хотя его поддерживал СССР. Теперь положение иное. Израилю на этот раз противостояли все соседние арабские государства и, чтобы решиться на самостоятельный удар по Египту, ему срочно была необходима публичная поддержка США.
Израильтяне выдвинули новое предложение заключить официальный оборонный договор с США. Рабин предложил поставить перед Вашингтоном условие: или Соединенные Штаты предпримут конкретные шаги, или пусть предоставляют Израилю свободу рук[229]. Администрация не была заинтересована в создании военного союза с Израилем. Из Вашингтона пришла телеграмма, в которой содержалась просьба воздержаться от решения в течение 48 часов, чтобы еще раз попытаться решить конфликт дипломатическим путем. Президент Джонсон подчеркивал, что он не несет ответственности за акции, по поводу которых с ним «предварительно не проконсультировались»[230].
Тогда в правительстве Эшкола было принято решение попытаться получить поддержку Франции и Англии. С этой целью 24 мая 1967 г. Эбан вылетел в Вашингтон через Париж и Лондон. Он должен был объяснить президенту Франции Шарлю Де Голлю, премьер-министру Великобритании Гарольду Вильсону и президенту США Линдону Джонсону позицию своего правительства: по политическим и экономическим причинам Израиль не может позволить, чтобы Тиранский пролив был закрыт для его судоходства. Руководство страны желало бы знать, можно ли рассчитывать на вмешательство великих держав Запада для обеспечения прохода израильских судов. Встреча с Де Голлем практически закончилась провалом, что, в основном, по мнению некоторых историков, произошло от недопонимания: Де Голль считал, что Израиль уже решил воевать, а в Париж Эбан приехал за помощью. Франция высказала неодобрение по поводу готовящейся израильской акции. Де Голль предупредил Эбана, что последствия удара будут катастрофическими. «Не стреляйте первыми», – заявил французский президент. Он считал, что кризис должен быть преодолен в результате дипломатических усилий четырех великих держав – Британии, СССР, США и Франции. В противном случае вся ответственность ляжет только на Израиль. После встречи с израильским министром иностранных дел на пресс-конференции Де Голль заявил: «Если Израиль будет атакован, мы не допустим его разрушения, но если Израиль атакует, мы осудим его действия»[231].
Британская позиция была более благоприятной. Премьер-министр В. Вильсон пригласил Эбана на заседание своего кабинета, где израильский министр иностранных дел подробно объяснил ситуацию. После этого Вильсон выразил мнение присутствующих, что политика Насера по блокированию пролива является неприемлемой и в случае необходимости Британия, верная своим обязательствам 1957 г., готова присоединиться к действиям для открытия пролива. Он также предложил направить в Израиль боеприпасы к танкам и фрегат «Левиафан». В тот же день из Лондона на секретные переговоры в Вашингтон был направлен министр Дж. Томсон[232].
Следующий визит был в США. Министру иностранных дел поручалось срочно встретиться с президентом (в случае его отсутствия – с госсекретарем) и добиться от них официального заявления, что нападение на Израиль будет приравнено к нападению на США и что американским военно-морским силам в Средиземноморье приказано координировать свои действия с израильскими военными. В преддверии визита Эбана, 24 мая, посол Израиля в Вашингтоне А. Харман встретился с экс-президентом Эйзенхауэром и попросил его публично поддержать израильское требование открыть Тиранский пролив, как это сделал Эзейнхауэр в 1956 г. Экс-президент отказался сделать публичное заявление, но согласился дать интервью, в котором подчеркнул, что Тиранский пролив – это международный водный путь, и нарушение прав свободного судоходства незаконно, что было подтверждено еще в 1957 г.[233]
Прибывший в Вашингтон Эбан активно продолжал свои попытки получить от Вашингтона четко изложенную оценку создавшейся ситуации и обещание предпринять необходимые шаги для обеспечения безопасности Израиля. Встречи с госсекретарем Д. Раском и министром обороны Р. Макнамарой ничего не дали. Раск только повторил свой тезис о том, что войны не будет, так как стороны в ней не заинтересованы[234].
Состоявшаяся беседа с президентом Джонсоном тоже не дала желаемых результатов. Президент отметил, что США по конституционным причинам не могут действовать напрямую в защиту Израиля, не могут организовать военную помощь еврейскому государству. Соединенные Штаты не могут открыть Тиранский пролив самостоятельно и для этого необходимо подключить международные силы. Все, чего Эбан он смог добиться, – это согласие Джонсона обсудить программу открытия пролива четырьмя великими державами и принять декларацию приморских государств, включая Израиль, в которой должен быть поставлен вопрос о соблюдении свободы судоходства. По оценке Эбана, в данном предложении не содержалось детального изложения сроков и методов его исполнения, ничего, что израильское правительство могло бы расценить как поддержку, или наоборот. Но, снова предупредил президент, будет «неразумно», если Израиль «схватится за оружие»[235]. Самый главный результат – Вашингтон по-прежнему считал, что Израиль не должен атаковать арабов. Из рассекреченных в 1990-х гг. документов правительства США видно, что американцы в конце мая 1967 г. все еще были против самостоятельной атаки Израиля, так как это противоречило их региональным, в частности нефтяным, интересам. Из Дамаска, например, израильский посол Смит телеграфировал в Вашингтон, что попытки США открыть Тиранский пролив «будут встречены сопротивлением монолитного арабского народа» и что эти попытки обречены на провал[236]. От имени американского правительства посол США в ООН Артур Голдберг предложил «компромиссный план», который мог бы позволить Насеру одержать «мирную победу», не потеряв лицо: нестратегические израильские грузы будет разрешено провозить через Тиранский пролив в Эйлат под иностранным флагом. К «стратегическим» грузам относились нефтяные танкеры. Предложение не удовлетворило ни одну сторону и не было принято к рассмотрению.
Однако решение о начале военных действий израильское правительство «национального единства», созданное накануне войны, приняло не без колебаний. В новое правительство, возглавленное Эшколом, вошли представители жесткого курса – генерал М. Даян, занявший пост министра обороны (до этого момента Даян с 1965 г оставался в стороне от большой политики), и два лидера оппозиционного правого блока Гахал: глава основной партии этого блока Херут М. Бегин и П. Сапир (лидер Либеральной партии, также входившей в Гахал). Сама идея формирования правительства национального единства принадлежала Бегину. Он считал, что накануне войны правительство должно быть укреплено опытными военными и представителями всех партий. В обстановке крайней нервозности и неопределенности 27 мая происходила встреча расширенного коалиционного кабинета министров – «правительства войны».
После включения Даяна в состав правительства сторонники решительных действий получили большинство. Эшколу и Даяну были даны полномочия установить дату и время начала наступления. Даян немедленно взял ситуацию в свои руки. Обсуждался один вопрос: начинать военную акцию сразу или подождать. Глава кабинета Эшкол и начальник генерального штаба Рабин сомневались в эффективности превентивного удара Израиля по арабским позициям без внешней поддержки. На немедленной атаке против арабов вместе с Даяном настаивал генерал А. Шарон. Он представил оперативный план действий. Его позицию поддержали Бегин и генералы Вейцман, Таль, Яффе и Пелед, которые убедили правительство, что Армия Израиля – ЦАХАЛ – способна самостоятельно одержать победу без помощи внешних сил.
Бегин настаивал на необходимости захвата у Иордании («освобождения», по Бегину. –
Вернувшись из Вашингтона 28 мая, Эбан прямо с самолета попал на это совещания правительства. Он изложил содержание своих бесед в Париже, Лондоне, Вашингтоне. При этом он не упомянул, что Джонсон не вызвался немедленно организовать эту «международную флотилию» и не обещал открыть пролив своими силами. Умолчание Эбана о некоторых нюансах его встречи в Вашингтоне привело некоторых министров к мысли, что с помощью Америки все еще можно решить без войны. Между тем Вашингтон продолжал отказываться от официальной политической поддержки Израиля в случае превентивного удара последнего по арабским государствам. Вскоре из Вашингтона поступило письмо с уточнением, что «президент Джонсон не обещал принять все меры для открытия канала».
После закрытия Насером пролива, Джонсон потребовал от руководителей спецслужб анализ перспектив надвигающейся войны. Администрации было необходимо, наконец, принять решение о степени своей вовлеченности в возможные будущие военные действия. Уже через четыре часа директор ЦРУ Ричард Хелмс представил президенту два документа – «Сведения о египетской угрозе» (
Выводы американской спецслужбы были вскоре подтверждены директором израильской разведки «Моссада» Меиром Амитом, приехавшим в Вашингтон 30 мая, спустя ровно неделю после визита Эбана. М. Амит прибыл с задачей точно выяснить, что происходит. Для начала он выяснил у директора ЦРУ Р. Хелмса, что относительно организации пресловутой «международной армады» так ничего и не было сделано. Затем он настоял на встрече с министром обороны Р. Макнамарой. Амит заявил: «Вы знаете наше положение. Все, что мы хотим, – это три вещи: первое, чтобы вы пополнили наши арсеналы по завершении боевых действий. Второе, чтобы вы нас поддержали в ООН. Третье, чтобы вы изолировали русских на этой арене».
Макнамара ответил уставным выражением военного радиста армии США: «
В одном из самых важных вопросов мнения руководства двух разведок разошлись. В противоположность мнению Амита о возможном вмешательстве Советов на стороне арабов, ЦРУ заверило Джонсона, что «цель СССР – избежать военной вовлеченности в конфликт и обвинить США в том, что они действуют на стороне Израиля». «Москва, – убеждал Джонсона Хелмс, – возможно, не будет открыто помогать арабам, у нее просто нет таких возможностей, и поэтому очевидно, что не следует бояться прямой конфронтации Советов с США». Это подтвердил даже всегда осторожный Д. Раск[242].
Опираясь на выводы своих спецслужб, президент Джонсон склонялся к тому, чтобы предоставить Израилю свободу действий. Это почувствовали Амит и Эврон, израильский посол в Вашингтоне, присутствовавший на встрече[243]. Позднее Эврон писал, что по реакции Маканамары и Раска он почувствовали, что «красный свет, запрещавший войну, сменился на желтый». Это означало осторожное разрешение Израилю действовать: «американцы не давали нам зеленый свет начинать войну, но дали понять, что не повторят линию администрации Эйзенхауэра в 1957 г, направленную на принуждение Израиля прекратить военные действия»[244]. Амит поспешил обратно в Израиль и 4 июня представил кабинету министров отчет, прямо противоположный отчету Эбана, сделанному им на прошлой неделе. Шеф «Моссада» доложил, что США по крайней мере «отнесутся терпимо» к израильской атаке[245]. Амит также сообщил о помощи, обещанной ЦРУ: Хелмс предоставил «Моссаду» материалы аэросъемки, полученные американскими разведывательными самолетами, расшифровку кодов секретных документов, полученных Национальной службой безопасности, а также данные о передвижениях, коммуникациях и планах арабских армий. Израильтяне решили, что «подарок» разведки и результаты встреч в США – «желтый свет» – в совокупности можно трактовать как «зеленый», что воодушевило многих членов кабинета на решение в пользу удара по арабам.
Макнамара позднее подчеркивал, что США были абсолютно против идеи израильского удара, так как опасались, что это спровоцирует советскую интервенцию и Америка будет вынуждена спасать Израиль[246]. Но, как уже отмечалось, Джонсон постепенно все более благосклонно воспринимал идею своих военных советников о возможной самостоятельной военной акции Израиля. А в Министерстве обороны прямо говорили, что нужно «выпустить вперед Израиль»[247].
Вернувшись в Тель-Авив, Амит сразу сообщил кабинету, что «армады не будет». Вновь назначенный военный министр М. Даян немедленно потребовал развертывания боевых действий. Решение ударить первыми еще больше укрепилось и в правительстве Эшкола, особенно после того, как израильтянам стало ясно, что вопрос о посылке международной флотилии был Джонсоном отложен. Его предложение не встретило поддержки ни в Конгрессе, ни в правительствах тех стран, которые должны были быть представлены в этой флотилии. В этой ситуации 1 июня Совет национальной безопасности и окружение Джонсона окончательно пришли к выводу, что единственная опция, «которая осталась администрации – это дать возможность Израилю самим сделать работу»[248]. Но при этом американское руководство всячески подчеркивало свое намерение не участвовать в конфликте. Уже через несколько часов после начала военных действий американская сторона начала дипломатические шаги, призванные подтвердить ее непричастность к израильским действиям. Главное было убедить в этом Советский Союз. По инициативе Раска, который считал нужным упредить справедливый вопрос, кто в действительности несет ответственность за израильский удар, советскому руководству было отправлено послание, в котором подтверждалось, что США «ни в какой мере не были замешаны в данных событиях[249].
Прежде всего, США стремились не допустить вмешательства СССР в конфликт и всеми силами пытались доказать, что военные силы США не участвуют в войне. С этой целью ливанские официальные лица были приглашены на американскую военную базу Вилас, а Раск послал королю Саудовской Аравии письмо с уверениями, что информация, распространяемая Насером, относительно военного вмешательства США в войну не соответствует действительности. Между тем, 8 июня Белый дом санкционировал спешную поставку в Израиль 48 самолетов А-4, что было преподнесено как ответная мера на советские поставки египетской армии через Алжир[250]. Кстати, страх перед советским вмешательством разделяли и в израильском руководстве. Даян боялся действий Советов для поддержки Египта долгое время. В директивах израильским летчикам после Шестидневной войны приказывалось по возможности избегать столкновений с советскими самолетами и не наносить ущерба военным базам и сооружениям, обслуживавшим советские подразделения в Египте. Только после того, как Анвар Садат удалил советских военных советников из Египта и открыто перешел на проамериканскую политику, эти опасения рассеялись[251].
Уже с первых дней военных действий в Вашингтоне шла борьба между президентом и его администрацией, с одной стороны, и руководством Госдепартамента, с другой, по проблемам выхода из конфликта. Позиция президента во время войны – требование мирного договора как условия отступления Израиля, означала прямую поддержку Израилю. Его подход не совпадал с линией Госдепа, считавшего, что необходимо делать акцент на «нейтральном и беспристрастном подходе Белого дома» и учитывать требования арабов.
Эта позиция вызывала крайнее неудовольствие Джонсона, потребовавшего от Д. Раска быть осторожней в будущих официальных высказываниях Госдепа, так как, несмотря на свое обязательство соблюдать статус нейтрального и беспристрастного наблюдателя, США не имеют права оставаться равнодушными к угрозе, нависшей над Израилем[252]. 5 июня Уолт Ростоу писал: «Наша работа с русскими по закрытым каналам не должна сводиться только к переговорам о прекращении огня, поскольку сам факт прекращения огня не решит основных проблем израильтян до тех пор, пока они не захватят вражеские территории и не выведут из строя большинство египетских самолетов и танков, чтобы быть до конца уверенными в своих позициях, с которых можно начинать договариваться». Только после этого, по мнению главы Госдепа, США могут начать озвучивать перед Советами свои принципы решения конфликта[253].
Как только стал понятен исход войны, начались переговоры между СССР и США по принципам урегулирования этого военного конфликта. Советский Союз настаивал на немедленном прекращении огня и отходе Израиля на предвоенные границы. Совет Безопасности ООН принял резолюцию о немедленном прекращении огня[254]. Под давлением советского руководства Соединенные Штаты и Израиль согласились на прекращение огня, но решили оттянуть это до тех пор, пока израильские войска максимально не продвинутся в сторону сирийской территории. 7 июня советский представитель в Совете Безопасности предложил принять резолюцию о прекращении огня в 8 часов вечера и заявил, что Советский Союз разорвет дипломатические отношения с Израилем, если тот откажется выполнить условия резолюции. Это предложение было отвергнуто арабскими странами. 10 июня Советский Союз разорвал дипломатические отношения с Израилем. Советские представители внесли в Совет Безопасности ООН ряд предложений, в которых Израиль был назван агрессором, однако эти предложения были отклонены большинством голосов. Саудовская Аравия, Ливия, Бахрейн, Катар, Объединенные Арабские Эмираты на время прекратили продажу нефти Англии и США.
В ближневосточном конфликте США и Англия выступали против антиизраильских резолюций, принятия которых требовали Советский Союз и арабские страны. США и Англия увеличили в Средиземном море количество военных судов, которые следили за передвижением советской эскадры; эти страны, прежде всего США, были основными поставщиками оружия в Израиль. Президент Франции Ш. де Голль после начала войны занял резко антиизраильскую позицию, несмотря на активную поддержку Израиля широкими слоями французской общественности и различными политическими силами. В 1968 г. Франция ввела эмбарго на поставки оружия в Израиль.
В разгар военных действий произошел скандальный инцидент с американским разведывательным судном «Либерти». 8 июня 1967 г., утром четвертого дня боев, израильские самолеты по ошибке атаковали американское судно у берегов Синая. Несмотря на то что в ходе атаки были убиты 34 члена экипажа и 75 ранены, данный эпизод существенным образом не повлиял на дружеский характер отношений между Вашингтоном и Иерусалимом и на уровень общественной поддержки Израиля. В ходе инцидента с «Либерти» в центре внимания Вашингтона, прежде всего, стояло опасение, что речь идет о советской атаке. 10 официальных представителей США и трое от Израиля занимались расследованием обстоятельств израильской атаки против «Либерти» и пришли к выводу, что произошла трагическая ошибка. Только после того, как выяснились точные факты и отступила опасность прямой и опасной конфронтации между сверхдержавами, администрация предприняла объективный анализ инцидента, сопровождаемый чувством определенного облегчения, что устранена угроза американо-советского кризиса.
2.4. Итоги войны. Проблема оккупированных территорий и поиски решений
За шесть дней были фактически уничтожены основные арабские силы, участвовавшие в войне. По мере продвижения израильских сил на арабские территории международный нажим на Израиль возрастал. Американцы начали серьезно опасаться, что израильские действия могут нанести имиджу США большой урон. После принятия Иорданией 7 июня решения о прекращении огня израильтяне сосредоточили свои силы на сирийском направлении и заняли Голанские высоты. Это был критический момент войны. Д. Раск уже не скрывал свою «глубокую озабоченность» действиями израильской армии, которые могут создать «серьезнейшие проблемы» для позиций США в арабских странах. «Мы любыми средствами должны, – инструктировал Раск посла Барбура, – полностью остановить израильские военные действия, исключением могут быть только ответные акции в целях самообороны»[255]. Раск справедливо опасался резкой реакции советского правительства. И она последовала.
7 июня имело место заявление советского правительства правительству Израиля: «Резолюция Совета Безопасности ООН о немедленном прекращении огня и всех военных действий не выполняется израильской стороной. Израиль грубо и демонстративно попирает это решение и продолжает войну против арабских государств…». Советское правительство в случае продолжения агрессии предупреждало об угрозе разрыва дипотношений и «осуществлении других необходимых мер, вытекающих из агрессивной политики Израиля»[256]. На следующий день, 8 июня, после захвата Голанских высот, Советский Союз заявил о своей готовности прийти на помощь Сирии в случае, если наступление израильских войск в сторону Дамаска не будет остановлено. Кроме того, СССР выразил готовность оказать прямую военную помощь Египту. После этого СССР, демонстрирую свою солидарность с арабскими странами, разорвал дипломатические отношения с Израилем.
10 июня Белый дом по «горячей линии» получил письмо от председателя Совета министров СССР А. Косыгина. Кремль вновь подтвердил свою готовность предпринять «необходимые акции… включая военные», если израильтяне не прекратят свое наступление через Голанские высоты[257]. Глава ЦРУ Хелмс вспоминал, что как только была переведена телеграмма Косыгина, в кабинете президента воцарилась напряженная тишина. Казалось невозможным, что через пять лет после кубинского кризиса две супердержавы вновь могут столкнуться лицом к лицу. Министр обороны Р. Макнамара рекомендовал Джонсону срочно послать 6-й флот в восточное Средиземноморье для сопровождения американских судов в том участке. Он считал, что эта мера не встревожит Советы. Однако Хелмс предостерег президента, что русские подводные лодки следят за 6-м флотом и немедленно обнаружат изменение его курса. Джонсон проинформировал Косыгина, что израильтяне согласны на немедленное прекращение огня, если Голанские высоты окажутся в безопасности, и не намереваются развивать наступление на Дамаск. Одновременно с этим Джонсон отдал приказ о передислокации 6-го флота США к сирийскому побережью. Администрация одновременно потребовала от Израиля прекратить наступление[258]. Ситуация в мире сложилась критическая, однако через несколько часов Израиль и Сирия договорились о прекращении огня. Благодаря решительной позиции Советского Союза Израиль был вынужден прекратить наступление, и арабские страны избежали полного разгрома.
Поделиться книгой: