Загадки Древней Руси

И все древние оседлые культуры Ближнего Востока, Малой Азии, Средней Азии, Балкан, там, где камень был труднодоступен, отлично обходились глиной в течение многих тысячелетий. Заметим, кстати, что население этих регионов местами прекрасно обходится ею даже в нашем — веке. Одним из способов строительства глиняных жилищ был такой, который хорошо известен тем, кто бывал в молдавских и украинских селах. Это — строительство «мазанок» — хат, стены которых сделаны из столбового каркаса, переплетенного ветками, то есть из плетня, обмазанного с обеих сторон глиной. Так вот, этот способ строительства сложился не в средневековой Молдавии и Украине. Он был известен на Балканах еще в неолите, в культурах, предшествующих трипольской, и вместе с этой последней и попал в украинские степи.

Трипольская культура хорошо исследована археологически. Оказывается, носители этой культуры жили в крупных поселках и строили дома, зачастую даже двухэтажные, используя эту самую технологию — каркасно-плетневые стены, обмазанные глиной. И технология эта прекрасно прижилась в этой климатической зоне. Оно и понятно: здесь было жарко и достаточно сухо, поэтому обмазанные глиной стены успевали затвердевать до начала осенних дождей, и требовали они каждый год лишь небольшого подновления — подмазки.

В общем, с зоной степей и даже лесостепей все понятно. Но как объяснить то обстоятельство, что стены из обмазанного глиной плетня имеются у жилищ на памятниках культур и бронзового, и начало железного веков, и раннего средневековья в заведомо лесной зоне, севернее Карпат? А именно такие часто встречаются — наряду со срубными — на памятниках тех культур, которые мы называли выше в качестве праславянских, раннеславянских и собственно славянских. Причем в тех типах жилищ, которые считаются маркирующими для славянского этноса, начиная с его глубоких корней: подквадратные полуземлянки с глиняными очагами в одном из углов и двускатными соломенными крышами.

Ну, не могли они сложиться как местная технология строительства в лесной зоне! Не тот климат, не те условия! Ясно, что это привнесено сюда с юга, где леса мало, зато тепло и сухо. И перенесено, конечно же, не кочевниками-скотоводами южных степей, которым хижины не нужны в силу подвижности их образа жизни, а людьми оседлыми, древними земледельцами в основе своей. Естественно, что и они разводят скот, охотятся, ловят рыбу, то есть ведут комплексное хозяйство, но именно потому, что они в первую очередь — земледельцы, они и оседлы.

Остается только удивляться, что этот способ строительства вообще смог прижиться в лесной зоне. По-видимому, этому способствовал упорный консерватизм тех, для кого данный способ был традиционен, то есть для оседлых, коренных земледельцев, да еще достаточно теплая и сухая фаза климата, на протяжении которой носители этой традиции перемещались в более северные лесные районы. Так вот, на наш взгляд, это могли быть только потомки северобалканских древнеземледельческих культур, в том числе — и даже скорее всего — потомки «трипольцев». Пусть и не прямые, но те, которые на протяжении последующих за гибелью этой культуры веков не потеряли самого главного культурного признака своих предков — земледелия и оседлого образа жизни.

Итак, пора подвести итог всему, сказанному здесь о происхождении и ранней истории славян. По сравнению с тем, что на эту тему имеется в научной литературе, наша глава — капля в море. За рамками нашего изложения остались горы самых различных материалов. Мы, например, практически не касались одного из исторических источников, активно привлекаемых специалистами — лингвистами в основном — для решения вопросов происхождения и распространения по миру какого-либо этноса — топонимики и гидронимики. Есть и еще один из видов лингвистических источников, о котором мы даже не упомянули: это наличие в основной, древней лексике какого-либо языка слов, обозначающих разные ландшафтные и экологические понятия. Например, горы, лес, степь, пустыня, море, какие-то породы животных или типы растений и т. д. По набору этих слов лингвисты пытаются определить, на каком этапе зарождения и развития данного языка его носители жили в тех или иных природных условиях.

В общем, мы не сказали о многом. И сделали это по двум причинам. Первая очевидна: нельзя объять необъятное (хотя иногда очень хочется!). Особенно, когда огромному вопросу посвящаешь одну главу. Вторая же причина заключается в том, что обращение к материалам лингвистики не вносит ясности в вопрос о происхождении славян — пока, по крайней мере. Да, славянская топонимика есть на всей территории, где сегодня живут славянские народы, и еще на некоторых других, например, кое-где на современной восточногерманской, на современной греческой и еще в некоторых регионах Европы. Да, на современной славянской территории имеется масса иноязычных топонимов, в разных ее местах — разных языков. В некоторых местах иноязычных топонимов бывает намного больше, чем собственно славянских, что свидетельствует о том, что славяне не были коренными насельниками в этих землях. Но ведь об этом же говорит и археология! Однако преимущества последней состоят в том, что благодаря знанию относительной хронологии культур она точнее, чем современная лингвистика, может сказать, в какое время какая культура жила на этом месте и в какой последовательности эти культуры сменяли друг друга. В результате, скорее лингвистика получит от археологии данные, уточняющие хронологические этапы становления изучаемого языка, чем археология от лингвистики данные, уточняющие время жизни на некоей территории изучаемого народа.

И еще. Как мы не раз говорили выше, в своем изложении мы в основном опирались на труды В. В. Седова по славянской истории. Так вот, надо подчеркнуть, что его исследования по этой проблеме носят комплексный характер, хотя в основном строятся на археологическом материале (что естественно для профессионального археолога). И, насколько это возможно, он учитывает и данные лингвистических исследований, в том числе и топонимические.

Поэтому, приводя в этой главе главные положения его работ, мы как бы автоматически учитываем и лингвистические данные — в той их части, где они не противоречат археологическим данным.

Это не значит, что все лингвисты, да и все археологи, согласны с выводами В. В. Седова. Мы не раз говорили выше, что сегодня нет абсолютного согласия среди специалистов по истории славянства, как, впрочем, и по многим другим историческим проблемам. И мы обязательно покажем это в последующих главах: ради этого и затевалась наша книга. Мы ведь говорили во «Введении», что собираемся показать читателю, чего не хватает историкам, для того чтобы написать полную и «окончательную» историю какого-либо народа, и что при этом оказывается «лишним». И читатель это увидит, когда мы обратимся к письменным документам по истории славян и Руси. В этой же главе мы хотели познакомить его с некоей «материальной основой» этой истории, каковой является совокупность археологических данных по этой проблеме, создать некий «фон», на котором он сам сможет рассматривать предлагаемые ему ниже тексты исторических документов. Тогда он сможет оценить, какая невероятная путаница существовала в истории славянства, в том числе и истории Руси, пока этого «фона» в науке не было.

ЛИТЕРАТУРА

Абаев В. И. К вопросу о прародине и древних миграциях индоиранских народов И Древний восток и античный мир. Сб. статей. — М., 1972.

Абаев В. И. Скифоевропейские изоглоссы: на стыке Востока и Запада. — М., 1965.

Бромлей Ю. В., Очерки теории этноса. — М., 1983.

Брюсов А. Я., Об экспансии «культур с боевыми топорами» в конце III тыс. до н. э. // Советская археология, 1961, № 3.

Вернадский Г. В., Древняя Русь. — М., 1996.

Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т. I, II. — Тбилиси, 1984.

Гумилев Л. H., Этногенез и биосфера Земли. — Л., 1990. Древняя Русь в свете зарубежных источников. — М., 1999.

Дьяконов И. М. О прародине носителей индоевропейских диалектов. Ч. I, II // Вестник древней истории, 1982, № 3, 4.

Иордан. О происхождении и деяниях гетов («Гетика»). — СПб, 1997.

Мерперт Н. Я. Древнейшие скотоводы Волжско-Уральского междуречья. — М., 1974.

Мерперт Н. Я., Об этнокультурной ситуации IV–III тысячелетий до н. э. в циркумпонтийской зоне // Древний Восток. Этнокультурные связи. Сб. статей. — М., 1988.

Нидерле Л. Славянские древности. — М., 1956.

Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. — М., 1990.

Орбини Мавро. Книга историография початия имене, славы и разширения народа славянского. — СПб, 1722.

Петрухин В. Я., Раевский Д. С. Очерки истории народов России в посвности и раннем средневековье. — М., 1998.

Попов А. И. Названия народов СССР. — Л., 1973.

Седов В. В. Славяне в древности. — М, 1994.

Седов В. В. У истоков восточнославянской государственности. — М., 1999.

Седов В. В. Этногенез славян по археологическим данным //Славянская археология. Этногенез, расселение и духовная культура славян. Материалы по археологии России. Вып. I. — М., 1993.

Тацит Корнелий. Сочинения в двух томах. — М., 1969.

Трубачев О. И Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. — М., 1991.

Филин Ф. П. Образование языка восточных славян. — М. — Л., 1962.

Черных Е. Н. Горное дело и металлургия в древнейшей Болгарии. — София, 1978.

Черных Е. Н. Циркумпонтийская провинция и древнейшие индоевропейцы И Древний Восток. Этнокультурные связи. Сб. статей. — М., 1988.

Глава 2

РУСЬ, ГДЕ ТЫ?

ЧТО ОЗНАЧАЕТ СЛОВО РУС ИЛИ РОС?

Итак, история славян преподносит нам немало загадок. К ним относится и появление Руси как государства.

Но прежде чем рассмотреть эту загадку, необходимо выяснить, что означает само это слово — рус или рос? Да и одно ли это слово вообще, изначально, так сказать? Если подходить к нему лингвистически, то да, это два варианта одного и того же, общего для большинства, если не для всех, индоевропейских языков понятия: «свет», «светлый», «ясный», или близкого к нему — «рыжий», «красный». Изначально, вероятно, все эти понятия восходили к словесному воспроизведению ощущения солнечного света и производимого им тепла. Но со временем, по мере расхождения индоевропейских языков от своей праосновы и вообще по мере расширения словесной номенклатуры, оно распалось на несколько близких по значению терминов.

Одними из наиболее важных для нас в данном случае были те, которыми люди какой-то одной группы обозначали людей другой, желая подчеркнуть наиболее заметное их отличие от себя. Как мы знаем, при этом могут быть отмечены самые разные признаки: кто-то кого-то называет «великанами», кто-то кого-то — «карликами», и понятно, почему. Столь же понятно, что чернокожие люди белокожих зовут «белыми», а вторые первых, соответственно, наоборот. Но и внутри одного антропологического типа люди все-таки четко отличают друг друга по еще одному признаку, который сразу бросается в глаза — по цвету волос. В наше время это архаика, пережиток тех времен, когда люди разных народов, разных культур плохо знали друг друга и просто нуждались в какой-то, наиболее ярко выраженной характеристике иноплеменников. И если, давая это общее, всем своим понятное название для чужих, можно было зацепиться за такой признак, как цвет волос, резко отличный от своего, привычного, то это немедленно делалось! В результате это прозвище могло на долгие годы — если не навсегда! — закрепиться за целым народом, и даже попасть на страницы исторических документов как его название. Хотя понятно, что к самоназванию этого народа оно никакого отношения не имеет.

Один из исторически древнейших примеров: китайские хроники I тысячелетия до н. э. знают кочевой и воинственный народ «динлины», живший в степях и полупустынях севернее Китая. Археологи считают, что под динлинами подразумеваются ираноязычные кочевники евразийских степей, то есть какая-то племенная группировка, относящаяся к скифоидным археологическим культурам. Археологически известно, что носители этих культур действительно к середине I тысячелетия распространились очень широко, в том числе по степям Тувы и Монголии. Казалось бы, как здорово: китайские хроники донесли до нас живое имя народа, о котором мы имеем только археологические сведения! А на самом деле слово «динлин» по-китайски означает «рыжий», и, естественно, к названию народа не имеет никакого отношения: это типичное прозвище. Зато по нему мы можем судить о цвете волос этого народа. И, конечно, вряд ли он был рыжим в нашем понимании. Но с точки зрения китайцев, людей стопроцентно черноволосых, это были относительно светловолосые люди, что вполне нормально для представителей европеоидной расы, к каковым относятся практически все носители скифоидных культур.

Так вот, все сказанное имеет прямое отношение к нашей теме. Понятия «рус», «рос» вошли в название многих древних и средневековых народов Европы либо в чистом виде, либо в виде одного из корней сложного слова, либо в модифицированном виде, близком по смыслу к современному французскому «rouge» — красный, рыжий. Таковы собственно русы или росы, о которых в основном и пойдет речь ниже, но были еще роксоланы — по-видимому, один из степных народов, входивших в объединение аланов, росомоны — германское или аланское племя, тоже участвовавшее в Великом переселении народов. Таковы ругии — германское племя, известное в эпоху Великого переселения народов, рутении («рыжие») — изначально кельтское племя, известное в начале эры в Центральной Европе, территория которого была постепенно занята частично славянскими, частично германскими народами.

Таким образом, выяснение происхождения русского народа и по сложению Руси как государства включает и выяснение того, кто, когда и почему назвал этот народ и это государство именно этими терминами. Но это не все. Историки всегда пытались понять, почему этот этноним стал еще и самоназванием народа, а Русь — названием страны, принятым ее населением. Но историческая задача не сводится к чисто терминологической стороне вопроса. Конечно, главной всегда была задача выявления тех причин, которые вызвали сложение государственности на некоей территории, заселенной определенным народом, и конкретных путей, которыми этот процесс шел. Понятно, что все это касается и русского народа, и Руси.

ЕЩЕ КОЕ-ЧТО ОБ ИСТОРИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКАХ

Ну а теперь — конкретно о русах или росах. Так кто, кого и когда так называл? И какой смысл вкладывал в это слово? Чтобы ответить на эти вопросы, нам придется резко сменить нашу источниковедческую направленность и обратиться в основном к письменным источникам, лишь изредка возвращаясь к археологии. Поясним: это объясняется вовсе не тем, что археологических материалов эпохи раннего средневековья у нас меньше, чем их осталось от более ранних эпох. Все как раз наоборот, что вполне очевидно. Но дело в том, что археологические материалы раннего средневековья показывают, какие территории из интересующих нас заселены славянскими, а какие — неславянским культурами, которые лишь постепенно «ославянились» в процессе становления единого Русского государства. Более того, археология показывает нам, в какой последовательности и какими темпами шел этот процесс. Но она не в состоянии нам сказать практически ничего о том, как именно называлось то или иное племя, как славянское, так и неславянское, из числа тех, которые упоминаются в письменных источниках разного рода.

Тем не менее археологи всегда пытаются привязать известные им археологические культуры к известным из письменных исторических источников этнонимам, и это желание вполне оправдано: ведь именно таким путем можно восстановить истинную историю какого-либо народа. В самом деле, если мы точно знаем, что эта археологическая культура оставлена именно этим народом, то, отслеживая эволюцию этой культуры в глубь веков, к ее истокам, мы тем самым отслеживаем и историю оставившего эту культуру народа. Собственно, это и есть тот ретроспективный метод в археологии, о котором мы говорили в начале предыдущей главы, как о самом эффективном, на наш взгляд.

Но тут мы сталкиваемся с одной принципиальной трудностью. Исходя из позднесредневековых археологических и исторических материалов, мы можем уверенно говорить о том, что вот этот круг культур, безусловно, оставлен русским населением, и даже определить, какая часть из них принадлежит прямым потомкам более раннего славянского населения, а какая — потомкам населения, скажем, балтского или угро-финского. Но вот мы «спускаемся» по времени в раннее средневековье, то есть в эпоху, предшествовавшую сложению общерусского Государства и общерусской культуры, которая значительно (хоть и далеко не полностью) снивелировала межплеменные культурные различия между составившими ее этническими компонентами. Здесь мы видим эти культурные компоненты в более «чистом» виде: это локальные варианты все тех же славянских и неславянских культур, оставленных теми племенами, из которых составится будущий русский народ и его ближайшие этнические «родственники» — будущие украинцы и белорусы. И само собой, нам нужно понять, с какими конкретно племенами, известными нам по письменным источникам, эти локальные варианты археологических культур связаны. Только тогда мы действительно получим достоверную — и археологически, и письменно — историю народа, где данные источников одного типа проверяются данными источников другого типа.

И все это было бы просто, если бы мы имели только одну письменную историю народа, населяющего интересующий нас регион. Но в том-то и беда, что этих историй несколько, и ни одна из них не полна, и все они в той или иной степени, хотя бы в каких-то своих частях противоречат друг другу: то в датах событий, то в названиях племен и именах людей, в этих событиях участвовавших, то в названии мест, где эти события происходили, то в определении территорий, этими племенами населявшимися, и т. д., и т. п.

Так что должен делать бедный археолог? Он имеет полную номенклатуру археологических культур данной эпохи и несколько вариантов наименований племен и народов, живших в эту эпоху, с несколькими вариантами истории их расселения и несколькими же вариантами их размещения на данной территории в данную эпоху. Он вынужден выбирать из этих вариантов тот, который представляется ему наиболее достоверным по тому ряду признаков, которые он считает наиболее объективными. И он, действительно, выбирает! В результате некий локальный вариант славянской культуры у одного археолога ассоциируется, скажем, с летописными древлянами, а у другого — с бужанами (мы сейчас говорим наугад, дело ведь не в конкретных племенных названиях). И каждый из них по-своему прав: ведь он опирался на свои, с его точки зрения предпочтительные варианты письменных источников.

Поэтому и ему, и нам в данном случае не избежать обращения к письменным источникам по истории Руси.

Хотя мы только что утверждали, что главная беда археолога в том, что существует несколько историй любого народа и любой страны, в том числе — и историй Руси, на самом деле это не означает, что хорошо было бы, если бы она была всего одна. Это автоматически означало бы, что она не проверяема в принципе!. А это серьезных ученых не устраивает. Поэтому мечта каждого историка — иметь массу независимых источников, описывающих одни и те же события «с разных сторон». Тогда их сопоставление дало бы возможность восстановить описываемые в них исторические события с желательной полнотой и достоверностью. Это и была бы искомая одна история народа.

В общем, это — как в юриспруденции. С одной стороны, все опытные юристы утверждают, что «никто так не врет, как очевидец», с другой — все они хотят, чтобы очевидцев было как можно больше, ибо только сопоставление массы показаний и может дать более или менее достоверное описание события — такое, которое не искажено до неузнаваемости чьим-то личным восприятием.

А вот с этим у нас на Руси как раз плохо. У нас мало летописей! И еще меньше — независимых летописей. И все они — достаточно поздние. То есть сами летописи появились тогда, когда и Киевская Русь, и Новгородская уже сложились, и летописание, как строгая погодная фиксация событий, началось, наконец, в некоторых монастырях Руси. Стало быть, все предыдущие этапы русской истории, описанные в них — это не погодные записи очевидцев этих событий, а некий свод сведений, попавший авторам летописей из разных источников. А таких не так уж и много: это — народные сказания, да сведения источников из тех стран, в которых летописание началось много раньше, чем на Руси, и с которыми Русь «изначальная» как-то контактировала.

О том, что такое знаменитая «Повесть временных лет», в общем, знают все. Текстуально, то есть по своему содержанию, это — древнейшая из сохранившихся до нашего времени летопись русской, а точнее, восточнославянской, истории. Но именно — текстуально. На самом деле, она дошла до нас в достаточно поздних списках-копиях. Содержание же ее первой части — той, в которой описывается эта ранняя история славян и Руси — повторена чуть ли не во всех других русских летописях, в том числе и тех, которые, как реальные документы, старше сохранившихся списков «Повести временных лет». Отсюда — два грустных вывода. Во-первых, в русских документах нет нескольких независимых источников по древнейшей части русской истории: почти все они восходят к одному тексту — раннему списку «Повести временных лет». А те, которые вроде бы независимы от нее, имеют фантастический характер «генеалогических» мифов (пример такого текста мы приведем в конце главы). Во-вторых, даже текст «Повести временных лет» не есть погодная запись древнейших событий русской истории. Он — компиляция каких-то, не дошедших до нас более ранних документов, известных ее автору, часть из которых, возможно, была написана и на Руси. Плюс к этому — устная народная традиция, сохранившаяся в виде сказаний, эпических поэтических песен-баллад, исполняемых русскими бардами — боянами, типа тех, которые легли в основу такого знаменитого памятника древнерусской словесности, как «Слово о полку Игореве». Плюс к этому — сведения из византийских исторических документов, которые были известны автору «Повести временных лет», что неудивительно, если учитывать, что древнерусский православный монах — гречески образованный человек.

Все это было доказано многочисленными русскими историками. И именно от них и исходят профессиональные жалобы на скудость собственно русских летописных, да и просто письменных источников. Но что поделать: Россия — страна издревле деревянного строительства! И уж если «каменныя» с древних времен Европа и Средиземноморье жалуются на пожары, в которых гибли ценнейшие документы самых различных эпох — вспомним хотя бы сгоревшую Александрийскую библиотеку (каменное здание!) — то что говорить о России, в которой выгорали, и совсем недавно, целые города!

На счастье историков, существует масса зарубежных письменных источников, в которых со времен раннего средневековья сохранились в той или иной связи сведения о Руси. Это, в первую очередь, византийские документы, и в них этих сведений, пожалуй, больше, чем в документах других стран. Это неудивительно, поскольку именно с ней связаны многие важнейшие события русской и вообще славянской истории, а Византия — древнейшая из «письменных» стран, вплотную со славянами соприкасавшаяся еще со времен Великого переселения народов (смотри предыдущую главу). К тому же именно из Византии на Русь пришло православие, а вместе с ним — письменность, а вместе с ней — те, кто начал писать историю Руси уже на самой Руси. В некотором отношении это плохо: как не раз отмечали историки нашего времени, древнерусские летописи страдают совершенно определенной идеологической «окраской» — византийской православной, — которая заставляла русского летописца-монаха подавать некоторые исторические события, особенно относящиеся к «языческой» древности, в явно искаженном виде, а о некоторых событиях, связанных с русско-западноевропейскими («латинскими») контактами, вообще умалчивать.

Это досадное для историков обстоятельство компенсируется тем, что существуют и западноевропейские документы, касающиеся русской истории. Их общее число просто необозримо, и относятся они к самым разным этапам русской истории, в том числе и к древнейшим. Среди них нет таких, которые целенаправленно и связно излагали бы русскую историю целиком. Большинство из них упоминает Восточную Европу, славян и Русь только в какой-то связи с событиями, происходившими в самой Европе, или с лицами, ездившими из Европы на восток или приезжавшими с востока в Европу. Но подобных кратких упоминаний о Руси столько, что и сегодня историки, специально этими сведениями занимающиеся, уверены, что им известны далеко не все документы, в которых подобные замечания имеются: документальный фонд европейских стран неисчерпаем [Древняя Русь в свете зарубежных источников, 1999, с. 395].

Кроме того, существует огромный пласт восточных средневековых документов, в основном арабоязычных и персидскоязычных (а также — на языках Средней Азии), в которых также попадаются довольно объемистые тексты, касающиеся в той или иной степени истории Руси и соседствующих с ней стран. Эти документы тоже не все хорошо изучены, но основные все-таки известны. Среди них есть историко-географические сочинения и компиляции таких более древних сочинений, в том числе и античных: не будем забывать, что арабские мусульманские завоевания познакомили арабов с античной литературой и вызвали в мусульманском мире колоссальный всплеск интереса к европейской учености, в результате чего множество античных сочинений было переведено на арабский язык, а уже потом, через контакты с европейцами в завоеванной Испании, стали известны средневековому европейскому миру. Кроме того, сохранились описания путешествий в Древнюю Русь нескольких восточных грамотных людей, которые, конечно, представляют для истории особый интерес.

ТАК КТО ЖЕ ТАКИЕ — РОСЫ?

В целом письменных источников, в которых можно найти сведения о русах, росах, а затем и о Руси, как таковой, не так уж и мало. Самое забавное, что первое, как считают современные историки, упоминание термина «рос» как этнонима встречается в документе с территории, с Русью ни на каком этапе истории не соприкасавшейся. Это Сирия, автор известен как Псевдо-Захария (Захария Ритор), жил в VI веке н. э. Он писал о народах, населявших северное побережье Черного моря, и среди них упоминал народ Рос (Hros), живший около Меотиды (Азовского моря) рядом с амазонками. Понятно, что сведения эти в значительной степени мифического характера, как и описание самого народа Рос у этого автора. Но, как справедливо отмечает языковед А. И. Попов, сам автор — духовный писатель, и его наименование народов вытекает из библейской традиции, в данном случае восходит к мифическому народу Рош [Попов, 1973, с. 54], точнее, к «Гогу в земле Магог, князю Рош», с приходом которых, согласно Библии, связан Конец Света. Еще забавнее то, что само наличие в Библии термина Рош — Рос, да еще и привязанное к каким-то северным (относительно Ближнего Востока) народам, порождало в раннехристианском мире всякие спекуляции апокалиптического характера. Так, именно с ними, народами Гог и Магог, связывали гуннское нашествие и Великое переселение народов, считая, что вот сейчас и наступит Конец Света (заметим попутно, что для огромного числа людей, да и для всего европейского позднеантичного порядка в Европе, он тогда и наступил).

Тут, конечно, неплохо бы задаться вопросом: а откуда в Библии-то взялся этот самый «народ Рош», равно как Гог и Магог? Стоит ли за этим некая историческая реальность, или сами названия этих народов «взяты с потолка», из каких-то невообразимых глубин мифологического мышления? Большинство современных историков считает подобный вопрос абсолютно праздным, поскольку занимать^ ся им — это все равно, что заниматься вопросом, почему на языке какого-то народа боги и прочие мифические фигуры назывались так, а не иначе. То есть ответы на вопросы такого рода, действительно, лежат в глубинах мифологического мышления и не являются собственно историческими.

Нам представляется, однако, что это не совсем так. Библия — произведение, родившееся на Ближнем Востоке, в среде семитских народов, по-видимому, еще с эпохи бронзы контактировавших с народами индоевропейскими, о чем говорилось в предыдущей главе. А начиная с рубежа бронзового и железного веков, то есть в начале I тысячелетия до н. э., через Кавказ и Малую Азию на Ближний Восток, в зону древнейших цивилизаций, стали прорываться кочевники евразийских степей — киммерийцы и скифы. Для оседлого населения это, как нетрудно понять, большое несчастье во все времена. Поэтому стоит ли удивляться, что подобные ситуации порождают в воображении мистически настроенного провидца представление о Конце Света, как о таком же вторжении диких народов, только в грандиозных масштабах?

Это все прекрасно понимают, и мы здесь не сказали ничего нового. Вопрос в другом: почему этот апокалиптический народ называется Рош? Как нам представляется, потому, что он, этот народ, светловолос, особенно на фоне стопроцентно черноволосого населения Ближнего Востока. А слово это пришло в семитические языки из индоевропейских, и, скорее всего, как прозвище степных светловолосых кочевников.

Может быть, надо смотреть на этот вопрос шире. Все коренное средиземноморское население, практически сплошь черноволосое, воспринимало всех, кто жил севернее него, как «русых» или «рыжих» (rusos, rossos), а тех, кто жил южнее — как «темных», «черных» (negros). И народ Рош — просто северные относительно Средиземноморья и Ближнего Востока люди, абсолютно безотносительно к их этническим признакам и к эпохе их существования.

Что же касается пресловутых Гога и Магога, то тут нам сказать нечего. Эти народы, «с подачи» Библии, «путешествуют» по многочисленным византийским и арабоязычным документам извека ввек и, так же как и в Библии, ассоциируются с какими-то северными, относительно Ближнего Востока, народами, а в средневековье — с народами, живущими где-то на крайнем севере обитаемого мира.

Но мы перейдем все-таки к более реальным, исторически достоверным сведениям о появлении на мировой арене людей с наименованием «рус/рос». Подчеркнем: мы сознательно сказали «людей», а не «народа», так как есть большие сомнения относительно того, кто оказался первым носителем этого имени или, возможно, прозвища. Конечно, как говорилось выше, были и племена с именами, содержащими корень, близкий по звучанию, а возможно, и по смыслу: росомоны — «светлые (белые) люди», если читать их имя в рамках германоязычных языков; роксоланы — «светлые (белые) аланы», если считать, что это ираноязычное слово. Но эти этнонимы не попали в раннесредневековые документы Европы и растворились в небытии. А остались ли в дальнейшей истории народы, их носившие, об этом мы поговорим ниже. Если же говорить о людях, с которыми в письменных документах связан термин «рус» или «рос», то нам придется переместиться на север Восточной Европы.

Это не значит, что наша задача при этом упростится: ведь к вопросу о том, кто такие русы и что понимали средневековые авторы под понятием Русь, обращались все исследователи ранней истории России. Тем не менее происхождение этого термина до сих пор является дискуссионным. По словам П. Н. Третьякова, эта проблема является одним из наиболее темных и запутанных вопросов истории.

Не углубляясь в подробности истории вопроса, отметим только, что происхождение этнонима «русь» считали финским (Татищев, 1739), хазарским, то есть тюркским (Эверс, 1814), мадьярским (Юргевич, 1867), литовским, то есть балтским (Костомаров, 1860), еврейским (Барац, 1910), кельтским (Шелухин, 1929), норманнским и славянским. Последние две версии, как потенциально самые вероятные, обсуждались наиболее широко, так как именно на этом поле скрестились копья сторонников норманизма и антинорманизма — двух ведущих взглядов на раннюю историю Древней Руси, господствовавших в исторической науке до последней трети XX века.

Напомним: появление этих двух течений в русской истории спровоцировано самим текстом «Повести временных лет» в той его части, которая повествует о знаменитом призвании на Русь в качестве князя варяга Рюрика с его дружиной. Смысл этого призвания — иметь независимого от местной разноплеменной элиты и потому (вроде бы!) объективного в своих суждениях верховного правителя и судью, который прекратил бы межплеменные распри и вообще «навел бы порядок» на Руси. И Рюрик принимает приглашение: он приходит княжить в Новгород со своими братьями и приводит с собой «всю русь». С этих пор земли восточных славян, занятые многими родственными племенами, попадают под единое руководство Рюрика и его потомков, а все это раннегосударственное объединение «прозвашася Русью».

Так вот, норманизм в русской истории — это течение, сторонники которого считали, что, независимо от конкретных фактических деталей самого приглашения варягов, в конечном счете сложение государственности на Руси — заслуга норманнов, в чьих руках сосредоточилась высшая надплеменная власть на Руси. Антинорманизм же утверждал, что роль варягов (норманнов) на Руси минимальна: государство в основном сложилось здесь до их прихода, и если в какой-то момент власть и оказалась в их руках, то в принципе это ничего не изменило. На самом деле, варяги — это всегда наемные дружины русских князей, и ничего больше. Да и вообще, стоит разобраться, кто такие, эти упомянутые в летописи русы: может быть, это вообще не норманны?

Результатом дискуссии норманистов и антинорманистов стало только выявление роли и степени участие варягов (норманнов) в формировании древнерусской народности и древнерусского государства. Этот результат полностью совпал с тем, к которому пришел относительно норманнов русский историк Н. А. Полевой еще в 1829 году: «Будучи рассеяны в малом числе, принуждены обращаться и жить со славянами, имея грубые и нетвердые понятия обо всем, кроме понятия о свободе и корысти, варяги, скорее всего, утратили свои народные отличительные черты: религию, язык и обычаи». С сегодняшних позиций, прилично зная круг скандинавских источников, касающихся деятельности скандинавов на Руси, заметим, что данная этим исследователем характеристика, при всей своей лаконичности и некоторой упрощенности, очень метко отражает суть дела в этом вопросе.

Но это все о скандинавах — норманнах или варягах. Когда же пыль, поднятая схваткой двух направлений, в основном улеглась, стало очевидным, что историческая наука все же ни на йоту не приблизилась к ответу на вопрос: кто такие «русы» и что такое «Русь»? Имеем мы право отождествлять их с норманнами или нет?

По этому поводу высказывались и другие мнения, лежащие вне плоскости «норманизм — антинорманизм». Существовала, например, версия о том, что русь являлась не этнической или территориальной группировкой, а господствующим классом в Древней Руси (Л. С. Тивериадский). В. А. Брим выдвигал гипотезу о двойственном, северном и южном, происхождении Руси.

Сегодня наиболее убедительными представляются следующие положения:

— «русь» — этноним неславянского происхождения;

— этим этнонимом разные источники именуют норманнов, славян, сарматов и германцев, а возможно, и балтов.

Попробуем разобраться, кто к кому относил этот термин. Для этого снова переместимся на юг, а к северным истокам термина «рус» вернемся попозже. Как мы говорили выше, первое упоминание о русах имеется у Псевдо-Захария, сирийского автора VI века, который пишет [Пигулевская, 1941, с. 165–166]:

«Соседний с ними [амазонками] народ рос, мужчины с огромными конечностями, у которых нет оружия и которых не могут носить кони из-за их конечностей. Дальше на восток, у северных краев есть еще три черных народа».

При всей, казалось бы, мифичности этого сообщения, вспомним, однако, что античные авторы тоже помещали амазонок в черноморско-каспийских степях, считая их родственными скифам. Стоит заметить, что при всей фантастичности античных историй о том, как появился тут «народ амазонок», некие исторические реалии здесь все же имеются. Женщины североиранских кочевых народов, действительно, ездили верхом и даже участвовали в сражениях. И понятно, что к Псевдо-Захарии они попали из античных источников, как позже попадали и ко многим другим авторам. Но почему именно с ними по соседству этот автор поместил библейский народ Рос? Что вызвало у него эти территориальные ассоциации?

Как мы говорили в предыдущей главе, полоса евразийских степей, а в значительной степени и лесостепей, с глубокой древности была заселена народами североиранской языковой группы. И лишь во времена Великого переселения народов их начали теснить народы тюркоязычного корня. Но не все ираноязычные племена были разгромлены и вытеснены ими на запад. По археологическим данным, бассейн Дона и Северского Донца и позже, в том числе и в VI веке, продолжали населять ираноязычные племена, входившие в алано-сарматский круг народов, но ведущих в основном оседлый образ жизни. Напомним, что их культура прослеживается как одна из составляющих Черняховской археологической культуры, о которой мы подробно говорили в предыдущей главе. И они же оставили так называемую салтово-маяцкую археологическую культуру в бассейне Северского Донца, Нижнего Дона, и Волго-Донского междуречья. Позже, в VII веке и последующее время, именно это население составит основу знаменитого Хазарского каганата, одного из главных соперников Киевской Руси. Так что неудивительно, что этнонимы русь (рос), сербы, хорваты, анты — те самые, которые появляются в ранневизантийских источниках в качестве названий племен, «давящих» на Византию из Причерноморья — североиранского происхождения. И с этим согласны многие современные исследователи [Седов, 1994, с. 278–279]. Судя по упоминанию об амазонках и прочих этнических реалиях, Псевдо-Захария знал не только Библию, но и античные источники, и совершенно не случайно поместил народ Рос в Приазовье.

Еще раз подчеркнем: «рос», «рус» — светлый, блестящий, белый — в иранских языках. Поэтому упоминаемые Иорданом роксоланы — это, скорее всего, «белые аланы». Аналог: белые угры, белые хорваты, белые сербы — столь распространенные в средневековой литературе этнонимы. И на Дунай вторглись именно эти племена «белых» людей.

«Когда же славянский народ, как мы говорили, жил на Дунае, пришли от скифов, то есть от хазар, так называемые болгары, и сели по Дунаю… Затем пришли белые угры и заселили землю Славянскую. Угры эти появились при царе Ираклии, и они воевали с Хосровом, персидским царем».

Это — известное место из «Повести временных лет».

«Белые угры»… Не «рос-аланы» ли это — роксоланы? «Белые аланы»? Ведь настоящие угры, то есть мадьяры, да и любые угорские народы Приуралья и Зауралья, по чисто географическим причинам не могли воевать с персидским царем Хосровом. Да и термин «белые» ни по каким меркам к ним не приложим. А вот к аланам — роксоланам — равно как и к другим племенам сарматского круга — приложим!

Заметим: византийский император Ираклий действительно в 627 году одержал победу над персидским царем Хосровом II. Византийская хроника называет в числе союзников императора «угров» — видимо, тех, кого «Повесть временных лет» именует «белыми уграми» [Истрин В.М., Т. I. 1920, с. 434]. То есть наш летописец пользуется в данном случае сведениями византийского источника. Но, согласно этому источнику, союзником Ираклия были угры, уже поселившиеся на Дунае и вошедшие, по-видимому, в состав византийского «иностранного корпуса», в который и в последующие века входили разноплеменные отряды — славяне, норманны и прочие. Это те, которые пришли на Дунай еще в эпоху Великого переселения народов в числе огромной и разношерстной массы увлекаемых и подталкиваемых гуннами племен. Но это не те угры — мадьяры, которые только три века спустя образовали Венгерское государство! Их хорошо знали и на Руси, и в Европе. Это, очевидно, черные угры, «но это было после — уже при Олеге».

Это — тоже из «Повести временных лет». Действительно, невозможно отделаться от впечатления, что цвет волос людей — один из главных поводов для присваивания соответствующего этнонима какому-либо народу!

По мнению автора «Повести временных лет»: «Был един народ славянский: славяне, которые сидели по Дунаю, покоренные уграми, и моравы, и чехи, и поляки, и поляне, которые теперь зовутся русь».

Славяне, которые «сидели по Дунаю», как можно предположить, исходя из этого же текста «Повести временных лет», были покорены белыми уграми — «рос-аланами». Не отсюда ли истоки руси-народа — от наложения на дунайских ранних славян рос-аланов, русов-сарматов? И тогда, возможно, текст «Повести временных лет» следует понимать буквально?

Что касается «полян, которые теперь зовутся русь», то и поляне, и русь-сарматы (рос-аланы) — части Черняховской культуры, постепенно сливавшиеся в единый народ. Этот процесс, как мы знаем, был прерван гуннским нашествием. В результате «поляне, которые теперь (то есть после утверждения в Киеве Рюриковичей, как считает летописец) зовутся русь» — это Русь Поднепровская, весьма древняя, еще дорюриковская, та, которая все-таки уцелела в верхнем Поднепровье! С VI века она постепенно расселялась по всей бывшей Черняховской территории, дав известную нам пеньковскую археологическую культуру. Сегодня все исследователи согласны с тем, что это — славянская, «проторусская» (а еще точнее — «протоукраинская») культура, прочно ассоциируемая с антами европейских источников.

«Славяне, которые сидели по Дунаю, покоренные уграми» — это Русь Дунайская, то есть та совокупность славяноаланских (рос-аланских) племен, которые стали известны как анты (самый ранний их этноним), хорваты, сербы (собры). Все эти этнонимы, как мы говорили выше, по мнению большинства исследователей, иранского происхождения.

Часть «ославяненного» иранского племени сербов и, по-видймому, хорватов, оторвавшись от основного придунай-ского массива, продвинулась вверх по Дунаю и Эльбе до низовьев Одера, образовав этническую группу лужицких сербов-собров. Этноним собры известен здесь с 631 года [Седов, 1995, с. 126, рис. 5].

Ну а те, кто остались в Поднепровье? Мы имеем в ввиду не Киевскую Русь — раннегосударственное образование IX века, а тех ранних славян — антов из византийских источников. К ним самим, к их территории, точнее, к той ее части, которая не примыкала к Дунаю, термин Русь, относится или нет? Историки, которые считают, что это понятие пришло сюда, на Днепр, с севера и только со временем стало общенациональным, не видят причины его относить к более раннему периоду. Однако так думают не все, и у сторонников другого мнения есть свои основания.

М. Н. Тихомиров, М. Д. Приселков, А. Н. Насонов, Б. А. Рыбаков, П. Н. Третьяков убедительно доказали факт существования Русской земли в IX–XII веках в области Среднего Поднепровья, на Киевщине. Ни Новгородские, ни Смоленские, ни Ростово-Суздальские, ни Галицко-Волынские земли до XII–XIII веков Русью не назывались. Русью именовалась только довольно четко локализуемая по письменным источникам территория, лежащая вокруг трех городов: Киева, Чернигова и Переяславля (Переяславля-Русского) и соответствующая территории летописного славянского племени полян. На севере границы Русской земли достигали Стародуба и Трубчевска, на северо-востоке — Курска, на юге в пределы Русской земли входили бассейны рек Роси и Тясмина.

При этом основная, древнейшая часть Русской земли располагалась в поречье Роси и Тясмина, где сосредоточена топонимика с корнями «рос-рус»: Рось, Росава, Ростовица, Русская Поляна, приток Оскола Рось, река Роска на Волыни. В современной истории эти земли принято называть Русью «в тесном смысле слова».

Б. А. Рыбаков разделял русов и полян, считая, что впоследствии поляне стали называться русами: «поляне, яже зовомая русь» — как и говорится в «Повести временных лет». Однако ни русские летописи, ни другие письменные источники ничего не говорят о славянах-русах, живших когда-либо в Поднепровье или соседних регионах, до того как сложилась Киевская Русь как государство! А вот о роксоланах известно, о чем мы говорили выше. «Русская летопись ни разу не поставила росов-русов в один ряд с восточнославянскими группировками — древлянами, полянами, вятичами, радимичами и др.», — отмечал П. Н. Третьяков.