Второй (сборник)

Илья вдруг заметил, что по всему столу аккуратно расставлены яблоки. Не в тарелке, а именно на столе – как фигуры в сложной игре.

– А яблоки зачем? – спросил он.

– Для красоты, – ответил папа. – Для красоты мира. Яблоки – пространствообразующий элемент.

Илюха выпил воды и пошёл спать. И только закрыл глаза – увидел эти яблоки: яблоки были расставлены по всему небу, небо ночное, но светлое. И по небу летел нарисованный папа и махал нарисованными крыльями, как на картинах Шагала.

А Илья сидел под мостом и смотрел на него. Илья был настоящий, не нарисованный. Он играл на укулеле Крейцерову сонату Бетховена.

…Проснулся за десять минут до будильника. Этому фокусу научился давно: так он получал время для совершенно законного провала куда угодно.

Но тут он не стал проваливаться. «Нужно научиться чётко отделять реальность от моих выключений, – думал он. – Или не нужно?»

На кухне распахнуто окно, Илюха поёжился. Папа, значит, проветривает кухню от лукового отчаянного запаха.

Талант или болезнь? «Это как лук, – вдруг подумал он. – Вроде гадость, а вчера было вкусно».

Главное – найти баланс между реальным и вот этим… этим… Как бы это назвать?

Оконные рамы хлопнули одна о другую, Илья поспешил закрыть окно и замер.

На пожелтевшую траву, усыпанную подгнившими городскими яблоками, ровно ложился первый снег.

Грошик

Грошик всегда любил аэропорты. Ждать самолёта – это как последний день перед каникулами: кажется, у самого крылья растут!

Но сегодня всё было не то. Даже странно.

Каждый год они куда-то летали, и всегда хотелось прыгать от счастья. В детстве он так и скакал на самом деле, потом стал прыгать только внутренне, про себя. А сейчас не хотелось. Ну, летят. Ну, самолёт. Ну, море.

Неужели я стал взрослым, усмехнулся про себя Грошик. Да нет, ерунда, рановато. Просто он волнуется из-за школы, вот и всё.

Грошик поступал в другую школу, в восьмой класс. Экзамены сдал средне и сейчас оказался в подвешенном состоянии: может, возьмут, а может, и нет. И он останется Грошиком на всю жизнь, то есть ещё на четыре года.

Хотя… Наивный дурачок он был, когда думал – в другой школе всё будет не так. Так же будет, ничего не изменится.

Сегодня утром он пошёл смотреть результаты экзаменов. Вечером вывесят в интернете, но неужели ждать? Списки были прямо на двери школы, на улице.

Грошевский, двадцатым номером. Что же… Через неделю будет сдавать экзамены ещё один поток, а мест двадцать пять. Если хотя бы шесть человек напишут лучше – он, Грошик, в пролёте. Вероятность поступления… Он прикинул в уме, потом плюнул: вероятность выходила не очень. Хотя шанс есть. Есть же шанс!

– А, Грош! Что, ты как?

Вздрогнул, обернулся: кто здесь из старой школы? А потом понял: это не из старой… Фёдор, чудной такой парень, волосы синие с одной стороны, с другой их вообще нет, и туннель в ухе.

– Вот, двадцатый, – сказал ему Грошик.

И отошёл. Говорить не хотелось.

Медный грош, ломаного гроша не стоит, пропасть ни за грош. Видно, дёшево он выглядит, раз прозвище сразу прилипает к нему.

Всё, забыть. Впереди самолёт, радость! Отчего же она никак не наступает?.. А может, дело не в поступлении, а просто они впервые едут с мамой вдвоём. Грошик привык, что их много, Грошевских. Папа, мама и три брата, да каких брата! Он, Грошик, всегда был из всех самый маленький. И всю школу ему говорили: Грошевский? О, у тебя такие братья!

Конечно, когда есть Илюха – капитан школьной команды по баскетболу, и Тимофей – главный диджей всех дискотек, ему самому оставалось быть только Грошиком.

Всегда они дёргали его, шутили, расслабиться нельзя ни на минуту. И он даже обрадовался, что едут без них – сколько можно, в самом деле?.. Но почему тогда даже в аэропорту как-то пусто? Будто зуб выпал, а всё хочется его языком пошатать.

– Матюша, я отойду ненадолго, – сказала мама.

Он кивнул, сделал скучное лицо. А внутри стало страшно. Ну что ты за младенец, от мамы ни на шаг… Детский сад на выезде. Он так привык быть со старшими, никогда не оставался один в таком большом пространстве.

В магазинчике через стекло было видно: какой-то мелкий пацан лет десяти рассматривает телефоны. Один, никаких мам с ним не было. Да брат Илюха на свой футбол в шесть лет один ездил в троллейбусе, а он что?! Точно Грошик, и это на всю жизнь.

– Всё в порядке? – спросила мама. Уже вернулась.

Он вздохнул с облегчением и тут же разозлился на себя. Нет, хорошо, что они поехали вдвоём! А то он так и будет каким-то придатком. Вечным хвостом. Надо взрослеть.

– Грустный какой-то; из-за школы переживаешь? Не волнуйся, ты сделал что мог. Уровень у тебя хороший, если чуть-чуть не хватит – можно будет на следующий год попробовать…

Вот! Даже мама не верит, что он поступит. Даже мама! Не понимает, каково это – остаться в старой школе. Для всех учителей – «Грошевский-младший». И хоть бы старшие были двоечники какие, так нет! «Учись как братья! Бери пример!» И он даже завидовал приятелю Артемьеву: тот отвечал сам за себя, потому что ни братьев, ни сестёр у него не имелось.

И старшеклассницы вечно ловили Грошика, младшего братца, и передавали записки (в начальных классах ему даже нравилась эта роль почтальона).

А потом надоело. Маленький, маленький, и ростом самый мелкий в классе, и ничего-то он не решает, ничего от него не зависит. Это не я, меня здесь не было.

На самом деле сменить школу посоветовал Тим. Сказал: вот, смотри какой лицей, хочешь попробовать? Там про нас, старших, и знать никто не будет… Тимофей вообще его понимает, чувствует. Жаль, что не удалось с ним сегодня поговорить. И вообще жаль, что они не летят вместе. У Тима экзамены, а у Илюхи соревнования. Какое уж тут море. А маме дали отпуск только сейчас, в июне. И тут как раз позвонила мамина школьная подруга Майка, позвала в гости. И она решилась: поедут вдвоём!

Вдвоём. И без этих огромных балбесов оказалось, что им с мамой даже говорить не о чем.

Мама читает и улыбается. То ли книге, то ли своим мыслям: конечно, впереди море, и главное – увидит свою подругу, сто лет не виделись!

Грошик тоже делает вид, что читает. А у самого в ушах – вот эти утренние слова синеволосого Фёдора: «Ну что, Грош? Как?»…

Илюху с Тимохой никогда не звали Грошиками.

* * *

Но когда они сели в самолёт («Поддуть жилеты через клапаны поддува», – всегда смеялись они впятером; а тут с мамой только переглянулись), и когда пристегнули ремни, и когда самолёт пошёл на разгон – и вдавило в сиденье, и заложило уши, – только тут Грошик почувствовал «внутреннее прыганье», когда сердце готово разорваться от счастья. Летим!

«Может, мне стать лётчиком?» – подумал он тихонько и сам себя засмеял за эту мысль. Кому лётчиком, тебе, Грошику?..

Но всё равно было счастье. Там, в небе. И не хотелось думать, что дальше, – ни про школу, ни про море, ни про неизвестную мамину подругу (тоже никогда не знаешь, чего ожидать от этих знакомых, лучше бы в гостиницу). Просто небо, и всё.

Как это другие могут читать или играть в телефон в небе? Ещё уши наушниками затыкают и смотрят в экран. Мы же летим, летим, летим!

«Тим», – отозвалось в ушах, и Грошик наконец улыбнулся. Вообще, повезло ему, такие братья! И дома ему хорошо, очень хорошо, для них он Мотька, для мамы – Матюша, и никаких тебе медных ломаных единиц оплаты. Бедный Артемьев, как он всё время один?..

* * *

Прилетели совсем ночью. Мамина подруга Майка оказалась тонкая, длинная, похожая на девчонку или даже на пацана. Никак не скажешь, что они с мамой ровесницы. Грошик впервые заметил, что мама вообще-то выглядит не очень. Устаёт с ними, конечно. На море ей самое время; раньше он думал, что она только его «вывозит», а ведь ей и самой нужно! Грошик ревниво рассматривал эту тонкую Майку: наверное, у неё нет троих сыновей.

– Неужели Матвей? – поразилась она. – Какие же тогда старшие?!

Мама засмеялась, показала руками какие – для этого ей пришлось подняться на цыпочки.

– Вот ты, Санька, счастливая, – вздохнула Майка, и Грошик тут же простил ей эту девчоночью лёгкость во всём. – Поехали скорее, пока мои Черешенки спят, – заторопила она их, и тут уж мама ахнула:

– У тебя? Я не знала.

– Да, сразу две, – засмеялась Майка, – увидишь какие…

Черешенки. Кто это, неужели дочки? Маленькие, раз мама про них не знает. Во он влип, а! Вот тебе и море, в компании двух младенцев… Хотя ладно, поживём – увидим, может, не девочки, а птички какие-нибудь.

Но оказалось – нет, не птички.

– Сколько им?

– Почти четыре. Да, двойняшки.

– Что же ты молчала!!

– Ну… Ты бы стала суетиться с подарками… Мне не хотелось…

– Майка… Ну ты даёшь. И… Сама?

– Сама, – тряхнула головой Майка, совсем как Соня из параллельного класса. И добавила: – Матвей! Бери чемодан и пойдём в машину.

И ему понравилось, что чемодан взял он, а не мама. Дома она ему не отдавала, а тут и вариантов не было.

– Как ты хорошо водишь, а я так и не научилась, – хвалила мама Майку. – И выглядишь так хорошо, совершенно не изменилась!.. Вернее, нет, изменилась. Ты такая не была… Очень похорошела.

– А ты совсем такая, как была, – сказала Майка.

– Ну, это ты врёшь. Я-то знаю. Чего уж там.

– Ничего не вижу, – сказала Майка ещё раз очень уверенно, – не изменилась. Я бы только тебя постригла. Хочешь? Я хорошо стригу.

– Ты? Стрижёшь?! – поразилась мама.

– Ну да. Надо же как-то выживать… Сначала – для заработка, а потом понравилось. У меня, говорят, руки лёгкие.

– Стрижёшь, – повторила мама, – с твоим образованием…

– Образование – ерунда, – отмахнулась Майка, – у всех образование. Кому сейчас нужен мой французский? У нас курортный город, сфера обслуживания, сама понимаешь… Ну, есть два французских ученика. Но за стрижку я получаю больше. И потом… Это просто стереотип, что работать надо головой, а ручной труд не престижен. Если у меня получается и людям это нужно – почему нет? И потом, Сашка, знаешь… Стрижка может сделать человека счастливым. Хоть на несколько минут, но это всегда радость. Я вижу. Давай постригу, а?

– Ну ты даёшь, Майка. Никогда бы не подумала. Всё же какой ты удивительный человек! А французский?

– Ну что французский… Перевожу немного для себя, одну книжку, детскую. Но это так, занимаю мозг, чтобы работал. Хобби. Как у других вышивание.

Грошик не дослушал, что она там переводит, уснул.

* * *

Приехали под утро, было уже совсем светло. Маленький домик, вот чудо! Не квартира. Домик и садик в два метра перед ним, цветы и дерево. Рядом с деревом – столбик, и качели подвешены. Как на картинке! И морем пахнет, уже прямо тут пахнет! Ура.

Майка показала им комнату – крошечную, ничего лишнего; на узких кроватях уже было постелено.

– Ложитесь, – сказала она, – ещё успеете поспать.

– А ты? – спросила мама.