Точно так же, как Катарине Йонссен смутно напоминала Энесс себя саму. Молодую провинциалку, что отправилась в столицу ради карьеры и признания. И пусть они не были знакомы, девушка чувствовала, что краешком ума начинала понимать пропавшую «принцессу». Только отношения с братом пока стояли под вопросом. Кто знал, что стряслось у Йонссенов, но сама она слишком любила Эрьена, чтобы позволить нечто серьёзнее глупого спора.
Он наверняка волновался прямо сейчас. Сидел на кухне, зарывшись в конспекты, и через каждые пять минут поглядывал на часы.
А Энесс глядела на небо, где тьма наступавших с севера туч перемежалась редкими звёздами. Так случалось всегда. Сегодня ей повезло — настолько, что с трудом верилось в подобную удачу. Завтра — кто знает. Жизнь-шутница не любила постоянств, и если после ровной дороги не встречался обрыв, значит, с мирозданием было что-то неладно.
Главным было вовремя заметить спуск, дабы не полететь в овраг кувырком, ломая кости.
ГЛАВА 2 НИКЛАС
I
Негромко щёлкнул магнитный замок, и дверь аэролифта распахнулась. Нилс посторонился, пропуская ломанувшегося вперёд Тейна, и лишь затем покинул капсулу подъемника. Блестящая белизна холла привычно резанула глаза.
Драхен-хаус слыл красивейшим зданием столицы. Да и всей республики, наверное. Его высоченный шпиль тянулся в небо острой иглой, прихотью владельца служа причальной мачтой для дирижаблей: цельнометаллических гигантов и небольших судёнышек — таких как их «Ласточка». LS-129, рассчитанный на два десятка пассажиров, романтик Тейн называл исключительно по имени и никак иначе. За те два года, что они ютились вдвоём в рубке управления, Нилс привык к подобным чудачествам. А некоторые и вовсе перенял незаметно для себя.
— Уже решил, чем занять выходные? — наплевав на нормы приличия, он расстегнул несколько пуговиц, оттянув колючий воротник кителя. Пальцы машинально прошлись по рваному шраму, что терялся в бороде. Сам он поскорее мечтал оказаться в своей пустой, но такой манящей берлоге на окраине Юст-Зейна. Всё-таки у длительных рейсов были недостатки.
— Сначала отвезу своего старика в госпиталь, я ему обещал. А потом — кто знает. Весеннюю ярмарку ещё не отменяли, — Тейн расплылся в улыбке довольного кота. — Ну а ты? Собираешься наведаться к старине Якобу? Или сразу того, за «мазелями» к мефрау Штукерт?
Никлас громко цокнул языком.
— Ты моих мазелей не трожь, салага. Они, между прочим, прекрасны, как вешний снег под жарким солнцем и всё такое.
Братец-пилот аж присвистнул.
— Вот это поэзией пахнуло! Прямо дышать нечем. Эй! — увернувшись от тычка в плечо, салага проскользнул меж автоматических створок, которые захлопнулись перед самым носом Нилса.
Выругавшись сквозь зубы, он толкнул стеклянную дверь, и та запоздало отошла в сторону. Ветер в знак приветствия бросил за шиворот пригоршню мокрого снега, и пилот поёжился. Дом, милый дом.
Пробежав несколько шагов по скользкой от воды площади, он догнал Тейна. Тот остановился перед массивной тумбой, заклеенной сверху донизу афишами и объявлениями. Взгляд Нилса сразу же упёрся в призывный плакат имперского цирка, что обещал незабываемое магическое шоу, и он презрительно хмыкнул. Если уж тамошние волшебники ищут пристанище в балагане, то мир и впрямь катится в бездну. Хотя от ублюдков из Эринхаста он другого и не ждал.
— Быть может, сходишь? — Тейн кивнул на листовку «Маленстада», изрядно намокшую и выцветшую. — Хотя бы раз?
Голос на сей раз звучал серьёзно. Он не терял надежды урезонить Нилса, но упрямец в очередной раз покачал головой.
— Как знаешь, дружище, — подняв воротник кителя, паренёк отвернулся, вглядываясь в серую пелену улиц.
Они с Тейном были разные. Неунывающий романтик и хлебнувший жизни циник — всё равно что два полюса, которые навряд ли сошлись бы, не будь у них «Ласточки».
Привыкать друг к другу пришлось долго, наступая на горло собственным принципам и попирая старые привычки. В основном, это касалось Нилса, потому что Тейну всё давалось легко. Он даже обижаться дольше трёх минут не умел, не говоря уж о чём-то большем. Вечная улыбка до ушей и душа нараспашку — за таким глаз да глаз, чтобы не натворил чего. Ему ведь, Нилсу, за ним расхлёбывать. Так и начал со временем относиться к младшему пилоту, как к сыну, несмотря на то, что их разделяло всего тринадцать лет.
Отеческая любовь у Нилса выражалась обычно в рукоприкладстве. По его разумению, хорошая затрещина была продуктивней сотни слов. Исключительно в воспитательных целях. А потом уже можно одобрительно хлопнуть по плечу и дать житейский совет. О тех же мазелях, к примеру, с которыми у парня последнее время не клеилось.
— Похоже, мой, — увидев приближавшийся трамвай, Тейн встрепенулся.
— Тогда бывай, салага. Забегай, если что, только не завтра.
— Договорились, — улыбнувшись, он крепко пожал руку Нилса и запрыгнул в трамвай.
Ждать на остановке пришлось недолго. Прохожих — раз, два и обчёлся. Середина рабочего дня и клятая погода мало способствовали прогулкам. Да и подошедший трамвай пятого номера оказался почти пуст.
Чтобы не вызвать чужих возмущений, Нилс пристроился в самом конце вагона. Достал из кармана папиросу и, чиркнув спичкой, задымил в приоткрытое окно. Сквозняк ерошил волосы, и капли влаги застывали на бровях. На душе было спокойно.
Так случалось всегда после рейса. Когда отчёт оставался позади, а долгожданный чек грел душу, покоясь в нагрудном кармане. Уж чем славилась «Аэр-Републик», так это тем, что не задерживала выплату сотрудникам. Покидать офис конторы на двадцатом этаже административного блока Драхен-хауса было неизменно приятно.
В остальном же — приятных вещей в жизни Никласа было немного. Ограничивались они мягкой постелью, кружкой тёмного пива и крепкими бёдрами чернобровой мазели. Ну и партийными собраниями, на которые он попадал раз в месяц. Собрания эти плавно перетекали из дома культуры в ближайший кабак, где изрядно набравшиеся менэйры вовсю поливали помоями нынешнее правительство. Такие консерваторы, как Никлас, могли запросто отвести там душу.
Он стряхнул пепел в щель между замызганными стёклами.
Три вещи Нилс не переваривал в этой жизни: имперцев, лизоблюдов и глупых куриц, что рвались в высшие эшелоны власти. Если разобраться, девочки мефрау Штукерт нравились ему как раз потому, что не брались рассуждать на темы, в которых хрена лысого не смыслили. Просто делали свою работу и брали справедливую плату.
Тейн частенько укорял его, но Никлас не думал оправдываться. Он был твёрдо уверен: стоит одарить женщину властью, и мир полетит в бездонную пропасть. И никак не мог взять в толк, почему салага, дважды обведённый вокруг пальца представительницами коварного пола, продолжает надеяться на взаимное и вечное.
Звонок трамвая весело чиркнул, и вагон замер на конечной остановке.
Юст-Зейн был далеко не лучшим местом: одно- и двухэтажные дома тянулись до самого побережья, жались друг к другу, нахохлившись черепичными крышами, как тощие петухи на жёрдочке. Узкие проулки весной превращались в обширное болото, в котором прохожие могли запросто оставить ботинки. Автомобили здесь не ходили в принципе. Жителям бедных кварталов пришлось бы копить полжизни, чтобы заработать на личный транспорт. Да и мало кто стремился к этой цели.
Простые обыватели лелеяли мечты попроще. Как бы починить покосившийся забор, отправить сына в школу или того хуже — отыскать дешёвое пойло, чтобы прямо с утра заложить за воротник. Встречались, конечно, и порядочные семьи, которым просто не везло.
Проходя мимо семнадцатого дома, Нилс кивнул менэйру Фойвелю, что курил трубку, стоя на крыльце в домашних тапках. Мужик толковый, служил раньше во флоте — ещё зелёным юнцом во время войны, с которой минуло четверть века. Друзьями они не были, но перекинуться парой фраз вполне могли. До тех пор, пока в разговор не встревала его сварливая жёнушка.
Отворив калитку, Никлас поморщился. Каждый раз, глядя на видавшую лучшие времена халупу, он обещал себе починить крышу и заменить трубу. И каждый раз откладывал эту заботу на завтра. А мефрау ван Линден попросту стеснялась ему напомнить.
Сухонькая, но прыткая ещё старушка владела второй половиной дома, который унаследовала в далёких пятидесятых. Уже после смерти мужа и детей она решила передать дальние комнаты в пользование новых хозяев. Так Никлас обрёл соседство пожилой пианистки и дюжины кошек, что вечно путались под ногами.
Осторожно отогнув дощечку под крыльцом, он достал из тайника ключи. Уже предвкушая встречу с умывальником и матрасом, вытряхнул содержимое почтового ящика. Пара газет за прошлую неделю, жёлтые бумаги квитанций… Одна из них выпала из общего вороха, приземлившись в лужу талой воды. Ругнувшись, он поднял её за край. Буквы вмиг расплылись и с трудом ложились в слова, однако заголовок не оставлял сомнений.
Никлас держал в руках повестку.
II
Крыша в полицейском участке протекала давно. Должно быть, с самой зимы, и никто до сих пор не удосужился заделать щели. Пожелтевшая штукатурка крошилась на глазах, в то время как тяжёлые капли продолжали падать с потолка, разбиваясь о зелёный линолеум. Запах сырости беспардонно забивался в ноздри, и Никлас с нетерпением поглядывал на стрелки часов. Телефонный разговор затягивался.
Судя по кислой мине сидящего напротив лейтенанта, ожидание ему тоже было не в радость. На бледном скуластом лице то и дело мелькала тень раздражения. Пальцы пробегались по белёсой чёлке, что скрывала ранние залысины, и тут же принимались за шнур телефона. Молодой ещё, от силы пару месяцев на должности, вот и нервничает.
Скрестив руки на груди, Нилс терпеливо ждал. Наконец, офицер коротко ответил невидимому собеседнику и повесил трубку, склонившись над бланками.
— Значит, Рейс КС-313, Ньив-Дармун — Дамберг, восемнадцатое марта? — Никлас кивнул. — Вернулись в столицу сегодня утром? — ещё одна пометка в протоколе. — Кто может подтвердить ваши слова, менэйр Йонссен?
— Второй пилот, пассажиры… Да кто угодно! Позвоните в головной офис «Аэр-Республик», если не сделали этого до сих пор.
— Непременно, — было заметно, что лейтенант остался недоволен советом. — Полное имя второго пилота? Адрес?
— Мартейн ван Дейк. Фог-штрат, девяносто семь, квартира одиннадцать. Телефона нет.
Видать, придётся полицаям побегать. Сам факт того, что Тейн окажется втянут в это дерьмо, Нилсу не нравился. Паренёк и без того переживал за отца, а случившееся с Рине заденет его глубоко — в этом он не сомневался. Дурак ван Дейк всегда принимал чужие беды близко к сердцу.
— Знаком с пропавшей?
— Встречались пару раз, — привычным жестом огладив бороду, Нилс подобрался на колченогом стуле. — Последний около года назад.
— Ещё до того, как ваши отношения с сестрой окончательно «пустились под откос»? — не глядя на него, белобрысый лепил одну строку за другой, заставляя Нилса чувствовать себя не в своей тарелке. Он ведь едва произнёс две дюжины слов, отчасти повторив сказанное другому офицеру. Тот куда-то умыкнул спустя десять минут, прислав на замену младшего по званию.
— Именно.
— Полагаю, эта фотография была сделана задолго до тех событий?
Пожелтевшая карточка семилетней давности легла на стол перед Нилсом, и тот узнал на ней себя. И счастливо улыбавшуюся малышку Рине. Даже здесь он смотрелся рядом с ней, как балаганный медведь возле невесомой плясуньи. Июнь девяносто второго, первый месяц Йонссенов в столичной круговерти. Слишком много воды утекло с тех пор.
Поймав требовательный взгляд, офицер откинулся на спинку кресла.
— Найдена среди личных вещей пропавшей.
Ну конечно, съёмную квартирку в паре кварталов от «Маленстада» обыскали в первую очередь. Никлас с неохотой выпустил воспоминание из рук, положив фото обратно на столешницу.
— Так какие отношения связывали менэйра ван Дейка и вашу сестру?
Отношения… Если бы.
Нилс почувствовал, как пальцы непроизвольно сжимаются на подлокотнике. Всё, что копилось в душе годами и тщательно скрывалось под навесным замком, готово было вот-вот вырваться наружу, приправленное изрядной долей злости и чувством вины. Если бы он в своё время не пустил дело на самотёк, поддавшись уговорам уязвлённой гордости, то сумел бы вытащить Рине из трясины, в которую она добровольно себя загнала.
А Тейн бы ему в этом помог. Удивительно ли, при виде театральной дивы салага начинал краснеть и нести чепуху, перемежая её глупыми шутками. Так случилось и в последний день Независимости, когда Йонссены сделали провальную попытку шагнуть навстречу друг другу.
Вот уже девять месяцев он не виделся с сестрой — с того памятного дня.
— Ничего выходящего за рамки обычного знакомства, офицер. Катарине попросту вращалась в других кругах.
— И вы этого не одобряли, ведь так?
— Очевидно, так, — Нилс не мог отделаться от ощущения, что вопросы шли дважды по одному сценарию.
— Всё из-за дурного влияния или изначально были другие причины?
— Клятая богема, офицер, — Йонссен пожалел, что не может затянуться прямо здесь и сейчас. — Все они из одного теста слеплены. Толкуют о высоком, а на деле — сущий вертеп. Напиваются в дугу и дышат сизой пылью после очередного аншлага.
— Ваша сестра принимала наркотики? — взгляд лейтенанта тут же оживился.
— Вот уж не знаю. Она мне не докладывала.
Интерес потух, как зажжённая на ветру спичка. Черкнув пару строк на отдельной бумажке, белобрысый выглянул за дверь. Вручил записку посыльному и, стараясь удержать невозмутимую маску, вернулся на место. Однако Нилсу хватило и мгновения, чтобы запустить пальцы в нагрудный карман.
— Что насчёт мужчин? У вашей сестры был… постоянный поклонник?
— Хахали были, — Нилс поскрёб бороду. — Она их как перчатки меняла.
— То есть, имена назвать затрудняетесь?
— Затрудняюсь? — усмешка вышла кривой и какой-то нервной. — Ну, если у вас в протоколе так написано, то, пожалуй, что да… Затрудняюсь.
На несколько секунд в кабинете повисла тишина, если не считать тканья часов и скрипа перьевой ручки.
— Ну а семья? Вы ведь родом из Вёрминсдорфа, верно? — на взгляд из-под раздражавшей чёлки Никлас ответил прямым и тяжёлым.
— Только отец, но вам это известно.
— Как часто ваша сестра виделась с отцом? Она могла, скажем… отправиться домой, чтобы навестить его? Или же с иными целями?
А вот это вряд ли. Не настолько Рине любила их старика, чтобы поступиться ради него карьерой. Какие бы неприятности на неё вдруг не навалились. Ничего кроме прозябания в родной деревушке её не ждало.
— Письма, телеграммы… Боюсь, офицер, этим всё ограничивалось. Рине никогда не была близка с отцом. Даже и не вспомню, когда она навещала его в последний раз.
Или беда в том, что Никлас Старший был слишком холоден с детьми. С годами сын научился закрывать глаза на отсутствие внимания, а вот малышка Рине так и не сумела до конца простить. Ей с детства не хватало материнской опёки и того искреннего чувства, что принято называть любовью в нормальных семьях. Йонссенов оно обошло стороной.
Должно быть, со стороны их семейка выглядела не лучшим образом, но Нилсу было плевать на чужое мнение с высокой башни. Тем более теперь, когда собственные вопросы стояли превыше прочего. Они жалили виски и отдавались тупой болью в затылке — им необходимо было прозвучать вслух, дабы не разорвать череп на осколки.
Слишком неожиданной стала повестка в полицию. Весть о пропаже Рине напомнила собой пропущенный удар под дых, от которого он не успел вовремя заслониться. И потому, поставив наконец свою подпись на бланке протокола, Никлас не спешил покидать кабинет.
— Ваша очередь, офицер. Зацепки, версии, хоть что-то, — подавшись вперёд, он облокотился о край стола. Такой взгляд появлялся всякий раз, когда Нилсу нечего было терять: либо ответы, либо красивый выход из участка в сопровождении — вот и все варианты. — Не поверю, что после трёх похожих случаев у вас ничего нет.
— Мы делаем свою работу, менэйр Йонссен. ДМБ — свою. Думаю, их следователи свяжутся с вами в ближайшее время, но обещать не могу, — решив таки проявить настойчивость, белобрысый замер у недвусмысленно распахнутой двери.
ДМБ, значит. Второй удар пришёлся точно в ухо, оглушив Нилса на минуту. Взгляд упёрся в пожелтевшую стену, и Йонссен с шумом втянул ноздрями воздух. Чем дальше, тем больше сюрпризов его поджидало. Что сумела натворить непутёвая сестрица, сроду не имевшая ничего общего с магией? В какую заварушку влезла на сей раз? И чем это грозило на самом деле — пузыри в голове лопались один за одним, причиняя боль отсутствием ответов.
— Всего доброго, менэйр Йонссен, — голос офицера вернул Нилса к реальности, с её неотъемлемым запахом сырости и минутной стрелкой на циферблате.
— Всего доброго, лейтенант де Лим, — уже покидая комнату, он вспомнил, что видел имя белобрысого на покрытой лаком дощечке. А лучше бы и не вспоминал — ни к чему это.
Миновав коридор и створки дубовых дверей, Никлас оказался на улице, вырвавшись из приземистого здания, словно из капкана. Небо после утреннего дождя посветлело, ударив по глазам непривычной синевой. Курить хотелось страшно.
Пальцы чуть подрагивали, когда он полез в карман за последней папиросой. Зацепились походя за край, едва не оторвав пуговицу, и «гильза» полетела прямиком в лужу.
— Твою мать!..
Размахнувшись, он запустил пустую пачку в мусорный бак. Костяшки чиркнули по выступу кирпичной стены. Боль отрезвила на какое-то время, и Нилс, пересилив досаду, зашагал прочь.
Мимолётная боль не шла и в сравнение с той, что разрасталась внутри — под нагрудным карманом, где покоилась взятая под шумок со стола фотокарточка.
III
Они нашли его в тот же день, стоило Нилсу по старой привычке заглянуть в «подвал» к Якобу.
Сидя за липким от потёков столом, он с отвращением разглядывал кружку. Душное облако сигаретного дыма висело в зале белёсым туманом. Из противоположного угла доносилась скрипучая мелодия электрофона. Пластинку всё время заедало, и весёлая компания напротив взрывалась недовольными возгласами. Тогда бедняжка Лита спешила с кухни, чтобы поправить головку звукоснимателя. Выглядела она в этот день лучше обычного — даже густой слой помады, напоминавший об уличных девицах, не портил милого личика.
— Что-то вы невеселы, менэйр Йонссен, — склонившись над его плечом, она протёрла столик. — Быть может, принести чего-нибудь?..
— Покрепче? — Никлас усмехнулся.
Если бы алкоголь мог помочь, он наверняка напился бы до беспамятства. Чтобы встать на следующее утро с тяжёлой от боли головой и обнаружить, что по пьяни ему приснился дикий сон. Что никакой повестки не было в помине, как и разговора с полицаем.